Текст книги "Самый лучший враг"

Тропинка привела к четырехугольной каменной башне. На первом этаже была лишь низкая глухая дверь, окованная железом. На втором окнами служили узкие бойницы. Не доезжая до башни полусотни шагов, проводник остановился и, спрыгнув с седла, укрылся за лошадью.

– Чую, видят нас! – прошептал он. – И вы, сударь, лучше не суйтесь!

– Откуда ты знаешь?

– Да уж я не ошибусь. Слезайте, слезайте с коня!

Однако всадник не послушался. Вместо этого он откинул капюшон и, высоко подняв голову, чтобы можно было разглядеть лицо, медленно поехал к башне. Он ехал и ощущал, как по телу ползет узкий опасный холодок – верный признак, что на него смотрят. Но откуда? Из какой бойницы? Вот взгляд скользит по лицу. Вот опускается ниже. Вот касается ноги. Вот пропадает. Должно быть, разглядывают уже не на его, а коня. Вот снова опасный холодок касается шеи и лица.

Сегодняшнее утро выдалось скупым на дождь. Солнечные лучи падали на тонкое лицо с длинным хрящеватым носом. Лицо на первый взгляд приятное, светлое и чистое, но с каким-то затаенным пороком. Точно разбитая и склеенная статуэтка. И еще лицу вредили небольшие темные усики. Усики такой формы любят ловеласы, некогда избалованные женской любовью, теперь же потасканные и уставшие.

По красноватым, боящимся света глазам можно было угадать тартарианца. На шее, на золотой цепи, хорошо видной и из башни, поскольку цепь выбилась из-под балахона, сияла сосулька дарха.

Сорок шагов до башни. Тишина. Тридцать шагов. Двадцать. Гонец постепенно обретал уверенность. Его губы, до того сжатые, растянулись в неуверенной полуулыбке. Он уже рисковал позыркивать по сторонам и про себя посмеивался, заметив у башни три или четыре неуклюже вскопанные грядки. Морковь, репа. Ну надо же! Если он выживет – тьфу-тьфу! – то обязательно расскажет об этом в Тартаре! Лучший мечник мрака, в прошлом античный бог – и вдруг какая-то, понимаешь, репа!

Мысль так и не была додумана до конца. Стрела с черным оперением вонзилась в землю у конских копыт. Конь захрипел, подался назад. Одновременно за спиной стража послышался вопль. Оказалось, проводник вздумал свернуть с тропинки, обходя башню по кругу, и теперь висел головой вниз на трехметровой высоте, захлестнутый за правую ступню туго врезавшейся веревкой. Левая нога, оставшаяся свободной, нелепо взбрыкивала.

– Арей! – крикнул страж. – Арей! Это же я, Эрлун! Мы с тобой вместе были в Эдеме!

– И вместе из него изгнаны, – послышался глухой голос.

Гонец тронул было коня, но новая стрела вонзилась рядом с первой. Расстояние между стрелами было не больше ладони.

– Сколько мы с тобой не виделись, Арей?.. Лет двести? Со дня Большой битвы, когда полегло столько наших? Я был ранен. Долго восстанавливал силы… – Эрлун говорил искательно, обращаясь ко всем поочередно бойницам башни.

– Рад, что ты их восстановил. А теперь уезжай!.. Если бы когда-то мы не были друзьями, я послал бы стрелу тебе точно в дарх. Это больно, поверь! Гораздо хуже, чем просто получить смертельную рану.

– Мы же друзья!

– Вот как? То есть ты приехал просто как друг, решивший навестить изгнанника? Без всякой задней мысли? Без единственного задания? Двести лет восстанавливал силы, а восстановив, сразу помчался навещать друга?

Эрлун замялся. Потом, решившись, крикнул:

– Ну да, поручение есть!.. Меня послали поговорить с тобой! Я искал тебя почти неделю… Искал без магии, сам знаешь почему! Все это время я не слезал с седла и спал на каких-то ветках под дождем! Ты меня знаешь: я привык к роскоши, для меня это мука! Из уважения к моим страданиям – поговори со мной!

Долгое молчание. Потом тот же глухой голос недовольно произнес:

– Ну валяй! Можешь сказать, зачем ты пришел!

– Могу я хотя бы зайти к тебе?

– Зачем?

– Уютнее говорить с собеседником, когда видишь его.

Опять молчание. Эрлун не рисковал приближаться, разглядывая грядки. Для некоторых Арей притащил земли и поднял их на досках, чтобы плодородный слой был выше и корни не боялись лишней влаги. А это что? Тыква! Невероятно! В этих лесах вызрела здоровенная тыква!

– Это очень хорошая тыква, – сказал Арей, заметив, куда повернута голова Эрлуна. – Она уже подарила мне трех кабанов! Они подходят к ней ночью и задевают веревку самострела… Один из них сделал это вчера.

– Так давай его зажарим! – предложил Эрлун.

– Уже.

– На вертеле?

– Только не на вертеле, – отозвался Арей. – Всякий раз, как я пытался провернуть затею с вертелом, я понимал, что это блажь. Внутри мясо никогда не пропекается, а снаружи обгорает. На вертеле можно зажарить в лучшем случае кролика или пару куропаток.

– А как тогда?

– Тонкими ломтиками на раскаленных камнях. Или запечь в углях, но осторожно… Большой огонь может привлечь ненужное внимание. Порой забредают всякие твари с той стороны. И знаешь, хотя я и неплохо владею мечом, лишний раз я к ним не выхожу.

Эрлун увидел на камнях башни следы когтей и зубов. Многие из них были почти у бойниц второго этажа.

– Может, ты меня все же впустишь? – попросил он.

– В башню – нет. И не жди слова «извини». При отказе оно всегда звучит как оскорбление.

– Почему? Я же твой друг!

– Ты всеобщий друг, Эрлун! А всеобщий друг – это как слишком любвеобильная женщина, только и ждущая, чтобы ее поманили пальцем. И еще ты болтун! Сейчас ты мой друг, охотно верю. Потом станешь другом любого другого: Вильгельма, Барбароссы, какого-нибудь африканского божка с головой леопарда. Оттого умный горбунок и послал тебя, что ты быстро втираешься в доверие. И, разумеется, немедленно выбалтываешь всякому новому другу секреты всех предыдущих. Причем не думаю, что по злобе. Я не стал бы тебя излишне демонизировать!

Арей расхохотался. Должно быть, последняя шутка показалась ему удачной.

Эрлун спешился и теперь стоял рядом с конем, держа его под уздцы:

– Ты меня обижаешь! После Эдема я всякий раз вступался за тебя, когда ты выводил из себя Кводнона и он собирался подсылать к тебе убийц.

– И Кводнон тебя слушал? – спросил Арей.

Эрлун смутился.

– Ну хотя бы задумывался, – сказал он нерешительно.

– Какая разница! Теперь Кводнон мертв, но есть Лигул… И знаешь, Кводнон устраивал меня больше. Он хоть и подсылал убийц, но, как я подозреваю, лишь тех, которые ему надоели. Так что я был убийцей убийц, провинившихся перед хозяином. Любопытная роль, я тебе скажу!.. Но это мелочи! У Двуликого были и плюсы! Канцелярия при нем занимала крошечную комнатку, где сидели два полуслепых писца, у которых вечно не было ни одного чистого пергамента. Они кропали на каких-то клочках, соскребая с них ножичком предыдущий текст. Теперь же все буквально было завалено бумагами. Прекрасные пергаменты из человеческой кожи! Кровь четырех групп! Восьми резусов! И упаси Тартар перепутать, каким резусом писать какое прошение! Молодые стражи радостно перековывают мечи… ха-ха… на чернильницы, потому что кляузами можно добыть больше эйдосов.

– Да-да-да! – горячо закивал Эрлун. Он прямо дрожал он негодования. Даже усики у него прыгали, а нос так и вовсе побелел. – Ты совершенно прав, Арей! К этим гадам-чинушам без эйдосов и не суйся! А ведь эйдосы не просто так достаются!

Десять дней назад Эрлун преспокойно сидел в кабачке при канцелярии и вместе с канцеляристами пил хорошее вино. Разумеется, с теми, кто его угощал, он прекрасно ладил. Более того, искренно поругивал рубак, которым все достается даром. Удачный укол мечом – и вот тебе награда: полный эйдосов дарх или золотые крылья! Разве эти грубияны понимают, что такое кропотливый, ежедневный труд в душной канцелярии? Не протирают до блеска рукавов! Не искривляют позвоночник. Не портят зрение, вглядываясь в полные лжи цидульки комиссионеров, с претензией на слезы, закапанные из пипетки соленой водой.

Ох уж эти гадики! Нет числа их уловкам в отчетах! К примеру, напишут: «1Отличн. эйд». И поди разбери: сколько эйдосов должно быть. Вроде 10. А вроде совсем и не десять. И если десять, то почему к отчету приложен один, если из текста следует совсем другое?! Э?

А если и прилипнет кое-что к рукам, так что ж из того? Тут вам не Эдем, а зона свободного предпринимательства! Их первых не уважали бы, начни они отказываться от подношений. Опять же, даром, что ли, работать? В те минуты за чашей вина Эрлуну казалось, что он тоже канцелярист! Да-с, канцелярист! Он завтра же пойдет к Лигулу проситься на работу! У него, между прочим, прекрасный почерк! Уж он выведет этих комиссионеров на чистую воду! Узнают они у него, как обманывать стражей! Ох, узнают!

Теперь же, оказавшись в обществе мечника Арея, он так же искренно ругал и канцеляристов. Да здравствуют рубаки! Он тоже, между прочим, рубака! Как-то незаметно для себя, ибо язык у него всегда работал параллельно с мышлением, Эрлун рассказал о битве с гробовщиком, которая стоила ему меча, и о третьем своем спутнике, исчезнувшем ночью. Над потерей меча Арей посмеялся, на что Эрлун и надеялся, а про наемника сказал:

– Что, прямо так одежду оставил и ушел?

– Да. В болото.

– Хм… Самый любопытный вопрос: почему он погиб, а вы двое уцелели? Но в этом-то и ключ.

– Ты знаешь, кто его убил?

– Догадываюсь. Видимо, красавка. Причем плюнула она в него, скорее всего, днем и незаметно ползла за вами, дожидаясь, пока слюна подействует. А когда отключила сознание, то загнала его в болото, чтобы он утонул.

– Зачем?

– Красавка сама не убивает. Ей нужны только сердце и печень. Там огромные запасы энергии. Ест же она мало. Желудок маленький.

Эрлун невольно схватился рукой за грудь:

– А наши сердца?

– Ты страж. Твое сердце красавке не подходит. Твой проводник – волкодлак, хотя и не чистый. В общем, считайте, что вам повезло.

Эрлун вздохнул и опять продолжил болтать. Из башни некоторое время благосклонно слушали, а затем Арей ворчливо сказал:

– Ладно уж. Подожди!

Послышался звук отодвигаемого засова. Вышедший Арей был в белой льняной рубахе. Босой. Сверху рубахи – куртка с железными, без зазоров подогнанными пластинами и безрукавка из медвежьей шкуры. Когтистые медвежьи лапы зачем-то оставлены и болтаются на плечах. Меч висит за спиной. В руках – лук и пара стрел.

Эрлун жадно уставился на Арея. За то время, что они не виделись, барон мрака сильно изменился. Некогда худое лицо расширилось, обросло бородой. Кое-где в ней поблескивали белые волоски. Пока мало, но оттого, что борода была очень черна, они бросались в глаза.

Арей погрузнел. Трудно было узнать в нем легкого, стремительного в полете стража, носящегося в воздухе быстрее молнии. А крылья! Как ослепительны и прекрасны они были! Когда их заливал солнечный свет, на них было больно смотреть. Эрлун невольно попытался заглянуть Арею за спину. Нет, крыльев там, разумеется, не оказалось. Но не было и горба, как у Лигула.

– Что-то не так? – спросил мечник.

– Да нет. Смотрю на тебя… – торопливо сказал Эрлун. – Просто ты…

– …Изменился? – подсказал Арей.

– Есть немного, – признал Эрлун.

– Ты тоже другой, – успокоил его Арей. – Когда-то в тебя влюблялись все нимфы и дриады, а ты смущался и не смотрел на них, так был чист и застенчив. Мы шли по лесу, а с деревьев звучал нежный смех. А теперь что?

Эрлун невольно вспомнил тех нимф и дриад, которых видел в последние дни. Ни одна из них даже не подошла к нему.

– Да, – сказал он. – Теперь мной интересуются только ведьмочки, в меру молодые и не в меру корыстные. Просыпаешься утром и видишь, что они вытрясли все золотые монеты, а чтобы не изменился вес кошелька, подсыпали туда мелких камней. Одна позарилась даже на дарх, но он прожег ей ладонь до кости. Визгу было!

Арей ухмыльнулся. Любовные интрижки у стражей мрака скорее поощрялись, особенно среди рубак, но что-то серьезное и постоянное сурово каралось. Что-то серьезное – это уже любовь. А где любовь – там измена мраку.

– Идем, Эрлун! – сказал барон мрака. – С той стороны башни есть неплохое бревно. На нем удобно сидеть… Коня привяжи здесь. Ступай за мной осторожно! След в след!

Прежде чем последовать за Ареем, Эрлун вопросительно оглянулся на болтавшегося на веревке проводника. Тот силился перерезать веревку, но всякий раз немного не дотягивался. Его лицо было багровым от притока крови.

– Отпустишь его? – спросил Эрлун.

– Хочешь, чтобы отпустил?

– Да.

– Твой выбор!

Арей вскинул лук и выстрелил. Стрела перебила веревку. Проводник, не готовый к тому, что сейчас произойдет, головой воткнулся в землю и затих.

– Заметь: про «отпустить» была твоя идея, – сказал Арей. – Не волнуйся, он скоро очнется. Я знаю эту породу. Живучая.

Эрлун вздохнул:

– Ничего. Я пока заплатил ему только половину. Так что, если он сломал шею, это будет не так уж и плохо.

Они пошли к башне. Эрлун с интересом разглядывал ее вблизи.

– Сам построил? – спросил он.

– Нет, – отозвался Арей. – Жил тут до меня один невольный отшельник. Говорят, крепкий был детина. Убил в городе четверых и бежал с виселицы, забыв в глазу у палача острую щепку… Возвращаться в город ему ой как не хотелось, и он поселился в этой башенке. И долго ведь жил! Примерно лет шесть. Я сужу по зарубкам внутри.

– Почему «примерно»? Ты не говорил с ним?

– Не успел, – отозвался Арей. – Когда я сюда пришел, от него мало что осталось. Кто-то вытащил беднягу через вон ту верхнюю бойницу. Протащил здоровенного мужика в щель, куда и руку-то едва просунешь, и слопал его на огороде. На память о нем мне остался лишь правый сапог и эта башня.

– Кто мог пролезть в закрытую башню? – спросил Эрлун.

– Разные есть версии, – охотно объяснил Арей. – Например, туманный змей. Милый узкий червячок пяти метров длиной. Просачивается вместе с утренним туманом. Вместе с туманом уходит, оставляя такие вот подарочки. Двигается… ну, в общем, разглядеть иногда можно, но если он ползет по делам, а не атакует тебя… Или другой вариант: ховала. Ты когда-нибудь видел ховалу?

– Нет.

– Напрасно. Существо с двенадцатью глазами. Все расположены на невидимом обруче вокруг головы. Когда оно идет по лесу, кажется, что ты видишь зарево пожара. Причем такое, что ты уверен, что там и земля уже спеклась. На самом же деле лес почти не страдает. Ну, может, молодые листочки где свернутся.

– Ты не пытался с ним сражаться? – жадно спросил Эрлун, покосившись на меч Арея.

– Сражаюсь помаленьку… И знаешь как? Тактика здесь простая. Когда видишь ховалу, надо поворачиваться к ней лопатками и бежать со всех ног. Очень быстро бежать. Если тебе повезет, ни один из двенадцати ее глаз тебя не заметит.

– А убивать ее как же?

– А убивать ее будешь ты, – сказал Арей терпеливо. – Могу тебя к ней отвести. Правда, придется пересечь границу. Она, видишь ли, ходит туда-сюда. Не задерживается долго на одном месте.

Эрлун воинственно потрогал рукоять своего кинжала, однако этим всё и завершилось. Арей ничего другого и не ожидал. Он хорошо знал Эрлуна.

– Но мы же стражи мрака! – буркнул гость.

– В том-то и дело. Просто стражи мрака. В Эдеме ты, насколько я помню, тоже не лез мериться силой к грифонам.

– Но это же грифоны!

– А это просто ховала – создание молодого мира! Знаешь, что такое первохаос? Это материал, из которого лепили звезды. А творения первохаоса? Все возникало стихийно! Громоздилось, вспыхивало, бурлило. Громадные запасы творческих энергий спешили самоорганизоваться! В какой-нибудь твари размером с теленка может быть больше магии, чем на всей Лысой горе. И все эти твари здесь совсем близко! За границей!

В лесу кто-то завизжал. Визг, нарастая, всверливался в слух секунд десять. Потом так же внезапно пресекся. Эрлун побледнел и подался вперед. Арей озабоченно повернул голову:

– Должно быть, высосень поймал кабанчика. Надо запомнить, что в той части леса на этой неделе лучше не бывать.

– Кто такой высосень?

– Небольшой такой червячок. От локтя до ладони, – с удовольствием объяснил Арей. – Почти прозрачный. В теле пульсируют зеленые нити. Это кровь у него такая. Зубы… Представь себе зазубренный круг с мелкими, едва различимыми костяными выступами. А внутри еще один зазубренный круг. И оба круга вращаются навстречу друг другу с чудовищной скоростью. И вот этот милый червячок спрыгивает на жертву с ветки дерева.

– А что он высасывает?

– Да, в общем, всё, и очень быстро. Раздувается так, что становится крупнее чуть ли не в десять раз. Но начинать больше любит с мозга. Когда мозг выпит, основные части тела меньше сопротивляются. Червячок всё же нежненький, кожа тонкая. Бережет себя.

Эрлун поежился. Оглядевшись, присел на бревно, перед этим для надежности толкнув его ногой, чтобы убедиться, что оно ни во что не превратится.

– В лесу здесь не слишком уютно, – пожаловался он, уныло разглядывая свой грязный балахон. В Эдеме Эрлун слыл большим чистюлей. А тут болота, сырость, пыль, пот, кровь.

– Ты ведь хотел сказать нечто совсем иное, не правда ли? – проникновенно спросил Арей.

– Да. Хотел спросить: зачем ты сюда забрался?

– Во-первых, тишина, – сказал барон мрака, с удовольствием загибая сильные, будто из железа выкованные пальцы. – Ну не считая форс-мажора… – кивок на чащу. – Во-вторых, много случаев попрактиковаться, причем в условиях нетипичных. Одно дело биться со стражем света, все маголодии которого знаешь наперечет, и совсем другое – с мавкой, болотником или глазоедлой. К каждому надо подбирать особый ключик. Всякие там posta de finestra и roverso ridoppio против глазоедлы не сработают. Он, понимаешь ли, вообще не знает, что такое диагональная атака или стойка окна. Зато прекрасно понимает, как подобраться под землей и атаковать снизу.

Кто такая глазоедла, Эрлун не знал, но переспрашивать на всякий случай не стал. Вместо этого с тревогой посмотрел на рыхлую землю под ногами.

– Глазоедлы не любят оврагов с каменистыми склонами, – успокоил его Арей. – И наконец, третий большой плюс жизни в приграничье: здесь тебя никто не дергает. Никто не шлет тебе бумаг и повесток в Тартар. Здесь я в равной степени далек от свершений света и делишек мрака.

– Но ведь здесь даже магию использовать нельзя из-за этих Запретных земель! – воскликнул Эрлун.

– Само собой, – признал Арей. – И это большой минус. Но и немалый плюс, поскольку и против тебя ее никто не использует. А раз так – то да здравствует старое доброе равенство клинков, копий, охотничьей ловкости и зоркого глаза.

– А если все же применить магию? – спросил Эрлун, борясь с искушением хотя бы раз нарушить запрет и попытаться.

– Запросто. Никаких физических ограничений не существует. Ни на руны, ни на искры. Все работает. Но никогда не знаешь, как отреагирует на твою магию первохаос. В лучшем случае не заметит. А в худшем – это все равно что плеснуть в океан водички из стакана и получить в ответ струю шириной в полноводную реку. Поэтому к магии здесь прибегают, только когда совсем нет другого выхода. Себе дороже выйдет.

Арей сел рядом с Эрлуном. Снял меч вместе с ножнами и, держась руками за гарду, опустил подбородок на навершие.

– Прежде чем ты уедешь, давай покончим с делами. Чего хочет Лигул? – спросил он.

Эрлун замялся. Возможно, затем, чтобы Арей почувствовал, что он сам не очень-то одобряет поручение, с которым его прислали.

– Ты должен будешь отбыть на Запретные земли! – ответил он.

Барон мрака цокнул языком.

– Всего-то? Но если они запретные, как я могу на них отбыть? Ведь это же означает нарушить запрет! – сказал он с насмешкой.

Эрлун напряженно рассмеялся:

– Лигул приказал тебе выдвинуться на Запретные земли и ждать в трактире «Топор и плаха».

– Чего ждать? Топора или плахи?

Эрлун перестал смеяться:

– Не могу тебе сказать. Сам не знаю.

– Но что-то же ты знаешь?

Эрлун осторожно кивнул, соображая, как много можно сказать:

– Чувствую, что дело важное. Лигул был очень озабочен и… одновременно полон надежд. Ну, как игрок, который может или много выиграть, или много потерять.

– Лигул не игрок. Он рискует лишь тогда, когда у него просчитаны оба варианта, – заметил Арей.

– Да. Но бывают игры, которые тебе навязали. Игры, затеянные не тобой, – сказал Эрлун. Сказал очень веско, словно намекая на что-то, о чем и сам едва догадывался.

– Нет, не подумай, я ничего не скрываю! – поспешно продолжал он. – Лигул не исключал, что ты откажешь, поэтому сообщил мне только часть поручения. Ты должен прибыть в трактир «Топор и плаха» и оставаться там, пока с тобой не свяжутся.

Арей хмыкнул:

– Час от часу не легче! Лигул называет земли Запретными. Строго – крайне строго! – не велит кому-либо из стражей мрака посещать их. И тут – раз! – для меня делается приятное исключение! И – два! – на Запретных землях чисто случайно оказывается трактир, который наш милый карла – опять же, заметь, прекрасно знающий, что трактир не мог возникнуть в один день, – не спешит стирать с лица земли!

Эрлун поощрительно хихикнул. Он был болтун многофункциональный. Умел не только говорить, но и слушать.

– Он говорил еще что-то? – вдруг спросил Арей.

– Лигул? Да нет вроде… Хотя… Он посоветовал тебе получше вооружиться, – словно бы случайно вспомнил Эрлун.

В глазах у Арея зажегся неподдельный интерес.

– Это еще зачем? – спросил он.

– Не знаю. Скорее всего, чтобы сражаться.

– Хм… – протянул Арей. – Горбунок почему-то считает, что воин тем опаснее, чем больше на нем навьючено оружия. Будь это так, каждый разгуливал бы с двумя мечами, несколькими копьями, топором, щитом размером с лодку, да еще в броне и с кинжалом в зубах. Противнику нужно было бы только устроить такому бойцу небольшую пробежку. Через километр он упал бы со страшным грохотом. Оставалось бы только подойди к нему и, вежливо постучав в забрало ломиком, забрать весь этот металлолом.

– Ты отказываешься? Или соглашаешься? – спросил Эрлун. – Что Лигулу-то передать?

Арей задумался.

– Нет, – сказал он. – Я, разумеется, отказываюсь, но… я засиделся на одном месте. Мне нужны здоровые спортивные забавы! Хотя бы дойду до этого трактира и напьюсь. Потом кого-нибудь зарублю и вернусь обратно… Иди к проводнику! Думаю, он уже очнулся. Поешьте и ложитесь спать. Так и быть, я впущу вас в башню. Завтра утром мы дойдем с вами до границы и там расстанемся.

Эрлун встал и пошел искать проводника. Арей окликнул его:

– Погоди!.. Слушай… давно хотел спросить, и именно у тебя… Ты ведь влюбляешься?

– Ты, надеюсь, не про ведьмочек? – уточнил Эрлун.

– Нет. Я имею в виду другое. Запретное.

Красивый страж, до того словоохотливый, стал вдруг очень осторожным:

– Один раз.

– Тебе потом было больно?

– Да. Я… должно быть, действительно вложил какую-то часть души, но она почему-то не отозвалась… Видимо, испугалась. Женщина всегда понимает: нужна она тебе на всю жизнь или просто как забава.

– Но ведь иногда женщину устраивает и второе?

– Разумеется. Но мы же сейчас говорим о запретном? Разве нет?

– Да, – признал Арей. – О запретном. Должно же действительно существовать нечто запретное, если даже в Запретных землях у нашего шустрого лидера оказался трактир!

Эрлун улыбнулся, довольный, что появилась возможность свернуть с опасной темы, и отправился искать проводника. Тот, уже очнувшийся, угрюмо стоял рядом со своим конем и с тревогой вслушивался в шорохи леса.

– Пойдешь со мной! – велел Эрлун.

Проводник, прихрамывая, потащился за ним. Вскоре они уже стояли у башни. Дверь была приоткрыта. Слышно было, как Арей возится где-то внутри. Проводник втягивал голову в плечи и, дрожа, тихонько рычал, как делает пес, когда чего-то боится.

– Эй! – сказал Эрлун. – Чего ты?

– Страшно мне, – сказал проводник. – Я ж перед ним провинился. Нельзя было сюда никого приводить.

В низких дверях показался Арей.

– Коней вам лучше поставить в защитный круг. За башней есть небольшой загон. На каждом столбе там охранные руны. Конечно и в загоне до них доберутся, но не сразу.

– Это тартарианские кони, – сказал Эрлун.

– Я в курсе. Но, на свою беду, они еще и съедобны, – отозвался Арей и, покосившись на проводника, буркнул: – Ты слышал? Займись конями! Потом возьми себе кабанью ногу, ложись на солому – и чтобы до утра я не знал, где ты есть… Где-нибудь встречу тебя ночью – заколю.

Проводник торопливо увел коней.

– Боятся тебя, – сказал Эрлун. – Единственный из всех согласился меня провести. А ведь я предлагал немалые деньги.

– Боятся, – отозвался Арей. – А что ж делать? Для них страх – это единственная доступная форма уважения… В первое время, как я здесь поселился, они принялись было мне докучать, но я объяснил, что не стоит, и теперь у нас мир.

Эрлун с осторожностью вдвинулся в полумрак башни. Здесь, внизу, горела единственная свеча. Пламя ее, дрожа, освещало каменные ступени, которые, обвивая края башни, вели вверх. Эрлуна туда не приглашали, и он благоразумно остался внизу. Впрочем, и сам Арей, похоже, поднимался наверх лишь затем, чтобы пострелять по гостям из лука. Все его мечи, копья, топоры, щиты – а их имелось немало – были в тщательном порядке развешаны на стенах.

Здесь же помещались небольшой деревянный стол и рядом с ним лежанка. На столе валялись несколько растрепанных книг и стояла деревянная чаша. Снаружи чаши золотой вязью было написано: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрыз не я!» – а внутри той же вязью, только наполовину стершейся: «Я пил из чаши бытия, хотя края отгрызть ея!» Разница небольшая, но существенная.

На краю стола лежал предмет, который не часто встретишь у темного стража, – флейта. Сломанная, но заботливо склеенная. Это была совсем простенькая флейта, пастушеская, без всяких новомодных штучек. Эрлун решил, что эта флейта – одна из трофейных, но после пригляделся к ней повнимательнее. Приглядевшись же, потянулся к ней рукой, но, что-то сообразив, обернулся. Арей, сделавший уже полшага вперед, смотрел на него страшными глазами. Рука его лежала на рукояти меча. Эрлун понял, что, прикоснись он к флейте, Арей отрубил бы ему кисть.

– Это же… твоя? – тихо спросил Эрлун.

– Узнал?

– Как же не узнать! Наши флейты – твоя и моя – были очень похожи. Помнишь, мы даже менялись ими, когда…

– Не надо! – прервал Арей. – Я никогда не был хорошим флейтистом… Летал я гораздо лучше.

– А сейчас ты играешь?

– Играю. В кости и в карты, – глухо ответил Арей.

– А на флейте?

– Ни разу с тех пор, как… Вот даже сломал.

– Сломал, но склеил?

– Склеил, – подтвердил Арей, точно сам этому удивившись. – Хотел поместить ее внутрь рукояти меча. Говорят, так он лучше рубит светлых. Даже сделал это, но потом почему-то передумал.

Эрлун что-то промычал. Это было сложносоставное такое мычание. Вроде как и поощряющее и осуждающее одновременно.

Медвежья лапа Арея сгребла флейту со стола. Занесла над головой, собираясь разбить, но передумала и заботливо убрала в ларец. Когда Арей открывал его, внутри что-то блеснуло. Эрлун готов был поклясться, что это крылья светлых стражей. Вот только почему Арей не сдал их в канцелярию? Ведь существовал же строгий приказ Лигула, что все трофеи, захваченные у света, должны храниться в Тартаре, чтобы свет не смог вернуть их вновь.

– А мне как-то безразлично, – сказал Арей, считав его мысль. – Пока я жив, я сам их свету не отдам. Я если кому-то из них повезет, то не все ли мне равно, вернут ли они себе свои куриные крылышки или нет?!

Эрлун торопливо забормотал, что да-да, очень правильно. У него самого, конечно, не очень много трофейных крыльев, можно сказать вообще нет, но если бы были, то…

– Хватит, – поморщился Арей. – Перестань поддакивать!.. Лигулу ты ведь тоже поддакиваешь? Знаешь, есть такие собачки, которые бегут за всяким, кто бы их ни позвал…

Эрлун вспыхнул, но вспыхнул так-то неровно, пятнами, вроде бы покрылся диатезом.

– Я просто говорю о собачках! – невинно продолжал Арей. – Я, знаешь ли, люблю наблюдать. Обычно они обитают возле трактиров, эти собачки. Великие знатоки душ! Всегда знают, когда заглянуть в глаза, а когда отвернуться и разыграть эдакую благородную грусть. Бывает, в трактир приедет богатый купец. Выпьет, расположится к собачке, накормит ее вырезкой. Не костью, заметь! А наутро, если голова с перепою болеть не будет, свистнет ее с собой! Казалось бы, вот счастье! Живи себе с купцом!.. Но нет, и дня не пройдет, как эту собачку свистнет какой-нибудь нищий, показав ей высохшую птичью лапку. И что же? Она бежит за ним получать свои пинки!

– Не такая уж она плохая, эта собачка, если бросила купца ради нищего! – дрожащим голосом произнес Эрлун.

– Это да. Но я не искал бы тут благородства, потому что и нищего она скоро бросит. Просто бедной псине недоступно стратегическое планирование, – подытожил Арей, растягиваясь на лежанке и взглядом показывая Эрлуну на солому.

Эрлун осторожно прилег. В соломе шуршали мыши.

– Я все думаю о нашем изгнании из Эдема, – сказал Арей. – Почему нас выкинули, как котят? Летали мы на крылышках, дудели в свиристелки, а потом – раз… Извольте выйти вон! Все произошло мгновенно… Наше недовольство тлело, тлело и… однажды вспыхнуло. Мы пошли за Кводноном. Не потому пошли, что так уж увлеклись им, а потому… потому что пошли. Он был нам ближе. Мы многое считали несправедливым. Верь, верь, верь – это нам твердили каждый миг! Верь, будь проще, не завидуй! А как поверить, что это жалкое создание – человек, с искрой вечности в груди, это вам не обезьяна! Все упирается в эту веру, будь она неладна!

Арей перевернулся на другой бок. Подсунул под щеку какую-то жуткую, мятую, с тремя рядами зубов морду, служившую ему подушкой.

– Напрасно, конечно, я тебе все это говорю. Ты же потом разболтаешь. Но знаешь, тут в лесу так одиноко, что иногда начинаешь говорить с деревьями. А ты все же мой бывший друг… Что там показали той собачке? Высохшую лапку?

– Не надо, – умоляюще попросил Эрлун.

Мечник ухмыльнулся:

– Ну хорошо: нас изгнали. Но давай разберемся в причинах. Кто-то из наших говорит – из-за человека. Другие утверждают: власть. Ты уже вырос, имеешь какие-то свои мнения, а тебе говорят: а ну-ка не рассуждай!.. Делай так-то и так-то!

Эрлун слушал жадно. Даже сел на соломе, хотя до этого лежал. Глаза у него мерцали, как две искры. Когда-то в Эдеме считалось, что у Эрлуна самые красивые глаза. Что они светятся, как две дальние звезды перед рассветом: то вспыхивают, то вдруг гаснут и опять вспыхивают.

– А я думаю, нет, – продолжал Арей. – Первенство – это так, вторично. Мы его отблеск и как раз этого-то и не можем ему простить. Мы творение. Мы горшки, сделанные Его рукой. И нам ужасно досадно, что горшок должен быть послушен. А он должен… потому что он горшок!

– При чем тут горшок? Просто ревность старшего ребенка при появлении младшего. Кто-то из старших детей справился с ней, а мы откололись! – ляпнул Эрлун и вздрогнул, втянув голову в плечи.

Вдруг Лигул услышит? Лигул, конечно, не Кводнон, но не всё, что позволено Арею, позволено Эрлуну. Арей – мечник, солдат. Солдатам же многое прощается. Не все ли равно, что думает тот, кто сложит голову в бою, – лишь бы сложил ее на правильной стороне. Вот и сейчас Арей позволяет себе свободомыслие, а завтра преспокойно пойдет на Запретные земли. А вернется ли?..