Текст книги "Замороженный мир"

«Мир, – говорил спутник Алексея, с каждым словом хлопая его по спине и как бы вбивая в него свою идею, – изначально разделен на волков и баранов! Волков меньше, баранов больше, а никакой третьей силы, увы, нет, и поэтому лучше быть волком, чем бараном».

Новый друг Алексея был не последним человеком у ведьмарей. Через несколько дней Алексей был представлен одному из сыновей Тилля, затем самому Тиллю. Глава форта берсерков с минуту молча смотрел на него, потом жирная щека его дернулась, а рука шевельнулась, показывая на дверь. Алексей вышел.

«Ну что? Принял?» – шепотом спросил Кеша Тилль, ожидавший его в коридоре.

«Выгнал!» – сказал Алексей.

«Как выгнал?! Я ж за тебя просил!» – удивился Кеша.

«Ни слова не сказал, только ручкой вот так сделал».

«А щекой дергал? Ну ты даешь! Это он тебе улыбался».

«Мне?»

«Если щекой дернул – значит, ты папе понравился! Ты принят! Вначале, конечно, младшим топорником. А через год, думаю, повысят».

Алексей не знал, верить или нет, но Кеша, похоже, не шутил.

«Через год?» – переспросил Алексей, не зная, зачем об этом спрашивает. Он вообще не был уверен, что хочет к берсеркам, а показываться Тиллю пошел так, без особой цели. Но уже начинал чувствовать, что просто так улизнуть не удастся.

«Раньше года навряд ли. Сам понимаешь, у нас все серьезно. Ну разве что у кого-то из шныров закладку отнимешь. Или в городе зарядную точку обезвредишь!» – сказал Кеша, хлопая Алексея по плечу.

Кеша был малый неплохой и любил протежировать. Его вечно окружали повизгивающие девицы, которых он учил стрелять из арбалета, и крепкие, смотрящие ему в рот юноши, мечтавшие поступить в форт его отца. Вот Паша Тилль – тот был помрачнее. Правда, однажды и на его долю перепала одна повизгивающая девица, перепутавшая его с общительным братом, но это не закончилось ничем хорошим. Паша вздумал посадить ее в седло гиелы. Девица по неопытности шарахнула гиелу слишком высоким разрядом. Гиела от боли сбросила ее и вцепилась в наездницу зубами, потому что оказалось, что по недосмотру гиела была еще и без намордника.

Так Алексей Гурьев стал младшим топорником. Все же бывший миражист и венд не был свободен от угрызений совести. Он поклялся себе, что вредить шнырам не будет. И убивать никого не будет. К тому же пока у него убивать и не требовали.

Сейчас рядом с Родионом Алексей ощущал себя неуютно. Он уже жалел, что вернулся, соврав командиру четверки, что проследит за шнырами. На самом деле побуждения его были иными. Он собирался, воспользовавшись случаем, рассказать шнырам нечто важное.

Пока все это прокручивалось в мыслях у бывшего венда, Штопочка не сводила с него глаз. Алексею не нравился ее взгляд. А говорят еще, что шныры добрые, что от них исходят волны любви к миру! Ага, по этой девице хорошо заметно. Такая волна любви к миру изойдет, что только успей залечь.

– Как дела в ШНыре? – спросил Алексей, страшась молчания, потому что именно в молчании в людях созревают опасные мысли.

Вопрос явно был не из удачных. Родион отвечать не стал. Штопочка же вложила в шнеппер пнуф и, потянув на себя рычаг, через прицел с интересом посмотрела на Алексея.

– В Арктике бывать приходилось? – поинтересовалась она. – Говорят, красивые есть места!

Алексей притворился, что не расслышал. И напрасно, потому что Штопочка вдруг оказалась рядом и толкнула его в грудь. Спасая лицо от ее окаймленных черной грязью ногтей, Алексей заслонился локтем. Все же он замешкался, и Штопочка успела разодрать ему скулу.

– Да перестань ты, бешеная! Что я тебе сделал? Не драться же с тобой! – крикнул Алексей, угрожающе качнув в руке арбалет, который все еще держал опущенным.

– А ты дерись, дерись! Не ту сторону принял, полицай! Думал, немцы надолго, а они раз – и нету их! Ветром сдуло! И гляди у меня: я тебя запомнила! Если узнаю, что ты хоть пальцем кого из наших тронул, – своими руками прикончу! – Штопочка не говорила, а шипела.

Ее губы потрескались, складки у носа покраснели, а на лбу и щеках была сажа от костра. Эту девушку можно было остановить лишь выстрелом из арбалета.

По щеке Алексея с разодранной скулы текла кровь. Она уже достигла края губ, и теперь он ощущал ее вкус. А Штопочка все наступала. Алексей пятился, ощущая жуть и тоску. В поисках защиты он оглянулся на Родиона. Однако одного взгляда было довольно, чтобы определить, что помогать ему Родион не собирается. Родион показался ему в этот миг не менее страшным, чем Штопочка. Лесное, дикое, злое лицо с воспаленными глазами и светлой щетиной на костистом подбородке.

– Да вы что?! Сбрендили?! А ну назад! Убью! – отчаянно крикнул Алексей, вскидывая свой арбалет. Теперь он целил точно в грудь Родиону, и арбалет в руке его не дрожал.

– Наконец-то! – одобрил Родион. – А то все над головой и над головой! А тут определился наконец! Хвалю!

И сухо плюнул на землю. Потом остановился и взял Штопочку за локоть:

– Перестань. Не кидайся на него! А то и правда пальнет со страха. Вон он трясется весь.

– Я кидаюсь? – Штопочка с удивлением посмотрела на свою руку с полусогнутыми, как когти тигрицы, пальцами. – Ишь ты, кровь. Ладно. Пусть валит!

Несколько секунд Алексей держал их на прицеле, а потом, опомнившись, опустил арбалет.

– Психи сумасшедшие! – сказал он жалобно. – Тоже мне: врага нашли! Вы б лучше не по лесам шастали! Вообще представляете, что сейчас в мире происходит?

– И что? – быстро спросил Родион, опуская руку на плечо Штопочке, чтобы она, не вовремя кинувшись, не прервала поток этих сердитых излияний.

– Болото перестало выдавать псиос, – сказал Алексей.

Родион кивнул, разглядывая карманы защитной куртки берсерка. Хорошая куртка. Не какая-нибудь «буря в пустыне». Как раз для этих лесов. Нырни в кусты, упади на землю, лицо убери – и все, ты уже исчез.

– И с новыми инкубаторами проблемы? Слышал-слышал. Прикрывается, выходит, ваша лавочка? Ты-то как – поднакопить чего успел или все на курточку потратил? – спросил он сочувственно.

Алексей напрягся. Разговор об этом был ему неприятен отчасти потому, что Родион угадал.

– Ты знал? Ну что болото больше не может подселять личинки? – быстро спросил он.

– Догадывался. Наша старая закладка потеряла все силы до капли. Значит, и ваш осколок тоже. А раз так, как он может пронизывать границы миров и извлекать из болота личинки эльбов, хоть поначалу они и крошечные, как песчинки? Это все, что ты хотел сказать?

Взгляд Родиона был полон даже не презрения, а бесконечной усталости. Казалось, он и ненавистью не удостаивает бывшего миражиста. Алексей не выдержал. Нет уж, он сумеет их удивить!

– Вчера ночью я дежурил у кабинета Гая! – выпалил он. – Вдруг появились Долбушин и Белдо и прошли к нему… Дверь была приоткрыта, я все слышал. Белдо вернулся из Подземья. Потеряны девять берсерков и две боевые ведьмы.

Штопочка присвистнула.

– Надо говорить: девять героев и две добрые волшебницы! – поправила она. – И где же их потеряли? Суслик в норку утащил?

Алексей быстро и толково – все же как несостоявшийся библиотекарь он хорошо владел словом – рассказал обо всем, что ему удалось узнать о хранилище первошныров и рогрике. Он уже заканчивал, когда из леса донесся дважды повторившийся свист.

– Меня ищут. Все, бывайте! – Алексей перебросил ремень арбалета через плечо и нырнул в кустарник.

Штопочка и Родион не стали искушать судьбу и рванули в противоположную сторону. Отбежав километра на три, они затаились. Крошечный овраг походил на окоп. Скрытый со всех концов корнями, он был почти незаметен. Отличное укрытие для стрелка. По грудь высунувшись из овражка, Штопочка положила локти со шнеппером на траву.

– Что думаешь, Родион? Ты ему веришь?

Родион отозвался не сразу. Он сидел на дне оврага и саперкой прокапывал ступеньки.

– Верю. Парень хочет со всеми хорошим быть. Как он передернулся, когда ты его «полицаем» назвала!

– А ведь он и есть полицай, – упрямо повторила Штопочка.

– Ясное дело. Но нарывалась ты напрасно. Ну-ка замри!

Родион осторожно снял с плеча у Штопочки ползущего клеща и, успокаивая, потрепал ее по шее, как лошадь. Пожалуй, для него это была нежность. И Штопочка тоже поняла, что это нежность, потому что лицо ее стало вдруг широким, полудетским и нелепым.

– Энцефалитный? – спросила она.

– Сейчас узнаем… – Родион сунул клеща в рот. – Не, энцефалитные – они с кислинкой… Ладно-ладно, я пошутил! Вот он!

И он сощелкнул клеща на траву.

– И этот их рогрик действительно может прорвать границу между мирами? Она же толстая! – усомнилась Штопочка.

Родион слишком часто нырял, чтобы считать границу толстой.

– Граница – как стенка мыльного пузыря, сквозь которую можно провести иглу, и она не лопнет, если сделать это быстро. Есть плотности нашего мира – граниты, сталь, алмаз. А бывает сверхплотность, которой достигают пеги в нырке. Если рогрик приобретет такую сверхплотность, он прорвет границу. Вот так!

Родион прокрутил в руке саперку, метнул ее – и она легко, как в масло, вонзилась в стенку оврага. Вдоль саперки побежал песок. Штопочка посмотрела вначале на саперку, потом себе под ноги. Под носками ее ботинок чавкала вода.

– Думаешь, у рогрика получится?

Протянув руку, Родион задумчиво качнул пузырек, все еще висящий на грязном шнурке на шее у Штопочки. Штопочка ждала его ответа.

– Получится не получится – чего гадать? Одно я знаю точно. Хорошего взрыва атакующей закладки рогрику не выдержать.

Штопочка понимающе усмехнулась.

– Используем мою? – спросила она.

– Не-а, посильнее что-нибудь раздобудем. Может, даже слитную закладку. Тут уж если рвануть – так чтоб душе приятно было!

Штопочка протянула грязную руку с черной каймой под ногтями и потрогала Родиону лоб. Слитная закладка – это, по сути, две атакующие закладки, усиливающие действие друг друга. Взрыв получается колоссальной силы, вот только есть маленькая проблема: атакующие части закладки могут слиться не тогда, когда этого хочешь ты, а тогда, когда этого захотят они. И тогда йод и зеленка уже не помогут.

– Жара нет. Это хроническое, – сказала она озабоченно. – Ты это серьезно – про слитную закладку?

– Угу, – сказал Родион, улыбаясь. – Так ты со мной?

Штопочка взяла руку Родиона и положила ее на свой лоб:

– Горячий?

– Нет.

– Ну значит, у меня тоже хроническое. Я с тобой!

* * *

Гай сидел в гиелятне на деревянной, покрытой лаком скамье – единственном, что могло простоять здесь долго и не впитать запах конкурирующих самцов гиел, пытавшихся из клеток метить территорию, – и благодушно наблюдал, как молодым гиелам бросают куски небрежно разрубленного, еще покрытого шкурой конского мяса. Пеги – тоже кони, хоть и летающие, а запахи гиелы помнят прекрасно. Пусть приучаются разбираться, кто в этом мире добыча.

Перед Гаем на земле были разложены разноцветные камешки. Гай смотрел на них и изредка палочкой передвигал их с места на место.

– Ход черных. Группа держится выше… Гиелы пикируют по одной… Ход белых. Уплотнить группу. Начать обстрел. Либо сброс высоты. Держаться над лесом. Еще одного послать выше, на контролирующие высоты. Если видит группу черных, сообщает остальным белым, сам же немедленно атакует. Пытается сшибить одну из гиел, после чего резко уходит, спасаясь от преследования, – бормотал он.

К Гаю подошел Арно. Секретарь сильно нервничал и облизывал губы, косясь на планшет у себя в руке. Гай спиной уловил его приближение:

– Опять крадешься, Арно?

– Как вы меня услышали? – спросил секретарь.

– Ты слишком беззвучен, Арно. Люди слышат тишину лучше шума. Пока ты шаркаешь ногами и кашляешь, ты незаметен. Но начни подбираться – и только ленивый не обернется, – сказал Гай, сдвигая палочкой еще пару камней.

Арно убрал планшет за спину.

– Боевой пилотаж? – спросил он, разглядывая камни.

– Да, так его называют в ШНыре. Есть разные схемы. «Четыре на четыре», «два на два», «три на три», «один на четыре», «один на три». Есть схема «загон», есть «упреждающий нырок». Боевой пилотаж очень увлекает. Он логичен и как всякий спорт базируется на физических законах. Чтобы освоить все – нужны годы. Единственное, чего никогда не удается, – это спрогнозировать все случайности, – сказал Гай.

– Случайность – это отдельная величина, еще ждущая своего исследователя, – отозвался Арно, умеющий поддакнуть так, что его поддакивание могло сойти за собственное мнение.

– Да, так и есть. Ты тщательно готовишь спортсмена к игре в шахматы, а соревнования… оказываются по борьбе. Наполеона называют гением, но история его битв – это история непрерывной бестолковости. А сколько случайностей! При Ватерлоо французские кирасиры помчались в атаку, не заметив маленького овражка, а когда увидели его – было поздно. Задние ряды смяли передние, сами обрушились сверху, и вот овраг под завязку забит цветом имперской кавалерии. Потом англичане припишут победу себе, хотя на самом деле сражение было выиграно оврагом. Что ты принес, Арно?

Секретарь засуетился, бросился включать планшет, но передумал и словами сообщил главное:

– Шныры собираются зачистить хранилище слитной закладкой! Я отправил на перехват группу, но им удалось ускользнуть. Слухачи из форта Белдо слишком долго провозились.

Рука Гая, сгребавшая камешки в кучу, дрогнула. Крылья его носа стали медленно желтеть, раздуваться. Берсерки, кормившие гиел, что-то почувствовав, затихли. Лишь полувзрослый самец, считавший себя обиженным во время дележки, продолжал биться в клетке и подвывать. Берсерк, заставляя его замолчать, ударил сдвоенным зарядом прямо по прутьям.

– Повтори все с самого начала! – потребовал Гай.

– Венд из бывших миражистов, которого Тилль взял в свой форт, все разболтал шнырам. Я предупреждал, что этот парень ненадежен. Штопочка и Родион знают про заброшенный эльбник и хотят уничтожить рогрика.

Говоря, Арно тревожно всматривался в лицо Гая. Лицо хозяина, знакомое ему во всех подробностях, медленно меняло выражение. Вот лоб разгладился. Вот дрогнул рот. Неужели доволен? Да, сомнений нет, доволен!

– Вы специально поставили его у двери? Хотели, чтобы паренек все услышал, а после проболтался шнырам? Но ведь вы даже не знали, какие новости принесет вам Белдо! – воскликнул Арно.

Гай оценивающе взглянул на него:

– Напротив, я хорошо это представлял. Мне мешала лишь первошныровская защита, которую я не мог обойти, и то, что подземье вечно меняется. Но Белдо очень умело напугал Фиа, а Сашка, помогая ей, помог и нам… Единственное, чего я не мог предугадать, это того, что наш миражист встретится со шнырами так скоро. Признаться, я думал отправить его патрулировать окрестности Копытово в надежде, что он там найдет кому проболтаться…

– То есть вы заранее догадывались, что шныры захотят взорвать хранилище? – ахнул Арно.

– Да, – кивнул Гай. – Но я думал про обычную антизакладку… Вариант со слитной закладкой я не рассматривал. Но, возможно, так будет даже лучше.

Гай коротко свистнул, привлекая внимание берсерков, и знаком нетерпеливо показал, какой гиеле бросать корм.

– Ты это видел, Арно?! – воскликнул он. – Швыряют мясо перед носом у слабой гиелы, когда рядом с ней сильная! Она же на нее накинется, и, если в драке пострадают крылья, придется ее пристрелить. Все способности застреленной гиелы сгинут вместе с ней. У эльбов все не так. Они не растрачивают ресурсы понапрасну. В случае опасности сильные начинают пожирать слабых, затем схватываются между собой – и так пока не останется один, объединивший силы всех. Не правда ли, разумно?

Глава восьмая
Толстячок в свинцовых ботинках

Главное в жизни – способность к долговременной концентрации внимания. Чем дольше ты его удерживаешь, тем выше вероятность, что поймешь что-то важное. Порой мне кажется, что если бы собака могла долго концентрироваться на одном предмете, она прорвалась бы на следующий уровень и расширила свое представление о жизни. Но она то лапой почешется, то зевнет, то начнет что-то в шерсти выкусывать, то куда-то побежит – и концентрация мигом пропадает.

Из дневника невернувшегося шныра

Рина вернулась из нырка рано утром. Закладку она не нашла и возвращалась пустой. Болото вело себя беспокойно. В его глубинах что-то клубилось, и Рина различала, что это длинные цепочки эльбов сворачиваются в шары, как пчелиные семейства, окружающие матку. Пользуясь тем, что все крупные эльбы были в этих шарах и отлипли от стенок тоннеля, на стенки наползло множество эльбов поменьше. Изредка то один, то другой пускал серебристую охотничью паутину, которую пегас Рины легко рассекал крылом. Видения, которые посылались этими паутинками, были бредовыми. В одном из них Рину называли Федей и предлагали выпить, в другом толстая женщина в фартуке манила ее подносом с выпечкой.

«Это уже ближе к делу!» – подумала Рина, стараясь не расслабляться. Первые пристрелочные паутинки всегда случайны и редко достигают цели. Эльб не сразу может разглядеть, кто из шныров проносится по тоннелю, прильнув к шее пега. Ему нужен обратный отклик, чтобы получить о тебе информацию. Вторая паутинка всегда бывает намного точнее, и образ, посылаемый ею, привлекательнее. Третья еще точнее – и так пока очередная паутинка, попав в самое средоточие твоих сокровенных желаний или страхов, не заставит тебя броситься навстречу смерти.

Рина слышала множество историй, как опытный шныр, возомнивший, что разорвет любую паутину, нарочито начинал искать испытаний, и завершалось все тем, что его пег возвращался из болота с пустым седлом.

В последнее время Рина ныряла на Ядвиге, тучной молодой кобылке, которая с каждым днем становилась все ленивее. Каждую свободную секунду кобылка ела. Когда заканчивался овес – ела сено. Когда ей стали давать меньше сена, Ядвига научилась воровать его у своего соседа Миниха. Когда их разгородили куском жести, она от злости целый день повизгивала и зубами отдирала от стен штукатурку. Поедать все подряд было ее главным хобби. Голенище от старого сапога, бейсболка Афанасия, крыло дохлого голубя, рукав от куртки Витяры, которую тот неосторожно повесил в проходе. Витяра поначалу раскричался, а теперь всем говорил, что Ядвига – от ты дуся! – съела дракона. Почему что куртка-то была из кого?

Изредка, чтобы порадовать Ядвигу, Рина брала пустую пластиковую бутылку, засовывала в нее что-нибудь мелкое и громыхающее, например три-четыре камешка, и помещала у Ядвиги в деннике. Ядвига часами могла толкать бутылку мордой и прихватывать ее зубами, пытаясь добраться до содержимого.

Рина отшагала Ядвигу на поле, охлаждая ее, а затем расседлала и заперла в деннике. Протереть губкой и вычистить решила позднее. Ядвига была потная не в мыло, но вальтрап промок насквозь. Пока же Рине самой хотелось принять душ. Она не любила вонь болота и затхлый, как задохнувшееся в машинке белье, запах Межмирья, которыми по возвращении пахли кожа и волосы.

Правда, оставлять лошадь невычищенной было опасно. Конечно, из ШНыра за это не вылетишь, но Меркурий мог придраться. Однажды зимой кто-то бросил разгоряченного пега прямо у пегасни, привязав его рядом с бочкой с ледяной водой. Было это во время обеда, и проголодавшийся шныр решил сперва перекусить, а потом заняться лошадью. Но на горе шныра, в пегасне оказался Меркурий, который, увидев, что покрытый мылом пег пьет из бочки, влетел в столовую и сломал строительную каску.

– Представляешь, как надо шарахнуть по столу, чтобы разбить строительную каску?! Чудо былиин! Стол он, кстати, тоже сломал, – с восторгом рассказывал Ул.

Возвращаться в ШНыр Рине пришлось с оглядкой и через черный ход, потому что у главного мог дежурить Вадюша, отлавливающий всех не явившихся на утреннюю зарядку. Недавно Вадюша выступил с инициативой, чтобы все шныры, свободные от дежурства, утром выходили на зарядку, которую он будет проводить на поляне напротив главного входа. Зарядка должна наполнить всех шныров бодростью и настроить их на трудовой день. Проводить же зарядку будет сам Вадюша, который ради такого случая заказал в китайском интернет-магазине новый дышащий спортивный костюм.

В первый день на зарядку явился весь ШНыр, включая Кавалерию, Меркурия, Кузепыча и Суповну. Большей частью пришли из любопытства, чтобы посмотреть, как на Вадюше будет дышать костюм. Вадюша, красненький и возбужденный, бегал, свистел в свисток и показывал, как правильно делать приседания и махи руками. Причем почему-то показывал только на Ларе, хотя Фреда чуть ли не под нос ему лезла. Но Вадюша Фреду не замечал, зато помнил, что около года назад заставил Лару три раза отжаться и теперь почему-то считал, что ее прекрасная фигура – результат его тренерской работы.

Не явилась только Алиса, ненавидящая спорт. В последний раз она была на физкультуре в пятом классе и сохранила неприятные воспоминания, что надо было все время бросать кому-то мяч. Это ее доконало. Дома она устроила небольшую истерику, довела себя до судорог, и всполошившаяся мама через влиятельную знакомую достала волшебную справку. Это было заключение городской врачебной комиссии, что Алиса является глобально ослабленным ребенком, к которому учитель физкультуры не имеет права протягивать свои цепкие лапки. Больше к Алисе в школе с физкультурой не приставали, и она преспокойно сидела на скамейке, дожидаясь конца урока и зажимая нос, когда мимо пробегали потные одноклассники.

Макс хрюкал от смеха, наблюдая, как Кузепыч болтается на турнике. Бицепсы у него были мощные, но живот перевешивал, поэтому уже после второго подтягивания Кузепыч повис как сосиска. Развеселившаяся Суповна, не давая ему спрыгнуть, подхватила упитанного завхоза рукой под ступню и помогала Кузепычу как маленькому ребенку, поднимая его к турнику.

– Отпустите меня! Ученики же смотрят! – пыхтел Кузепыч.

– А моркови купишь? А курятины? А соду какую привезешь: опять подмоченную? – торговалась Суповна.

Убедившись, что добром его не отпустят, Кузепыч разжал руки, жабой шлепнулся в траву и больше на спортивных занятиях не появлялся. Впрочем, не он один. На следующий день на зарядке было от силы человек десять, через три дня – пять, а через неделю на зарядку явились только кухонная Надя и Фреда. Им страстно хотелось, чтобы Вадюша учил их приседать и делать махи руками, но Вадюша только ругался, кипел, прыгал на месте, и Наде с Фредой влетело за всех неявившихся шныров так сильно, что на следующий день не пришли и они.

И вот теперь по утрам Вадюша дежурил у главного входа в своем дышащем костюмчике, всех отлавливал и заставлял писать объяснительные. Кирюша, написавший уже три объяснительные, грозил, что подложит Вадюше на стул в кабинете попону ослика Фантома, чтобы Вадюша сам написал себе объяснительную в пяти томах с продолжением.

Однако сегодня Рина волновалась напрасно. У входа никто не дежурил. Время, когда ШНыр обычно просыпался, должно было наступить только через четверть часа, и она спокойно проскользнула в комнату. Фреда еще спала, накрыв голову подушкой. Во сне она сердито бормотала, ворочалась, а потом отчетливо и недовольно произнесла:

– Ну! И что ты мне этим хочешь сказать?!

Лена со стоическим терпением расчесывала свои роскошные волосы. Смотреть, как она расчесывается, можно было часами. Волосы ее были такие длинные, что рука у Лены распрямлялась полностью и даже чуть-чуть вытягивалась, пытаясь дотянуться до самых кончиков. Невольно вспоминалась сказка, как баба, сидя у окна, шила рубаху, а проходивший мимо солдат побил ее, потому что ему показалось, что она манит его рукой, а она просто шила очень длинной ниткой.

Лара, поджав ноги, читала книгу. Читая, она то хохотала, то падала головой на подушку, то, перелистывая страницу, смахивала сгибом пальца слезу. Лара всегда читала одну и ту же книгу. И всегда хохотала и плакала на одних и тех же местах. Происходило это потому, что Лара не запоминала информацию. От книг ей не нужна была информация. От книг она получала эмоции.

Фреда проснулась и свесила с кровати ноги. Говорить ей «доброе утро» было опасно. Для человека, который до четырех утра заполнял бланки и анкеты, чтобы в очередной раз попытаться свалить из ШНыра, утро редко бывает добрым. Внезапно вспомнив о чем-то, Фреда сунула руку под подушку и, достав смартфон, позвонила. Судя по голосу, который звенел, как диск пилы-болгарки, звонила она маме.

– Ничего не случилось! Ты просила тебя разбудить! – говорила Фреда.

Мама, видимо возражая, что-то простонала в трубку.

– Нет! Именно просила! – настаивала Фреда. – Два года назад ты упоминала при мне, что тебе хотелось бы больше успевать, а для этого нужно начинать день раньше! Какие у тебя планы на сегодня? Пожалуйста, сбрось мне список всего, что ты намереваешься сегодня достичь! Я не хочу, чтобы этот день своей жизни ты прожила зря!

Фреда еще долго разговаривала с мамой, контролируя каждый ее шаг и вместе с тем сама уклоняясь от всякого контроля. От громкого голоса Фреды проснулась Алиса. Лежала и слушала. Когда же Фреда закончила разговор, Алиса завистливо произнесла:

– Ну ты даешь! Требуешь у мамы список ее дел!

Фреда громко хокнула:

– Да! Только не дел, а достижений! А вечером попрошу ее поставить плюсики, что было сделано, а что нет!

Алиса вдруг расхохоталась. Рина с Леной затаились. Алиса смеялась редко. Обычно она была захлопнутой, скрытной, стеклянной от несуществующих обид. Можно было поссориться с ней на две недели, случайно сдвинув на спинке кровати ее полотенце. Обычная Алисина история.

– А у нас с мамой все наоборот! Моя мама с десяти лет подозревала меня во всяких ужасах. Начитается в Интернете про современную молодежь – и пошла меня разоблачать! Мне даже историю в браузере приходилось делать фальшивую, потому что если она увидит, что я ее просто вытерла, то будет провайдеру звонить и требовать распечаток! А еще она вечно говорила мне, что я свинья неблагодарная!.. Мне стало плевать, делать что-то или не делать, раз все равно о тебе плохо думают.

В голосе у Алисы стали появляться знакомые нотки. Лена перестала расчесываться и посмотрела на солнечные лучи, которые, пробиваясь сквозь штору, точками замирали на стене, и эти точки то ползли в разные стороны, то сталкивались.

– А пусть бы твоя мама думала, что отдает долг! – внезапно сказала она. – Что она была такой же свиньей по отношению к своей маме, а та к своей – и так далее, до первого человека, который был свиньей по отношению к… ну это сейчас не важно.

В дверь кто-то забарабанил. Просунулась круглая физиономия Витяры:

– Народ! Кто на Ядвиге летал? Есть тут такие бедняги?

Бедняга не находилась секунды три. Именно столько времени понадобилось Рине, чтобы вспомнить, что на Ядвиге ныряла она.

– От ты дуся! Сочувствую! Твоя Ядвига вломилась в Зеленый лабиринт и просто-навсего проедает его насквозь! – сообщил Витяра.

Рина застонала и, схватив с полу ботинки, выпрыгнула прямо в окно, на клумбу. Витяра продолжал торчать в дверях комнаты и глупо улыбаться.

– Хотите секрет? Я боюсь крыс-пасюков и вот этого лохматого юношу с торчащими ушами! У него какой-то полубезумный вид! – сообщил он.

– Это ты. Мы зеркало ближе к двери переставили, – спокойно сказала Лара.

– Правда, что ли?! Ну тогда не буду больше его бояться! – успокоился Витяра и унесся по коридору, издавая радостные вопли.

– Он смешной! – сказала Лена, прислушиваясь к удаляющемуся топоту Витяры.

– Ага. И крыс он не боится. Он крысят в банке носил и всем раздавал, – заметила Лена.

И это была чистая правда. Рядом с пегасней стояла банка с краской. В банку зачем-то забралась молодая крыса и не смогла вылезти. Витяра хотел ее выпустить, но крыса была вся перемазана синей краской. Витяра принялся ее отмывать. Крыса отмывалась плохо, зато кусалась очень хорошо. Из десяти пальцев Витяры шесть оказались прокушенными. Видя, что крыса не отмывается, Витяра посадил ее в клетку и унес в свою комнату, дожидаясь, пока шерсть крысы сменится сама собой. Крыса привыкла к Витяре, начала с аппетитом есть, а скоро обнаружилось, что, несмотря на юность, она уже ждет крысят. Витяра назвал ее Ксаночка.

«От ты дуся! Моя Ксаночка сделала меня дедушкой!» – вопил осчастливленный Витяра.

«Почему дедушкой?» – спросил кто-то.

«А кем? Не папой же!» – объяснил Витяра.

Крысята выросли, и Витяра стал их всем раздаривать. От них пытались избавиться, но Витяра постоянно проверял, как поживают его крысята, и приходил к ним в гости. Сидел весь вечер, трогал себя за уши, ел сухарики, пил чай и давал ценные советы по уходу за крысами. И так до тех пор, пока не попытался всучить последних двух крысят Суповне. Одна крыса, говорят, летела до самого Копытово. Вторую не нашли до сих пор. Ходили слухи, что Суповна зашвырнула ее на Луну и Луна теперь обитаемая.

– А! Помню! Это от Суповны он у нас в шкафу прятался? – вспомнила Лена.

– В шкафу? Он под кроватью прятался! В шкафу тогда твой Кирюша сидел. Кстати, сейчас его там, надеюсь, нет? – и Лара на всякий случай заглянула в шкаф.

Тем временем Рина, подхватившая с земли длинную хворостину, уже подбегала к Зеленому лабиринту. Еще издали она увидела торчащий из кустарника круп кобылы, а рядом с ней… о нет!.. Кавалерию. Придерживая сдвинутые на кончик носа очки, что означало у нее крайнюю заинтересованность, директриса ШНыра разглядывала Ядвигу.

– Это я виновата! Надо было еще вторую щеколду задвинуть. Она денник открывать научилась! – крикнула Рина, прицеливаясь хворостиной, чтобы сообщить Ядвиге, что к той пришли проблемы.

Останавливая Рину, Кавалерия махнула рукой:

– Пускай уж ест!

– Как «пускай»?

– С новой закладкой лабиринт отрастает так быстро, что пегов можно запускать сюда табунами. Вчера я потратила целый вечер, пытаясь придать форму совсем небольшому кусочку. И что же? Наутро оказалось, что те вершины побегов, которые я состригла секатором, ухитрились пустить корни и вымахать чуть ли не с палец!

Ядвига всунула морду в заросли кустарника и чем-то захрустела.

– Ой, улитку ест! А ей ничего не будет от улитки? – забеспокоилась Рина.

– А от валенка Меркурия что-то было? – спросила Кавалерия.

Рина честно попыталась вспомнить:

– От валенка она весь день была очень задумчивая.

– Ну значит, от улитки будет петь песни и водить хороводы… Посмотри-ка лучше сюда! – Кавалерия повела рукой справа налево. – Дуб, граб, кизил, земляничное дерево! А это понтийская иглица! Впервые ее у нас вижу! А ты у нас кто? Надо же, фисташка! Ну, барбарис не редкость. Самшит, шиповник, лавр тоже старые знакомые! А вот ирги не было! И калины гордовины, она же Viburnum lantana, тоже! В природе она цветет считаные дни, а у нас постоянно!

В голосе Кавалерии Рина слышала искреннюю радость. Директриса вечно была чем-то озабочена, а тут точно новый счастливый человек проступил. Причем радовался этот человек не своей личной радостью, а радостью всего ШНыра.