Текст книги "Здравствуй, 1984-й"

Дмитрий Валерьевич Иванов
Здравствуй, 1984-й!

Весь мир в серии выдуман,

совпадения имен и фамилий случайны.

© Дмитрий Иванов, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Последние двадцать с лишним лет я трудился инженером-геодезистом в различных компаниях. Работа ответственная, но хорошо оплачивалась. Со временем я перестал работать постоянно и то и дело устраивал себе каникулы, отдыхая по заграницам. Вот и сейчас, вернувшись домой после затяжной вахты, я решил отдохнуть несколько месяцев. Благо живу один, обе жены к моему полтиннику уже в прошлом, дети выросли, а родители еще полны сил и здоровья. Обязанностей минимум, а потребности небольшие. Не скажу, что я аскет, скорее наоборот – сибарит, что удивительно при моей кочевой профессии. Люблю жизнь во всех ее проявлениях, выпиваю раз в неделю с друзьями обычно, люблю путешествия, не чураюсь женского пола, в том числе и за деньги. В свое время я немного занимался боксом и борьбой, еще со школы, и имел первый разряд и там, и там. Потом, уже после армии, бросил это дело, хотя спорт по-прежнему любил, как зритель. Вот и сейчас, удобно усевшись на диванчике, решил посмотреть несколько боев ММА. Но не тут-то было – экран не загружался. Приставка интернета и телевидения не работала. Я в раздражении вышел на балкон, пытаясь найти в записной книжке телефона номер интернет-провайдера. Мое внимание привлек небольшой летающий объект в виде мерцающей зеркально начищенным боком полусферы. «Что это за хрень? На дрон не похоже», – недоумевал я.

Внезапно глаза мои стали слипаться, и последнее, что я слышал в своей голове, было: «Мир-дублер, совпадение личности – ноль, заброс возможен». И я погрузился в сон.

Слышу сквозь сон странное жужжание, будто громадный шмель пытается совершить посадку где-то рядом. Открываю глаза и понимаю – все вокруг незнакомое, тело тоже не мое. Холодная испарина покрывает лоб, проверяю – хоть пацан, и то хлеб. Не сон точно, это я понял сразу. Галлюцинация? Нет, все очень реалистично. Комната в деревенской избе, плохо покрашенный потолок, кровать с резными спинками, полированный шкаф с одной створкой и почему-то закрытое ставнями деревянное, уже почти рассохшееся от времени окно. Комната не древняя, скорее совковая. Вон плакаты с чемпионом СССР по футболу «Днепром», а вон радио. Кстати, не похоже на современную модель это устройство. Так это же «Спидола» – древность неимоверная, а выглядит новой! Рядом с кроватью действительно жужжит здоровый «полосатый мух» – ос называется.

«Истерики нет, даже шучу», – мысленно отмечаю этот позитивный факт. Иду к зеркалу, качаясь с непривычки, ноги ватные, чуть не упал. Постепенно тело привыкает к сознанию, и до зеркала я дошел уже уверенно. Вглядываюсь и понимаю, что смутно знаком с этой физиономией, но пока вспомнить не могу. Парень лет пятнадцати, не спортсмен, но и не задохлик, не урод, хотя лицо интеллектом не обезображено. Это я – теперь он? Путается подсознание. Еще раз проверяю мужское хозяйство, вроде не меньше моего бывшего. Иду назад к кровати уже увереннее, сознание управляет телом с каждой секундой все лучше.

«Инопланетяне, твари!» – решил я про себя. Что мы имеем? Эти гады существуют! Хотя голос в голове был мне понятен, может, это какие-то хитромудрые потомки? И что такое «мир-дублер»? И вообще, для чего меня засунули в это тело? Но есть и хорошая новость – я теперь лет на тридцать-сорок моложе! Это отлично, жизнь, как вы помните, я любил. Только кто же я? И главное – где? Стал искать любые вещи, которые могут мне указать на факты моего попаданства. Взор падает на плакат с футболистами. Год тысяча девятьсот восемьдесят третий, а плакат новый. Не может быть! Я опять в СССР?

– Толян! – слышу истошный крик с улицы. – Толян! Толян!

Как ни странно, тело мое на «Толяна» откликается. Решаю наконец выйти из своей комнаты в проходной зал и сразу натыкаюсь на пьяного мужика, спящего в соседней комнате на диване. Мужик здоров, вонюч и волосат. Проходная комната выглядит также по-совковому убого, но если подходить к обстановке в ней по меркам СССР, то даже богато. Один пузатый тройней цветной телевизор чего стоит! Выхожу на крыльцо, оставляя по левой стороне неосмотренную кухню. В сенях надеваю удобные галоши. На улице вовсю буйствует весна. Во дворе дома я вижу полуразобранный мотоцикл «Восход», туалет типа сортир и сарай, крытый железом. Тут же во дворе виновато ластится ко мне огромный белой масти страхолюдный пес на цепи.

– Фу, Снежок! – отмахиваясь машинально от его слюнявых ласк, иду к высокому забору, вернее, к калитке.

«Собака меня узнала, а я вспомнил ее имя!» – стрельнула мысль. Открываю калитку, и все в моем сознании встало на свои места. Во-первых, я увидел своего бывшего одноклассника, только не огромным толстяком, каким я его видел год назад на встрече выпускников, а тощим подростком лет пятнадцати, и, во-вторых, пацан с улицы обрадованно произнес мою фамилию.

– Штыба, где ты ходишь? Договорились же, – возмущенно начинает выговаривать мне Петр Складнев, вернее его лайт-версия. Ну, не могу я их отождествлять – ту гориллу и этого худосочного парнишку.

Штыба! Это же мой бывший одноклассник, как и, собственно, этот самый Петя. Я попал в Толяна?! А я все гадал, чего мне лицо знакомо? После школы я его ни разу не видел. Он ушел сразу после восьмого класса, а потом, слышал, года через три застрелился из охотничьего ружья. От осознания этого факта я замираю.

– Ты заболел, что ли? – недоуменно смотрит на мои тормоза Петька.

А вот не знал я, что они с Толяном дружили.

Толя Штыба был из категории двоечников и оценки получал исключительно не выше тройки, я же в своем прошлом теле, наоборот, тройку видел только по праздникам и учился в целом неплохо. Как-то так сложилось, что в классе мы жили дружно, но общались только в своих группах – «умники» и «тупари». Впрочем, «тупарями» это мы их называли, а они наверняка нас называли похлеще.

– Спал я, – говорю полуправду Петьке.

– Ты так и пойдешь? – тут же успокаивается он. – Я понимаю, май-месяц, но холодно же еще. Надень хоть куртку.

Оглядываю себя, и точно – кроме растянутых трико и майки нет на мне ничего нет. Ну, галоши еще.

– Щас, – коротко буркнув Петру, я опять иду в дом, вернее, в сени.

Там методом тыка нашел свои куртку и ботинки.

– Внучок, ты куда? Корову скоро приведут. Доить кто будет? – услышал я тихий голос еще крепенькой старушки за спиной.

«Бабуля», – мелькнуло в голове.

Нет, нормально, да? С какого хрена я должен доить? Между прочим, я вообще молоко не пью. Хотя это я в своем прежнем теле не пил, а тут, может, и нравится мне молочная диета.

– А когда приведут? – решаю не провоцировать конфликт.

– Часа через четыре, как обычно. Не забудь. И уроки на завтра сделай, – говорит старушка и скрывается так же незаметно, как и появилась.

В голове появилось знание, что корову я дою только вечером, утром бабка меня от этой обязанности освободила, а ведь основная дойка утром. Давала наша кормилица до тридцати литров молока в день! Летом, конечно, был такой случай, сейчас все рекорды в прошлом, и бывает и десять литров, и двенадцать. Бабка его в основном продает.

Спокойно уже выхожу на улицу и размышляю. Время определилось с точностью до месяца, скорее всего, судя по погоде – май, и май тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, ибо в следующем году Толик Штыба уже не учился с нами. Ему хватило восьми классов.

– Тебя хрен дождешься. Уйдет Верка! – недовольно бурчал Петр.

– Пошли-пошли, – перебиваю его и следую за ним по улице.

Напротив моего нового дома магазины – хлебный и вино-водочный, и в обоих очереди.

Оглядываю с любопытством контингент в очередях. Люди одеты по-разному, в основном в наряды неброских цветов и фасонов, много деревенской одежды и обуви, вроде галош.

– Одеты как обсосы, – неожиданно вслух говорю однокласснику.

– Как кто? Алкаши, что ли? А чего ты хотел? Бухают уже пятый день. Как на Девятое мая начали, так и пьют, – усмехнулся Петя.

– А завтра у нас четырнадцатое? – посчитав в голове, спрашиваю я.

– Ага, понедельник, годовая контрольная по математике, – подтверждает он мои расчеты.

Бодро иду за проводником, а в голове пытаюсь вспомнить события тех давних лет. Ничего в голову не лезет. Хотя, стоп! На контрольных Толян пытался списывать, можно попросить Петра помочь. Хех! Да я сам сейчас кому хошь помогу. Ладно, разберемся позже. Пока я вижу, мы к бане пришли. Наш поселок состоял из старой деревенской половины, где были дома на одного-двух хозяев, у каждого своя баня. И новой, почти городской, там было несколько пяти– и двухэтажек. Так вот, жители этой части поселка обычно ходили в поселковую баню, деревянную, старой еще постройки.

– Смотри, Верка пошла на три часа в баню. Дырку не заделали пока, пойдем смотреть, – азартно предложил Петя.

Мля, Верка Архарова! Я вспомнил, что это одна из первых красавиц класса, она и в свой сорокет, когда я ее видел последний раз, выглядела очень аппетитно, хотя двоих детей имела. Но кроме этой информации я вспомнил, как Толяна перед самым окончанием восьмилетки исключили из комсомола! Как раз за этот случай с баней. Помню точно, что Петра не тронули, все-таки его отец – начальник автобазы.

– Знаешь, я передумал, – спокойно говорю изумленному сластолюбцу.

– Ты что, дурак? Когда такой случай будет? Дырку, может, завтра найдут! – начал уговаривать меня он. – Ты же по Верке страдаешь!

– Мне сейчас Аленка Фаранова нравится, – вспомнил я другую красавицу из параллельного класса.

– Ну, сам смотри, – кричит разочарованный друг вслед. – Чё попало – ни сисек, ничего у нее нет.

Блин, а ведь точно, плоская она была до десятого класса, но потом расцвела. Грудь не выросла, но сама похорошела. А вот в восьмом классе и посмотреть не на что. Тьфу. Я что, серьезно рассуждаю об этих малолетках? «Толку от них нет никакого, – подтверждает подсознание. – Вот у Галины все на месте, кроме мужа, только надо бутылку купить как-то. Тогда, может, даст».

Это чего? Толян внутри моей башки ожил? Думаю про себя и неожиданно узнаю подробности, которых раньше не знал, – Толик уже год прёт эту Галину. Не постоянно, а раз в квартал, когда водку может достать, и когда Галка захочет. Разбитная вдовушка с маленьким ребенком, живущая на соседней улице, привечала не всех, был у нее и постоянный любовник – женатик из райкома, а Толик, скорее, как экзотика. И вот зачем мне эти знания? А следом прилетает информация и о семье Толика. Мы не общались, и я не знал, как у него обстоит дело дома, в гостях даже ни разу не был, впрочем, как и он у меня. Я теперь живу с его громилой-отцом, работающим в колхозе забойщиком, и бабушкой. Мать Толика умерла десять лет назад, и батя с тех пор трезвым бывал изредка. Лупа-сил меня по-черному, и его я, наверное, ненавидел. На бабку мне было наплевать, но ее полезность я признавал, да и любил по-своему. Она ухаживала за скотиной. Парочка свиней обитали в хлеву, еще были корова и телок годовалый, это их должен привести пастух с выпаса. Снег сошел недавно, меньше месяца назад, а уже трава наросла, вот и выгоняют отощавшую за зиму скотину на выпас. Пастуху платим семь рублей в месяц, это недорого, все дешевле, чем корма покупать. Сено косил для живности тоже в основном я. Я и косить умею?!

«Косить и забивать я и в прошлом теле мог», – опошлило все подсознание.

Глава 2

Поразмыслив, понимаю – корову подоить сумею, и более того, мне это дело нравилось! Чудеса!

Сегодня выходной, воскресенье, до дойки коровы еще часа три. Пойти посмотреть на самого себя? Я ведь должен быть тут в этом времени?

Иду в другой конец поселка смотреть на себя самого в юности и размышляю. Думаю, с моими знаниями поступить в любой вуз я смогу, ну, или почти любой. Незачем бросать школу в восьмом классе. Я легко смогу окончить и десять. Погружаюсь в воспоминания. В своей прошлой жизни я пытался поступать в МФТИ и сдал экзамены неплохо, даже по их меркам, сочинение – на три, математику и физику – на четыре. Вполне себе проходной балл в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Но меня не взяли. МФТИ был тогда наособицу и творил, по меркам СССР, произвол. Там не было проходного балла, и они могли взять и со всеми тройками и, как пугали летние хвостатые студенты – соседи абитуриентов, могли не взять со всеми пятерками. Этих хвостатых студентов было полно в общаге при моем поступлении. Они научили нас, абитуру, куче шуток и анекдотов, преферансу и бриджу, а я еще факультативно покурил кальян.

Но была и обратная сторона произвола МФТИ – непрошедших туда по конкурсу брали в любой вуз страны без экзаменов (кроме семи вузов первой категории, таких как МГУ, ЛГУ, КГУ, НГУ и прочие). И вузов, желающих взять таких бедолаг, как я, было навалом. Около списков зачисления стояло два десятка столов, и представители различных вузов зазывали к себе непрошедших по конкурсу, обещая поступление вне конкурса, общагу, стипендию! Я долго выбирал между МИСИС (там работал некий академик Арбузов) и Куйбышевским авиационным, а выбрал родной Новочеркасский политехнический институт. Его представителей в Долгопрудном я не нашел, но, приехав в приемную комиссию этого вуза, был взят в плен третьим размером груди сотрудницы этой самой комиссии. Меня тут же зачислили, сразу дали место в общежитии и даже выписали студенческий билет! Наверное, чтобы я не ушел к ветеринарам, а такие мысли были у меня – девок там было больше среди студентов. Год учебы, потом армия (отсрочки тогда не было), но пришедший к власти Горбачев отправил всех солдат-студентов назад доучиваться, так что я не дослужил несколько месяцев, демобилизовавшись в сентябре тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

Пока вспоминал, дошел до домика на два хозяина с небольшим участком земли, где я обитал с родителями в прошлой жизни в это время. В огороде копается бабка, что само по себе странно – не было бабок у нас.

– Скажите, а Буслики здесь живут? – обратился через ограду я к ней.

– Филимоновы мы, не знаю никаких Бусликов, – разогнулась старушка.

– А куда они уехали? – растерялся я.

– И не жили такие тут никогда, мы как домик поставили, так и живем тут, – ответила бабка и потеряла интерес к беседе, вернувшись к своим грядкам.

Недоумевая, иду домой. Как это меня нет? И мое угрюмое и неведомое до конца пока подсознание согласно с бабкой – нет никаких Бусликов в поселке! Может, это другой мир, в котором есть все мои друзья, но нет меня? Надо почитать газеты, есть ли различия в истории? Пинаю стеклянную бутылку из-под лимонада, но тут же, нагибаясь, зачем-то подбираю ее. «Двадцать копеек», – смилостивилась пояснить память Толика. А то я сам не знаю, почем бутылки принимают. Потом почитаю учебники, поищу отличия, и вообще, думать, что делать во взрослой жизни, пора. Еще этот скорый развал СССР.

Отогнав Снежка и зайдя в дом, раздеваюсь и разуваюсь, не спеша все осматривая. Одежды много в сенях, но вся рабочая. Дома меня встречают похмельный отец и бабка Светлана.

– Иди ужинай, – подпихивает меня в бок бабуля в сторону кухни и подальше от отца.

Захожу. Нос обнаруживает приятный запах борща, я сглатываю слюну и наливаю себе тарелку, не забыв положить сметаны из старой с обломанным краем крынки. Поскольку отец работал забойщиком, мясо в доме не переводилось. Кроме ворованного колхозного, был и калым, ведь со всей округи вели бате на забой свою личную скотину простые граждане. Нет, свинью многие могли и сами забить, а вот с бычком не так все просто. Платили ему чем? Мясом да спиртным в виде водки или самогонки. Поэтому трезвым отец бывал нечасто. Оглядываю помещение, взгляд падает на маленький пузатый холодильник – надо его проинспектировать потом. В большом, я точно знаю, молоко и мясо хранится. Плита есть электрическая, есть и обычная на дровах, на ней сейчас в большой столовской кастрюле варится еда для поросят наших. Вроде бабка крупы сыплет да хлеба им. Есть и куры, но там мешок комбикорма стоит снаружи стайки, и кормлю пернатых зачастую я. На кухне все просто, но основательно. Мощный стол, удобная лавка и несколько самодельных табуретов тоже монструозного вида.

Сметана у меня в борще своя – бабкин промысел. А вкусно-то как!

На кухню заходит бабуля с пустой, уже помытой, бутылкой, той, что я подобрал.

– Я ее к твоим поставлю, – говорит она и ставит бутылку в незамеченный мной встроенный шкафчик под окном.

Подлила борща, добавила сметаны, вздохнула и вышла. А я, наевшись и вымыв посуду, беру кусок халвы из стоявшей на столе миски, наливаю чаю из закопченного чайника с печки и иду к себе. Там первым делом я переоделся и нашел свой школьный дневник. Открываю – мать моя женщина! Одни двойки, за редким исключением. Что поразило – домашка на завтра записана, чего не ожидал от хулигана и двоечника. Математика – ничего, физра – ничего, черчение – ничего, география – какие-то параграфы. Нахожу учебник «География СССР» для седьмых-восьмых классов за авторством Строева тысяча девятьсот шестьдесят пятого года издания аж! Учебник весь потрепанный, уверен, что не мной. Читаю заданный параграф по союзным республикам Средней Азии. Неожиданно увлекло, да так, что не заметил, как в комнату зашел отец.

– Толька, первый раз тебя с книжкой вижу, случилось что? – хохотнул он перегаром на меня.

– А что еще делать? – с недоумением смотрю на него и добавляю: – Корову пока не привели.

– Баню затопи иди, завтра на работу, а я грязный, как свинья, – дает команду отец и разворачивается к выходу.

– Сейчас дочитаю, – решаю не спорить с ним, хотя, по моему мнению, он и сам мог растопить.

– Я тебе что сказал?! – поворачиваясь, орет отец, и его глаза наливаются кровью. – Встал и пошел, пока… не дал! Сидишь на моей шее, скотина.

Он размахнулся для тумака, но я, хоть и офигевший, подсел под его руку, и его кулак просвистел над моей головой. Но батя ловко второй рукой припечатал по лбу, и мне, сидящему, увернуться не удалось. Падаю на кровать в полном шоке. Отец, видимо, удовлетворенный победой, выходит из комнаты. Это я тут так долго не проживу. Толяну, поди, все мозги вышиб, вот он и учился плохо. И как он сказал про меня? Иждивенец? Охренеть. Нет, надо сваливать в техан после восьмого, в другой город, иначе или он меня зашибет, или я его. А я, дурак, еще думал над десятилеткой. Тут бы пару месяцев дожить.

Затопил баню, потом подоил корову. Оказывается, я это дело любил, а так-то бабка и сама могла. Но дойка меня реально успокоила. Уснул быстро и проснулся рано. Как думаете, от чего? Да, правильно! Петух прокукарекал. Я уже и забыл, каково это, когда просыпаешься утром, и ничего не болит, а член стоит – Верка, зараза, приснилась. Бодро вскочил, начал разминаться, а тело деревянное, сила есть, и немалая, а растяжки нет. Начал тянуться и не заметил, как заглянул отец.

– Ты точно головой ударился, – гоготнул он, видя мои потуги на ниве физкультуры.

– Не бился я, ты вот дал по лбу, я и поумнел сразу, – подколол его я.

– Ладно, выпил чуток, а ты хамишь, ничего с тобой не будет, на вот два рубля на обед.

И он, не заметив издевки, протянул мне два железных рублевых кругляша, оба с Лениным.

– Меня вон отец, знаешь, как бил?

Деньги я взял, так как из мелочи у себя нашел копеек сорок всего по карманам, надо поискать заначку потом, не может ее не быть. Может, копилка какая есть? Не спеша оделся, позавтракал стаканом молока и пирожками с картошкой, бабуля еще два завернула с собой, и, взяв сменку, пошел в школу. Портфель у меня старый, но еще годный. Рано, конечно, идти. Гадский петушара, поднял меня ни свет ни заря. Все вокруг уже начинает цвести, глаз радуется. Прохладный ветерок обдувает мою коротко стриженную голову. Мода тут такая. Вот и школа, двухэтажное П-образное серое здание с лозунгом ко дню Победы над входной дверью. Все вокруг и знакомо, и нет. Предвкушаю встречу с однокашниками.

Раздевалка с кучей обуви и одежды в углу. Забытые вещи, каждый день что-нибудь да забывают, а некоторые хранятся с зимы, как эти варежки на резинке, одиноко висящие на крючке. А вообще раздевалка пустая – я один из первых пришел. Снимаю курточку, надеваю кеды и поднимаюсь на второй этаж в класс математики. Там открыто и пусто, сажусь, как всегда делал в своей прошлой жизни, на первую парту. Зрение у меня было слабое, а очки носить не любил, но вспоминаю, что Толян сидит не тут, и пересаживаюсь на последнюю. От нечего делать читаю геометрию Погорелова за шестой-десятый классы и неожиданно понимаю, что я забыл формулу соотношения геометрических функций и тому подобное. Да я даже дискриминант забыл, как вычисляют. Быстренько повторяю. За время после школы и института я многое забыл из того, чем не пользовался. У меня, оказывается, еще и логарифмическая линейка в портфеле лежит. Постепенно все в голове встает на свои места, читаю чуть ли не по диагонали уже, все давным-давно понятно было, и сейчас, после повторения, могу этими знаниями пользоваться. За листанием учебника меня и застала наша математичка Вера Николаевна, пришедшая на контрольную раньше всех. Ну, кроме меня.

– Что, Анатолий, картинки рассматриваешь? Готов к контрольной? – пахнула на меня духами молодая еще женщина, заглядывая в мой учебник.

– «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», – процитировал я слова Ломоносова, чем до крайности удивил эту тридцатилетнюю девушку.

– Ну-ну, – только и сказала она и, поймав мой взгляд на своем втором размере, еще больше смутилась.

Насколько я помню, она так и не вышла замуж, но к моменту моего переноса еще была жива и прекрасно себя чувствовала. «А она ничего так», – оценил математичку я. С тонкой талией и длинными волосами, которые в данный момент собраны в пучок, она смотрелась неплохо, дело портил разве что блеклый серый цвет блузки. «Ей бы прозрачную рубашку надеть, да юбку покороче», – подумал я и, мотнув головой, сбросил видение голой Верки в голове.

Вера Николаевна разложила листки по партам и, уже оправившись от удивления, строгим голосом сказала:

– Пользоваться на контрольной ничем нельзя, кроме ручки, линейки и логарифмической линейки.

– Не знаю, как ей пользоваться, – бормочу я, разглядывая давно забытый девайс.

– Было бы странно, если бы знал, – усмехнулась математичка.

– Ниче, цыплят по восемь считают! – шучу и прячу линейку в портфель.

– Ой, Штыба, ты сегодня в ударе! Плюс один балл тебе по контрольной, развеселил, – улыбается учительница.

– Боюсь, не разрешат вам шестерку поставить! – тоже улыбаюсь ей.

– Ничего, можно и три раза по два, тоже шесть в итоге, – предлагает математичка.

– Тогда хотя бы два раза по три! – не соглашаюсь я.