Текст книги "Метро 2033: Площадь Мужества"

Глава четвертая
БАШ НА БАШ

За два дня до начала войны, 11 часов, станция Выборгская

Появление троих сталкеров Альянса Данила заметил почти сразу. После того как был взорван межлинейник, а Северная Конфедерация перестала посылать караваны в Большое метро, гостей на Выборгской стало в разы меньше. А военные сюда и вовсе перестали захаживать. И вот из туннеля, ведущего на станцию врачей, появились трое. Все с оружием, в защитных костюмах. Сразу видно – сталкеры.

Впереди шагал крепкий мужик лет тридцати, потрепанный жизнью в прямом и переносном смысле. Физиономию его украшали свежие шрамы. Караванщик немало видел на своем веку матерых вояк, прошедших сквозь ад. Этот парень был как раз из таких. Вооружен он был автоматом Калашникова сто пятой серии. Большая редкость в метро.

Сталкер получил ярлычок от Данилы «Бывалый». Караванщик обожал давать незнакомым людям клички.

Следом на платформу лихо запрыгнула боевая дама с карабином «Сайга» за спиной. Пышная грудь девушки, заметная даже под защитным костюмом, сразу же заинтересовала Данилу, большого охотника до женских прелестей. Но стоило северянину увидеть ее чуть сбитый набок нос, как он сразу отвел взгляд. Драться красавица, без сомнения, умела и любила.

«А эта пусть будет Амазонкой», – решил караванщик.

Третий член отряда без посторонней помощи залезть на платформу с путей не смог. Девушке пришлось протягивать товарищу руку. Выглядел третий сталкер совсем не героически. Невысокий, полноватый, лицо детское, глаза испуганно бегают по сторонам. В руках юноша сжимал помповое ружье «Бекас».

«Салага, новичок», – пренебрежительно обозвал третьего приморца Данила.

Гости между тем привлекли всеобщее внимание. Со всех концов станции потянулись зеваки. Кто-то таращился на их снаряжение, кто-то – на грудь Амазонки. Комендант сунулся с вопросами, но увидел какую-то бумажку в руках владельца сто пятого АК, видимо, спецпропуск, и тут же испарился.

Приморцы кого-то искали. Несколько минут они маячили посреди платформы. Бывалый болтал с местной солдатней. Рядом, взявшись за руки, стояли Амазонка и Салага.

«Охренеть. Они че, вместе? – скривился Данила. – Этот доходяга? С такой женщиной? Да на что он способен, молокосос. Вот я бы ее…»

Северянин так увлекся смелыми фантазиями на тему: «Что, если бы на месте Салаги был я», что не сразу заподозрил неладное. Сталкеры Альянса двинулись в его сторону. А когда караванщик понял это, сбегать было поздно. Гости встали с трех сторон вокруг колонны, прислонившись спиной к холодному мрамору которой, сидел Данила.

– Ну, здарова, конфедерат! – Бывалый присел перед ним на корточки и протянул мозолистую, жилистую руку.

Караванщик не ответил. Он с удивлением косился то на Амазонку, то на Салагу.

Видя, что ответного рукопожатия не будет, сталкер убрал руку в карман.

– Или как вы там называетесь? Северяне? Короче, паря, слушай сюда. Нам тут нужно к вашим в гости заскочить. На Мужества. И проводник не помешает. У тебя, я знаю, долгов – по самые уши. Баш на баш. Альянс платит, ты – ведешь. Ну, что скажешь?

Данила молчал. Предложение приморцев звучало заманчиво. Других вариантов покинуть давно опостылевшую Выборгскую он не видел. Но все-таки караванщик колебался.

Словно бы прочитав его мысли, Бывалый выудил из кармана конверт и потряс им перед лицом Данилы.

– Письмецо у нас. К вашему шефу, Феликсу. От руководства Альянса. Можно сказать, миссия государственной важности. Сейчас, сам понимаешь, почта России не выручит. Надежда только на нас, сталкеров. Кстати, меня Игнатом зовут. А это – Соня и Димон.

Караванщик представляться не стал.

Имена давно стали для него пустым звуком. В метро все или почти все предпочитали жить с кличками. А те, за кем водились темные делишки, и вовсе меняли имена, как перчатки.

Игнат терпеливо ждал ответа. Молчание затягивалось. Нарушила его девушка, которую представили Соней.

– Дело не только в письме. Друга мы ищем. Друзей. К вам недели две назад должны были прийти сталкеры из Большого метро. Один – здоровый мужик, лысый. С ним азиат, молчаливый такой. Еще девчонка примерно с меня ростом, рыженькая. Ты, случайно, их не видел?

Данила издал неопределенный звук и пожал плечами.

– Понятно, что к вам разные люди ходят. Но этих трудно с кем-то спутать, – наседала на караванщика Соня.

– Они могли и не дойти… – чуть слышно произнес Дима.

– Не смей так думать! И тем более говорить, – зарычала Соня, сжимая кулаки. Парень промямлил в ответ что-то неразборчивое.

– Лады. Я в деле, – караванщик в первый раз подал голос.

Все вздохнули с облегчением. Включая кредиторов Данилы, которые с интересом наблюдали издалека за беседой караванщика и приморцев.

На глазах северянина Игнат выудил мешочек патронов и в пять минут уплатил все его долги. Причем ушлые кредиторы содрали с Пса раза в два больше. Но сталкер отдавал патроны спокойно. «Не свое – не жалко». Данила был свободен.

– Пшол вон, бес-дельник! – крикнул на прощание комендант.

– Дармоед! – донеслось из приоткрытой кухонной двери.

– В другой раз будешь девку пялить – за часиками следи, – напутствовали караванщика постовые у гермозатвора.

Даниле хотелось пожелать всем этим людям гореть в аду синим пламенем. Станция и ее обитатели за эти пять дней опостылели парню до тошноты, до изжоги, до зубовного скрежета. Данила не боялся поверхности. Он бывал там много раз, знал, как избежать опасности, сохранить жизнь. Лишь одно тревожило караванщика. Проделать этот путь предстояло в компании людей, о которых он представления не имел.

Глава пятая
РЫЦАРЬ

За полгода до начала войны,

станция Площадь Ленина

Алиса Чайка с содроганием ждала разноса от Сергея Васильевича. От Грачевой она и вовсе держалась на расстоянии выстрела. Девушка боялась, что старшая сестра ее если и не съест, то заклюет точно.

К удивлению Чайки, старший врач ругаться не стал. Даже голоса ни разу не повысил.

Просто вызвал в кабинет, велел сесть и произнес устало:

– Твое счастье, птичка, что это был не солдат Альянса, а вольный сталкер с Владимирской.

Алиса выдохнула.

В сильных, влиятельных общинах жизнь сталкеров ценилась очень дорого. Кто, кроме них, мог обеспечить метро медикаментами, боеприпасами и другим позарез необходимым хабаром? А заодно притащить с поверхности предметы роскоши для новых хозяев жизни. Не все сталкеры принадлежали к конкретным общинам, были и «свободные охотники», они сами располагали собой.

– Командир его, Борис Молотов, человек адекватный, не склочник, – продолжал Сергей Васильевич. – Он тебя, кстати, знает. В общем, претензий к тебе особых нет. Но…

Тут старший врач выдержал паузу и добавил уже строже:

– По твоей вине у сталкера Кирилла Суховея сотрясение мозга. Его несколько раз рвало. Так что сиделкой к нему назначаю тебя.

Девушка поспешно кивнула и выбежала из кабинета, даже не спросив, где лежит раненый.

Не так, совсем не так представляла она себе путь на славном поприще сестры милосердия…

«Розовые очки всегда бьются стеклами внутрь», – говорил один ее знакомый. Алиса долгое время не понимала значения этого выражения.

Только выйдя из кабинета старшего врача девушка сообразила, что не знает, где искать Суховея. Но возвращаться побоялась. Спросила у первого попавшегося санитара:

– А где сталкер лежит? Раненый. С Владимирской.

Санитар отправил ее в другой конец станции. Там, в одиночной палате, на чистых простынях лежал человек с забинтованным лицом. Под кроватью стояла утка.

Алиса застыла на пороге, не решаясь нарушить покой больного. Места для сиделки в палате не было. Можно было сесть только на край койки.

– Привет, сестренка, – заговорил тем временем раненый. – Ты заходи, не боись. Я не мумия. Обычный человек.

– Что вы, я не боюсь, – промолвила Чайка, осторожно переступая порог. А про себя подумала: «У него даже хватает сил шутить!»

– Ты садись, сестренка, не боись, – снова подал голос сталкер. – Я не трону. Нечем трогать…

С этими словами он слегка приподнял забинтованные руки.

«В прошлый раз в бинтах была только одна рука. Неужели это тоже моя вина?» – подумала Алиса, опускаясь на кровать. Под ее весом койка слегка прогнулась, пружины тихо застонали.

– Слышишь? Они нам что-то хотят сказать.

– Кто?

– Ну, пружины. Привстань чутка, сестренка.

Девушка послушалась.

Пружины отозвались печальным скрипом.

– Да, говорят. Они говорят: «Держись, парень, не ссы».

Раненый хотел засмеяться, но вместо этого закашлялся.

– Молчите-молчите, – заволновалась Чайка. – Лучше я вам что-нибудь расскажу. Например, стихи. Про фараона.

– Серьезно? Неужто Тутанх… Кха-кха! – сталкер зашелся надсадным кашле-смехом.

– Тише, тише. Вам нужен покой. Не говорите ничего, слушайте молча.

Она на миг закрыла глаза, сосредоточилась и начала декламировать свои любимые стихи о скарабее, невзрачном жуке, которого почитали как божество в древнем Египте:

 
…Прервется род египетских царей,
И в шорохе последней укоризны,
Несется вниз быстрей, быстрей, быстрей,
Навозный шарик, черный шарик жизни[7]7
  Стихи С. Штильмана.


[Закрыть].
 

– Красиво, – произнес раненый, когда девушка умолкла. – Особенно если забыть, что шарик скарабея состоял из самого обычного говна…

Алиса слегка смутилась.

– А как вы думаете, война начнется? – спросила она, решив сменить тему.

В метро только и разговоров было, что о грядущей глобальной экспансии Империи Веган. Но многие верили, что все как-то обойдется.

– Ясен красен, – отозвался сталкер. – Тут и думать нечего. Начнется, сто пудов. Вопрос лишь, когда. Но ты не боись, сестренка, – губы под бинтами улыбнулись. – Мы вас в обиду не дадим. Заштопайте нас получше – и мы встанем в строй.

– Заштопаем. Конечно, заштопаем! – ответила медсестра с нежной улыбкой и в первый раз решилась дотронуться до могучего тела раненого, но не сломленного воина.

В этот момент на пороге возникла грозная фигура старшей сестры Аллы Ивановны Грачевой. Свет падал на лицо пожилой женщины таким образом, что оно казалось маской.

– Так-так-так, Чайка выполняет распоряжение главврача, – Алла Ивановна не шумела, не ругалась, говорила подчеркнуто вежливо. – Какая, в самом деле, разница – Псарев, Суховей… Куда хотим, туда летим.

Тут только Алиса поняла, что пришла к другому сталкеру.

– Про-простите, Алливанна, из-извините, – пролепетала девушка и поспешно вскочила, совсем забыв про низкий потолок. Ударилась головой. Глухо застонала от боли.

– Меня зовут Алла Ивановна! – сдвинула брови старшая сестра. – Пора уже запомнить. А что это у вас за методы такие – стихи раненым читать? От этого, вероятно, ожоги быстрее заживают?

Слезы навернулись на глаза Алисы. С какой теплотой, с каким щемящим чувством ностальгии вспоминала она сейчас станцию Невский проспект, где никто не позволял себе унижать и высмеивать ее. Были на Невском свои проблемы. Но сейчас Чайка готова была махнуть рукой на все мечты и улететь обратно в сытую, спокойную рутину элитного медпункта…

– Не ругайте ее, – тихо, но твердо произнес раненый.

Грачева мигом смолкла. Перечить сталкеру старшая сестра не решилась.

– Да, сестренка, – добавил тот, обращаясь к Чайке. – Ошибочка вышла. Суховей в другой палате. Ты заходи, Алис. Спой мне еще что-нибудь.

Чайка поспешила в палату Суховея. Там она провела почти сутки.

Кириллу в самом деле было плохо. В отличие от товарища, Суховей не шутил, прибаутками и хохмами не сыпал. Он вообще не разговаривал. Лишь поприветствовал медсестру хмурым:

– А. Это ты, дура.

Девушка проглотила обиду.

Песен Суховею она не пела и стихов не читала. Вообще ни слова не сказала. И когда нелюдимый сталкер заснул, Алиса стала вновь и вновь прокручивать в памяти короткий диалог с Игнатом Псаревым.

– Какой же он классный… – вздохнула девушка.

* * *

За три года, прожитых на Невском, Чайка повидала всякое.

Местные хозяева жизни знали толк и в грязных развлечениях, и в бесстыдных оргиях. Последняя война изменила многое, многое перевернула с ног на голову. Но деление людей на тех, кто борется за каждый новый день, и тех, кто эти дни беспутно прожигает, осталось. А вот процент честных и порядочных мужчин если и изменился, то разве что в том смысле, что они вовсе перевелись. Благородство в метро ценилось мало. Слово подчас не стоило и ржавого патрона.

Встречались на пути Алисы и авантюристы, и проходимцы всех мастей, и нечистые на руку дельцы, и просто бандиты. А вот благородных рыцарей – ни одного. Перевелись богатыри. Вымерли, как динозавры. Или вовсе никогда не существовали, как драконы.

Закон джунглей действовал во всех общинах. Каждый, у кого был хоть какой-то капитал, пускал его в дело, чтобы выторговать себе местечко поближе к кормушке, подальше от радиации. Еще кое-что объединяло жителей бедных и богатых станций. Пессимизм. Он был такой же массовой бедой, как хронический насморк.

И вот на пути девушки появился Игнат Псарев. Человек, который, даже будучи прикован к больничной койке, продолжал излучать оптимизм и заражал всех вокруг непреодолимой тягой к жизни.

27 марта, за семь месяцев до начала войны,

станция Площадь Ленина

Едва выдалась свободная минутка, Алиса вытащила из потайного кармана письмо. Перечитала, дополнила.

Бумага была в дефиците. Производить ее своими силами жители метро не могли, приходилось тратить довоенные запасы, растаскивать на листы книги, газеты и плакаты. Впрочем, количество людей, умеющих читать и писать, с каждым годом сокращалось, и если нужно было отправить весточку на другую станцию, послание обычно передавали устно.

Чайка, в отличие от многих, писать умела. Минут пять она старательно выводила буквы. Потом тщательно сложила лист бумаги вчетверо. Письмо было готово. Теперь предстояло самое важное: доставить его по адресу. Вечером на станцию пришел сталкер Борис Молотов. Он часто заглядывал на Площадь Ленина, Молота тут знали и пропускали на блокпостах без лишних вопросов. Борис зашел к старшему врачу, поболтал с местными солдатами. Заглянул он и в спальный блок, где его ждала Алиса.

– Значит, это ты Кирюху вырубила? – спросил с усмешкой Молотов.

– Я… – вздохнула девушкаа.

– Ну, ниче, ниче. Зато у меня появился повод наведаться к врачам. Доклад готов? – поинтересовался сталкер.

Алиса кивнула и протянула Борису письмо.

– Лейтенанту Ларионову, – прошептала она чуть слышно.

– Будет сделано, – ответил с улыбкой Молот, убрал листок бумаги во внутренний карман и удалился.

Девушка блаженно выдохнула и опустилась на койку. Теперь, когда письмо было отправлено, она могла позволить себе немного расслабиться.

18 мая, за пять месяцев до начала войны,

станция Площадь Ленина

Сталкера Псарева выписали из госпиталя через два месяца после злополучного похода. Кислотные ожоги более-менее зажили, силы восстановились. Пес снова смог ходить в рейды. Из каждого он стремился принести какую-нибудь милую безделушку: кулон, сережки, зеркальце. Все это богатство Игнат после тщательной дезактивации относил на станцию Площадь Ленина – медсестре Алисе Чайке.

Имя и фамилия девушки вызывали у Игната восторг.

– А что это за девочка? – напевал сталкер, увидев Алису, а Чайка подхватывала:

– И где она живёт?

– А я с такой вот рожей взял, да и приперся…

И они дружно заканчивали:

– К Элис! Элис!

Эта песня была не единственной, которую Игнат и Алиса пели вместе. Стоило им встретиться, и вот уже хрипловатый мужской и звонкий девичий голоса выводили бодрые мелодии.

Их чувства друг к другу крепли день ото дня. Алиса читала стихи. Игнат травил байки, и, конечно, привирал. Но Чайка оказалась благодарным слушателем. Даже понимая, что Игнат просто выдумывает, девушка не пыталась вывести его на чистую воду.

«Пусть фантазирует, – размышляла Алиса. – Не обманешь – не расскажешь».

В первый раз за много лет Алиса влюбилась. Полюбила всем сердцем этого грубоватого, но веселого и открытого парня. Расставшись с Игнатом, она буквально не находила себе места. А увидев любимого, млела от счастья…

20 октября, вечер, за две недели до начала войны,

станция Чернышевская

Долгое время Игнату и Алисе не удавалось остаться наедине. Но их так сильно влекло друг к другу, что, наконец, влюбленные договорились встретиться на нейтральной территории. Выбор пал на станцию Чернышевская.

Нейтральная жилая станция находилась в одном перегоне от Площади Ленина и в двух – от Владимирской. Надежно защищенная владениями Альянса от всех возможных врагов, Чернышевская считалась мирной, спокойной окраиной. Имелась тут и гостиница, где можно было за умеренную плату снять номер на ночь.

Здесь и решили встретиться Алиса и Игнат.

Дело было вечером, после рабочего дня. По станции сновали люди, возвращавшиеся домой – кто с трудовой смены, кто с дежурства на блокпосту. Военные и гражданские, мужчины и женщины – кого тут только не было. В узких проходах между хибарами царила типичная для жилой станции сутолока. Старожилы рассказывали, что до войны такая же толкотня творилась в вестибюле станции. Это объяснялось огромным количеством офисов, музеев, магазинов, расположенных рядом с Чернышевской. После войны все эти здания старательно «чистили» сталкеры, в том числе Игнат Псарев. Сегодня он явился на Чернышевскую без оружия и химзы. И направился не к выходу, а в гостиницу. Номер стоил пять патронов. Недорого по меркам метро.

Алиса появилась минут через пятнадцать. Она была одета в брюки и свитер. Игнат немного расстроился, что девушка не стала надевать врачебный халат. Он всегда мечтал снять с нее халатик, неторопливо расстегивая пуговицу за пуговицей. Но потом сталкер вспомнил, что на рабочей одежде медиков красовались свежие и давнишние кровавые пятна. Да и холодно было в метро, чтобы ходить в халате.

Алиса с минуту стояла на пороге, переминалась с ноги на ногу.

– Ну, ты чего, милая? – улыбнулся Игнат, подошел, обнял девушку. Она чуть заметно вздрагивала. – Боишься?

– Да. Нет, – отвечала Чайка. – Нет. Правда, нет. Просто здесь… Холодно.

В гостиничном номере было темно и неуютно. Алиса, сняв свитер, сразу почувствовала сильнейший озноб. Кровать печально скрипнула, когда девушка легла на нее. Постельное белье оказалось слегка влажным. То ли отсырело, то ли его толком не просушили после стирки. Да и стирали ли тут что-то? Чайке не хотелось даже думать, сколько парочек совокуплялось в этом номере.

В соседних номерах между тем кипела жизнь. С правой стороны раздавался богатырский храп. С левой – вялая перебранка между мужчиной и женщиной. Оба ужасно шепелявили и выговаривали ругательства, словно через силу. В коридоре кто-то надсадно кашлял. Не самая романтичная обстановка для первой ночи любви…

Игнат начал стягивать с себя куртку.

Вдруг раздался голос Алисы.

– Милый. Милый, давай не здесь. Не сейчас. Может, у тебя?

– У меня? – Пес фыркнул. – Ты смеешься, детка? Я в палатке живу, с двумя мужиками! Давай тогда к тебе.

Но своего жилья у девушки не было, Игнат знал это. Только койка в общем спальном помещении. Площадь Ленина была одной из самых густонаселенных станций метро.

– Ну, давай пойдем на другую жилую станцию, – предложил он. – На Выборгской тоже есть гостиница.

– А какая разница?

Разницы, в самом деле, не было. Все станции, кроме нескольких самых богатых, почти ничем не отличались друг от друга.

– Да ладно, норм гостиница. Че тя не устраивает? – проворчал сталкер и начал снимать штаны.

– Все. Все не устраивает! – прошептала Алиса сквозь слезы.

– Понимаю. Но, блин, детка, тут не Страна Чудес. Даже не Зазеркалье. Это метро, – Игнат опустился рядом на скрипучий матрас, ласково провел ладонью по голому животу девушки. Алиса дрожала. Игнат покачал головой.

– Ты не заболела?

Она не ответила. Нащупала рукой свитер, кое-как натянула его через голову. И Пес понял, что секс отменяется. Волшебное свидание, которого Игнат ждал целый месяц, вновь откладывалось. Сталкер даже не пытался скрыть свою обиду. Он демонстративно застегнул куртку на все пуговицы и сел спиной к девушке.

– И че нам делать? А? На Невский переезжать? Ага. Щас. Ты хоть понимаешь, как там все дорого?!

– Можно и туда, – Алиса подобралась к Игнату, попыталась ласково обнять его за плечи. – Не насовсем, конечно. На одну ночь. Там тепло, сухо. Снимем номер…

– А потом? – Пес не оборачивался, отрешенно смотрел в пустоту.

– Ну, придумаем что-нибудь, – произнесла она. Помолчала и добавила с раздражением: – Ты же сталкер, Игнат! И сидишь без денег! Что мешало скопить на нормальное жилье?

Псарев промолчал.

Патроны в его карманах, в самом деле, водились. Но не задерживались. К тому же он привык жить в палатке с Молотом и Суховеем, ему нравилась такая жизнь, простая, без лишних удобств и ограничений. Прежних подружек Игната все устраивало.

– Разве я многого прошу? – кипятилась Алиса. – Я просто хочу свой уголок!

– Хоум, свит хоум, значит? – проворчал в ответ сталкер.

В словах девушки был свой резон, Игнат это понимал. Скопить на покупку отдельного жилья было ему вполне по силам. А когда Пес чувствовал себя неправым, то страшно злился. Едкое замечание так и просилось на язык.

– У всех бабы как бабы. А у меня, блин, принцесса… – буркнул Псарев.

Он говорил негромко, себе под нос. И все же Алиса услышала. От обиды девушка даже не смогла ответить ничего внятного. Она лишь всхлипнула, вскочила с кровати и выбежала из гостиницы. Игнат кричал ей вслед: «Стой, милая! Прости!» – но Чайка не остановилась, пока не преодолела перегон до Площади Ленина.

Алла Ивановна, увидев заплаканную, еле стоящую на ногах девушку, даже ругаться не стала. Лишь обреченно махнула рукой. Что, мол, с тебя возьмешь.

Кое-как добравшись до своей койки, Алиса упала на подушку и забылась тяжелым муторным сном.

27 октября, за десять дней до начала войны,

станция Площадь Ленина

Алиса твердо решила, что как только Псарев появится, у них состоится серьезный разговор.

– Пришло время определиться, – повторяла она снова и снова, репетируя их встречу. – Нам нужно нормальное жилье. И точка. Иначе никак.

Но Пес все не появлялся. Задетая гордость мешала Алисе сделать первый шаг. Она ждала. Шли дни. Игната не было.

Наконец Чайка сдалась. Отправилась на Владимирскую сама.

Там она не нашла ни Молота, ни его парней.

У костра грелись местные жители в ботинках с шипами и прочих странных шмотках. Их тут называли «спелеологами». Горланил песню тип по прозвищу Психопат. По станции прохаживался туда-сюда суровый шериф, местный блюститель порядка.

– Вам кого? – недружелюбно спросил шериф у Алисы.

– Игната, – промолвила девушка.

– Уплыли сталкеры, – шериф хмыкнул и пожал плечами. – За Неву ушли.

– Давно?

– Да уж неделю как свалили. Их нанял какой-то купец. Как его бишь? Антон… Ка-зи-ми-ро-вич, во.

Обратно на станцию врачей Чайка возвращалась удрученная, подавленная. Алисе удалось выяснить, что рейды группы Молотова на правый берег никогда не затягивались дольше, чем на три дня. А прошла уже неделя.

– Потонул Молот, – шептались по углам. – И казачки эти с ним в придачу.

Все тревожнее становилось на душе у девушки.

Все внимательнее смотрел в ее сторону Гаврилов…

Прошло уже десять дней с момента ее ссоры с любимым. Псарев не возвращался.