Текст книги "Макс Бор и Зеленая Борода"

Глава двенадцатая

Незнакомец стоял метрах в десяти от Бора, наполовину скрытый толстым, замшелым стволом старой сосны. В первую секунду Макс принял незнакомца за человека. Но нет, не могло быть у человека таких длинных рук, покрытых к тому же густой бурой шерстью, такой уродливой, нелепо заострённой кверху головы, по форме очень напоминающей конус. Не могло быть и таких больших странных глаз, смотрящих исподлобья, диковато с заросшего шерстью лица. Максиму вдруг некстати вспомнилось: похожий взгляд был у дурачка Владки, поселкового сумасшедшего, что забрёл как-то в Иванов Мох, прожил подаянием в посёлке около года да сгинул прошлой зимой. Но не светились глаза Владки такой первобытной, пугающей силой и злобой! Крючковатый нос существа, напоминающий клюв, был настолько длинным, что нависал не только надо ртом, но и над подбородком. Очевидно, незнакомец принюхивался: нос постоянно шевелился из стороны в сторону. Ростом существо было немногим выше Максима, но куда мощнее и шире в груди и плечах. Не спуская взгляда со странного создания, Макс осторожно сделал шаг в сторону малинника. Крапива и колючки вовсе не казались теперь такими уж отвратительными, ведь за малинником была спасительная река. Незнакомец же, в свою очередь, сделал шаг в сторону Максима, опираясь на костяшки пальцев рук, будто шимпанзе. Тут у мальчишки сдали нервы. Испуганно вскрикнув, он бросился бежать. Максим нёсся, не разбирая дороги, туда, где ждал его водяной, на берег Бобрихи. Следом же, завывая и ухая, мчалось лесное чудище. Вначале ветви трещали за спиной Максима, потом где-то сбоку и совсем рядом, после же – уже прямо перед ним. Максим понял, что чудище пытается отрезать ему дорогу к реке. И в этот момент он увидел своего преследователя. Широко раскинув невероятно длинные волосатые руки, существо стояло там, где заканчивался малинник, спиной к реке. Гибкие, длинные пальцы чудища шевелились так, будто в каждом было вдвое больше суставов, чем в человеческих пальцах. Откуда только у Максима взялись такие силы! Он помчался ещё быстрее, а когда существо уже готово было его схватить, резко и неожиданно вильнул в сторону, подобно тому, как делает антилопа, спасаясь от преследующего её гепарда. Обогнув замешкавшееся чудище, Максим пулей вылетел на берег с истошным криком:

– Борода-а-а!!! Помоги-и-и!!!

А следом уже мчался вприпрыжку, какой-то странной манерой, несколько боком, быстро перебирая кривыми ногами и одновременно отталкиваясь от земли костяшками согнутых пальцев рук, его жуткий преследователь. Дальше всё происходило очень быстро. Настолько быстро, что Максим лишь некоторое время спустя, детально вспоминая всё до мелочей, смог осознать, что именно случилось. Водяной взмыл из воды вверх с неимоверной скоростью, словно акула из фильма «Челюсти», собирающаяся схватить жертву, подняв целый фонтан брызг. Не сбавляя скорости, он с разгона вылетел на берег, причём настолько далеко, что оказался между Максимом и преследовавшим его волосатым чудищем. Распахнув огромную пасть, полную мелких, острых, будто иглы, зубов, водяной громко, по-змеиному, зашипел. Волосатый незнакомец резко остановился, громко ухнул – то ли от страха, то ли от досады, быстро развернулся и помчался обратно в лес с ещё большей скоростью, чем преследовал Максима. Следом же произошло что-то уж совсем невероятное. Водяной зашипел снова, тоном ниже, с какой-то странной вибрацией. Вода в реке, у берега, вдруг ожила, забурлила, образовав большую воронку. Из этой воронки ударили вверх, почти строго вертикально, две мощные струи. Струи эти заплелись в косицу, образовав нечто вроде длинной водяной плётки. Сверкнув на солнце и описав в воздухе мощную петлю, плётка настигла удирающего во все лопатки лесного жителя и с силой хлестнула пониже спины, по тощему заду. Обидчик Макса пронзительно завизжал и, увеличив скорость, как показалось Бору, примерно до первой космической, за считаные секунды скрылся за деревьями. Какое-то время из леса ещё доносился его обиженный, жалобный визг, потом всё стихло.

Максим без сил опустился на песок и, обхватив колени руками, устремил невидящий взгляд в пространство. Его сильно трясло, буквально зуб на зуб не попадал. Водяной подполз поближе и мягко, осторожно толкнул мальчика в плечо своей большой головой.

– Тебе плохо, маленький человек?

– Эт-т-то к-к-кто б-б-был? – заикаясь, спросил Макс.

– Леший, – ответил водяной. – Не думал, что встретим его здесь. Днём он всегда в старом ельнике отсыпается, в самой чаще. С чего его в сосновый бор принесло в такое время, ума не приложу! Не ладим мы с ним. Давно. Веков уж с пять. Сейчас и не вспомню, как началось это… Вроде и делить нам нечего. Только не живётся нам что-то рядом мирно. Бывало, дерево он сухое в реку опрокинет, затор сотворит. Зазеленеет стоячая вода, затухнет. Глядь – уже не река, а болотина обычная. Или нашлёт целую армию хорей да горностаев, они за день добрую половину моих лягушек передавят.

– А ты? Ты не можешь с ним справиться, что ли? – спросил Макс. Взгляд у него оживился. Мертвенная бледность, отпечаток пережитого ужаса, ушла с лица, будто и не было. Мальчишка начал потихоньку оттаивать.

– Я? – хитровато улыбнулся водяной, чуть прищурив глаза. – Ну я тоже, понятное дело, внакладе не остаюсь. Прошлым летом, помнится, залёг я на дне, в яме, поблизости от звериного водопоя. Вначале думал кабанов его пугануть или косуль. Да передумал. Жалко. К тому ж не с косулями я столько веков спор веду! Дождался, пока сам явится, подплыл тихонько поближе и, как только наклонился лешак к воде. Я ка-а-ак вынырну! Да ка-а-ак хвостом по воде ахну! Напугался он сильно, не удержался на камне, на который влез, чтобы воды напиться, да и плюхнулся в реку. А леший, скажу тебе, Макс, воды не любит. Боится её. А плавает – не лучше камня. Неглубоко там было, выбрался он быстро. Но нахлебался изрядно. Так вот! Потом долго ругался на меня с берега, камнями швырялся да палками. Трусоват он, лешак наш, открытого боя не любит.

Максим представил себе лешего, плюхнувшегося в реку, и ему сразу стало легко и весело, будто и не было пережитого недавно кошмара. Он засмеялся, и смех его лёгким камушком пробежал по поверхности реки, отозвавшись, кажется, даже в самых дальних уголках речного мира.

– Теперь он знает, что ты под моей защитой, близко не подойдёт, – добавил водяной, посмотрев в глаза Максима так, будто заглянул в самую его душу.

– Ничего не бойся, маленький человек. Я с тобой!

– Я уже не боюсь, Зелёная Борода, правда. Только… Он бы меня что, сожрал сегодня, если бы поймал?

– Леший? Да ты что! Подразнить, попугать – это он большой мастак. Ещё любит в лесу людей с дороги сбивать, чтобы поплутали подольше. Если человек духом слаб или мал ещё – может и явиться будто из-под земли. Страшен он да громок. Люди пугаются: плачут, кричат, убежать пытаются. Бывает, с испугу на дерево лезут. А лешему только того и надо. Развлечётся, потешится, заберётся в чащу поглубже да на боковую. Дня на три-четыре.

Водяной замолчал. Потом снова внимательно взглянул на Макса.

– Нам пора назад. Тебе и правда легче, маленький человек? Если хочешь, я могу везти тебя обратно на спине.

– Не надо на спине! Чего я, маленький? – искренне возмутился Максим. И, разбежавшись, первым бросился в воду.

Вернулся домой Максим в этот день в невероятно приподнятом настроении. Много болтал за столом о всяких пустяках. Мама с бабушкой удивлённо переглянулись, а бабушка даже спросила:

– Что стряслось такого, Максимка? Уж не влюбился ли ты?

– Делать мне больше нечего! – отмахнулся Макс.

– Тогда, – предположила мама, – вы с Денисом затеваете что-то вроде побега на Северный полюс?

– Нет. Пока, – ответил сын и внук.

– Тогда это просто юность. Томление души и радость без причины. Читай классику, дорогой мой! – поставила «диагноз» бабушка.

– Обязательно почитаю, ба. А пока можно мне ещё чайку погорячее?

– Четвёртая чашка, Максим! Не лопнешь? – улыбнулась мама, наливая горячий чай в любимую кружку Макса с отбитым краем и ставя её перед сыном.

– Нормально… Мам, тут сахар кончился! – Максим с разочарованным видом продемонстрировал пустую сахарницу.

– Если бы некоторые не по пять ложек на кружку сыпали, а хотя бы по три, он бы так быстро не кончался! – съязвила бабушка. – Засахаришься ведь, товарищ внук!

– Да что вам, сахару жалко, что ли… – шутливо-обиженно заныл Макс. – Для единственного, между прочим, сына и внука…

– И со всех сторон неповторимого! – сказала мама, насыпая из бумажного пакета песок в сахарницу.

– О! Это другое дело! Дом, милый дом! – и единственный и неповторимый сын и внук, вооружившись десертной ложкой, начал энергично насыпать песок в свою чашку.

Весь день напролёт Максим скакал по дому, словно на пружинах. Ещё никогда на душе его не было так легко и весело. Его, Макса Бора, жизнь теперь – словно один сплошной приключенческий фильм. Да нет… Не фильм! Куда там фильму! Никакой приключенческий фильм не сравнится с приключенческой жизнью!

Вечером же у Максима поднялась температура. Он весь словно горел. Всполошившиеся домашние хотели вызвать врача, но Макс решительно заявил:

– Не надо врача. Я просто простудился. Перекупался я. Плавал долго в Бобрихе…

– Плавал? Сынок, ты бредишь?!

Мама встряхнула градусник и засунула его под мышку Максиму.

– Плавал?! Сынок, что ты говоришь? Ты же не умеешь плавать!

– Уже умею, – пробормотал Макс и уснул.

Спал Максим беспокойно. Ему постоянно казалось, что он плывёт куда-то, плывёт… Наутро же, открыв глаза, он почувствовал, что здоров. Совершенно! Ни температуры, ни головной боли. Ничего! Правда, у него отчаянно ныли все мышцы, но это была скорее приятная боль. Настоящая мужская, какая бывает лишь после тяжёлой работы или после жёсткой, выматывающей тренировки. Ему вдруг вспомнился вчерашний день. Пёстрой лентой пронёсся перед глазами, будто цепочка ярких, пёстрых картин. Какой удивительный это был день! Максим вдруг подумал как-то очень по-взрослому и спокойно, без подростковой эмоциональной суетливости, что это, наверное, был самый замечательный день в его жизни.

Несмотря на жуткий, леденящий ужас, что он перенёс во время встречи с лешим. Несмотря на все трудности, на усталость, на боль в мышцах… Это был самый замечательный день в его жизни. И он будет помнить его много лет. Возможно – до самой смерти. Максим заложил руки за голову и посмотрел на потолок. Маленькая буровато-серая бабочка, трепеща крылышками, бежала по потолку, цепляясь лапками за малейшие трещинки.

– Спасибо тебе, Зелёная Борода, за этот день. Спасибо! – сказал Бор вслух, будто надеясь, что бабочка эта, вылетев через открытое окно, помчится, подхваченная лёгким июньским ветерком, прямиком к реке и передаст его слова Зелёной Бороде.

– Не за что, маленький человек! – явственно услышал Макс в тишине комнаты. И уже ни капли не удивился. Лишь улыбнулся весело и бесшабашно. От глубокомысленной серьёзности не осталось и следа. Соскочив с кровати, Максим взял со спинки стула чистую клетчатую рубашку, что приготовила ему мама, и босиком пошлёпал на кухню. Есть ему хотелось просто жутко. Кажется, слона бы сейчас съел. И бегемота ещё в придачу.

Командовала на кухне сегодня бабушка. На плите одновременно булькали три или четыре кастрюльки. Казалось, что они переговариваются между собой на своём особом, кастрюлечном языке.

– Ты чего вскочил?! Да ещё так рано. А ну-ка быстро в постель! – кухонный главнокомандующий был настроен сурово и непреклонно. – Ложись, а я тебе морсу брусничного принесу. Мама приготовила тебе перед работой. А бульон куриный доварится – бульончику похлебаешь.

– Ба! Доброе утро прежде всего! – широко улыбнулся Максим и чмокнул бабушку в щёку. – Я отлично позавтракаю на кухне. Что ты там про морс говорила?

– Доброе, доброе… – проворчала бабушка. – Какое ж оно доброе, когда любимый внук болеет? Почему ты не слушаешься? Тебе лежать сейчас надо! Ты температуру мерил?

– Не мерил, ба, и не буду. И это не капризы, – с улыбкой, но твёрдо сказал Максим. – Честное слово, я прекрасно себя чувствую. Я вообще, может, никогда себя ещё так не чувствовал!

– Ты что же, хочешь сказать, что вчера валялся с температурой тридцать девять, а сегодня уже здоров как бык? – скептически посмотрела на внука бабушка.

– Загадка природы, ба, загадка природы…

Сразу после завтрака Макс уселся за письменный стол. Обложившись со всех сторон книгами, что взял у Коршункова, а также листами белой бумаги, тетрадками, карандашами и прочей «канцелярией», он принялся за работу. За время своих встреч с водяным мальчик успел весьма основательно изучить определённый участок реки и её берега. Все хитроумные изгибы береговой линии, все особенности окружающего реку рельефа почвы предстояло отразить на карте местности. К тому же Бору не терпелось запечатлеть на бумаге рыб и других водных животных, которых он увидел, погружаясь под воду вместе с Зелёной Бородой. Максим никогда и предположить не мог, что обычные рыбы в русской речке могут быть такими красивыми. Ничем не хуже, чем рыбы какой-нибудь Амазонки! Только ему бы определитель рыбий. Максим видел такой у Коршункова. Впечатления впечатлениями, но проверить себя стоит, чтобы рисунки не только красивыми были, но и точными. Ещё нужно распечатать фотографии с плёнки, что отщёлкал на берегу в тот, самый первый поход на Бобриху, вместе с Фоминым. В общем, дел хватало…

Бабушка осторожно заглянула в комнату. Увидев любимого внука за столом, корпящего над книгами и тетрадями, да ещё летом, пожилая женщина встревожилась не на шутку.

– Максимушка, ты температуру-то, может, померил бы, а? – робко попросила бабушка.

– Ба, ну сказал же, нормально мне! Нормально! – взорвался Макс. – Нет, не понимаю я этих взрослых: гоняешь лодыря – не нравится, не гоняешь – не нравится… Тоже, видать, загадка природы!

Быстро сложив книги и бумагу аккуратной стопкой, а карандаши положив в ящик стола, Бор встал и начал искать джинсы.

– Ты куда ж собрался, оглашенный! – не на шутку встревожилась бабушка. – Нельзя ж тебе! Так. Я вот сейчас матери на работу позвоню.

– Бабушка! Прекрати панику на корабле. И маму не тревожь. Я на часок. К учителю я, Даниилу Алексеевичу. Мне книга нужна, определитель пресноводных рыб называется. Это по летней работе. Понимаешь, ба, оказывается, биология – не такая уж скучная штука.

И быстро одевшись, Бор выскочил из дома.

Коршунков не удивился приходу Максима. У сэнсэя вообще всегда были открыты двери для учеников.

– Чай будешь? – спросил Даниил Алексеевич. – Зелёный, китайский.

– Китайский… – примерно на две секунды задумался Макс. – Буду!

Они пили чай. Потом, как обычно, разговаривали о том о сём. Коршунков в своей привычной уже манере, будто невзначай, поинтересовался, как продвигается летнее задание.

– Ой, Даниил Алексеевич! Это всё так интересно оказалось… Серьёзно! – затараторил Максим.

– Что ж. Я очень рад. Тоже вполне серьёзно, – улыбнулся учитель.

– Я у вас хотел книжку попросить, определитель пресноводных рыб.

– Хорошо. Сейчас поищем.

– А ещё. У вас есть сказки про леших всяких там, русалок разных?

– Что? Сказки?!

– Ну не сказки, а знаете… Научные книжки такие! Где о сказках рассказывается.

– Сказками, значит, заинтересовался после походов на реку. О всяких там русалках? Занятно…

Коршунков пристально и изучающе посмотрел на своего ученика поверх очков. Бор тут же сделал самое что ни на есть простодушное лицо и начал внимательно рассматривать чаинки, что остались на дне его чашки.

– Подожди, я поищу определитель. И о русалках твоих тоже, – сказал Коршунков, поднимаясь со стула. – Ещё чаю?

– Не, спасибо, Даниил Алексеевич, меня бабушка дома ждёт. С обедом, – ответил Максим.

Коршункова не было минут десять-пятнадцать. Из соседней комнаты, где помещалась внушительная библиотека учителя, доносилось поскрипывание открываемых дверок шкафов, шелест книжных страниц. Библиотеку эту Коршунков привёз из города на машине вместе со своими, весьма скромными, пожитками.

Вскоре Даниил Алексеевич вернулся, и вручил Бору две книжки: «Иллюстрированный определитель пресноводных рыб водоёмов средней полосы России» и ещё одну, толстую книгу, по виду – очень старинную. На твёрдой, шершавой обложке толстой книги серебряной вязью было написано: В. Н. Обухов «Герои мифов славянских и скандинавских племён. Полуправда или чистый вымысел?».

Глава тринадцатая

Пропел все свои птичьи песни травник июнь, прогрел землю жарким солнышком на долгие месяцы вперёд ягодник июль. Вот уж грибник август, спелый, ленивый, заглянул в окно. Ночи стали длиннее, вода в речке – прохладнее, а утренний ветерок частенько приносил из-за леса печальный вздох приближающейся осени.

Удивительное всё же выдалось лето. За прошедшие два месяца каникул Максим, кажется, изменился больше, чем за последние два года. Повзрослел, посерьёзнел как-то, стал более организованным. Много читал, причём не только книги. Раз, а иногда и два раза в неделю он обязательно выбирался в город, где ходил в интернет-кафе. Во всемирной сети Бор черпал знания по биологии, особенно по зоологии водных животных. Немало читал и по мифологии, а также о встречах очевидцев со всевозможными неведомыми животными, о различных странных артефактах, о параллельных мирах. Наиболее интересные материалы по его просьбе администраторы кафе распечатывали на листах бумаги. Дома он перечитывал эти распечатки, часто не один раз. Даже физически Макс изменился: стал заметно крепче, сильнее, выносливее. Его двадцать пять «со скрипом» отжиманий от пола незаметно обратились в непринуждённые пятьдесят. Да и кроссы свои утренние он стал бегать куда быстрее, а о таком явлении, как одышка, забыл вовсе. Сказывались его регулярные занятия плаванием с фантастическим инструктором – водяным. Изменения, происшедшие с Максимом, конечно же, прежде всего заметили его домашние и лучший друг Фомин. Коршунков же при очередной встрече крепко пожал Максу руку и сказал, что рад увлечённости Бора естествознанием. А ещё добавил, что пока будет отсутствовать Алексей, кажется, найдётся тот, кто сможет его заменить на соревнованиях. Пусть и в другой весовой и возрастной категории.

– Физическая форма, у тебя, Максим, вполне на уровне, – сказал тренер. – Характер тоже налицо. А над техникой будем работать!

Некрасов осенью уходил в армию. Целыми днями он занимался на турнике и брусьях, бегал, стучал по боксёрским лапам. В общем, готовился. К слову сказать, из посёлка в армию осенью уходил не он один. Вместе с Алексеем призывались и печально известные Мальков с Горшковым. Эти тоже готовились к грядущему уходу в армию, только несколько по иной программе: кажется, Минька с Лёхой поставили перед собой задачу выпить все спиртосодержащие жидкости в посёлке. Пройдя «пивной этап марафона», они плотно работали с самогоном. Но деньги, как известно, имеют свойство заканчиваться. Как и самогон. Поэтому у «сладкой парочки» был реальный шанс докатиться до огуречного лосьона и одеколона «Саша». Или же – до белой горячки.

Рано утром шестого августа Максим, как обычно, покинул тёплую, уютную постель, чтобы совершить свой традиционный забег до трёх островов. Дома настолько привыкли к его утренним исчезновениям, что уже не спрашивали, будет ли «его сиятельство» присутствовать на завтраке, и раньше обеда домой не ждали. Даже кот Пифагор не выходил уже провожать хозяина в прихожую, ограничиваясь тихим прощальным «мяу!». Обычно Бор, чтобы стряхнуть с себя остатки сна, сбежав по ступенькам крыльца, делал небольшое ускорение по прямой заасфальтированной дороге, что, словно стрела, пронзала Иванов Мох насквозь. Потом он, как правило, переходил на более медленный, спокойный бег и по петляющим тропинкам выбегал из посёлка и устремлялся к реке. Сегодня же он остановился неподалёку от дома, ожидая Дениса. Фома весь июнь и весь июль каждодневно нудил, чтобы Макс познакомил его наконец с водяным. Нудил, ворчал, бубнил… Давил на мозг, одним словом.

– Я тебе кто, лучший друг или табуретка? – почему именно табуретка, Фомин объяснить не удосуживался. – Мне же тоже интересно! Всегда всё пополам делили, всегда все моё – твоё, а твоё – моё, а тут… – возмущался Денис. – Единоличник! – добавлял он обычно, дабы придать своим обвинениям в адрес Максима дополнительный вес, любимое словцо своего краснознамённого деда.

– Это не только от меня зависит, сто раз говорил уже тебе… – терпеливо объяснял Макс. – Не хочет он с другими людьми общаться. Выбрал меня, и всё тут. Я как проводник, понимаешь? Между его миром и нашим. Зелёная Борода говорит, что у меня «внутренние глаза широко открыты». Что у меня – фантазия хорошая и я готов принимать всё новое. А других людей в свой мир водяной пускать пока не готов. Они, существа из другого мира… Ну водяные, домовые и другие всякие… Они, как я понял, всегда так делали. Выбирали проводника и через него с людьми общались. Они тоже людей изучают, понять пытаются. Ясно?

То ли взрослый, несколько учительский тон друга раздражал Дениса, то ли вера в свою исключительность, но он немедленно взрывался.

– Проводник ты, значит?! Избранный, особенный. А все остальные кто?! Полупроводники, что ли?! Избранник… Да у тебя мания величия!

И так далее, и тому подобное. Максим какое-то время терпел этот поток весьма эмоциональных обвинений, потом начинал отвечать. Как-то мальчишки так сильно поссорились, что не разговаривали почти неделю. Максим очень переживал. Они с Фоминым дружили почти всю свою, недлинную ещё, жизнь. С самого детского садика. И Макс очень дорожил этой дружбой. Бор точно был уверен, что водяной не согласится на эту встречу. Скорее всего, просто гибко уклонится от прямых ответов вполне в своей обычной манере. Прямо не скажет, но согласия не даст. Просто переведёт разговор на другую тему. Или срочно захочет поспать денёк-другой на глубине. Или… Да мало ли у него уловок, у хитрого, мудрого, старого водяного?! Кстати, сколько именно лет Зелёной Бороде, Максим так и не понял. Но что тот воочию созерцал картины жизни века девятнадцатого – это точно. Да и восемнадцатого, пожалуй, тоже. За столько лет поневоле станешь тонким дипломатом! Макс решил тоже попытаться быть немножко дипломатом. Очень уж не хотелось ему обижать ни того, ни другого друга. – А покажу-ка я водяного Фоме издалека! – осенило Бора. – Зелёная Борода ведь именно знакомиться ни с кем не хотел. Его право. Но про то, что кто-то может случайно, гуляя по берегу Бобрихи, увидеть водяного, и разговора не было!

Утро выдалось студёное. Туман белой ватой заполнил все, даже самые крошечные, низины. С реки дул холодный ветер, пронизывающий до костей.

Чтобы совсем не замёрзнуть, Бор начал разминку: сделал упражнения «мельница», «падающая вода»… Он приступил уже к продольному шпагату, когда примчался запыхавшийся Фомин.

– Извини, брат! Проспал я.

– Ничего, бывает. Готов?

– А то! Не то слово!

Максим закончил делать растяжку, встряхнул поочерёдно ноги, постучал рёбрами ладоней по мышцам бёдер, чтобы снять напряжение, и, застегнув на молнию куртку, потрусил в сторону реки. Туда, откуда ветер приносил рваные клочья тумана, похожие на мёртвых белоснежных птиц. Денис побежал вслед за другом.

Бежали они быстро: подгонял холод. Туман начал потихоньку рассеиваться, и очертания кустов, деревьев и холмов вновь стали знакомыми, привычными. До берега, где Максим всегда встречался с Зелёной Бородой, оставалось ещё метров двести. Макушка острова Шута, самого высокого из трёх островов, только-только показалась из-за поросшей густой травой возвышенности, когда Макс услышал какие-то странные звуки. Бор резко остановился и сделал знак Фомину, чтобы тот перестал шумно дышать и топать сапогами. Денис кивнул и, стараясь ступать тише, подошёл к Максиму. Мальчишки прислушались. Любой звук по зеркалу речной воды, особенно в это тихое рассветное время, передавался очень далеко. Голоса. Громкие, грубые и очень знакомые. Где-то недалеко. Макс весь обратился в слух.

– Лёха, в натуре, хорош дрыхать! Чо развалился, как мешок с дерьмом! Зря лодку брали, что ли? Весь клёв проспишь! – визгливо ругался один голос.

– Да ща, чо орать-то… – пробубнил в ответ другой голос, низкий, глуховатый. – Щас вся рыба будет наша.

Бор узнал голоса.

– Это же Мальков с Горшковым! – шепнул он Денису. – Чёрт, как некстати… Погоди, так они, кажется, на нашем месте, у островов! Чёрт! – тихо, одними губами выругался Макс.

Стараясь ступать мягко, словно два индейца, подкрадывающихся к форту, мальчишки один за другим скользнули по тропинке, что вела прямиком к берегу у трёх островов. Чтобы не быть обнаруженными, Максим и Денис сделали небольшой крюк и, спрятавшись в густых зарослях правее острова Принцессы Татьяны, принялись наблюдать за происходящим на берегу.

Во что же превратился красивый, чистый берег усилиями всего двух «гоблинов»! Обрывки газет, бутылки из-под водки и пива, грязные полиэтиленовые пакеты и прочее «добро». У Максима просто сердце сжалось.

– Вот уроды! – прошипел он с ненавистью.

– Не то слово! – согласился Денис.

Виновники беспорядка, Минька с Лёхой, судя по обилию пустой посуды на траве, всю ночь веселились, как умели. Откуда «сладкая парочка» заполучила деньги на такое количество магазинного алкоголя, можно было только гадать. Но что деньги эти были шальные, а не честно заработанные – однозначно. Теперь, когда всё было выпито и съедено, в Миньке разгорелся рыбацкий азарт. Он выволок из «хижины гоблинов» – серой двухместной палатки – сложенную надувную лодку модели «Баклан». Горшков же, не более подвижный и эмоциональный, чем сосновое полено, продолжал сидеть на корточках неподалёку от палатки, время от времени громко рыгая. Видимо, ночные возлияния пошли Лёхе совсем не на пользу. Уставившись на закадычного корешка Миню совершенно стеклянными, ничего не выражающими глазами, Горшков спросил в промежутках между рыганьями:

– А чо делать-то надо?

– Чо надо, чо надо… – передразнил Мальков. – Мы на рыбалку с тобой пошли или где? Бери насос, качай лодку!

Горшков продолжал сидеть в той же позе. Только смотрел он теперь себе под ноги.

– Ну чо, совсем хреново тебе, Горшенеггер? – сменил гнев на милость Минька. – Ну дойди до кустов вон, облегчи душу.

– Не, не надо. Нормально… Всё нормально… – заявил Горшков, вставая на ноги и делая руками жест «плавали – знаем, мол, мы – ребята бывалые». Постояв примерно минуту, Горшков вдруг пошатнулся, быстро пошёл влево, нелепо перебирая ногами, и грузно завалился на бок, словно сражённый ядовитой стрелой пигмея африканский слон, подмяв под себя палатку. Из недр расплющенной палатки пулей вылетела последняя, похмельная бутылка водки. Сверкнув в лучах утреннего солнца стеклянными бочками и жалобно булькнув, бутылка врезалась прямиком в большой, серый валун, торчащий из земли метрах в трёх от временного жилища поселковых хулиганов, и разбилась вдребезги.

Макс и Фома, с рождения жившие в посёлке, на лоне природы, окружённые простыми людьми, которые частенько не смущались в выражениях, невзирая на присутствие рядом женщин и детей, к мату привыкли с малолетства. Он был обычной частью жизни, мальчишки его будто не замечали. А уж удивить или шокировать ненормативной лексикой Бора с Фоминым было… ну очень трудно! Но тут рот от изумления раскрыли оба: давно подростки не слышали такого бесконечного, разнообразного и витиеватого мата! Орал Минька долго, как показалось ребятам, минут пять, не меньше. Успокоившись же, а скорее просто устав, он, кряхтя, начал поднимать Горшкова с раздавленной палатки. Похмельный центнер принимать вертикальное положение никак не хотел: несмотря на все усилия кореша, Лёха упорно падал обратно. Осознав всю тщетность своих усилий, Мальков щедро сплюнул на землю и опустился на корточки возле горшковской туши.

Потянулись долгие минуты. Макс с Фомой терпеливо ждали в своём укрытии. Наконец Горшков медленно поднялся с земли и более-менее уверенно встал на ноги. Вместе с Минькой они закинули в своё надувное судёнышко сеть, большой садок для рыбы, некое приспособление вроде остроги и спустили лодку на воду. Затем забрались сами и, оттолкнувшись от берега, поплыли в сторону острова Короля. Горшков сидел на вёслах, а Мальков, как обычно, командовал. Видимо, горе-рыболовы выбирали место, куда закинуть свою браконьерскую снасть.

– Жалко рановато ещё, неудобно будить. Да и не успеем: пока туда-обратно… – с сожалением в голосе сказал Денис.

– Ты о чём? – спросил Макс.

– Ну… Сгоняли бы в посёлок за Данилой-мастером и Лёхой Некрасовым. Они быстро бы объяснили этим дебилам, насколько сильно они не правы. Сэнсэй, я знаю, очень не любит тех, кто природе вредит. Да и Некрасов без вопросов вписался бы в эту тему. Даже чисто из уважения к Даниле-мастеру.

– Знаешь, мне почему-то кажется, – задумчиво проговорил Максим, глядя вслед удаляющейся лодке, – что не заладится у них сегодня рыбалка.

– Почему? – удивился Денис.

Бор не ответил. Он продолжал внимательно смотреть вслед лодке. Нет, Максим не слышал сейчас водяного. Но он чувствовал присутствие Зелёной Бороды. Водяной был тут, совсем рядом. Большой, сильный и очень разгневанный.

Горшков закончил грести, остановившись неподалёку от острова. Максим знал, что именно там был глубокий омут, в котором коротали жаркие летние дни карпы, налимы и даже сомы. Мальков поднялся в лодке во весь рост, готовясь забросить сеть.

– Сейчас… – прошептал Максим.

– Что сейчас? – не понял Фомин.

– Смотри! – с силой дёрнул друга за рукав Макс, сам во все глаза глядя на лодку, покачивающуюся на волнах.

А дальше произошло примерно то, что происходит, когда разъярённый кашалот атакует снизу небольшое судёнышко, пробивая ему днище или просто переворачивая вверх тормашками. Словно сама река обрушила свой гнев на двух злобных двуногих обезьян, решивших, что им всё дозволено. Могучая сила ударила лодку снизу, подбросив над водой метра на полтора. Минька, взвизгнув, будто испуганный поросёнок, подлетел вверх, дрыгая руками и ногами, и с громким плеском упал в воду. Он попытался было подплыть к лодке, но не тут-то было. Некто невидимый и могучий, схватив Малькова под водой за ноги, в одно мгновение уволок его на глубину. Только несколько пузырей остались там, где только что бултыхался перепуганный Минька. Горшков даже не попытался помочь другу. Бросив вёсла, он сидел, выпучив от страха глаза, изо всех сил вцепившись в резиновые борта лодки. Но вскоре животное чувство самосохранения взяло верх над страхом и оцепенением. Дрожащими от страха руками Лёха осторожно выловил из воды плавающие поблизости вёсла. Затем не без труда приладил их к уключинам и направил лодку к берегу. Грёб несостоявшийся браконьер очень осторожно, словно боялся потревожить то, что скрывалось там, в тёмной глубине. Через несколько минут Горшков добрался-таки до берега. Как только он оказался на берегу, река забурлила. Вода в ней потемнела, словно небо перед грозой. Метрах в пятнадцати от берега бешеной каруселью завертелся огромный водоворот. Рождённая им могучая волна, прокатившись высоким пенистым валом по поверхности воды, вышвырнула на берег Миньку – насквозь мокрого, наглотавшегося воды и речного песка, перепуганного до невменяемости, но живого. На безопасном, сухом берегу Лёха мог позволить себе некоторую видимость дружеской самоотверженности. С искренне встревоженным видом кинулся он к Миньке: