Текст книги "Огненные врата"

Глава 5
Вечный выбор

Утверди ты в уме и в сердце твоем ту истину, что невидимое играет первую роль во всем мире, во всех существах, и, когда невидимое оставляет известное существо, это последнее теряет жизнь и разрушается, так что видимое в существах составляет без невидимого одну массу земли. Я и все люди живем невидимым началом.

Св. Иоанн Кронштадтский

Когда Мефодий и Дафна собрались уходить, Корнелий напросился их провожать. Буслаев поднимался по лестнице, сквозь грубую ткань сумки ощупывая катар. Кинжал с Н-образной рукоятью сделал с ним то же, что с очень голодным человеком делает горбушка хлеба: разжег задремавший аппетит. Теперь он жалел, что отдал Эссиорху меч Арея. Тогда не пришлось бы, глотая сердце, улепетывать сегодня от темного стража в витрине, который к тому же оказался человеком! Вдвойне позор! Корнелий забегал вперед по ступенькам, оборачивался и, тараторя, жаловался, что Варвара относится к нему по-свински.

– Говорю ей, что люблю ее, а она как-то несерьезно это воспринимает… Ну ничего! Когда-нибудь она откроет дверь и увидит меня. Я буду лежать мертвый, с тремя мечами в груди, а рядом будут валяться двадцать стражей мрака, испепеленных моей флейтой.

– Двадцать пять… и не совсем испепеленных, – серьезно поправил Меф.

– Почему?

– Испепеленных сложно будет сосчитать. Ну пепел и пепел. А ты не убит, а ранен в мизинец, но мужественно переносишь боль.

«Трепет Тартара» мнительно посмотрел на Буслаева, проверяя, не издевается ли он.

– Не надо мне мелочной благотворительности! Я не такой хороший боец!.. Все же не пойму, зачем она так со мной?

На этот раз вопрос был определенно к Дафне. И явно задан от сердца. Меф решил помалкивать.

– Ты не почувствовал? Варвара злится. И обижается, – сказала Дафна.

– На кого? На меня? Что я ей сделал?

– При чем тут ты? На Арея, что он ее бросил. Арей постепенно приручил ее, а потом исчез. Варвара видит, что все люди, к которым она прирастает сердцем, исчезают или бросают ее. И боится привязаться к кому-то еще. Хотя, разумеется, рада, когда ты приходишь в гости.

Корнелий подпрыгнул, перемешав все свои веснушки.

– Она же до сих пор не знает, что… – медленно начал он.

– Так скажи! – мрачно предложил Меф.

Корнелий задумался.

– Нет. Не могу. И не буду.

Они подошли к «Арбатской». На электрических проводах болтались чьи-то старые кроссовки, связанные за шнурки. До них было метров шесть. Надо было очень постараться, чтобы добросить их туда.

– А теперь вы меня проводите! – потребовал Корнелий, созерцая кроссовки.

– Куда?

– Как куда? К Варваре.

– Ну уж нет! Что мы будем туда-сюда ходить?

– А я потом вас обратно провожу! – пообещал Корнелий, однако желающих не обнаружилось, и связному пришлось довольствоваться собственным обществом.

* * *

Домой Мефодий и Дафна вернулись около девяти вечера, когда пробудившееся после дневной жары общежитие кипело жизнью. Жившие на верхних этажах таксисты-бомбилы седлали железных коней, поили их бензином и отправлялись к метро создавать очереди. В сарайчике рядом с шаурмой разделывали туши. Оттуда доносились хэканье и глухие удары топора. На волейбольной площадке смуглые дети играли в футбол. Изредка кто-нибудь врезался в неснятую сетку, что очень веселило остальных.

На скамейке со сломанной спинкой сидела парочка и развлекала себя гоблинскими играми. Она пыталась стукнуть его по носу. Он выворачивал ей руки и сдавливал шею. Когда он ее отпускал, она пинала его, и все повторялось заново. Оба выглядели довольными. Дафне это показалось отвратительно грубым, однако Меф неожиданно заинтересовался.

– Надо было с левого локтя!

– Чего с локтя? – не поняла Даф.

– Ну как чего? Валить! Он справа был открыт… Вообще-то я тоже так хочу!

– Буслаев!!!

– Ну хорошо… Но он действительно слева был открыт!

В комнате Дафна сразу стала готовить ужин, а Меф открыл холщовую сумку Арея. Ключ от неизвестного замка постоянно менял форму. В переходе у Варвары он был здоровенным, как от мучного амбара. Им легко можно было отбиться от воров. Теперь же он преобразился. На ладони у Мефа лежал маленький аккуратный ключик чуть меньше ногтя. Таким девочки закрывают личные дневники с наклеенными на обложку фотографиями принцесс.

Буслаев занялся свитком. К его удивлению, это оказался незначительный выговор из Канцелярии Лигула по поводу недопоставки эйдосов. Не лишенное основания недовольство мрака, вечно подозревающего, что стражи сдают лишь те эйдосы, которые не решились прикарманить. Внизу стояла вкрадчивая закорючка Лигула, напоминавшая притаившегося жука. Меф, помнивший, как небрежно Арей относился даже к самым важным бумагам из Канцелярии, часто выбрасывая их непрочитанными, удивился, что мечник сохранил такую ерунду.

Пока он недоумевал, буквы свитка зашевелились и, точно живые, стали переползать с места на место. Часть из них переместилась вниз и тесно окружила закорючку Лигула, мешая ей подглядывать. Закорючка беспокойно кружилась на месте и, вытягиваясь, принимала самые ябедливые формы. Тем временем другие буквы, перетасовавшись, образовали надпись:

«Ты действительно Мефодий?»

Меф некоторое время поразмыслил, каким образом отвечать, после чего гусиным пером из сумки Арея отловил из кучки букв «Д» и «А» и перетащил их наверх. Крутобокие буквы вертелись под пером, пытаясь улизнуть.

«Сейчас проверим! Неправильный ответ – смерть!» – предупредил свиток и задал Мефу десяток вопросов. В основном они относились к секретам боя на мечах, которые могли знать только двое, и к расположению различных предметов и папок в прежнем кабинете Арея на Большой Дмитровке.

Меф, как ученик Арея, к тому же долго проработавший в Канцелярии мрака, отвечал не задумываясь и к предпоследнему вопросу каким-то чудом был еще жив. Последний же вопрос его окончательно доконал:

«Как зовут девушку Мефа?.. Прасковья – повелительница всего на свете?.. Светленькая девочка Дафночка?.. Беба румяная из племени Юк-Як?..»

Меф психанул и, наплевав на то, что свиток может его прикончить, выбрал румяную Бебу. Едва он коснулся ответа, как буквы взволнованно забегали, точно он капнул расплавленным пакетом в муравейник. Несколько секунд Меф ничего не мог разобрать. Он решился отбросить свиток, но тут буквы прекратили мелькать и выстроились в связный текст:

 
«Синьор помидор! Теперь я действительно убежден, что это ты. Только ты теряешь самообладание из-за ерунды и даешь противнику шанс уронить тебя на пустом месте.
Раз уж так случилось, что я случайно оказал тебе услугу, оставшись без головы и без дарха, пожалуй, окажу еще одну, чтобы первая не пропала даром. Наверняка ты страдаешь сейчас без меча, потому что своего ты, скорее всего, лишился, а мой никогда не станет по-настоящему твоим.
За тысячи лет я собрал неплохую коллекцию артефактного оружия. В основном оно принадлежало тем, кто любезно позволил мне себя убить. Теперь все это собрание твое. Если пользоваться им с умом, оно сделает тебя непобедимым.
Следуй за ключом, когда он окрасит воду в синий цвет! Ключ сам приведет тебя к тайнику. И будь осторожен. Многие мечи, скорее всего, попытаются тебя уничтожить.
Мой тайник доступен только один раз в год, так что, возможно, тебе придется подождать.
P.S. Не считай себя слишком виноватым! Все, что я сделал, я сделал для себя. И береги В.».
 

Перечитать письмо Буслаев не успел. Едва он добрался до предпоследнего абзаца, как пергамент вспыхнул. Смысл заключительной строки дошел до него, когда все остальное было охвачено пламенем. Заливать огонь бесполезно. Магическое пламя только ярче разгорается, когда подставляешь его под струю воды.

Меф разглядывал ключ. О мечах он по-прежнему не мог думать без отвращения, но ведь это коллекция артефактов самого Арея! Нет, выбирать себе новый меч он не будет. Хватит с него. А вот найти тайник – дело хорошее. Было бы неуважением к памяти Арея отказаться от подарка.

Мефодий шагнул к раковине, решительно вытряхнул из стакана зубные щетки, наполнил стакан водой и опустил ключ. Целую минуту Буслаев внимательно смотрел на воду. Увы, она не собиралась становиться синей. Ключ лежал на дне, окруженный мелкими пузырьками воздуха. Он в очередной раз успел изменить форму и походил теперь на ключ повышенной секретности, где зубцы заменены разного размера точками.

– У меня гречка сварилась! Что ты там делаешь? – весело крикнула из комнаты Дафна.

– С водичкой играюсь, – отозвался Буслаев.

У него язык не повернулся сказать, что он начал охоту за наследством Арея. Дафну бы это не обрадовало.

– Когда наиграешься – иди ужинать!

Меф сел за стол. Ели Мефодий и Дафна по-разному. Меф заглатывал еду быстро, и оттого всем казалось, что он либо вообще не ест, либо ест очень мало. Дафна же, напротив, ковырялась всегда так долго, что ее считали обжорой, однако тарелка, когда она ее оставляла, пустела едва ли наполовину. Вот и сегодня все было так же. Думая о письме Арея, Меф за пять минут умял полкастрюли гречки с кетчупом, Дафна же все это время намазывала масло на хлеб.

Из коридора доносились звуки «тум-тум-тум». Это тяжелыми шагами ходила уборщица тетя Клава. Она была злее всех в общежитии, потому что видела бессмысленность своего труда. Она убирала, а все прочие только гадили. Причем часто у нее на глазах. В целом это плохо влияло на тетиКлавин характер. Иногда Мефу казалось, что если бы свет превратил швабру тети Клавы в копье, то Москва приобрела бы еще одну валькирию. Самую грозную.

– Я всю жизнь боялся работы, не приносящей видимого результата, – сказал Меф. – Помнишь, как мы в «Пельмене»? Бегаешь туда-сюда, а они пожрали, в тубзике шприцов накидали, унитазы пакетами забили и ушли. И чо? Или вот как она… Пока все этажи помоет, можно заново начинать.

Дафна закончила намазывать масло и стала украшать бутерброд петрушкой. Бутерброд приобрел интригующую небритость.

– Ну это как посмотреть! А вдруг она не полы моет, а воспитывает терпение и улучшает свой эйдос? Практика показывает, что в Эдеме гораздо больше эйдосов уборщиц, чем королей или первых министров, – заметила она миролюбиво.

– Ага-ага. Вот я сейчас выйду и скажу: «Тетя Клава, не психуйте! Вы прокачиваете свой эйдос!» Не, лучше ты скажи. Не хочу отражать нисходящий удар шваброй с последующим хлопком мокрой тряпкой по физиономии! – отказался Меф.

Ближе к концу ужина снаружи послышались непрерывные выстрелы. Казалось, где-то рядом мотострелковая бригада переходит в наступление. Ложки на столе запрыгали. В гречку Мефа посыпалась штукатурка. Стало слышно, как всполошившиеся озеленители бегают и хлопают форточками.

Пожалуй, только Мефодий и Дафна знали, что это означает. Дафна как наливала чай, так и продолжала его наливать.

– Эссиорх приехал, – сказала она.

– Опять открутил глушитель! – добавил Меф.

С глушителями у Эссиорха вечно не складывалось. Их то прожигало, то срывало ударом о бровку, то у хозяина мотоцикла появлялась фантазия что-нибудь как-нибудь переделать. Хаотичная пальба стихла. Эссиорх спрыгнул с мотоцикла и стал устанавливать его на подножку.

Где-то близко открылась рама, и очень громко тетя Клава стала делать замечание хранителю Прозрачных Сфер, что он заехал на газон. Хранитель же Прозрачных Сфер в свое оправдание ответил, что он выбрал вытоптанную часть газона, где ничего не растет, но впредь обещает так не поступать. Огорченная отсутствием понимания, тетя Клава с чувством выплеснула в окно ведро с грязной водой и захлопнула раму.

Через минуту в окно постучали, и, перекинув через подоконник ногу, в комнату спрыгнул Эссиорх. От решетки избавились уже давно. Меф пришел к выводу, что через окно выходить удобнее, чем в дверь. Да и гостей принимать так интереснее.

– Попала? – спросила Дафна сочувственно.

– Кто? – не понял Эссиорх.

– Тетя Клава.

– О, вот как ее зовут!.. Нет, не попала. Всего несколько капель.

– И как она тебе?

– Очень хорошая, неравнодушная женщина. И действительно: чего я на газон вперся? Меня сбило с толку, что он весь в следах шин, – рассеянно отозвался Эссиорх.

Почему-то хранитель не садился, а переминался с ноги на ногу. Это наводило на невеселые мысли, что в этот раз он навещает их не столько как друг, сколько как лицо официальное.

– Будешь чай? Мефодий как раз собирался сбегать в магазин за заваркой! – забеспокоилась Дафна.

– Да. Я давно вынашивал эту идею. Бежать в магазин за одной заваркой, – сразу согласился Меф.

– В другой раз, – отказался Эссиорх, упорно глядя на пустой участок пространства между Мефодием и Дафной. – Я ненадолго! У меня несколько поручений.

Меф заметил, что через плечо у хранителя перекинут ремень из парашютной стропы.

– Этюдник?

– Твой новый меч. Меня просили передать его тебе. Оставаться безоружным опасно. Обучить же тебя маголодиям нереально. Только начальный курс длится несколько столетий.

– Мой новый ме… – машинально начал Меф и осекся. Незаконченное «ме» повисло в воздухе.

Эссиорх снял со спины длинный дощатый футляр, чем-то напоминавший футляр флейты, и стал искать, куда его поставить. Меф смахнул со стола тарелки и вытер пролившуюся кашу первым, что попалось под руку – подушкой.

– Хрю-хрю… – буркнула себе под нос Дафна. Но буркнула тихо: понимала торжественность минуты.

Эссиорх поднял старомодный штырек запора и открыл футляр. Меф заглянул внутрь.

– О, кельтская спата! – довольно вяло сказал он, не делая попыток взять ее.

– Откуда ты знаешь, что кельтская? – удивилась Даф.

– Так видно же. Рубяще-колющий меч. Крестовины нет, массивное навершие в форме шара. Не слишком ранняя спата, с римским влиянием. Видишь, острие сделали? Это спату гладиус покусал. Товарищам кельтам понравилась идея, что их мечом можно теперь не только рубануть, но и ткнуть.

Эссиорх внимательно смотрел на Мефа и чего-то ждал. Может быть, искренней радости, а не рассуждений.

– На любовь с первого взгляда не слишком похоже, – заметил он.

– Я присматриваюсь… – объяснил Меф. – Разве свет использует мечи?

– Редко. Чаще, как ты догадываешься, нет. Но этот меч особенный.

– Чем же он особенный?

– Это меч одного из твоих предков – Демида Буслаева. Того самого, который полюбил земную женщину и оставил Эдем. Однажды в бою у него разрубили флейту. И он поступил необычно для стража света: взял остатки флейты и поместил их в выкованный меч.

– Перекуем флейты на мечи? А почему в спату, а не в русский меч? Ну, который на меч Каролингов похож? Это же, вроде, в Новгороде дело было, – заинтересовался Меф.

– Не знаю. Возможно, флейта сама определила форму меча. Или у Демида были собственные пристрастия. Как страж света, он родился задолго до римлян и кельтов, – предположил Эссиорх и, внезапно вспомнив о чем-то, стал торжественным: – Я, Эссиорх, хранитель Прозрачных Сфер, передаю тебе, Мефодий Буслаев, бывший ученик мрака, то, что ныне принадлежит тебе по праву! Возьми этот клинок и владей им! Если потребуется – умри, но не предай его!

Чуть помявшись, Меф встал на колени, поднес клинок к губам и поцеловал. Не имело значения, что это произошло в тесной комнате общежития озеленителей. Казалось, ее оклеенные полосатыми обоями стены (Дафну регулярно пробивало на утомительные мини-ремонты) раздвинулись и снаружи заблагоухал эдемский сад. Правда, продолжалось это всего мгновение.

Мефодий встал, оценивающе покачивая в руке клинок.

– А теперь ты должен узнать нечто важное. – Эссиорх оглядел комнату. Решительно взял табурет и поставил его на диван. – Разруби его!

Табурет стал заваливаться, не желая умирать в самом расцвете своей деревянной жизни.

– Э, нет! А что, другое ничего нельзя найти? – завопила Дафна, купившая пару табуреток на свою первую зарплату в «Звездном пельмене».

Но Меф уже нанес боковой удар, усилив его кистью. Удар не в полную силу, но достаточно быстрый, чтобы перерубить все четыре ножки разом. Но – чудо! – табурет остался стоять. Более того: клинок прошел табурет насквозь, не повредив ему.

Не веря своим глазам, Буслаев ударил еще четыре раза. В полную силу. Речь шла о его репутации мечника. Под конец табурет все же упал, но лишь потому, что стоять на диване ему наскучило.

– Что за фокусы? – Меф недоверчиво потрогал спату пальцем.

Клинок был хорошо заточенным. Сам Буслаев, возможно, заточил бы его иначе, но и оружейники света знали свое дело.

– Никаких фокусов, – пояснил Эссиорх. – Это один из лучших мечей света. Не скажу «лучший», потому что системы оценки могут быть разные.

– Да уж! Меч, жалеющий табуретки!

– Табуретки тут ни при чем. Сражаться мечом света может или человек абсолютно идеальный, не совершивший ни одного дурного поступка в жизни и даже не подумавший ни одной дурной мысли…

– Узнаю свой портрет, – немедленно отозвался Меф.

– …или человек, активно ненавидящий в себе мрак, но только в особые моменты устремлений и порывов души. Когда он не тлеет, не чадит, а пламенеет! – продолжал Эссиорх.

Буслаев сдул с меча пылинку и вернул клинок в футляр.

– Полезная вещь… Передай там по цепочке, что я сказал «спасибо». – Меф затосковал по своему прежнему мечу, простому и надежному, но затосковал глухо, как завязавший пьяница по бутылке.

Хранитель Прозрачных Сфер с недоумением смотрел, как Буслаев закрывает крышку и вставляет в паз запорный штырек. Затем Меф вернул футляр Эссиорху.

– Это еще зачем?

– Ну сам прикинь: какой мне от него прок? – спросил Меф. – Возвращаюсь я ночью – вялый, уставший, провисший, а навстречу мне три вурдалака. Крепкие, резкие, мотивированные на чужой гемоглобин ребятки с ускоренной регенерацией. Времени отреагировать – четверть секунды, от силы. За это время я должен воспламениться светом, возненавидеть в вурдалаках мировое зло, совершить рывок души и только потом, может быть, смогу кого-нибудь чикнуть.

– БУСЛАЕВ! Ты неисправим! – возмущенно сказала Дафна.

Эссиорх примирительно улыбнулся. Он провел по футляру ладонью и, поправив ремень, положил его на подоконник.

– Он пока побудет у тебя. Места много не займет. Привыкнет к тебе, а ты к нему. Если вдруг не сложится – через месяц заберу! Обещаю.

– Пусть полежит, мне не жалко. Но имей в виду: окон мы не закрываем. А тут деятели такие есть – с подоконника все подряд прут: вещи, деньги. У Дафны как-то телефон спереть пытались, – с вызовом предупредил Меф.

Эссиорх улыбнулся. Меф убедился, что вывести его из себя нереально. Невозможно огорчить того, кто неизменно доброжелателен и кому все нравится. Дают ему суп: «Ой! Мой любимый суп!» Забирают суп, дают корку: «О! Моя любимая корка!» И действительно будет радоваться корке, без лицемерия и притворства. Найдет в ней немало плюсов: и для десен полезна, и фигуру не портит, а плесень – это вообще пенициллин. Но это, конечно, с друзьями. Суккубам и комиссионерам с ним рядом лучше не вертеться.

– Твой меч они украсть не смогут. Я обещаю.

– Ну смотри, тебе виднее.

– Кроме того, ты не понял главного отличия меча мрака от меча света, – продолжал Эссиорх.

– Светлый меч бережет табуретки!

– Любой меч мрака, даже самый лучший, расходует энергию твоего эйдоса. Откуда мраку еще брать силы? У него нет собственного источника энергии. Будь все иначе, зачем стражам мрака дархи и вообще чего они цепляются к людям? Просто потому, что им нужны три ведра воды и полмешка всяких химических элементов, из которых состоит человек? Их можно было бы взять просто из земли.

– То есть мой старый меч меня использовал? – недоверчиво спросил Мефодий.

– Разумеется. Он брал энергию твоего эйдоса, перемешивал ее с силами Кводнона (а они тоже, по сути, остаточный коктейль от сотен тысяч эйдосов, которые мрак когда-то лишил сущности) и питался этим.

– А если бы я отдал свой эйдос мраку? Меч не стал бы мне служить? – недоверчиво спросил Меф.

– Вспомни: тогда у тебя был дарх. Мрак попытался бы заточить твой эйдос в твоем дархе. Ты оказался бы в вечном плену у самого себя и одновременно являлся бы фиктивным наследником мрака. Очень красивая схема, с точки зрения Лигула. Ну а мечу все равно, где находится эйдос – в груди или в шевелящейся сосульке на шее. Лишь бы его кормили. Со временем, конечно, эйдос совсем израсходовался бы, потемнел и сгнил. Но к тому времени мрак великодушно подсыпал бы тебе в дарх горстку новых эйдосов.

Меф хмыкнул и с интересом оглянулся на подоконник.

– Ну а меч света, типа, меня бережет?

– С мечом света все иначе. Он постепенно напитывает твой эйдос. Улучшает его, заставляет сиять. Но только в те минуты, когда ты находишься в зоне поступка, в зоне поиска, в зоне прорыва! Вялому, ленивому, сонному, объевшемуся бесполезно что-то давать. Ему не поднять этой ноши. Равно как и считающему себя пупом земли. Такой никогда не сможет сражаться мечом света.

– Так научи меня! – потребовал Меф.

Эссиорх, к его удивлению, от советов уклонился.

– Чему я могу научить? Раньше – да, а теперь я слишком завяз в этом мире. Идут два калеки – один на правую ногу хромает, другой на левую. И каждый другого поправляет, на какую ногу правильнее хромать, – сказал он удрученно.

– Ну и как мне тренироваться? Не обещаю, что буду это делать… Просто чтобы знать.

Мефодий любил ясные методики. Приседания, мешок, супержабы, три кросса в неделю по 10 км. А тут было что-то путаное. Философия какая-то.

Эссиорх улыбнулся.

– Ты должен разобраться сам. И, уверен, рано или поздно разберешься.

– Да-да. Я понял, – нетерпеливо сказал Меф.

Все же он предпочел бы отжимания или бой с тенью.