Текст книги "Другая история войн. От палок до бомбард"

Такой способ ведения дискуссии нам хорошо известен! Как только сообщения источников перестают соответствовать догме, вызубренной нашими современными историками, лингвистами, литературоведами и прочими жрецами, так их тут же объявляют ложными, «ребяческими» и пр. Ну, конечно, откуда же авторам грамматики, написанной в XVII веке, знать, на каком свете они живут и на каком языке говорят. Не говоря уже об авторах XIV–XV веков. Вот и получается, что жизнь – сама собою, а парадигма, выработанная историками на основе усердного зазубривания скалигеровских дат, – сама собою.

Рассматривая итоги деятельности северо-итальянских гуманистов XV века в области языка, П. О. Кристеллер пишет:

«Они поставили открыто сформулированную цель – подражать в своих собственных произведениях языку классических авторов (в нашей версии, XIII – начала XIV века. – Авт.) и избегать всех тех «варварских» черт, которые отличали средневековую (континентальную. – Авт.) латынь от классической (средиземноморской. – Авт.), они предприняли попытку, и небезуспешную, подражая классической латыни, реставрировать ее как живой язык и провести своего рода языковую и литературную революцию, которая дискредитировала и постепенно упразднила многие, если не все, признаки средневековой латыни. Эта реформа затронула правописание, просодию и пунктуацию, лексику и фразеологию, словоизменение и синтаксис, и всю структуру и ритм предложений».

А ведь мы с вами только что читали сообщения этих самых авторов XV–XVI веков, якобы «сговорившихся» реставрировать древнюю латынь, из которых следует, что они понять не могли, откуда она взялась-то!.. Впрочем, гуманисты соображали, что латынь – язык искусственный, созданный главным образом из греческого и итальянского. Древний ли он? Да, древний. Из текстов тех же авторов следует, что для них и двести лет было древностью. А наши, современные ученые выучили наизусть, что итальянский произошел от латыни (ведь иначе рушится вся скалигеровская постройка), и не собьешь их ничем.

«Итак, подводя итог тому, что было сказано П. Бембо, Дж. Муфио, К. Толомеи и Л. Кастельветро о генезисе итальянского языка, – пишет Л. Г. Степанова, – мы можем составить общее представление о теории происхождения нового языка, разрабатываемой совместными усилиями итальянских филологов XVI века. Суть ее сводится к следующему. Итальянский язык произошел от латыни и является продолжением ее народно-разговорной разновидности – вульгарной латыни… Эта генетическая связь обнаруживается главным образом в лексике: основной корпус итальянских слов более чем на две трети унаследован от латыни».

Выводы, как это часто бывает у сторонников скалигеровской школы, не слишком хорошо согласуются с тем, что было сказано в процессе рассмотрения вопроса. Язык может вобрать в себя большой запас иностранных слов, но при этом остаться независимым. И в XVI веке разные ученые придерживались разных точек зрения. Никакого «общего представления» они не дали. Да ведь та же Степанова писала, что упомянутый ею Кастельветро «ясно дает понять, что морфология итальянского языка («окончания, наклонения» и т. д.) не восходит к латинский грамматической системе».

Наряду с теорией происхождения тосканского наречия итальянского языка из латинского в XVI веке была выдвинута и другая – теория происхождения его из этрусского. Джамбаттиста Джелли рассматривал Этрурию как землю, которая была первой обжита после всемирного потопа Ноем, вроде как Арарат. При этом Ноя он отождествлял с главным героем римской мифологии, первым царем Лация Янусом, а основателя Флоренции Либия – с Гераклом.[12]12
  Не можем удержаться и обращаем внимание читателя: отнюдь не мы, и не патриарх «альтернативной истории» Н.А. Морозов, и даже не атаман «новых хронологов» А.Т. Фоменко придумали отождествлять одних исторических деятелей с другими, это европейская научная историческая традиция!


[Закрыть] Пьер Франческо Джамбумари развил эту тему в популярном (с XIII века, линия № 5) жанре научной прозы, диалоге, которому был столь привержен Платон (V до н. э., линия № 5).

Франческо утверждал, что «древнее этрусское письмо было тем же самым, что и арамейское».

«Большая часть наших имен (иони) зависит… не от латинского, а от этрусского языка, понять который в наше время невозможно без отменного знания языков [этой же группы], я имею в виду еврейский и халдейский», – писал он.

Означает ли это, что в XVI веке могли, выучив еврейский язык, читать этрусское письмо, – не знаем, но теория эта ныне считается несостоятельной. В середине XX века Д. Дирингер в книге «Алфавит» высказал мнение, что «… этрусский алфавит был связующим звеном между греческим и латинским алфавитами… Отсутствие в раннем латинском алфавите особого знака для сочетания х (ks), который существовал в греческом алфавите, в том числе и в халкидском его варианте, но которого не было в этрусском, служит лишним доказательством того, что латинский алфавит ведет свое начало от этрусского».

Как видим, не все так однозначно и прямолинейно, как зачастую кажется сторонникам вызубренных схем!.. Откуда же берутся схемы?

В Средние века на континенте и Британских островах развилось несколько пошибов (стилей латинского курсивного письма): итальянский или лангобардский, меровингский (во Франкском королевстве), вестготский (в Испании), немецкий и островной. Все это было якобы тысячу (и даже больше) лет назад. А вскоре появились старофранцузский, старонемецкий и староанглийский языки, на которых говорил герцог Фландрии и Артуа Гримальд, герой романа Т. Манна «Избранник» – цитатой из которого мы начали эту главу. Но в XV–XVI веках всю эту старину считали античностью. Да, не были князья лингвистами! Слабо себе представляли язык своих предков!

А. Зализняк пишет: «Человеку с улицы (?), владеющему с детства некоторым языком, в большинстве случаев не приходит в голову, что он еще не все знает об этом языке. Он решительно не понимает, зачем существует еще такая наука лингвистика». И затем объясняет, что лингвистика имеет свои строгие законы, понятные только посвященному. Опровергая идею «вселенской фальсификации письменных памятников» (которой как раз мы и занимаемся), этот посвященный в тайны автор, ученый-лингвист, так описывает успехи своей науки в XIX–XX веках:

«Открылась (после определенной работы. – Авт.) картина плавного изменения языка от века к веку по сотням параметров. При этом одна цепочка изменений, прослеживаемых по письменным памятникам, приводит от народной латыни, скажем, к гасконскому диалекту французского языка, другая – к кастильскому диалекту испанского языка, третья – к венецианскому диалекту итальянского языка и т. д., по всем языкам и диалектам. Особая цепочка изменений отражает движение литературной латыни от классической формы к средневековой… Если латынь – это изобретение средневекового фальсификатора, то он несомненно должен был знать сравнительную грамматику не только романских языков, но и всей индоевропейской семьи языков в целом. Дело в том, что, придумывая латынь, он ввел в нее множество слов и грамматических форм, которые не оставили никаких следов в романских языках (?!!), зато находят правильные соответствия в том или ином языке из других ветвей индоевропейской семьи».

Как же так?!! Если романские языки произошли от классической или народной латыни, почему же ее грамматические формы не оставили следов в этих языках? Непосвященный «человек с улицы» очень удивлен и начинает думать, что его дурачат.

Как же надо было исхитриться, чтобы в древнеанглийском или древневерхненемецком, или в каком-нибудь древнескандинавском языке так мало осталось от латыни. Впрочем, не надо недооценивать «человека с улицы». Он никогда не скажет: «Не может быть, чтобы в одно и то же время в Помпеях уличным языком была латынь, а у Данте во Флоренции – итальянский». А почему, собственно, нет? В станицах нашей родной Кубани говорят совсем не так, как в Москве, и это никого не удивляет.

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Например, великий Данте объявляется творцом итальянского литературного языка, хотя после него, а также Петрарки и Боккаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно на латыни, а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта только в XVI веке. Также и французский язык стал официальным государственным языком Франции лишь в 1539 году, а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII–XIV веках официальным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство в самой Франции! Английский же язык внедряется в делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции, то есть при Генрихе VIII в 1535 году.

По мнению Яр. Кеслера, вероятное время появления латинской письменности – не ранее XIII века. Латынь, по сути, представляет собой первый искусственно созданный языковой конструктор. Любая европейская письменность, основанная на латинице, вынуждена передавать свою фонетику с помощью множества буквосочетаний, в разных языках зачастую отражающих совершенно разные звуки (например, ch) и/или через использование разнообразных диакритических знаков – дополнительных значков при буквах, передающих особенности звучания. А с другой стороны, один и тот же звук k передают разные буквы C, K, Q.

«В том, что латиница была создана позже греческого письма, никто не сомневается, – пишет Яр. Кеслер. – Однако при сравнении так называемой архаической латыни, традиционно относящейся к VI в. до н. э., и классической латыни, относимой к I в. до н. э., то есть на 500 лет позднее, бросается в глаза куда более близкое к современному графическое оформление монументальной латыни, нежели классической».

Изображение этих разновидностей латинского алфавита можно найти в любом справочнике. Очередная загадка истории? Мало было, что эти ненормальные античные греки и римляне то обращаются к диалектам 600-летней давности, то используют написание букв 500-летней давности, так наши-то современники куда смотрят?

«По традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду».

Ученых это всё ничуть не удивляет. Масса народу вдруг начинает ломать свой собственный язык, без видимых на то причин. Римляне забывают, как пишутся латинские слова, становятся косноязычными, как варвары. Ну, и что? Ведь историки не занимаются сравнениями языков, а лингвистам некогда корректировать историю.

«Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание… на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке», – пишет Яр. Кеслер. Вот здорово! Оказывается, русский язык ближе к грамматическим формам латыни, чем европейские языки IX–XII веков:

«Деятельность славянских просветителей Кирилла и Мефодия, создавших церковнославянскую азбуку на основе праславянской, явно проходила… уже в условиях латинизации западных и южных славян, поэтому она должна быть передатирована на 400 лет позднее традиционной датировки, на конец XIII – начало XIV века».[13]13
  Интересующихся этим вопросом отсылаем к книге Я.А. Кеслера «Азбука и русско-европейский словарь» (М., «Крафт+», 2001).


[Закрыть]

Точно ли определяет Яр. Кеслер хронологические рамки латинизации славян – другой вопрос, но нельзя не согласиться с его утверждением, что причины, вызывающие то или иное разветвление языкового древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. А должно-то быть как раз наоборот: задача языковедов – указывать историкам возможное направление процессов. В том числе определять хронологические рамки.

Культура и верования

Общество, причем любое с точки зрения численности людей, экономической формации, иерархического строения – есть единая динамическая система, социальные структуры которой, как правило, находятся в противоречии друг с другом, иногда антагонистическом, а иногда нет; культура выступает антиэнтропийным фактором, сдерживающим хаос. Как корневой каталог на диске компьютера, культура – более высокая структура всей системы, и способ принятия решений в этой системе, равно как и последующий анализ произошедших событий, должен учитывать это. Только глядя с «горки» культуры, можно увидеть, что происходит «внизу».

Культура вырабатывается в ходе длительного опыта. К ней относится вся совокупность категорий, обеспечивающих жизнь сообществ: орудия и прочие материальные предметы и произведенные продукты, языки, мифологии, мораль, верования, правила взаимоотношений людей между собой и с властью. Культура удерживает систему от развала, позволяет сохранять упорядоченность при всей изначальной противоречивости отношений, вызванных неравновесностью такой динамической системы, как общество.

Если в решениях лидера какого-либо сообщества нет чувства целостности системы и он отдает предпочтение интересам, например, финансов или политики, развлечений или религии, не учитывая ограничений, накладываемых культурой, он толкнет ход развития в сторону хаоса. Точно так же историк, исследующий ход событий далекого прошлого, рискует запутать и себя, и своих последователей, если увлечется одной какой-то стороной анализа в ущерб прочим. Предпочтение, которое Иосиф Скалигер при создании хронологии всемирной цивилизации отдавал математическим расчетам оккультного свойства, рано или поздно приведет к хаосу в исторических кругах. Это произойдет, когда количество книг, написанных нами и нашими сторонниками, перейдет в качество понимания молодой порослью ученых-историков. Затем понадобятся годы, прежде чем появится действительно научная хронология, удовлетворяющая большинство.

Общество – неравновесная система особого типа. Особость ее в том, что человек, как самостоятельная «система в системе», принимает решения, исходя не из конкретной ситуации, сложившейся в системе и ее структурах, а из своих представлений о том, что происходит и что может произойти. Например, человек не просто покупает и продает, он еще старается прогнозировать эту ситуацию, и поступает в соответствии не с реальным положением рынка, а со своим прогнозом. Причем у покупателя и продавца прогнозы могут идти в разные стороны, что ведет не к равновесию, а, наоборот, к уходу от него. И точно так же историк в своем анализе исторических источников исходит из своегопредставления о том, что и как происходило в прошлом, придерживаясь при этом некоторого общего взгляда! Ведь историческая наука – тоже своеобразная структура в ряду остальных.

Так же человек, выросший в определенной религиозной среде, как правило, остается верным заветам этой религии и оценивает разнообразные события жизни с учетом этих заветов. Ничего в этом нет ни удивительного, ни ненормального; так и должно быть. Если же ребенка забрать из этой среды и поместить в другую, из него получится человек с другими представлениями, соответствующими тем, среди которых он вырос. Об этом написал Киплинг в книжке про Маугли.

Смеем предположить, что если ребенку с детства рассказывать о том, что история цельна, последовательна и непрерывна, совсем не говоря ему о скалигеровской версии истории, то и его отношение к историческим документам будет иным, нежели у воспитанного на идее «периодизаций», забываний и возрождений, подкрепленных к тому же жесткой хронологической сеткой. А ведь системы периодизаций менялись по ходу развития такой структуры, как историческая наука! Такими же антагонистами, как развившиеся от одного корня религии, становятся и научные школы.

Бернар Гене пишет в книге «История и историческая культура Средневекового Запада»:

«Средневековье не забыло ни одной из периодизаций, завещанных отцами Церкви. Все они время от времени возникали то тут, то там. Но шесть веков получили самое широкое распространение, это членение опиралось на престиж блаженного Августина и на множество ассоциаций. Сам блаженный Августин отметил, что эти шесть веков соответствуют шести дням творения, шести возрастам человеческой жизни. Другие отмечали, что они соответствуют также двенадцати часам дня. Третьи были убеждены, что статуя, о которой в главе II говорит Даниил, предвещает эти шесть веков, и считали, что века эти – золотой, серебряный, медный, бронзовый, железный и глиняный. Такая периодизация всё время повторялась и находила себе всё новые доказательства; в Средние века она считалась самоочевидной».

А в умах современных историков (и не только историков) жестко закрепилась другая схема, но от этого она не перестала быть просто схемой! Вот она: древность, античность, эллинизм, варварство, раннее Средневековье, позднее Средневековье, Возрождение античности, Новое время. В этих рамках и болтается, совершая свою колебательную эволюцию, мысль историков. Причем им достаточно хорошо известно, что язычество существовало одновременно с христианством и даже мусульманством. И вот, при изучении памятников архитектуры, служащих по сей день или служивших раньше культовыми сооружениями, невольно задаешься вопросом: могли ли языческие храмы (или принимаемые за таковые) строиться позже христианских? Могло ли христианство (или мусульманство, или буддизм) возникнуть раньше язычества? Говорят, язычество как мода на все античное возрождалось в эпоху Ренессанса. Однако действительно ли «возрождалось»?

Израильское изображение херувима (керуба) из Самарии. Якобы VIII век до н. э. Очевидна параллель с египетскими сфинксами.

В нашей версии античность совпадает со зрелым Средневековьем, а эллинизм оказывается Возрождением античности. И во всем этом нет никакого противоречия. Мы обращаемся к историкам-ортодоксам: промойте глаза, посмотрите вокруг. Мир целостен, зачем же рыть многовековые пропасти между различными проявлениями одной и той же культуры!

Вот люди: живут духовной жизнью, посещают церковь, бывают в консерватории. Они могут не знать, что на той же улице или на соседней открыт ночной клуб. А вот их соседи, посетители казино и завсегдатаи публичных домов. Эти живут совсем другой жизнью, как будто совсем не замечая церквей. Они не пересекаются, существуя словно в разных измерениях, но ведь перед нами одна и та же страна, один и тот же народ! И те, и другие – современники! Иногда любитель ночных клубов может оказаться в церкви, а примерный прихожанин – в казино. Или на боксерском матче. Почему нет? А третьи ведут жизнь интеллигентную, не ходят ни в церковь, ни в пивную, хотя ничто человеческое им не чуждо. Но нельзя сказать, что они живут исключительно «книгами» или «идеями»; плотские потребности тоже требуют своего.

Так же и языческий «античный» мир не был отделен непроницаемой стеной от христианского Средневековья.

Мы уж и не говорим, что действующие в наше время мечети, церкви, синагоги, молельные дома баптистов нисколько не мешают друг другу. И в Средние века не мешали друг другу храмы в честь Христа, Митры, Юпитера, египетских или индийских богов. Если кого-то преследовали в XIII веке в Северной Италии, он мог переехать в Южную Италию или в Византию. Так в XVI веке гугеноты спасались от преследований, переезжая из Франции в Швейцарию или Голландию. Подтверждения такой, целостной и последовательной истории, мы находим на каждом шагу.

Известно, что бум увлеченности работами Платона и Аристотеля в Европе приходится на позднее Средневековье и эпоху Возрождения. Платонизм был более свойственен восточной ветви христианства, а аристотелизм – западной, но ни та, ни другая не отказывались полностью ни от одного, ни от другого.

Западноевропейскими христианскими иерархами были приняты законы, предписывавшие правильным считать только то, что не противоречит учению «древнего» Аристотеля. С другой стороны, его перу приписывался вполне средневековый труд «Теология». То есть «языческая» философия совершенно естественно входила составной частью в мировоззрение христиан, и не в «первые» века, а в XIII–XIV столетиях! Именно это время, как мы уже неоднократно подчеркивали, и считалось древностью (античностью) в годы зрелого Средневековья, когда в конце XIV века началась эпоха Возрождения.

Вот совершенно доподлинная история.

Римский университет был основан в 1303 году (это еще «античность» в нашем представлении). Какое-то время деятельность университета почти прекратилась и вновь возобновилась со второй трети XV века. В 1464–1467 годах одним из преподавателей стал гуманист Помпонио Лето, читавший лекции о классиках предыдущего культурного периода: о Вергилии, Варроне, Цицероне. Постепенно из слушателей образовался тесный круг единомышленников, так называемая «Римская академия». В отличие от Флорентийской и Неаполитанской академий, которые субсидировали Козимо Медичи и Альфонс Неаполитанский, собрания ее членов проходили без особой огласки.

Согласно сохранившимся донесениям миланских шпионов, академики одевались в античные одежды, датировали свои произведения не от Сотворения мира, а от основания Рима, и заменяли собственные имена классическими. Бартоломео Платина звался Кальвусом, Николо Лелио стал Космиком, Марино Венето – Главком, Пьетро Деметрио да Лукка – Петреем, Лучидо Фосфоро Синьино – Аристофилом, Паоло да Пешина – Петром Марсом, Агостино Маффеи – Августином, Антонио Сеттимулейо Кампано – Кампаном.

Один из них, Филиппо Буонаккорси, получил имя Каллимах Эспериенте. Конрад Цельтис (1459–1508), сам носивший латинизированное имя Протурций, посвятил этому Каллимаху латинское стихотворение:

 
Шлем тебе мы, Филипп, безделки наши,
Без отделки они и безыскусны,
Им с Каменами римлян не сравниться,
И совсем не из недр они Ахейских,
Но внушили их мне под хладным небом
Все же Музы – каламу-неумельцу.
Этот труд ты прими от нас, от меньших,
Ты, кто первый коснулся струн латинских,
О царях и вождях пропеть искусный,
И о дерзких забавах – изощренней.
И тебя нелегко похитит старость,
Но потомки тебя прочтут с любовью,
Пока стынет Медведицы телега
Или звезды блюдут свои законы.
Мне довольно, германскому поэту,
Если Рейн меня любит и читает
Майн, в тени виноградников текущий,
Что когда-то мужами был прославлен,
Говорят, что они по крови – греки:
Ведь никто лучше их не мечет копий
И всех в пене коней не гонит кругом.
Против греков кто бился, против римлян,
Против скифов, иберов и народов
Диких, в Азии живших возле Понта.
Это родина кельтского поэта,
Что теперь занята толпой болванов,
Лишь веночки невидные носящих
И лишь капищам преданных Венеры;
Кости чтут и вино они усердней,
Чем сокровище книг – святую Мудрость.
Может, все же одобришь ты все это,
Однолетка моя, товарищ давний.
 

Академики не ограничивались чтением и обсуждением античных памятников, они писали собственные произведения по проблемам философии, религии и политики древности. Что-то из произведений этих «каллимахов», «главков», «флакков» и т. п. сейчас наверняка считается античными памятниками философии и литературы.

Европейские ученые эпохи гуманизма брали себе и арабские псевдонимы. В предшествующий период знание и верования распространялись от Византии, и не только напрямую, но и через арабский мир, прежде всего через Испанию. Отставание арабского мира от Европы началось лишь после XVI века из-за победы религиозных ортодоксов. (Это случай, о котором мы говорили выше: если в решениях лидера нет чувства целостности системы и он отдает предпочтение интересам части, он толкнет ход развития в сторону хаоса и развала.)

Академии, подобные Римской, возникали в XV веке и в других итальянских городах, – но, впрочем, почему только итальянских? Об Академии Карла Великого (якобы IX век, но скорее всего XV век) литературоведы пишут: «Деятели Академии Карла на своих заседаниях и в своих писаниях именовали друг друга псевдонимами. Алкуин был «Флакком» (Горацием), Ангильберт не постеснялся псевдонима «Гомер», сам же император… именовался царем Давидом».

Нам нет нужды уверять читателя, что «Илиаду» написал Ангильберт или что все произведения антиков сочинили итальянцы в XV–XVI веках. Это было бы предположением сверх необходимости. Разумеется, Алкуин, живший не в IX веке, а в конце XIV или в XV, взял себе псевдоним в память о Горации, жившем в XIII – начале XIV века, точно так же, как Филиппо Буонаккорси – в честь грека Каллимаха, составителя каталога Александрийской библиотеки.[14]14
  Жан Боден в XVI веке уже мог путать разных Каллимахов. Он сообщает, что Каллимах сочинил книгу «История борьбы поляков против турок». Понятно, что это мог сделать Филиппо Буонаккорси. Но ведь в литературе того времени он упоминается не как Буонаккорси, а как Каллимах!


[Закрыть] Незачем предполагать, что Александрийская библиотека никогда не существовала, – это опять было бы предположением сверх необходимости, – просто основной фонд сгорел в XIV веке, а остатки могли дожечь ортодоксы-мусульмане в XV или в XVI веке.

Нет ничего удивительного в существовании двух культур – христианской и «языческой» – одновременно, и даже в одном городе. Многие из академиков потом бежали из Рима от преследований ортодоксов-христиан, и за их поимку было обещано вознаграждение. Но обвинения в адрес гуманистов касались не отклонения от веры, а языческого образа действия в академии!

Один из них жаловался: «Мы никогда не отвергали здравого учения (то есть христианства. – Авт.), как делают обычно учителя заблуждения, люди, думающие отлично от церкви, которых, по свидетельству Иеронима, справедливо называли еретиками».

Другой член академии, Бартоломео Платина, писал: «… никто ведь не был привержен к язычеству больше, чем сам папа. Не он ли разыскивал статуи древних по всему городу и снес их в свои хоромы, которые построил на Капитолии?… Он по образу древних поместил в фундаменте своих построек огромное множество золотых, серебряных и медных монет со своим изображением и делал это без сенатского (!) постановления. В этом он скорее подражал древним, чем Петру».

Итак, академик XV века обвиняет папу римского в идолопоклонстве, а папа обвинял академиков в содомии и прочих языческих грехах античного толка. Полное «совмещение времен»! Согласно донесению Де-Росси, академики придерживались мнения, «что загробного мира нет, что со смертью тела умирает и душа, что всё тлен, кроме наслаждения, что нужно следовать Эпикуру и Аристиппу, только без огласки, чтобы не попасть в руки правосудия… Поэтому они жили по своей прихоти, мужчины и женщины предавались противоестественным порокам».

Но что же это такое – античное язычество и его «пороки»?

Альбрехт Дюрер. Рыцарь, Смерть и Дьявол. 1513 год.

Вот мнение Александра Меня:

«… В XIX в. была как бы заново открыта мистическая Эллада, суровая и трагичная… В результате этих переоценок античный мир не потерял своего индивидуального лица, но оно уже более не казалось божественным… По-другому прочитывались теперь и давно известные античные тексты. Из них явствует, что древний грек отнюдь не был наивным баловнем счастья (каким он представляется в мифе, унаследованном историей от Возрождения. – Авт.). Напротив, он слишком часто ощущал себя игрушкой неведомых сил, и даже боги не были в его глазах свободными существами…

Полуголые девушки с остекленелым взглядом рвали зубами мясо трепещущих животных… Бывали случаи, когда женщины тащили в лес младенцев и там, носясь по горам, рвали их на куски или швыряли о камни… Оргии растекались по стране с силой настоящей психической эпидемии. Но хотя в них действительно было немало болезненного, в основе своей это явление было куда сложнее простого массового психоза или эротической патологии. Как и в движениях средневековых флагеллантов, мусульманских дервишей и мистического сектантства, здесь мы видим искаженные проявления жажды Божественного, неистребимой в человечестве».

Мы не случайно выделили последнюю фразу. Действительно, античное «язычество» в точности похоже на «черные мессы», характерные Средневековью, – но в таких же сатанистских ритуалах принимала участие большая часть знати и в XV–XVI веках, что тоже было возрождением античных ритуалов XIII века. В эпоху строительства романских и готических соборов религиозные праздники часто заканчивались вакханалиями и свальным грехом. Однако Средневековье, можно сказать, детство человечества! Чего иного следует ожидать от людей с сознанием 13-14-летних подростков? Были среди них и гении, были и умственно отсталые, но, в общем, народец был средний. Ведь и сейчас многие люди оказываются в ловушках, расставленных экстрасенсами и астрологами.

В позднесредневековых и возрожденческих временах можно найти не только вакхическую сторону верований. Есть совпадения в развитии философской, идейной составляющей религий! Во Флоренции признанный глава Платоновской академии Марсилио Фичино (1433–1499) доказывал, что основы богословия заложил Гермес Трисмегист, а до полного совершенства довел божественный Платон. Главный труд своей жизни Фичино по примеру Прокла назвал «Платоновским богословием». Цитируя отцов церкви, он повторяет мысль пифагорейца Нумения о том, что «Платон не кто иной, как второй Моисей, говоривший на аттическом наречии». «… Закон Моисеев, не вполне совершенный, – пишет Фичино, – исправил не только Господь в Евангелии, но также Сократ и Платон».

Фичино не теряется в книжном море, традиционная хронологическая «ширина» которого – 2000 лет. Ему прекрасно знакомы не только труды Платона (якобы IV до н. э.), но и Плотина (якобы III н. э.), и Плетона (XV век), незадолго до Фичино ведшего пропаганду платонизма, автора трактата «О законах», главы Плетоновской академии.

«… В обычае древних богословов, – пишет Фичино, – было скрывать божественные тайны под покровом как математических фигур и чисел, так и поэтических образов, дабы по недомыслию они не стали общедоступными. Плотин же, как свидетельствуют Порфирий и Прокл, первый и единственный снял с богословия эти покров, и по вдохновению свыше проник в священные тайны древних».

Фичино не теряется и в более глубоких временах, нежели платоновская древность. Он оперировал идеями и символами, интуитивно ища эволюционную связь, нимало не задумываясь о хронологии событий. По словам М. Перепелкиной, он «вслед за Плетоном признает Заратустра и Гермеса прародителями философии, а следующим звеном этой цепи он считает Орфея. Преемниками Орфея были Пифагор, Филолай и другие. Филолай же в свою очередь приобщил к тайнам мудрости Платона, от которого дальше пошла линия платонизма и неоплатонизма. Однако в некоторых сочинениях Фичино опускает Филолая, а Платон, таким образом, получает знание непосредственно от Пифагора… В этот ряд гениальных мыслителей прошлого включается Авраам, а Гермес Трисмегист и Моисей оказываются одним и тем же лицом. Пико делла Мирандолла еще более усложнил эту картину, прибавив сюда каббалистическое учение».

Последователи скалигеровской версии истории могут сколько угодно доказывать свою правоту, утверждая древность перечисленных выше мыслителей. Мы ответим: их идеи непосредственно влияли на научную мысль раннего Возрождения. Их имена – у академиков XIV–XV веков. Нам возразят, что академики всего лишь «брали» себе эти имена в честь «древних» предшественников. Что ж, бывало и так. Но не все так однозначно!