Текст книги "Срочный груз из прошлого"

Дмитрий Дубинин
Срочный груз из прошлого

Глава первая

Интересно, какие мысли должны приходить в голову молодому человеку, когда он видит в полуметре от своего носа две стройные женские ножки, выглядывающие из-под короткого белого халата и обтянутые золотистым капроном? Лично я, например, в последнее время отлично понимаю, что вслед за этим зрелищем меня ожидает сперва боль в сгибе локтя, а после этого – черный провал в памяти и ощущение невероятного расслабления, граничащего, наверное, с тем, что индуисты называют нирваной. Я теряю чувства пространства, времени, положения своего собственного тела, и испытываю только одно желание – чтобы это продолжалось как можно дольше.

Такое состояние ощущаю довольно долго, пока вдруг не наступает время обеда или, может быть, ужина – кто их разберет?.. Жру, как изголодавшийся тираннозавр, а когда начинаю потом соображать, что происходит явно не то, вдруг снова появляются женские ноги в капроне. И так изо дня в день. Изо дня в день… Изо дня в день… До того самого вечера, когда вдруг вместо женских ног неожиданно появляется сердитое мужское лицо. Оно мрачно. Губы на этом лице кривятся, выбрасывая в окружающее пространство непонятные звуки. Кажется, я слышу человеческую речь, но почему-то не понимаю ни одного слова. Да и как понять, если сперва я вижу дергающиеся губы, а только потом до моих ушей долетают слова. Впрочем, долетает кое-что еще: хлесткие удары по щекам. Требуется не то пять минут, не то пять часов, прежде чем осознаю, что получил несколько ударов по физиономии. Вроде бы что-то начинаю понимать.

«Вставай, симулянт», – слышу я. Пока пытаюсь сообразить, что такое «симулянт», ощущаю новую серию обжигающих пощечин. Теперь слово «симулянт» пробуждает во мне ряд ассоциаций, и я вспоминаю, что сердитое лицо принадлежит врачу по фамилии Ландберг, а я нахожусь в известном заведении, которое неофициально именуется «Сорбонной». Пока я перевариваю все это, доктор Ландберг говорит:

«Быстро подымайся. Я ввел тебе амфетамин. У тебя четыре часа времени, чтобы спрятаться. Одежду найдешь в ларе возле котельной. Там тебя ждет Вова, назовешь свое имя, и он скажет тебе, что делать».

Пока Ландберг произносит свою тираду, из которой до меня доходит лишь одно слово из трех, я кое-как сползаю с койки и нащупываю на полу шлепанцы. Каждый из них кажется мне громадным, как троллейбус, и тем не менее только с четвертой попытки мне удается запихать ноги в тапки; при этом пол в палате, возмущенный тем, что его так топчут, вдруг загибается вверх и изо всех сил ударяет меня по лбу. Из глаз вылетает сноп искр, и я еще яснее начинаю осознавать свое положение, которое мне все больше кажется, мягко говоря, нехорошим.

Ландберг берет меня за шиворот, ставит параллельно вектору силы тяжести и рычит сквозь зубы:

«Тебя месяц держали на наркотиках. К утру тебя начнет крутить, поэтому за ночь ты должен найти такое место, где тебя никто не найдет и где ты сможешь долго отсиживаться. Торопись…»

Ужас ледяной рукой хватает меня за горло. Я уже достаточно в себе, чтобы понимать, что это такое – попасть в «Сорбонну»… Стараясь держаться ровно, я, двигаясь в кильватер Ландбергу, выхожу из палаты в коридор. Пол под ногами качается, стенки коридора извиваются самым фантастическим образом, словно я иду внутри удавьего пищевода.

Ландберг что-то говорит, я делаю попытку ответить, но это удается с трудом. После каждого произнесенного мною звука череп пронизывает дикая боль, будто какой-то садист вбивает мне в темя пятидюймовый гвоздь.

Врач выводит меня в тихий полумрак улицы, показывает, куда нужно двигаться дальше, после чего неожиданно исчезает. Я натыкаюсь на здоровенный дощатый сундук неподалеку от подвальной двери, открываю его и выволакиваю оттуда какое-то мятое тряпье. С удивлением узнаю свой костюм-тройку, правда, без жилета и галстука. Тут из полумрака выходит санитар Вова из нашего отделения.

«Ты кто?» – спрашивает он меня.

Я открываю рот, чтобы ответить, но вдруг с ужасом понимаю, что з а б ы л с в о е и м я.

* * *

– Андрюша, – пропела Лида, – открой форточку. Душно.

Я, оторвавшись от калькулятора, вытащил из-за сейфа длинную трость и, зацепив ею крючок фрамуги, отворил окно. Сразу стало шумно. В кабинет ворвался лязг портальных кранов, стук колес и чьи-то вопли.

– Спа-асибо, – сладко проворковала Лида.

Стараясь не глядеть на нее, я уселся за стол и уставился в окошко калькулятора, где машинка высветила совершенно несуразное число. Наверняка сбой. Я нажал сброс и снова принялся за расчеты, зная, что Лидочка сейчас поглядывает в мою сторону и приторно улыбается. Улыбайся, улыбайся. Теперь, когда угроза сокращения благополучно миновала, можешь улыбаться. Я-то помню, как ты шипела, когда стоял вопрос – тебе или мне оставаться здесь. А теперь все «Андрюша», да «Андрюша», и улыбнешься лишний раз, и ручкой сделаешь, и попкой вильнешь при случае… Можешь не стараться. Не таких видали…

Рявкнул динамик громкой связи, и я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Мою фамилию динамик никогда раньше не выкрикивал, обычно начальник обращался к моему патрону: «Василий Фомич, поднимитесь, пожалуйста…» Но Василий Фомич Сошников, начальник коммерческого отдела, уже минут пятнадцать сидел там, на втором этаже, на диспетчерском совещании.

– Слушаю вас, – я нажал и отпустил кнопку селектора.

– Поднимитесь ко мне. – В баритоне Папы мне почудилась легкая озабоченность.

Выключив калькулятор, я поймал себя на мысли, что Папе неожиданно понадобилась моя помощь. Видимо, случилось что-то такое, в чем даже мой патрон не в состоянии разобраться… Хотя нет, конечно, вздор. Скорее всего, отдел допустил некий промах, наверное, опять Сошников что-то схимичил, а стрелки решил перевести на меня… Ну конечно, в том месяце стрелочницей была Лидочка, теперь, стало быть, моя очередь.

Подходя к двери, я все-таки не удержался, посмотрел на Лиду. Она, разумеется, улыбалась. Причем сочувственно и вполне доброжелательно. Кажется, даже искренне. Я почувствовал, что мои губы тоже разъезжаются в идиотской улыбке, и поспешно отвернулся. Лидочка хихикнула.

Я потопал по лестнице и, пока поднимался, решил, что беспокоиться особо не о чем. Сошников мне доверял и, думаю, не стал бы крепко подставлять. Тем более, если вспомнить, как он требовал, чтобы у него ни в коем случае не сокращали инженера. Я знал, что патрон имел в виду меня, а никак не Лидочку, и Лидочка это знала… Не такая уж, кстати, дура эта Лидочка. Институт все же закончила, пусть заочно, но закончила. И на причале торчала недолго – года полтора. Сошников кого попало в отдел к себе не берет, это всем известно… А с Лидочкой неплохо было бы побеседовать в неофициальной обстановке, не в кабинете, конечно, а где-нибудь еще… Кто ее разберет, глазки вроде строит, авансы кидает, думаю, не обломится… Однако, вот и кабинет с надписью «Приемная».

Я миновал секретаршу, открыл дверь в кабинет начальника порта и вошел. Поздоровался и быстро оценил обстановку.

На своем месте восседал сам Папа, на стульях вдоль приставного стола расположились мой патрон, начальник района Молодцов, и начальник ночной смены Павлюченко в своей знаменитой кожанке, которую в прошлом году защемило грейфером. Как раз тогда Павлюченко и перевели временно в мастера, а меня поставили сменным, после чего я и попал на глаза Сошникову… Василий Фомич сидел сейчас с таким видом, будто проглотил живую крысу. С патрона, похоже, снимали стружку, а с меня, наверное, сейчас будут драть три шкуры…

– Садитесь. – Папа показал пальцем на стул. Я сел рядом со сменным, напротив Молодцова и Сошникова.

– Я вас вот зачем вызвал, Андрей… А-аа… Николаевич. – (Если Папа вспомнил имя-отчество, значит все обстоит не так уж плохо). – Вам тоже никто не сказал, что сегодня ночью мастер Знобишин составил эту бумагу?

Папа показал коммерческий акт общей формы.

– Нет, Аркадий Палыч, – ответил я, соображая, чем же это дело может пахнуть.

– Ладно… И все же, Сошников. – Папа строго взглянул на моего патрона. – Почему вы уговаривали Знобишина забыть об этом акте?

Патрон поднялся и начал обреченно говорить:

– Утром возле кабинета меня встретил этот самый Знобишин и рассказал совершенно непонятную историю. Будто бы ночью после обеда во время погрузки контейнеров он обнаружил сорванную пломбу. Поднял шум, позвал капитана…

– Капитана? Грузили в судно?

– Нет. Из судна в вагоны…

– А почему капитана? Он что – сам сдавал и принимал груз? А представители МПС где были?.. Павлюченко?

Павлюченко встал.

– Н-на причале, там же, – неуверенно произнес он.

– Точно?

– За выгрузкой наблюдал Знобишин, – ответил сменный. – Говорит, что все были на месте.

– Судно какое было?

– «Беломорский-60».

– Ага. Там капитан Климов… А почему, собственно, на акте нет его подписи, Павлюченко? И вашей?

– Ну, Василий Фомич сказал, что…

– При чем здесь Василий Фомич?! – Тон Папы был зловещ. – Я вас спрашиваю, Павлюченко.

– Знобишин же сам подписался. И обеих приемосдатчиц подписать заставил. Они что – девчонки…

– Девчонки, – повторил Папа. – Знобишин, насколько я знаю, тоже студент-практикант. Как же это получается, товарищи, что студенты лучше вас знают, где есть коммерческий брак, а где нет?

– Знобишин позвал капитана, – произнес Сошников, – и ткнул пальцем в пломбу. Капитан заявил, что ничего страшного, и к тому же, Аркадий Палыч, то же сказала и Серикова, эта смежница с железной дороги. Ну, и перегрузили, а Знобишин расшумелся, позвал приемосдатчиц, и они тут же составили акт…

– Действительно, странная история… – Папа казался озадаченным. – Василий Фомич, мне уже доложили, что фактура составлена на нестандартном бланке. Кто отправитель?

– Сургутский ОРС, – неохотно ответил Сошников.

– Чушь какая… Неужто у них бланков нет… А что по накладной?

– Тара возвратная, – еще более неохотно ответил Сошников.

– Получатель?

– Кисловодск, завод безалкогольных напитков.

– Аркадий Палыч, – подал голос Молодцов. – Это, конечно, не столько наше дело, сколько смежников из МПС, но я хочу сказать, что подобные странности происходят уже не в первый раз.

– А что? – насторожился Папа.

– Уже три или четыре раза, – продолжал начальник грузового района, – из Сургутского ОРСа отправляют тару в Кисловодск по фактурам на каких попало бланках. Потом, мои приемосдатчики не раз замечали исправления в дорожных ведомостях. И, что самое интересное, все контейнеры с возвратной тарой оттуда шли именно в шестидесятой «Беломорке».

– Вот как? Сошников! Почему я об этом слышу не от вас?

Сошников засунул пальцы за воротник и не очень ласково взглянул в сторону Молодцова.

– Мне об этом его приемосдатчики не докладывали, – подавив вздох, сказал мой патрон.

– Сочувствую, Сошников… Ладно. Сургут, значит, вот оно что… Жаль, что там сейчас все начальство сменилось, никого пока еще не знаю… Так… – Папа собрал на лбу пять прямых морщин; это означало, что начальник принимает решение. – Вот что, товарищи. Придется сделать так. Дело мне это нисколько не нравится, с коммерческим браком шутки плохи, кто бы там чего ни говорил. В общем, надо провести служебное расследование. Отправить человека в Сургут, пусть проследит, как там у них в порту происходит погрузка и отправление груза. Если что, пусть под любым предлогом вскроет контейнер… Отчет – лично мне. Если все будет нормально, акт можно будет уничтожить… Василий Фомич, возьмите его себе… Кого отправим? Я думаю, возражений не будет, если поедет Маскаев? Человек он молодой, наблюдательный и работу знает прекрасно… Согласны, товарищи?

Товарищи были согласны. Я тоже, в общем, не имел ничего против, но был слегка удивлен, потому что инженер Маскаев – это я.

Я сбросил тапки и повалился на диван. Придвинув табурет со стоящей на нем пепельницей, закурил. Вообще-то, Танька не разрешала мне дымить в комнате, но до ее прихода времени было еще порядочно, и я особенно не беспокоился.

Вытащив из кармана билет на самолет, я покрутил его так и сяк – вечно мне кажется, что в кассе что-нибудь да напутали – и начал прикидывать, сколько времени придется проторчать в Сургуте.

По-видимому, послезавтра вечером я уже буду на месте, а «Беломорка» придет в порт… Так, до Сургута километров тысячи две с гаком… Кажется, две двести. За сутки «Беломорка» проходит километров четыреста, значит, всего ей шлепать… Суток пять… Пусть даже чуть больше, учитывая всякие непредвиденные задержки. В общем, тридцать первого мая, к вечеру, думаю, все и выяснится…

Я посмотрел в сторону работающей аппаратуры. Через пару дней припрутся заказчики, а у меня еще восемь бобин не записанных… Сказать Таньке, чтоб следила повнимательнее. Бабки пусть возьмет и не тратит… Хотя все равно ведь купит что-нибудь, не удержится. Знаю я ее… И чтоб ничего там не перепутала. Оригиналы вернуть дяде Геворгу, «Летний сад» – Генке из вокзального киоска, Аллегрову – Володе, Мадонну – Ларисе Ивановне… Не перепутать, только не перепутать… Танька, вообще-то, не должна перепутать, это только я никакой разницы в этих псевдомузыкальных «творениях» не нахожу…

Докурив сигарету, я отправился в кухню и, пока обедал, подумал, что перед выездом обязательно нужно повидаться с этим мастером-студентом, как его… Знобишиным. Надо узнать, как все происходило на самом деле…

Я решил, что Знобишин живет в нашей портовской общаге, и не ошибся. Войдя в подъезд мрачного кирпичного сооружения, я поздоровался с вахтершей, которая, как всегда, мне не ответила, и начал спрашивать про Знобишина. Тетка поначалу проговорилась было, что живет такой в семьдесят шестой комнате, а потом сразу же начала уверять, что этот Знобишин-де сейчас на работе. Я посоветовал ей придумать что-нибудь другое, так как отлично знаю, что он сегодня работал в ночь, и тетка тут же заявила, что нужный мне человек вышел, а куда – неизвестно.

Поняв, что эта старая карга меня наверх не пропустит, я сел ждать на один из стоявших в вестибюле стульев.

Вскоре мимо меня к выходу пробежал какой-то паренек.

– Эй, земляк! – позвал я.

Тот остановился и вопросительно взглянул на меня.

– Слушай, – сказал я, – мне бы увидеть студента Знобишина. Не поможешь?

– Знобишин – это я, – был ответ.

Демонстративно не глядя в сторону вахты, я продолжил:

– Прекрасно. Меня зовут Андрей. – И протянул руку.

– Женя.

Мы обменялись рукопожатием.

– Ты не торопишься? – спросил я.

Он глянул на часы.

– В общем, нет. А что?

– Да поговорить бы кое о чем… Но только не здесь. Здесь есть посторонние, – сказал я достаточно громко.

– Добро. Зайдем ко мне. Сосед умотал куда-то.

– Хорошо.

Мы направились к лестнице, и тут вахтерша завопила:

– Документ, документ оставьте!

Я положил на стойку пропуск.

– Только чтоб не до ночи, – зло шипела тетка. – Опять, наверное, водку жрать, да? Телевизор кто ночью с вахты уволок? Дружки твои, да?

– Ага, дружки, – желчно ответил Знобишин. – Не надо спать на дежурстве.

Оставив бабку пыхтеть и клокотать, мы поднялись в комнату.

Комната номер семьдесят шесть была мне знакома. Когда– то я пару раз переночевал здесь после того, как списался с толкача. С тех пор комната эта, предназначенная, как и раньше, для всяких временно проживающих, практически не изменилась, только стала еще более грязной и ободранной.

– Чай будешь? – спросил Женя.

Я не большой любитель чайных церемоний, поэтому заверил, что не испытываю никакого желания и, угостив студента сигаретой, закурил и сам. А потом завел разговор, начав сразу с дела:

– Я работаю у Сошникова. Мне поручили разобраться с этим дурацким контейнером и с этим актом. Так что, Женя, расскажи-ка мне, как было дело.

Женя затянулся сигаретой и произнес:

– Ночью, в обед, пришла «Беломорка». Я поставил ее к причалу, после двух пришли Клавка с Ленкой, двое мужиков Генченковских, и начали перегружать. Кэп там уже на мостик вылез.

– Это точно капитан был?

– Точно.

Странно, подумал я. Обычно кэпы, особенно по ночам, грузом не занимаются. Может, штурманок неопытный у него? Или еще что-нибудь?..

– Тут подняли контейнер, – продолжал Женя, – поставили его на стенку, и Клавка как завопит: «Пломба сорвана» Я, значит, туда. Смотрю, пломба не то чтобы сорвана, а просто проволочка дрянь была, оборвалась, и все дела. Я и говорю кэпу и смежнице: контейнер вскрывать придется, по фактуре проверку делать. А они посмотрели и потом в один голос: ничего не нужно, грузите как есть. Вообще-то видно было, что проволочка случайно сломалась, внутрь никто не лазил, бирка на месте. Я прикидываю: а вдруг что будет? Ясно, что при случае влетит-то кэпу, а вдруг и мне достанется?.. Ну, Андрей, я же еще ничего пока тут не знаю… Короче, пока они меня убеждали, Клавка уже акт накорябала. И подписала вместе с Ленкой. И им тоже сует – давайте подписывайте тоже. Они – ни в какую. Кэпу-то вроде пофиг, а эта стерва, как ее… Серикова, вообще разъярилась, девок облаяла. Ну, они тоже не промах, выдали ей такое, что у той уши в трубочку свернулись. Я тогда сам подписался, крикнул крановому – грузи, пес с ним, и все. Погрузили. К утру состав ушел, посудина отчалила. Я девчонкам говорю – зря связались, а они тут уже собрались Молодцову идти докладывать. Ну, думаю, беда. Я акт забрал, пообещал, что поговорю с Сошниковым, а им посоветовал держать язык за зубами, если не хотят неприятностей.

– А чего сменного не позвал?

– Ивана-то? Павлюченко? Да его после обеда и до шести утра нигде не найдешь!

Мне подумалось, что я нашел бы Ивана. Или в котельной, где в секу играют, или на складе, где трахаются. Но Знобишину этого пока знать не требуется.

– И что тебе сказал Сошников?

– Сошников?.. – У Жени на лице что-то промелькнуло. – Сошников, кажется, даже испугался.

– Испугался?

– Ну… Может быть. Он сразу же пальцы за воротник засунул.

Тю-тю… Симптом знакомый. Похоже, этот акт патрону, как гвоздь в заднице.

– И что потом?

– Он сразу же в акт вцепился, давай допрашивать, как там все было, а тут начальник проходил мимо…

– Какой начальник?

– Начальник порта. Господин Попов.

– А-а, Папа… И что дальше?

– Ну, влез в разговор… Забрал акт, мне велел топать…

– Так… – Я погасил сигарету в банке из-под консервов и сказал: – Ну что, спасибо, Жень… Да, ты говорил, проволока там дрянная была. Что – латунная или алюминиевая?

– Стальная. Видно, в это место все время вода стекала, дожди же шли… У контейнера крыша была прогнута, как раз посередине – сток получился. Ну и проволочка здорово проржавела.

– Андрей… Андрей… Спишь?

– М-м-м? – пробормотал я. Кажется, я и вправду начал дремать.

– Слушай, Андрюшка, – продолжала Таня. – Не нравится мне все это.

– Что не нравится?

– Ну, эта… Командировка твоя.

– О Господи… Что, опять предчувствия?

– Не ехидничай. Да, я чувствую, что тебя опять хотят подставить.

– Что значит «опять»?

– А в прошлом году как? С арбузами с этими?

– Ну и что? Дали выговор, и всего делов… Помнишь, часики подарил?.. Так вот, не было бы тех арбузов, – не было бы и часиков… Не могу же я жить на одну зарплату, мне еще шестнадцать лет четверть ее выплачивать… Давай спать, тебе вставать рано.

– А здесь ты ни за что погореть можешь, Андрик… Слышишь?

– Танюш, прошу тебя. Прекрати. Ты это говорила и когда я с кооператорами связался, и когда дачу этому орлу строил. И ничего ведь. Главное – осторожность. Зато телевизор купили… Спи. Это всего лишь служебная командировка.

– Ох, Андрюшка, что-то мне и правда не по себе…

Вот, опять. Пришлось повернуться на сто восемьдесят, обнять ее, погладить, как кошку, поцеловать… И еще раз. И хватит, уже второй час, наверное.

Я снова начал дремать, но вдруг почувствовал, как Танька выползает из-под одеяла и шлепает на кухню… Свет зажгла. Спичкой чиркнула. Так и есть – курит! Значит, и вправду чего-то боится, а не демонстрации устраивает.

Я нащупал тапки и тоже вышел из комнаты. Таня сидела возле кухонного стола, тянула мою сигарету и жмурилась. Сидела в одной только майке – она терпеть не могла спать в чем-либо другом, даже если в квартире было довольно прохладно, как сейчас. Я взял ее за руку, вытащил из пальцев сигарету, затянулся пару раз сам и погасил окурок в пепельнице.

– Таня, – сказал я. – Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты завтра не опоздала на работу. Пошли.

Она молча встала и направилась в комнату. Мне захотелось легонько поддать ей по голой попке, но сейчас был не тот случай. Я погасил свет, а Таня так же молча улеглась и отвернулась к стене, уткнувшись носом в подушку. Не то обиделась, не то и вправду переживает. Никогда я, наверное, этих баб не пойму – что у них там в мозгах творится?

Я улегся рядом и про себя выругался – Танька перебила сон напрочь. Неужели она действительно что-то чувствует? Но какой может быть подвох в обычной служебной командировке? Это всего лишь простое ведомственное расследование, не более того… Но если Таньку что-то так беспокоит – значит, мне нужно поменьше проявлять инициативу. Все-таки, черт возьми, иногда ее тревоги бывают небеспочвенными.