Текст книги "Необычайные истории из жизни людей и бесов"

5. Прощание

Когда Мякишев вернулся домой, дождь из дробных серых капель перешёл в непроглядный ливень. Едва Михаил Фёдорович успел заскочить в подъезд, как небо хлынуло вниз холодным мраком. Он поёжился.

На лестничной площадке пахло ужином. «Котлеты», – понял Мякишев.

После разговора с начальником в голове у него всё перемешалось, а сама беседа была для Михаила Фёдоровича сейчас какой-то бесцветной кляксой, разобрать в которой он совершенно ничего не мог. Бумагу, показанную ему, он читал вскользь. Мякишев больше слушал, что говорил ему Андрей Афанасьевич. А говорил тот весьма пространно.

В итоге, раздумывая о завтрашнем мероприятии, как решил для себя называть эксперимент Михаил Фёдорович, он почти успокоился, решив поверить, что всё не так страшно.

Единственное, что не давало ему покоя, это формулировка «вероятный летальный исход». Твидов объяснял, что под словом «вероятный» следует понимать «возможный», а возможность умереть существует всегда, – даже если он просто будет пить кофе или решит перейти дорогу, – да и исчисляться она может какими-то долями процента и быть по своей сути «теоретической возможностью».

Мякишев попытался принять для себя, что всё это не более чем формальность.

«Они ведь не могут просто так взять и убить меня? Я ведь не преступник какой-то!» – думал Михаил Фёдорович, убеждая себя, что сама мысль о его вероятной смерти – глупа, и ещё одна глупость – переваривать всё это в себе.

Семье Мякишев решил ничего не рассказывать. Он подумал, что лучше просто соврать, чтобы не волновать без причины жену и дочь. Тем более малышка всё равно ничего не поймёт, даже если он решит рассказать правду.

В прихожей запахи стали резче. Михаил Фёдорович почувствовал, как сильно проголодался, и даже позабыл о завтрашнем мероприятии.

Встречать его никто не вышел. Мякишев разделся и снял обувь. Он отворил дверь – в пустой гостиной тараторил телевизор. Начались новости. Молодой загоревший ведущий бойко рассказывал, как хорошо становится жить. Всё лучше день ото дня. И будет ещё лучше, уверял он, заглядывая с экрана Михаилу Фёдоровичу прямо в глаза.

Мякишев отвернулся и отправился на кухню. Ольга Дмитриевна накрывала на стол, а Зина с аппетитом уминала ещё горячую котлету.

– Привет, – кинула ему супруга, не отрываясь от шипящей сковороды.

Мякишев поцеловал дочь, на что та улыбнулась набитым ртом, сжимая в одном кулачке надкусанную котлету и протягивая свободную руку к блюду, чтобы схватить ещё одну.

– Сейчас ужинать будем, – всё так же не глядя на него, жена поставила на стол кастрюлю с пюре.

В ванной Мякишев старательно избегал своего отражения в зеркале, уставившись на тонкую струйку желтоватой тёплой воды. Когда он вернулся на кухню, жена и дочь уже ужинали.

Есть картошку Зина не хотела, зато надкусила уже третью котлету. Мать пыталась с ней спорить, но девочка, не переставая улыбаться, словно насмехаясь над ней, категорически шла в отказ. Михаил Фёдорович едва не рассмеялся.

Ольга Дмитриевна положила ему в тарелку котлеты и пюре, подала хлеб.

Нужно было с чего-то начинать разговор.

Мякишев вспомнил, что завтра они собирались ехать за продуктами в супермаркет, а потом должны отвести Зину в кино. Уже были куплены билеты. Какая-то очередная современная мультипликационная муть, как понял Михаил Фёдорович из кислотной афиши. Но всё это было неважно: если его дочь хотела смотреть такие мультики, ему было плевать, как бы безответственно это ни выглядело.

Только сейчас Михаил Фёдорович понял, что, утаивая свои планы на субботу, ему необходимо что-то соврать. Мякишев посмотрел на жену и дочь: они не отрывались от тарелок, а Зина даже начала понемногу клевать пюре.

«Вот и хорошо», – почему-то подумал он.

– На завтра у меня планы немного поменялись. Начальство вызывает, – начал Михаил Фёдорович.

– Мне, значит, снова всё самой делать? Ясно. Как и всегда, – ответила Ольга Дмитриевна.

– Там что-то срочное, – соврал Мякишев.

– Снова у Твидова? – жена взглянула на него и нахмурилась.

Обманывать её становилось всё тяжелее.

– Нет, в городское управление надо съездить.

– В субботу?

– Да их не поймешь!

– Тебя повысить собрались или уволить? – безразлично ухмыльнулась Ольга Дмитриевна.

Все её мысли сейчас были далеко: сначала в супермаркете, откуда ей придётся самостоятельно тащить все пакеты и дочь, а потом в кинотеатре, куда нужно было успеть отвезти малышку после обеда.

– Просто по работе. Новый проект, – сказал Михаил Фёдорович.

– Давно ли тебя стали к новым проектам подключать? – недоверчиво спросила жена.

– Там всё очень серьёзно, поверь. Жаль, бумаги у Твидова остались, я бы тебе показал, – оправдывался Мякишев, удивляясь, с какой лёгкостью сейчас лжёт.

– Брось, – равнодушно кинула ему супруга.

Они продолжали ужинать. Ольга Дмитриевна будто что-то знала, но сдерживалась, поэтому старалась не смотреть на мужа.

Мякишев ел без аппетита. Ему даже захотелось немного выпить. В последний раз он выпивал ещё на восьмое марта – с тех пор у них где-то остался коньяк. Михаил Фёдорович даже знал, где именно припрятана бутылка. Но встать, чтобы достать её, или попросить супругу он не решился – тогда бы она точно заподозрила, что что-то не так. Что он обманывает.

И он сдержался. Мякишев заставил себя съесть четыре котлеты вместо привычных трёх и даже зачем-то попросил добавки картошки. Ходить после ужина Михаилу Фёдоровичу было тяжело.

Ольга Дмитриевна первая нарушила прерываемое лишь звуками из телевизора молчание, заметив, что всем завтра рано вставать и пора укладываться спать. После ужина Зину уже клонило в сон.

Лёжа рядом с женой, Мякишев не мог уснуть. Ужин давил на желудок, было трудно дышать. Супруга повернулась к нему спиной. Как обычно. Она казалась спящей, но Михаил Фёдорович боялся шевелиться, чтобы жена не спросила, почему он ворочается и что же случилось.

Он попытался считать баранов: так его учили в детстве. Но, как и тогда, у него ничего не получилось. Представлять скачущих через заборчик лохматых рогатых зверушек было невыносимо скучно. Они сливались в одно большое раздражающее пятно, спать от которого хотелось всё меньше. Мякишев бросил считать на четвёртом десятке.

Михаил Фёдорович вновь начал прокручивать в голове разговор с Твидовым, пытаясь найти в нём какие-то ответы, но ничего не выходило. Мякишев был так растерян, что даже не мог сейчас точно вспомнить, как вёл себя начальник – был ли он хотя бы немного испуган. Он не помнил, сколько длился их разговор. Ему просто показывали бумагу и гриф «совершенно секретно». Михаил Фёдорович читал, но ничего не понимал. Сейчас он не был до конца уверен, что там действительно говорилось о «летальном исходе», даже если он был «возможным», а не «вероятным». Или наоборот? Мякишев уже не знал. Не знал, как лучше.

Он только вспомнил, или ему и это казалось, что на прощание Твидов как-то по-особенному долго жал ему руку. Ещё его попросили написать расписку, что он ознакомлен со спущенным документом, после чего Андрей Афанасьевич выдал ему листок с адресом, заполненный чьей-то чужой рукой. И больше ничего.

Незаметно для себя Мякишев уснул. Снов он не видел. Всю ночь Михаил Фёдорович так и пролежал на спине. Где-то он слышал, что в такой позе можно и умереть. Но он был жив. Значит, так было нужно.

Он проснулся первым, а когда вставал с кровати, Ольга Дмитриевна даже не шелохнулась. «Значит, не притворяется, тем лучше», – подумал Мякишев.

Михаил Фёдорович вышел в соседнюю комнату, где спала дочь, и начал быстро одеваться. Уходить, не простившись с женой и ребёнком, думал он, было как-то не совсем правильно. Но что он мог им сказать? Говорить о чём-то было поздно.

Мякишев глянул на часы – почти восемь. Ехать было нужно через весь город. Он планировал успеть к девяти. Точное время ему не назначили, но Твидов попросил его прибыть пораньше. «Если они работают по субботам, в девять там уже должно быть открыто», – думал Михаил Фёдорович.

Он заглянул в спальню – его жена не реагировала: немного поджав ноги к животу, застыв, она лежала лицом к стене. Из занавешенного окна в комнатный мрак пыталось пробраться хмурое утро.

Выходя, Мякишев поцеловал дочь. Девочка открыла глаза.

– Папа, мы пойдём сегодня на мультик? – спросила Зина.

– Обязательно, – ответил Мякишев, чувствуя, как его душат слёзы.

Он быстро обнял малышку.

– А где мама? – спросила она.

– Зиночка, доченька моя, – принялся причитать Михаил Фёдорович.

– Мама на кухне? – девочка села на кровать.

– Спит мама. Разбуди её, – Мякишев ещё раз быстро обнял дочь и, не обращая внимания на её вопросы, поскорее выскочил из квартиры.

Заперев дверь, он бросился вниз по лестнице.

6. Тишина

Когда Мякишев добрался до указанного адреса, металлические тучи, угрожающе нависавшие с самого утра, расползлись: из-за их разбросанных вразнобой лохмотьев выглянуло солнце.

После вчерашнего дождя на улице было свежо и прохладно. Субботний город спал. Лишь изредка ехали куда-то, притормаживая, чтобы пропустить стайки пешеходов, одинокие автомобили. Из парка на кольцевую остановку по мокрому, зияющему дырами луж проспекту, чтобы подобрать с непривычки хмурящихся в утренних лучах пассажиров, размеренно полз пустой автобус. Жизнь вокруг оживала.

Остановившись перед безликим бетонным зданием, где вместо секретной лаборатории вполне мог располагаться склад спортивной одежды или любой другой объект, Мякишев услышал, как на другом конце улицы где-то во дворах затявкала невидимая ему собачка: должно быть, совсем маленькая и чрезвычайно при этом энергичная. Заворковали на грубом, грязном козырьке над входной дверью голуби – одна из птиц свесила голову, внимательно разглядывая раннего гостя. До Михаила Фёдоровича донеслись обрывки чьих-то голосов, приглушённая вспышка женского смеха. Возможно, это был ребёнок?

Мякишев оглянулся: улица была всё так же пуста.

Автобус, забрав людей, отъехал. Проспект снова был безлюден.

Никого не осталось. Всё смолкло. Затих собачий лай, исчезли голоса. Михаил Фёдорович задрал голову – голуби тоже сгинули.

Он потянул дверь на себя – она нехотя поддалась. Мякишев оказался перед двумя другими дверьми: одна вела вверх, другая – вниз. Первая была закрыта, вторая – распахнута: мягкий свет выхватывал кусок круто убегающей вниз лестницы.

Сутулясь, боясь удариться головой, Михаил Фёдорович спустился. Внизу был голый коридор, заканчивающийся ещё одной дверью, на этот раз массивной и железной. «Как в морге», – подумал он.

С потолка от плоских круглых ламп лился глухой свет.

Мякишев приблизился к двери. Справа от неё была кнопка звонка. Он нажал её. Через пару секунд с той стороны что-то щёлкнуло, перед его лицом открылось зарешёченное окошко, не замеченное им ранее. Михаил Фёдорович попытался заглянуть внутрь – там мелькнули большие серые глаза. Мякишев отвёл взгляд.

– Фамилия? – раздался голос.

Михаил Фёдорович назвался. Окошко захлопнулось. С другой стороны двери снова заскрежетали – на этот раз громче. Лязгнул замок, дверь приотворилась. В проёме стоял человек в военной форме без погон и опознавательных знаков.

– Разрешите посмотреть, – охранник протянул ладонь.

Мякишев догадался, что речь идёт о выданном ему листке, и, порывшись в карманах куртки, извлёк требуемый клочок. Солдат быстро изучил его и, ничего не говоря, лишь коротко кивнул, после чего дверь отворилась шире.

Михаил Фёдорович оказался в новом коридоре – ещё с тремя дверьми. За его спиной снова загремел замок. Он оглянулся: кроме открывшего ему военного, никого не было.

– Куда мне? – спросил Мякишев.

– Вам в лабораторию. Вот сюда пожалуйте, – охранник вдруг расплылся в улыбке, словно был очень рад видеть Михаила Фёдоровича.

Или же просто издеваясь. Он подтолкнул Мякишева к одной из дверей.

– Вот прямо сюда, – продолжал зубоскалить солдат.

Мякишев нерешительно нажал на ручку, дверь отворилась. Он оказался в просторном, хорошо освещённом помещении. В воздухе не пахло ничем таким медицинским: ни лекарствами, ни хотя бы спиртом. У стены располагалась обитая зелёным дерматином кушетка, ничем не отличающаяся от тех, что есть в каждой поликлинике. Рядом стояли два офисных кресла.

Михаил Фёдорович оглянулся, чтобы спросить охранника, где все, но только услышал, как поворачивается в замочной скважине ключ. Мякишев дёрнул дверь – она была заперта.

Первой его мыслью было испугаться. Михаилу Фёдоровичу вдруг представилось, что он стал объектом какой-то глупой шутки, возможно, специально подстроенной самим Твидовым, который и придумал заманить его сюда. Зачем ему это было нужно, Мякишев не понимал, но страх подавил его разум, и он запаниковал.

Вспомнив, что у него есть мобильный телефон, Михаил Фёдорович достал его, но связь отсутствовала. Высветилось лишь сообщение от жены – они с Зиной уже уехали за продуктами. Супруга даже не написала, чтобы он присоединился к ним поскорее. Или хоть что-нибудь в том же духе.

Мякишев остался один. Он подошёл к кушетке.

«Возможно, они только и ждут, чтобы я лёг, – подумал он раздражённо. – Ладно, лягу», – решил Мякишев.

Михаил Фёдорович улёгся пластом и уставился в потолок, прямо на огромную квадратную лампу. Он зажмурился.

«Чёрт знает что!» – подумал Мякишев, решив лежать так – с закрытыми глазами. Однако свет давил и через веки. «Нет, это совершенно невыносимо!» – возмутился Михаил Фёдорович.

Он попытался повернуться на бок, лицом к стене. Кушетка была слишком узкой: не открывая глаз, Мякишев едва не соскользнул с неё на пол.

Но так, бочком, лежать было значительно удобнее. Он поджал колени к груди и застыл в позе зародыша. Михаил Фёдорович немного расслабился и даже почувствовал себя достаточно уютно.

Прошли минуты. Мякишева начала одолевать дремота.

Уснув, он не услышал, как дверь отворилась и в помещение зашли двое мужчин: один был одет в белый халат, другой – в костюм-тройку.

– Это изумительно! – сказал человек в халате, глядя на лежащего к ним спиной Михаила Фёдоровича.

– Действительно, какое самообладание! – кивнул его коллега.

Услышав голоса, Мякишев проснулся и нервно заворочался, вновь едва не упав.

– Михаил Фёдорович, да вы лежите, лежите! – засуетился человек-тройка.

От его слов Мякишев встревожился ещё больше. Он сел, заспанно уставившись на незнакомцев. Михаил Фёдорович заметил, что человек в костюме смотрит на него уверенно и даже дружелюбно, а вот другой, похожий на доктора, наоборот, – отводил глаза.

– Видимо, я задремал, – промямлил Мякишев.

– Мы уже тут успели восхититься вашими нервами, – подмигнул человек-тройка.

– Мы не думали, что вы приедете так рано, – добавил доктор.

Голос его звучал мягко и слегка виновато. Михаил Фёдорович учуял в воздухе запах лекарств.

– Вас уже ввели в курс дела? – спросил человек в костюме.

– Не совсем, – ответил Мякишев.

– Не беда. Мы готовы ответить на все ваши вопросы прямо сейчас. Зачем же время терять? – он глянул на своего напарника, но тот молчал. – У вас ведь имеются к нам вопросы? – обратился незнакомец к Михаилу Фёдоровичу.

– В общем-то, нет. Вернее, я даже не думал, – замялся тот.

– Вот и замечательно! – человек-тройка подошёл ближе и протянул Мякишеву несколько зажатых скрепкой бумаг. – Просто подпишите вот тут, – он ткнул пальцем внизу последнего листка.

– Мне бы прочитать, – попытался потянуть время Михаил Фёдорович, чувствуя, что в этом всё равно нет никакого смысла.

– Читайте, – тихо ответил ему человек в белом халате.

Мякишев пытался разобрать непонятные слова и сложные формулировки, выискивая лишь два слова – «летальный исход». Но о нём тут ничего не говорилось.

«Уж не ослышался ли я?» – подумал Михаил Фёдорович.

Человек-тройка нетерпеливо кашлянул.

В самом конце, там, где нужно было расписаться, говорилось, что после «процедуры» его тело поступит в распоряжение министерства обороны до конца «эксперимента».

– А сколько всё это продлится? – спросил Мякишев.

Доктор отводил глаза, а другой – в костюме, наоборот, буквально буравил Мякишева взглядом. Услышав вопрос, он рассмеялся:

– Кто же может знать? Это тоже – часть эксперимента: узнать, сколько всё это продлится. Если бы мы знали всё наперёд, наверное, и вы бы нам не понадобились.

– Возможно, навсегда, – тихо сказал доктор.

– Зачем же так сразу – навсегда! – запротестовал его коллега.

Человек-тройка сел в кресло и наклонился к Мякишеву. Михаил Фёдорович снова принюхался – от него ничем не пахло, незнакомец был стерилен. «Разве так бывает?» – подумал он.

– Возможно?… Или вероятно? – спросил Мякишев.

– А вы, оказывается, большой спорщик! – человек в костюме потрепал его по плечу. – Разве есть разница? – спросил он, вдруг став совершенно серьёзным. – Разве есть разница между возможным и вероятным? – он повернулся к своему напарнику.

– В нашем случае, не думаю, – ответил тот.

– Вот и прекрасно! – человек-тройка крепко сжал Михаилу Фёдоровичу локоть, отчего тот едва не вскрикнул. – Вы задавайте вопросы, задавайте! – продолжал улыбаться он.

Мякишев вдруг впервые подумал о том, что не знает, что же ему за всё это будет. Его ведь должны были как-то наградить?

– А что будет с моей семьей? – спросил он.

– Вы, наверное, пропустили, – человек в костюме вырвал у него бумаги и, стремительно пролистав, ткнул ногтем в один из пунктов: – Вот, смотрите – «полное материальное обеспечение для матери и ребёнка», – прочитал он с чувством.

– Полное – это сколько? – набрался смелости Мякишев.

– Согласно существующей тарифной сетке, – ответил незнакомец.

– Можно её посмотреть? – спросил Михаил Фёдорович.

– А это уже – информация военная и секретная, – пресёк его человек в белом халате. – Столько лет служите, а задаёте такие глупые вопросы! Неужели вы думаете, что наше государство бросит вашу семью на произвол судьбы? – принялся журить он Мякишева.

– Нет, не думаю, – ответил Михаил Фёдорович.

Вздохнув, он подписал бумаги.

– Вот и отлично! Вы большой молодец! Это хорошая сделка! – человек-тройка быстро встал и пожал растерянному Мякишеву руку. – Не смею вас больше отвлекать! – он подмигнул своему коллеге и вышел, заперев за собой дверь на ключ.

Михаил Фёдорович остался вдвоем с доктором.

– Ложитесь, – сказал он Мякишеву.

Михаил Фёдорович лёг. Ему вдруг стало всё равно. «Побыстрее бы только!» – подумал он, постеснявшись спросить, будет ли ему больно.

Человек в белом халате достал из кармана шприц, ампулу и жгут.

– Закатайте левый рукав, – сказал он.

Мякишев задрал свитер. В ушах застучала кровь.

Доктор положил заряженный шприц на колено, после чего достал из другого кармана пузырёк со спиртом и ватный тампон. Обработав участок на сгибе, и наложив выше жгут, он осторожно вонзил иглу в вену и ввёл раствор.

Михаил Фёдорович услышал шелест его халата. Через секунду Мякишева накрыла волна успокоения, свет вокруг быстро съёжился и погас. Наступила тишина.

В то время когда Мякишев навсегда покидал этот мир, Твидов закончил завтракать. Настасья Николаевна его нежданному приезду была не рада, отчего с вечера почти не разговаривала с мужем. «Перебесится!» – подумал Андрей Афанасьевич, разглядывая её недовольное лицо.

– Пойду на пробежку, – сказал он, вставая и демонстративно стуча о пол массивным деревянным стулом.

– После еды? Не вредно? – спросила супруга.

– В самый раз. С детства учили – подрыгать ножками после обеда. Помнишь? – спросил Твидов, решив сделать последнюю попытку примириться с женой.

– Не помню, – ответила Настасья Николаевна равнодушно.

Зайдя в комнату переодеться, Андрей Афанасьевич достал из портфеля отчёт Мякишева и, пролистав его, обнаружил отсутствие одной из страниц. «Хомякову перепоручу, пускай переделает. Обломятся ему путёвки!» – зло подумал Твидов, чувствуя при этом непонятное болезненное удовлетворение. Он даже захотел позвонить подчинённому прямо сейчас, чтобы испортить ему настроение на все выходные, но обнаружил, что его мобильный телефон разрядился.

Расписку Мякишева и переданный ему конверт с грифом «совершенно секретно» Твидов решил хорошенько припрятать где-то на даче. «Мало ли какие времена настанут», – думал он. Но потом. Всё потом!

Андрей Афанасьевич вышел во двор. Туда как раз въезжал автомобиль дочери.

– А я тебе Бома привезла! Бери его с собой! – крикнула она отцу, опуская стекло.

– Нет! Это уж вы сами! – Твидов побежал от дома к опушке.

Лес темнел.

Чучело

Иван лежал на спине и смотрел в небо. Март хмурился. Было сыро. Вчера шёл дождь.

Внутри у него всё клокотало. Он несколько раз пытался встать, но потом оставил эту затею. Разбросав по асфальту руки и ноги, Иван закрыл глаза.

Из забвения его вывел чей-то пинок в бок.

– Разлёгся тут! – гневно крикнули ему.

– Иди к чёрту! – огрызнулся Иван.

Он снова попытался сесть. Кровь ударила в голову. Закружилось небо. Иван упал без сил.

– Господи ты, Боже мой! – заскрипела какая-то старушка.

– Уйди, мать! – он вяло махнул рукой.

– Ужас! – ахнула мамочка с коляской.

Вокруг мелькали сотни ног спешащих по ярмарке людей. Большинству из них было на Ивана наплевать.

На пару минут его оставили в покое. Иван почувствовал, что снова отключается. Он задёргал головой и крикнул кому-то:

– Отойди, зашибу!

Утром жена послала его за картошкой и салом. Иван купил всё, что нужно. По дороге домой он заглянул к мужикам из родного села. Те приехали в город торговать курятиной. Один из них предложил самогонку. Иван и раньше выпивал с ними, но по чуть-чуть. В этот раз, заговорившись, он выпил больше обычного. Да и самогон был ядрён.

Попрощавшись, уже шатаясь, Иван добрёл до другого края ярмарки, где и упал между торговыми рядами.

– Нужно полицию вызвать, – проворчал кто-то, поспешно удаляясь.

– Стукач! – вышел из оцепенения Иван.

Полиция не приезжала. Или её так никто и не вызвал.

Прошёл час. Время перевалило за полдень. Ивану немного полегчало. Он уже перестал отключаться, но подняться всё ещё не мог. Предприняв ещё пару попыток и почувствовав, как тошнотворно вертится вокруг него весь белый свет, Иван сдался.

Он подумал о мужиках из родного села. До них было метров пятьсот. Иван понадеялся, что, возможно, кто-то из них будет проходить мимо. Например, на остановку автобуса за сигаретами. Но никто не шёл.

Иван пытался ползти. Но, едва попробовав перевернуться на живот, почувствовал, как его безжалостно мутит.

Ближе к обеду покупателей поредело. Торговцы, разбрасывая вокруг мусор, начали собирать свои ряды.

Иван ещё на какое-то время вздремнул. Ему снилась жена: во сне она ругалась, театрально размахивая руками.

На него уронили картошку. Не разобравшись, Иван принялся лупить мешок кулаками.

– Убью, сука! – злобно хрипел он.

– Полоумный! – толстая торговка не без труда отобрала у него товар.

На прощание она сильно наступила Ивану на запястье.

– У-у-у! – заскулил он.

Несмотря на боль, его снова начало вырубать. На этот раз снов не было. Иван провалился во тьму.

Очнулся он, когда солнце уже начало прятаться за грядой шестнадцатиэтажных муравейников. Кто-то лизал ему лицо. Иван испуганно открыл глаза: над ним склонился чёрный лохматый пёс.

– Уйди, чучело! – прикрикнул на него Иван.

Собака весело гавкнула и лизнула его ушибленную руку.

Проспавшись, ему удалось встать: нерешительно, хватаясь за пустой прилавок, Иван поднялся на ноги.

Сумки с продуктами не наблюдалось. Он похлопал себя по нагрудному карману: кошелёк был на месте. Вспомнив о жене, Иван обрадовался, что предусмотрительно оставил дома мобильный телефон.

Пошатываясь, он сделал несколько шагов. Пёс не отставал.

– Прочь, зараза, – лениво отмахнулся Иван.

Он полез в карман спортивных штанов и нашёл там недоеденный кусок сала с хлебом.

– Жри! – Иван швырнул закуску собаке.

Пёс жадно проглотил угощение и продолжил ластиться.

– Морда ты, – добродушно хмыкнул он.

Качаясь, Иван побрёл домой. Виляя хвостом, собака бежала рядом.