Текст книги "Таня Гроттер и проклятие некромага"

– Для этого она как минимум должна иметь с твоей Грызианой визуальный контакт. Да и вообще, чтобы слова материализовались, Вику нужно разозлить. А если ее разозлить, не факт, что она не брякнет чего другое, но уже про тебя! – сказал Ягун.

– Тогда не надо, – поспешно проговорила Гробыня. – В сущности, я люблю начальство. Даже если оно еще и не в гробу.

Шито-Крыто скрестила на груди руки. Она была мрачна. Ее терзала какая-то неприятная мысль.

– Вы заметили: год от года юные маги становятся сильнее. Что Коля Кирьянов, от которого коридоры пустеют, что эта новенькая Рыжова… Но даже если не брать их в расчет, то и средний уровень повыше будет.

– Акселерация, мамочка моя бабуся! Ну да ты не прибедняйся! У нас что, мало сильных магов было? А Шурасик, а Танька с контрабасом, а Пипенция с ее убойными истериками! Да и ты тоже! – утешил ее Ягун.

* * *

Таня то и дело поглядывала на часы. Она ждала Ваньку и не понимала, почему он задерживается. Подозрения, которые ей удалось на время отогнать, вновь возвращались. Пытаясь отвлечься, Таня помогала Ягуну и малютке Клоппику оформлять зал.

Шурасик, счастливый юбиляр, удвоивший сегодня первую цифру в своей дате, прибыл за пятнадцать минут до шести. Он появился в зале со стороны Лестницы Атлантов вместе с Ленкой Свеколт и Жанной Аббатиковой. Вид у Шурасика был скромно-величественный, как у молодого принца, который будто и не догадывается, что его должны короновать, но все же на всякий случай примерил с вечера мантию и попросил старого слугу протереть мокрой тряпкой старый папин трон. Тане невольно вспомнился Пуппер, который тоже вечно являлся с лицом профессионального скромняги. И только после этого начинались его терпеливые: «Пуппер. Гурий Пуппер», обращенные к каждому гостю в отдельности.

Гуня Гломов первым устремился к Шурасику и стиснул его в медвежьих объятиях.

– Приветствую тебя, брат! Двадцать лет – это немало! Надеюсь, с этого дня ты перестанешь канать под важного придурка с галстучком и станешь нормальным пацаном! – сказал он.

Стиснутый Шурасик что-то прохрипел. Кажется, просил отпустить. Наивный Гуня подумал, что его благодарят, и, очень тронутый, похлопал «братана Шурасика» по спине.

После Гуни Шурасика поздравила Гробыня, не сказавшая ничего особо яркого, поскольку одновременно с поздравлениями она слизывала с пальцев шоколадный крем. Ритка Шито-Крыто ткнула Шурасика кулаком в солнечное сплетение и пожелала ему на ухо что-то такое, от чего Шурасик зарделся как девушка.

Ритка хохотнула и отошла, подбрасывая на ладони скорпиона. «Смущать Шурочку» она любила еще в Тибидохсе. Уж очень он правильный. Для Ритки эта правильность была вечным искушением.

Едва Ритка перестала конфузить Шурочку, как к нему подскочил взбудораженный Жикин. К раздувшемуся флюсу добавилась розовая шишка на подбородке, вокруг которой быстро расползалась краснота. Свеколт и Аббатикова почему-то очень заинтересовались и флюсом, и шишкой. Учитывая, что некромаги народ не брезгливый да и к конфетным красавчикам равнодушный, интерес их сложно было объяснить.

– Держи подарок! – сказал Жикин и принялся толкать Шурасику в руку свиток, перевязанный ленточкой.

– Что это?

– Магическая страховка мага Болбея Бостонского! Слышал о такой? С человеком, который застраховался, обязательно случаются все описанные в полисе страховые события… Если страховка от наводнения – то потоп, если страховка на аварию, то авария! Смотри, тут вписано твое имя! Прикольно, да? Я застраховал тебя от лысины в тридцать лет и от ожирения в сорок!

И Жикин уставился на Шурасика, явно надеясь смутить его и испортить настроение.

– Кто вписывал? Ты? – очень спокойно спросил Шурасик.

– Ну, я.

– Лично? Своей рукой?

– Да.

– А на руке у тебя, конечно, была перчатка из кожи молодого белого буйвола, убитого молнией?

– Нет. А что? – напрягся Жикин.

Шурасик кивнул.

– Да ничего. Просто в другой раз внимательно читай примечания к договору страхования.

– Ты хочешь сказать, что у тебя не будет лысины и ожирения? – с подозрением спросил Жикин.

– Будут-то будут, но не у меня… А за подарок спасибо, Жика! Ленточка действительно очень красивая! – сказал Шурасик и оставил Жорика в одиночестве переваривать полученную информацию.

– Шурасик! Есть хоть что-то, чего ты не знаешь? – удивилась Дуся Пупсикова, никогда не упускавшая случая повосхищаться.

– Разумеется. Высшая магия пятого и шестого разрядов мне абсолютно недоступна, – заверил ее Шурасик.

– Высшая магия пятого разряда? – удивилась Дуся.

Она наивно думала, что разрядов высшей магии всего три. Гробыня, успевшая слизать с пальцев крем, хихикнула.

– Даже я знаю, что пятый уровень – уничтожение миров и их отражений. А шестой уровень – самостоятельное моделирование миров и отражений.

– Не верю, – заявила Пупсикова.

– Дуська, ты по умственному развитию типичная продавщица, которая считает, что высший военный чин «генерал». Шурасик, я правильно сказала про пятый и шестой уровень? – спросила Гробыня.

Юбиляр подтвердил ее слова снисходительным кивком. Ярый женоненавистник, он считал любые женские знания обезьяньими знаниями, полученными на попугайской основе. Правда, теперь, когда в его орбите появилась Ленка Свеколт, Шурасик порой задумывался, что теорию неплохо бы пересмотреть или хотя бы дополнить ее единственным исключением, без которого, как известно, и правило не бывает правилом.

Таня подарила Шурасику глиняный манок для единорогов, который можно было использовать лишь однажды. Демьян Горьянов с необычайным пафосом преподнес юбиляру японский меч, заявив, что это меч одного из погибших стражей мрака, который ему, Горьянову, достали за огромные деньги и по почти немыслимому блату.

Шурасик, поблагодарив, передал меч Ленке Свеколт, а у той сразу выхватила его любопытная Жанна Аббатикова. Несмотря на торопливое предупреждение Горьянова, что меч стража можно извлекать из ножен, только чтобы кого-то убить, Аббатикова все же сделала это и стала внимательно разглядывать клинок.

– Ого! – сказала она. – А стражи мрака, оказывается, боятся ментов!

– Почему? – удивился Шурасик.

– А вот смотри, что штампанули под рукоятью: «Сувенирная продукция! Заточке не подлежит. Холодным оружием не является».

Демьянов покраснел.

– Ну и что из того! Магические мечи часто маскируются. У нас в Магфорде есть меч, убивающий великанов, так им с виду даже колбасы не отрежешь! – спасая его, великодушно сказал Шурасик.

«У нас в Магфорде! Спасибо хоть не «у вас в Тибидохсе», – отметила Таня и стала думать о Ваньке.

Интересно, с какой стороны он появится? С Жилого Этажа? Или сразу со стены, бросив пылесос, помчится по галерее? Если со стены, не переодеваясь, то единственный путь через Лестницу Атлантов.

Молодцы из ларца давно расставили столы буквой П. Центральная перекладина П была отведена для преподавателей и выпускников. Младшекурсники, которых никто не собирался прогонять, разместились на двух нижних, длинных перекладинах П.

Началась шумная пирушка. Молодцы носились между столами, стремительные как джинны, ухитряясь повсюду успевать. Ягун автоматически взял на себя роль тамады и даже попытался вскочить на стол, чтобы сделать юбилей совсем уж неформальным, но на него зашикали и стащили.

– Ладно, ладно! Я могу и так! – милостиво согласился Ягун.

Он резво подбежал к Шурасику, обнял его и закричал:

– Поднимем же тост за здравие нашего дорогого друга Шурасика! Спасибо тебе, старик, что ты есть! Потому что если бы тебя не было, наша жизнь лишилась бы источника ярчайших впечатлений! В общем, за Шурасика, господа!

Зазвенели бокалы.

– Все идите к Шурасику, чтобы с ним чокнуться! Я, как видите, уже чокнулся! – вопил разошедшийся Ягун.

Шурасик о чем-то сосредоточенно думал. Пузырьки шампанского мешали ему сосредоточиться.

– О! Сподобились! Теперь прощай веселье, да здравствует скучняк! – воскликнула вдруг Гробыня.

– Ты это о чем?

– Все о том же. Сосискотаскал и Клепа идут! – пояснила Склепова и первая же подбежала к академику, рассыпаясь в любезностях. Невозможно было поверить, что это та самая девушка, которая секунду назад называла главу Тибидохса Сосискотаскалом.

Сарданапал выглядел озабоченным. Он отвечал Гробыне, улыбался, поздравлял Шурасика, но в глазах его таилась грусть. Грусть мага, который что-то знает, однако своим знанием не хочет отравлять никому радость. Пусть бабочки-однодневки самозабвенно порхают под солнцем! Зачем грузить их знанием, что за днем всегда приходит ночь. Что толку в этом знании тем, кого еще до ночи склюют птицы?

Таня с Ягуном обменялись понимающими взглядами. Сарданапал с Поклепом пришли вдвоем. Значит, Тарарах возится с Пегасом, Ягге сидит со своими беспокойными собаккерами, а Медузия с Зубодерихой на дежурстве в темнице. Еще есть Безглазый Ужас и Соловей, но Соловей всегда следит за кормлением драконов, а Ужас вполне может перепутать время и промахнуться на неделю-другую.

Усаженные юркими молодцами во главе стола, Сарданапал и Поклеп поочередно поздравили юбиляра. При этом Поклеп припомнил все проказы Шурасика начиная с десятилетнего возраста. Таня была удивлена, во-первых, исключительной памятью Поклепа, а во-вторых, самим Шурасиком. Она и не предполагала, что всем известный ботаник такой вредитель.

Неожиданно атланты, подпирающие своды Тибидохса, стали беспокойно переминаться. Таня подняла глаза. По Лестнице Атлантов спускалась Лиза Зализина, одетая во все черное. Лицо застывшее, как у Снежной Королевы. Лишь на скулах рдеют пятна румянца.

Попугаева вскочила, метнулась к ней.

– О, Лизон! Ты одна? А где Глеб?

– Мы расстались с Глебом. Он от меня ушел, – ровным, мерным голосом произнесла Лиза.

В повисшей вдруг тишине слова Зализиной разнеслись по залу.

Ни на кого не глядя, но и не избегая взглядов, Лиза подошла к столу. Двигалась Зализина точно на автопилоте. Хорошо, деловито, но как-то неосознанно. Кузя Тузиков поспешил уступить ей место. Лиза села, даже не посмотрев на него.

Первой пришла в себя Склепова, которая никуда из себя и не уходила.

– Надо и мне бросить Гуню! Он замедляет мой духовный рост… Глом, а ну положи обратно кабанью ногу! Тебе надо худеть. На тебе не то что штаны, ни один ремень уже не сходится, – заявила она.

Гробыню никто не услышал. Все смотрели на Лизон, ожидая объяснений.

– Я не доверяла локону. Его власть ослабевала с каждым днем. Я чувствовала, что теряю Глеба… Он задумывался, не отвечал на вопросы, смотрел в пространство. Тогда я купила тарелку и чашку. Волшебные. Пока он ел с этой тарелки и пил из этой чашки, он никуда не мог уйти… Но однажды я взорвалась, расколотила тарелку о стену и бросила ему в голову чашкой. Он спокойно встал, вежливо попрощался и ушел, – все так же отрешенно сказала Зализина.

Народ за столом зашумел. Одни втайне одобряли Бейбарсова, другие жалели Лизон.

– Он действительно ушел из-за чашки. Но не потому, что она была магической. На некромагов простейшие артефакты не действуют. Просто чашка стала последней каплей, – шепнула Шурасику Ленка Свеколт.

– Ты что, знала, что он ушел? – удивился тот.

– Нет. Но я чувствовала. Его беспокойство, гнев, решимость… Что-то особое. Мы же с ним в одной связке.

– И где он сейчас, ты не знаешь?

– Нет. Когда некромаг не хочет, чтобы его нашли, найти его практически нереально. Он может быть где угодно. Хоть на краю земли.

– А есть шанс, что он вернется к Зализиной? – спросил Шурасик.

Свеколт покачала головой.

– Если я хоть немного его знаю – нет. Ни малейшего. Некромаги ненавидят возиться с обломками. Кувшин, который треснул один раз, треснет опять, даже если его склеить.

– А локон Афродиты?

– Он давно преодолел его власть. Его удерживало рядом с Лизон чувство долга, может, жалость. Но Лизон увлеклась. Визжать на некромага и бросать в него чашки – это надо совсем рассориться с мозгами! – жестко сказала Свеколт.

Не требовалось спрашивать у нее, чтобы понять, на чьей она стороне.

– Зализина, конечно, в своем репертуаре. Хотя меня это не особо удивляет. Она типичная НОУЖ, – рассуждал тем временем Ягун.

– Кто-кто? – заинтересовалась Лоткова.

– НОУЖ – «Не Очень Умная Женщина». А где НОУЖ, там почти всегда ЖПВС – то есть «женщина, поступающая во вред себе».

Тем временем кто-то, кажется, все та же высокоумная Верка Попугаева, додумалась принести Зализиной бокал шампанского, а едва Лизон выпила его, как сочувствующая рука налила ей еще.

Это была уже серьезная ошибка. После второго бокала Зализина, которая и так держалась на автопилоте, сорвалась с катушек. Стала плакать. Кричать: «Я его ненавижу!» Роняла стаканы, сдергивала скатерть. Пыталась подбежать к Тане, чтобы вцепиться ей в горло. Зализину держали. Ее отпаивали водой, но она только плевалась. Наконец Поклеп вызвал циклопов, и Лизу, как-то вдруг затихшую, понесли в магпункт.

Жанна Аббатикова, вторая верная защитница Глеба, теперь ощущала вину. Она бежала за Лизон, которая свисала с плеча у циклопа, и, от волнения глотая согласные, все повторяла:

– Иа, не нао! Не нао, Иа! Ая не иноа! Геб вернея! Все ует ошо!

Непросто было догадаться, что «Иа» – это Лиза, а «Ая не иноа» – Таня не виновата. У лестницы циклоп, который нес Зализину, остановился, ожидая Поклепа. Лиза подняла голову и встретилась взглядом с Таней. Та ожидала нового взрыва, но бледные губы Зализиной скривились в усмешке.

– Не бойся, Гроттер! Мстить тебе я не буду! Он сам отомстит за меня! Отомстит и себе, и тебе! – сказала она внятно.

И почему-то эти простые слова, совсем не похожие на обычное шипение Лизон, поразили Таню куда сильнее, чем все ее предыдущие вопли. В глубокой задумчивости сидя за столом, она услышала, как Лоткова говорит Ягуну:

– Ну вот! Испортили Шурасику праздник!

– Испортили? – удивился Ягун. – Да ничего подобного! Где ты видела юбилей, на котором никто не подрался бы или хотя бы не поссорился? К слову сказать, только такие юбилеи потом и вспоминаются! О, смотри, Ванька! Эй, чего так долго-то?

По Лестнице Атлантов торопливо бежал Ванька. Он уже нашел глазами Таню и теперь спешил к ней, не замечая никого и ничего. Валялкин так и не переоделся. В одной руке у него был рюкзак, в другой – мокрый букет осенних цветов.

– Нестись по Лестнице Атлантов, прыгая через две ступени, – для этого надо быть либо влюбленным, либо камикадзе. Либо влюбленным камикадзе, – прокомментировала Ритка Шито-Крыто. В ее голосе ощущался цемент небрежности, замешанный на натуральной зависти.

За Ванькой, часто отвлекаясь, чтобы подразнить атлантов, летел верный Тангро. Когда до конца лестницы оставалось ступени четыре, Ванька сделал прыжок лосося, описанный ранее только в сагах, и, едва не налетев на стол, подбежал к Тане.

Обнять ее у всех на глазах он не решился, но нежности в его глазах было зашкаливающе много.

– Ты получила мое письмо? – спросил Ванька.

– Даже два, – ответила Таня, внимательно наблюдая за его лицом.

– Откуда два-то? – удивился Ванька, но тотчас забыл об этом. – Я долго не мог решиться оставить жеребенка. Поставить пару караульных лешаков несложно – волки и близко не сунутся. Ну а в остальном на лешаков надежды нет. Попроси лешака открыть дверь – он разворотит всю стену. А уж кормить и чистить коней лешаки и подавно не могут. Кожу до мяса сдерут. Слишком силы много.

– Ты же писал, что у тебя домовой есть, – вспомнила Таня.

Ванька вздохнул.

– На него я в результате и оставил. Да только с домовыми тоже непросто. У старикана – кстати, его зовут Прохор – оказалась куча пунктиков. Пока три раза самовар до блеска не надраит и полы пять раз не выскребет – ни за что в конюшню не сунется. А как он стирает – вообще отдельная песня. Вначале все левые носки, потом все правые. И сушит всегда на отдельных веревках.

– И как ты в результате все разрулил?

Ванька улыбнулся. Той мягкой, доброй, но не без лукавинки улыбкой, которую Танька так любила. Порой даже пыталась нарисовать, но улыбка ускользала.

– Я самовар в конюшне спрятал. Привязал к нему сена и рядом воду поставил. Теперь, чтобы чистить самовар, он хочешь не хочешь – а жеребенка накормит. Теперь Тантик не останется голодным.

– ТАНТИК? – Ягун, сунувшийся в эту минуту здороваться с Ванькой, даже поперхнулся. – Твоего жеребенка действительно зовут Тантик, или это искажение твоих звуковых волн моими залежами серы?

– Ну Тантик. И что такого? – спросила Таня сердито.

– Да ничего. Тангро, Тантик – богатейшая фантазия. Когда Валялкин заведет кошку, он наверняка назовет ее Таха! Собака, понятное дело, будет Тата или Тапочка. Хотел бы я дожить до того времени, когда у вас появятся дети! Все девочки будут Таньки, а все мальчики… хм… тут уже затык… ну положим, Танявии, Танюшники или, на худой конец, Титы! – влез Ягун.

– Не все! Одного мальчика мы назовем Ягуном. Запретим ему болтать, станем пороть крапивой и не будем подпускать к пылесосам, – пообещал Ванька.

– Звери вы. Палачи, – убежденно произнес Ягун.

Таня даже не улыбнулась. Она смотрела на Тангро, который жизнерадостно носился по Залу Двух Стихий. Жар-птицы, не слишком любившие драконов, нервничали, взлетали и, теряя перья, взрывались брызгами света. Дракон гнался за ними, настигал, но не хватал, а сворачивал в сторону, давая жар-птицам удрать. Это было прекрасно. Беззвучный и бесконечный салют в полутемном зале с небесным сводом.

Таня смотрела на Тангро, и до нее медленно доходило, что у Серого Камня Тангро рядом с Ванькой не было.

Глава 4
Франциск и Вацлав

Даже самая умная девушка умна только пару дней в неделю. В остальное время с ней вполне можно иметь дело.

Случайные выписки

из дневника Жоры Жикина

В двенадцатом часу Сарданапал с Поклепом ушли, а вскоре появились Зуби с Медузией. Ехидная Гробыня шепнула: «Глаза б мои не глядели! Прям младшая школа лопухоидного мира! Мальчики ходят парами с мальчиками, а девочки с девочками!»

– Склепова, утихни!

– Не утихну, пока не узнаю, кого они там караулят в темнице!

– Иди спроси! – предложила трезвомыслящая Лоткова.

– Я еще не совсем мяу-мяу. Я и так выясню, – заявила Гробыня.

– Как? – спросила Таня.

– Потерпи, Гроттерша! Завтра вечером мы прокрутим один маленький и безопасный ритуальчик. А пока развлекайся! – загадочно пообещала Склепова. Выражение ее лица, когда она упоминала о «маленьком и безопасном ритуальчике», Тане совсем не понравилось.

С появлением Зуби и Медузии припозднившиеся младшекурсники, которые уже при Поклепе ощущали себя не особо уютно, испарились с поспешностью Золушек, которым мудрая фея не советовала дожидаться полуночи. Каждый знал – попадись он сейчас на глаза Медузии, и вопрос, кого завтра первым вызовут на защите от нежити, можно не задавать.

Послушная память Тани донесла из прошлого насмешливый голос Медузии: «Раз ночами таскаешься по чердакам, Гроттер, значит, все знаешь. А раз все знаешь – не попросишь ли удалиться мертвого колдуна вуду из Непала? Прошу выйти к гробу. Валялкин, который шатался по чердакам вместе с тобой, поможет тебе его открыть. Ломик – на обычном месте».

– Что-то все приуныли! Пирушка не задалась! Почти как на тысячелетии у Зубодерихи! – вызывающе сказала Верка Попугаева.

Кто-то засмеялся, и Верку это ободрило. Бедная Попугаева! Она шутила редко, а потому никогда не могла остановиться вовремя.

Великая Зуби на другом конце стола перестала есть и подняла голову.

– «Я прозрела! Я вижу на семь метров под землей! Кстати, никто не знает, где мои очки?» – продолжала издеваться Верка Попугаева, уже записавшая себя в величайшие комики мира.

На этот раз никто не засмеялся. Соседи Верки смотрели на ее стул, который стала вдруг бить мелкая дрожь. Еще секунда – и ножки стула расползлись в полный шпагат. Верка упала. Попыталась встать и снова рухнула. Ее приплюснутый нос выстучал на плитах пола азбукой Морзе: «Я набитая дура!»

Великая Зуби подула на раскалившееся кольцо и вновь деликатно занялась куриной ножкой. Ликбез № 1: Никогда не называйте имени мага, когда хотите сказать о нем гадость. Особенно, если маг – женщина.

Проголодавшись в пути, Ванька уплетал блинчики в шоколадном соусе с таким аппетитом, что они едва успевали появляться на скатерти. Таня подумала, что жующий человек выглядит неромантично. Влюбленный не должен жевать. Он должен умирать от страсти. Таня вспомнила, что в Тибидохс Ванька попал после того, как основательно освободил от продуктов полки супермаркета. Сердце Тани потеплело, но коварный мозг спешил состыковать факты. И зачем нужна людям это так называемая истина, если она изначально не сделает их счастливыми? Зачем ковырять рану? Чтобы еще раз убедиться, что под корочкой окажутся кровь и гной?

– Где ты был вчера ночью? – спросила Таня.

Ванька перестал жевать.

– С Ягуном. Потом Ягуна телепортировала бабуся, а я стал латать у пылесоса шланг. В пять утра покормил Тантика и вылетел.

– Значит, у Серого Камня тебя не было? – в лоб спросила Таня.

Ванька перестал жевать и поднял на нее глаза.

– С какой радости? Серый Камень – натуральная помойка для темных магов, больных на всю голову. Разве я не прав? Кстати, а почему ты спросила?

В душе у Тани было ледяное спокойствие, только вилка в руке почему-то прыгала.

– Да так. Просто подумала, как это было бы славно. Ты прилетаешь и делаешь мне сюрприз… Но, видимо, ты вообще не способен на сюрпризы. Ты слишком правильный, – сказала она отрешенным голосом.

Сказала и тотчас пожалела, что обидела Ваньку. Она ожидала его вспышки или оправданий, но обнаружила, что Ванька ее даже не услышал. Притянув к скамье рюкзак, он озабоченно рылся в нем.

– Погоди, я забыл сделать Шурасику подарок!

Он достал из рюкзака коробку, в которой что-то оживленно возилось, и направился к юбиляру. Юбиляр не терял времени даром. Уже минут двадцать с пеной у рта он спорил с Ленкой Свеколт, существовали ли в магическом языке древних мидян долгие гласные и из какого металла их маги выковывали кольца. Спор выходил таким горячим, что поблизости от Свеколт и Шурасика то и дело проявлялись бледные вампирящие духи Подземья. Не прекращая спора, Шурасик или Ленка прогоняли их щелчком пальцев, не давая присосаться к своим полыхающим гневом аурам.

Ванька вручил Шурасику подарок, что-то шепнул и вернулся.

– Кто там был в коробке? – спросила Таня.

– Папоротниковый лешак-лилипут! – пояснил Ванька. – Такие рождаются раз в тысячу лет. Другие лешаки их не любят и сразу убивают. Но этого мне удалось спасти. В мире лешаков ему не место. Пусть живет у Шурасика.

– Ну дела! Я давно заметил: когда человек не знает, куда что-то деть, он это дарит! Если хорошо поразмыслить, то скоро и мусор не надо будет выносить. Подарил его быстренько кому-нибудь, и все дела, – прокомментировал вездесущий Ягун.

Таня выпрямилась. Ей вдруг пришло в голову, что она напрасно все усложняет. В конце концов, Ванька с ней, настоящий, живой Ванька, и если это не повод для счастья, то что вообще может считаться поводом для счастья?

* * *

Таня легла в восемь утра, а проснулась где-то около трех. Утром это время уже не назовешь, признать же, что ты проснулся едва ли не вечером, было как-то морально неудобно. Все здравомыслящие ученики Тибидохса, ведущие правильный образ жизни, уже вернулись с занятий и засели за уроки, чтобы пережить следующий учебный день.

Рядом на диване, укрытая с головой, с высунутой из-под одеяла голой ногой, дрыхла Склепова. Та самая Склепова, которая собиралась буянить трое суток без перерыва. Будить ее Таня не стала. Она прекрасно знала, что Гробыня будет лягаться и силой мысли швырять в нее всеми предметами, которые нашарит ее сонное сознание.

Таня оделась, осторожно открыла окно, вытянула из футляра контрабас и выскользнула наружу. Был бесконечно яркий, брызжущий светом октябрьский день. Желтеющий тибидохский парк жадно впитывал солнце. Не так уж и много его осталось до зимы. Воздух был свеж и задумчиво прохладен.

Благополучно миновав Поклепа, который караулил кого-то, скрываясь под подъемным мостом, Таня полетела над парком. Бригада домовых в розовых спецовках расставляла мраморные фигуры, которые из вредности посбивала ночью нежить. Рядом с видом победителя потрясал копьем Готфрид Бульонский, отважный покоритель нежити и сердца Великой Зуби.

На траве у пруда сидел розовощекий молодец в красной рубахе. Над ним, размахивая кулаками, навис негодующий Тарарах. Таня снизилась, желая узнать, в чем дело.

– И не стыдно тебе! Ты же Финист! Чего за воробьями гоняешься? Инстинктов не можешь сдержать? Тоже мне Сокол Ясный! Тьфу! – гремел питекантроп.

Финист не отвечал, смущался и отплевывал забившиеся между зубов воробьиные перья. Временная потеря памяти и чрезмерная горячность – извечная проблема всех невольных оборотней. Кто живого мясца не едал, тот и оборотнем не бывал.

– Почто птичку небесную обидел, аспид? – спросила Таня, спрыгивая с контрабаса.

У нее были хорошие отношения с Финистом. Финист улыбнулся и помахал ей рукой. Мало-помалу Тарарах успокоился.

– В общем, чтобы в последний раз! А то тоже моду взял. Канарейку в прошлый раз у меня прибацал, – буркнул он довольно миролюбиво.

Финист ушел.

– Ты не Ваньку ищешь? Он у Пегаса в конюшне. Конь совсем измордован. Лопату в руке у меня увидел – отскочил, чуть перегородку не проломил. Чем только его не колотили. Обязательно навещу его хозяев.

– Давай я слетаю с тобой, – предложила Таня.

– Нет, – мотнул упрямой башкой Тарарах. – У нас с этими уродами будет разговор сугубо фо мэн, как говорит твой Гурий.

– В сотый раз напоминаю: Гурий не мой. Он общественный, – сказала Таня.

Она села на контрабас и полетела в конюшни искать Ваньку. Конюшни были пристроены к глухой стене драконьих ангаров. Это было не самое удачное расположение для конюшен, поскольку лошади чуяли драконов и шарахались, а драконы чувствовали коней и в дни, когда их не кормили перед матчами, испытывали к своим соседям совсем не бескорыстный интерес.

Ваньки в конюшнях не было. Похоже, он уже закончил дела и умчался куда-то. Таня постояла, погладила Пегаса по грустной морде, по носу, на котором росли длинные и смешные седые волосы, и внезапно испытала желание писать стихи или, на худой конец, дневник. Желание было таким сильным, что, не имея с собой записной книжки, Таня едва не бросилась нацарапывать нахлынувшие мысли прямо пальцем на земляном полу. К счастью, она вовремя вспомнила, что находится рядом с представителем рода пегасов, и, поняв, в чем причина ее порыва, успокоилась.

Когда Таня вернулась к оставленному снаружи контрабасу, первым, что бросилось ей в глаза, была вставленная между струнами записка. Очень краткая.

«Жду тебя в половине первого на крыше Башни Призраков. Приходи одна.

Я».

Просто «я» – и никакой подписи. Едва Таня дочитала записку, как лист вспыхнул и осыпался пеплом. Таня огляделась в надежде, что еще увидит того, кто написал ее. Где-то недалеко шастали с ведрами джинны-драконюхи, ворочался в ангаре недовольный Гоярын, однако Таня уже понимала, что выяснить что-либо будет непросто.

Все же она подошла к джиннам и спросила, не видели ли они, кто крутился возле ее контрабаса. Драконюхи замотали головами. Лишь один плосколицый джинн остановился и поставил на землю ведро со ртутью.

– А что такое, струны порезали? – спросил он с внезапным интересом.

– Нет, – сказала Таня.

– Нацарапали чего? Спереть хотели?

– Нет.

Драконюх разочарованно вздохнул.

– А-а-а, ясно… Молодой человек вроде какой-то подходил, – сказал он и снова взял ведро.

– Какой молодой человек? Как он выглядел?

– Да шут его знает! Для нас все маги на одно лицо! Разве не так вы говорите о нас, о джиннах? – сказал драконюх и противно хихикнул.

Пять секунд спустя он уже затерялся в толпе других драконюхов и стал совершенно неотличим от них. Вот уж, правда, все джинны на одно лицо… Таня вернулась к контрабасу.

«Что мне делать? Если записку написал тот, о ком я думаю, как мне поступить? Сказать Ваньке? Пойти на крышу и объясниться? Или плюнуть и вообще никуда не ходить?» – думала она.

Последний вариант казался ей самым предпочтительным, но одновременно и самым малодушным.

* * *

После ужина, когда проснувшаяся наконец Гробыня умотала куда-то вместе с Гуней, Таня сидела за столом и пыталась читать конспекты. Именно пыталась, потому что мысли ее были далеки от магических формул. Ванька, которого она нашла днем, был вновь рекрутирован Тарарахом для каких-то таинственных дел. Ванька обещал вернуться к ужину, однако пока задерживался. Таня начинала всерьез опасаться, не поехали ли они разбираться с упырями, хозяевами конюшни пегасов.

Таня уже собиралась закрыть тетрадь, когда в коридоре послышались шаги.

– Мне не нравится, когда на Буян вторгаются посторонние и допрашивают моих аспирантов. В любом случае следовало прислать официальный вызов, – услышала Таня голос Сарданапала.

– Но это будет потеряль тайм… Как говорить ви, рюськи, тайм – есть зеленый мозол! Ха-ха! – быстро ответил ему кто-то тонким голосом.

– Это ваши проблемы.

– Только наших проблемз не сушествоваль. Соблюдений закона – общий забот всех разюмный маг. Кто думает иначе, тот бунтовщик!

– Надо еще доказать, что закон был нарушен… – настаивал Сарданапал.

– Это мы и пытаемся сделать. Один из ваших бывших учеников подозревается в совершении серьезного преступления. Вам этого мало? – прогудел еще третий, немного гнусавый голос. В отличие от первого он говорил по-русски довольно чисто, с едва заметным акцентом.

– Пусть так. Но при чем тут Таня?

– Вы утверждаль, что она не виноват? В таком случае почему ви не желать, чтобы мы с ней дрюжески поболталь, как один дрюк с другой дрюк? Это будет очень шот бесет! Отшень маленьки трепло, как говорить ви, рюски.

Академик уступил. Таня услышала, как он недовольно произнес:

– Мы так не говорим… В любом случае я буду присутствовать при вашем разговоре лично.

– Для нас это нежелательно… – с ленцой сказал гнусавый голос.

– Я настаиваю.

Гнусавый хотел возразить, но Сарданапала неожиданно поддержали:

– Ню-ню, Вацлав! Не делай кворрал! Если академик иметь желаний вливаться в наш дрюжна компани, я не возражаль!

В дверь постучали. Выждав секунд пять, чтобы не подумали, что она все слышала, Таня сняла заклинание и открыла дверь. В комнату вошел академик Сарданапал и с ним еще двое. Академик грустно, но вместе с тем ободряюще улыбнулся Тане, после чего присел на диван.

– Таня, эти люди… э-э… хотят поговорить с тобой. Говори правду, но будь… э-э… здравомысленна, – сказал академик смущенно.

– Ну-ну, уважаемый Сарданапал! Разве гуд советоваль ученикам бываль здравомыслен, когда они мечтать сказаль весь чистый истин? – спросил обладатель тонкого голоса.

Он был маленький и лысый, с цепкими глазками, с бородавкой на носу. Его спутник, огромный, грузный, видимо, чудовищно сильный физически, сопел перебитым носом. На его правой руке, рядом с магическим перстнем Таня заметила два боевых кольца с насечкой – верный признак того, что маг находится на службе у закона. Оказавшись внутри, он профессионально обшарил взглядом комнату.