Текст книги "Самая страшная книга 2020"

«Я есмь воскресение и жизнь, – сказал Иисус сестре Лазаря в Вифании. – И всякий, верующий в Меня, не умрет вовек».

Евангельские стихи вынырнули из памяти. Они были там всегда, погребенные под грудой будничного хлама.

«Веришь ли ты сему?»

Волкова обхватила пальцами кочергу и извлекла из сердца. Бросила кусок окровавленного железа к ногам Аллы.

– Вот твоя вера, девочка, – сказала она.

Катерина Тюрина пришла домой под утро. Горячую воду отключили, сын вскипятил чайник и поливал окаменевшую мать, мочалкой тер ее тело. Розовые ручейки струились по коже. Тюрина зажмуривалась и слышала хруст ломаемых пальцев и рев пылесоса, но за этой какофонией звучали другие, утешающие песни: ангельский хор, хлопанье легких крыльев. Вчера ей приснилась Мария, сказала, что делать, и она сделала, как надо. Мир стал чище, пение ангелов – громче.

Ибо хулящих Божий промысел ждут ад и адские муки.

В химчистке найдут бывшего журналиста Карпова, его пальцы размозжили молотком, а глотку закупорили шлангом промышленного пылесоса.

Пойте, ангелы, пойте.

И ангелы пели в буране. Ветер таранил новостройки. Тьма ползла из тайги.

Гнездов, усталый, но удовлетворенный, рухнул, не разуваясь, на диван. На ботинки налипли комья кладбищенской земли. Сегодня он здорово поработал, совершил доброе деяние, пусть и за деньги. Он заслужил десерт. Усмехаясь, Гнездов разжал зубы, выпустил жгут, обронил шприц. Жар растекался по венам. За отодвинутыми шкафами кто-то скребся и причитал. Гнездов погрузился в свой последний сон, медленно перетекший в смерть.

Пойте, ангелы. Ветер, вой.

В офисе «Сибирского полудня» ошарашенный главный редактор перечитывал машинописный текст, всего восемь слов: «Бог живет в тайге, его имя Соломон Волков». Редактор уставился на беснующуюся за окном метель, будто она могла ответить ему.

Сергей Шорин сидел за рулем автомобиля, рассеянно массируя шею. Бледно-розовая полоса под кадыком – не все, что он принес из тайги. Были еще сны о том промежутке между потерей сознания и моментом, когда он очнулся на полу бани. О не-жизни, о болотах, сопках и костистых существах в дуплах деревьев. О небесах цвета сырого мяса, о невидимых плакальщицах, о горькой полынной вечности без грез и надежд.

Он смутно помнил, как они с Аллой покидали лес, но дома, под одеялом, он почувствовал запах хвои, гнили и погребальных костров и понял, что не выбрался целиком, что часть его заблудилась в чащобе: оторванный лоскут.

И были автомобили, светофоры, пластик и бетон, а была населенная немыслимой жутью тьма. Он видел за отбойником двигающиеся согбенные фигуры, вспыхивающие искрами желтые глаза. Видел в зеркале (отныне занавешенном) ухмыляющуюся крылатую тварь в кольчуге из человеческих зубов.

Он слышал, как ангелы поют в метельной ночи.

Задние дверцы открылись, Шорин содрогнулся. Алла залезла в машину. На руках она держала что-то метровое, завернутое в шуршащий целлофан. Салон наполнился сладким запахом тлена. Кадык Шорина дернулся под следом от удавки.

Шорин молчал, стискивая рулевое колесо, и Алла молчала. Прижимала к себе ношу, самую тяжелую в мире, терлась щекой о сверток. Ее глаза были лампадками. И так жутко становилось от их света, что Шорин отвернулся.

– Поехали, – сказала женщина.

Загудел двигатель. Автомобиль устремился к тайге.

Парфенов М. С.
Сюрприз

Настя Хрипцова легко перескочила с выдвижной ступеньки на перрон и, щурясь на солнышко, глубоко вдохнула свежий воздух родной провинции. Ветерок тронул волосы, шею. По коже побежали мурашки, сердечко затрепетало.

– Ух ты, какай стала! Милай моя! Звезда, ну прям звезда!

Низенькая круглая Василиса Андреевна – «мама Вася», как Настя с малых лет привыкла ее звать, – подкатилась веселым цветастым мячиком. Обняла, затискала, захлопала в ладоши. Восхищенно ахая да охая, завертела, подталкивая, и завертелась сама, разглядывая то с одного боку, то с другого.

– А платьице-то у нее какой, глянь-ко!.. А босоножки-то, а? А, Вить?

– А что? Модно, – брякнул дядя Витя связкой ключей в ладони. Под полоской желтых от никотина усов пряталась меланхоличная полуулыбка. – Ну, здравствуй, племянница. Добре, что приехала.

– Да! Здравствуй-здравствуй, милай ты наша! – спохватилась тетка. – Как добралась-то? Устала в дороге небось?

– Попа болит, – хихикнула Настя. – А так нормально…

– Ну иш-шо бы, три часа волындалась, даж больше.

– Так она, Вить, иш-шо в Москве-то, небось, по метрам зачухалась, пока до вокзала дошкандыляла. Да, Насть? Или ты на такси?

– На такси, – Настя с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться в голос, заново привыкая к окающему да «ишшокающему» брянско-шуйскому эсперанто, одновременно такому милому и такому смешному.

– А у нас свое такси. Местной… Дай-ко, – дядя Витя подхватил ее чемодан и двинулся к тени у стен маленького вокзала. – Василис, я в машине буду, догоняйте!..

– Вишь как? Таксист выискалсо. Ну пойдем, правда что ль, чего стоять-то. Как мама, папа? Учеба как?..

Пять минут спустя Настя продолжала отвечать на расспросы уже с заднего сиденья старенькой, но все еще ходкой дядиной «девятки». Салон пропах пылью, однако все равно тут было куда уютнее, чем в вагоне «Ласточки». Может быть, потому, что в детстве всегда так каталась, слушая разговоры сидящих впереди взрослых. Может быть, еще и потому, что за стеклом проплывали до слез знакомые дома и улочки. Опрятные деревянные постройки едва ли не царских времен – и типичные пятиэтажные короба советской поры, похожие на дородных кумушек, игриво поглядывающих из-за высоких берез: «Смотри-ко, кого принесло! Да то ж Настька с третьего подъезда, студенточка! Никак на каникулы пожаловала, порыбалить!»

На перекрестке, когда машина повернула на проспект, то есть попросту на самую широкую и длинную в городе улицу, Настя прилипла глазами к окну, высматривая звонницу Воскресенского собора. Над всеми прочими городскими зданиями та возвышалась, будто барин с картинки в учебнике – над бухнувшимися в ножки холопами.

– Шею-то не сверни, милай моя! Ужель соскучилась? Ну иш-шо бы, в Москве таку красоту разве сыщешь…

– Вася, а Вася, – прервал жену дядя Витя. Солнце теперь светило ему прямо в глаза. – А подай-ко очечи, а?

– А волшебной слово?

– Какой тебе иш-шо волшебной слово?.. Бегом, твою мать!

– Ишь ты! Суров как брянский лес…

Настя все-таки не выдержала и прыснула в голос:

– Ой, не смешите!

– А чегой-то «не смешите»? Тушь повытечет, что ль?

Дядя Витя надел старые солнцезащитные очки с большими квадратными стеклами и стал похож на Терминатора, только с усами. Настя согнулась пополам, давясь смехом. Отдышавшись, махнула рукой:

– Ох… и правда соскучилась я! И по городу, и по вам, родные мои.

– А мы тож скучали. А, Вить?

– А то. Знамо, скучали. Вот завтра утречком в Иваново прокачусь за спиннингом новым, а потом с вечера рыбалить поедем. На катере, а? А, Насть?

– А то! – в тон дяде ответила Настя. Потом вспомнила: – Только сначала я с девчонками встречусь, ладно?

– Уговорились, что ль?

– Вроде того, – она уже набирала сообщение в мобильном.

Прошло каких-то полчаса, и все собрались за обеденным столом. Хотя для обеда было еще рановато, скорее уж поздний завтрак. Но это по меркам Насти, успевшей отвыкнуть от заведенных в доме тети и дяди порядков. Теперь, глядя на разложенные по тарелкам первое, второе и десерт, она дергала за рукав подругу – помогай.

– Кушайте, кушайте, милай мои! – звенела хозяйка дома. – Супчику, а? Анжик, супчику будешь? Или котлетку? А?

– Спасибо большое, я сытая…

– Ну, значит, супчику! – скомандовала мама Вася, орудуя половником. – А котлетку опосля.

Анжелика Саакян жила на соседней улице – хотя здесь, в маленькой Шуе, все улицы были в той или иной мере соседними – и училась с Настей в одном классе. Как и Света, еще одна их подружка.

– А Светка чего не пришла? Али придет иш-шо? – спросил дядя Витя, благоразумно наблюдавший за всей суетой со стороны, прислонясь к стенке видавшего виды комода.

– Не знаю, – Настя переглянулась с подругой. – Что-то молчит, на звонки не отвечает. И в «Одноклассниках» ее нет, офлайн.

– Спит, наверное, – пожала полными плечами Анжик. – Я ей в вотсап голосовое отправила – как проснется, порадуется. Правда, им же из Кочнево добираться…

– Ну, к ужину поспеют – разговеемся, – решил дядя Витя. А потом добавил, усмехаясь в усы: – Иш-шо разочек…

И полез в комод за рюмками.

– Ты чегой-то? – встрепенулась тетка. – Чего удумал-то, я тебя спрашиваю?!

– Знамо дело – отметить надо… Али как?

– Али так тебя растак! Какой такой «отметить»?! Время-то видал, время-то, а? Неча девок мне спаивать! Ишь ты!

– Тьху ты! Тудыть тебя, Вася… Время! – Дядя Витя с досадой крякнул, садясь за стол. Табурет под ним ответил не менее ворчливым скрипом. – Так и живем, племяшка, вишь? Время срать – а мы не емши…

– И правда-то! Котлетку, Анжик, а? А, Насть?

– А может… – задумалась Настя, которой объедаться вовсе не хотелось, – может, мы сами к ним, в Кочнево, заедем? Ну, типа в гости?

– Да вы ж дозвониться не можете. Как же вы, без предупреждения-то?

– Ну, мы так можем…

– Сюрпризом! – пришла на выручку Анжик.

– Сурпризом дело хорошее. А если не будет там Светки-то? – все еще сомневалась тетка.

– Да куда ж она денется, беременная!

– А не будет – обратно свезу, – заключил дядя Витя. – И правда, Вась, чай не тридевять земель, нехай прокатятся дети. Как раз и время пройдет. А, Вась?..

Дорога из города была прямая как стрела, однако дядя Витя по пути вывернул руль на первом же перекрестке. Притормозил на пустующей стоянке возле «Магнита» – самого большого гипермаркета в округе. Настя и Анжик молча сидели сзади, выжидая. В приоткрытое окно надувало запах прелого навоза с полей в паре сотен метров по другую сторону от магазина. Дальше, за полями, темнела полоска леса. В зеркале заднего вида отражались «терминаторские» очки дяди Вити, который заглушил мотор и замер, спокойно сложив руки на коленях.

– Насть, а Насть! – сказал он наконец вкрадчиво. – Ну ты ж оглянись вокруг себя…

Настя и правда начала осматриваться.

– …Не гребет ли кто тебя! – закончил дядя Витя громко. – Чего расселись-то, а? С пустыми руками гостевать намылились, что ль?

– В смысле? – спросила Настя, пихнув ехидно хихикающую подругу локтем в упитанный бок.

– Ну мы чего стоим-то здесь, милай моя?.. Думашь, я понюхать тут встал? Нанюхался за всю жизнь-то. Идите-ко купите, чего там беременным пить можно…

– Ой. Так у меня же паспорт в чемодане…

– У меня с собой!

– Вот и шуруйте, сестры-армяне. А я пока покурякаю.

Перед пустующим железнодорожным переездом «девятка» вильнула через сплошную, дабы объехать солидных размеров выбоину на дороге.

– Так и не залатали?

– Какой там, Насть. Каждый раз такий маневры приходится исполнять. Шумахер на хер!

– Да-да, – подхватила Анжик. – Я помню, как вы нас возили на свадьбу Светкину, ругались.

– За малым машину тогда не угробил!

– Ничего-то у вас тут не меняется, – вздохнула Настя.

– Как сказать, – ответил дядя Витя, медленно въезжая на переезд. – К лучшему и правда что ничего, а вот завод этот по лесозаготовке, вишь? В том месяце сокращение было…

Шпалы уползали под кромку ржавых решетчатых ворот прямиком на территорию завода. Настя увидела сваленные под открытым небом толстые дубовые стволы. Пара сараюх из кирпича, складские помещения, давно не крашенные стены самого предприятия. Из трубы валил черный дым, но ни одного рабочего нигде видно не было.

– Там же Костя работал. Его, получается, тоже уволили?

Настя вспомнила жениха подруги, каким тот был нарядным и счастливым на свадьбе. В памяти всплыла идиллическая картинка – солнечный день, на небе ни облачка, молодые у Воскресенской звонницы, отпускают голубей. Чуть в стороне дядя Витя с щенком хаски на руках – их с Анжик свадебный подарок молодоженам.

Костя не казался пределом девичьих мечтаний – невысокий, с нее ростом, а значит, чуть выше Анжик и немного пониже Светы. Короткостриженый, светло-рыжий, конопатый, с мелкими, немного детскими чертами лица. Самый обычный, простой парень, не шибко умный и не то чтоб смешной. По крайней мере, бородатые его анекдоты не веселили никого, кроме Светки. Особенно те, что про евреев. Косте повсюду мерещились жидомасонские заговоры, а однажды он обозвал Анжик – как бы в шутку – «армянской еврейкой».

С другой стороны, это могло бы объяснить, почему Костя попал под сокращение – заводом владела компания «Эггерс», а Светкин жених вряд ли уверенно отличал немецкие фамилии от еврейских.

– Блин, а ведь они после свадьбы иномарку в кредит взяли, – сказала Анжик. – Надеюсь, успели выплатить.

– Спросите, как приедем, – рассудил дядя Витя. Завод остался позади, «девятка» петляла по узкой разбитой дороге. – Оно, конечно, тут у нас вам, молодежи, жизни нет, но… Он же ж не совсем дурак, Константин-то. Руки на месте. Главное, чтоб не запил.

Бутылка фруктового вина протестующе звякнула в бумажном пакете на коленках у Анжик.

Выехали на широкую ровную трассу, по обе стороны которой рос густой лес. Настя, забыв обо всем, ахнула:

– Ой, красотень-то какая, как же я по этим местам скучала! Грибы не пошли еще, дядя Вить?

– А то, – потеплел голос дяди. – Может, и пошли, пора подходящая. А что, милай мои, сгоняем на днях порыбалить, а там и по грибочки можно, а?..

– И маму Васю возьмем, да?

– А то! – усмехнулся дядя Витя. Помолчал минуту, сосредоточившись на изгибах дороги, а потом добавил: – Ты, племянница, вообще, как диплом получишь – к нам переезжай, на пэ-эм-жэ. Тут педагоги тож нужны, знаешь ли. Может, даже поболе, чем в столицах. Вон, дите подружкино кто учить будет, как подрастет? А там и нас, стариков, досмотреть сможешь. Мамка с папкой, чай, не пропадут в Москве своей…

Настя отвела взгляд от зеркала заднего вида, пряча глаза. Не знала, что ответить – не скажешь же, что у родителей на дочку совсем другие планы. Да и самой ей как быть? Вроде и хорошо в Шуе, как дома, но все же – одно дело нагрянуть «сурпризом» в гости к Светке, другое – жить ее жизнью вместе с каким-нибудь недалеким Костиком…

Десять минут спустя свернули на перекрестке и вновь очутились на раздолбанной узкой колее. «Девятка» тряслась и скакала на неровностях, вино плескалось в бутылке, которую Анжик от греха вытащила из пакета и прижала обеими руками к пышной не по годам груди. Лес закончился, пошли заросшие сорной травой буераки и поля, а еще минут через пять мучительной тряски машина в конце концов выехала к нескольким покосившимся деревянным избам и хилым частоколам. У въезда в полузаброшенный поселок их встретил искореженный ветрами и непогодой синий указатель с надписью «Кочнево».

Настя выбралась наружу первой. Потянулась, подставляя начинавшему припекать полуденному солнышку лицо. Следом вышла Анжик, все еще баюкающая на руках бутылку. Подбрели к воротам знакомого дома, заглянули во двор – там было тихо и пусто.

– Хозяева-а! Костя, Света! – покричала Анжик.

– Вот тебе и сюрприз, – вздохнула Настя и снова ткнулась в мобильный. – Абонент вне зоны…

– Никого? – выглянул дядя Витя из водительского окошка. – Эхма. Ну хоть покатались. Обратно, что ль?

– Погодите, – Настя убрала телефон в карман и подошла вплотную к воротам. – А здесь не заперто. И следы шин свежие, да, Анжик?

– Ага, как будто вот только что уехали.

– Разминулись, знач, – кивнул дядя Витя. – А собака где?

Сейчас, год спустя, пес уже должен был подрасти и, если бы находился где-то во дворе или в самом доме, оповестил бы округу лаем об их прибытии.

– Может, повезли куда? К ветеринару там, на прививки, или иш-шо куда?

– Думаю, они должны скоро вернуться, – сказала Настя, кивнув на ворота. – Иначе бы заперли за собой, верно? Может, мы тут немножко подождем? Дядь Вить, ну пожалуйста!

– Дело ваше, Настюш. Давай тогда так – я пока до леса сгоняю, грибочки посмотрю, правда что ль, не пошли ли ужо. А через полчасика обратно сюда, за вами. А?

Настя переглянулась с Анжик. Та кивнула.

– Хорошо, давай так и сделаем.

– Только вы у дороги-то не торчите, если уж открыто там…

Ворота были тяжелые, металлические, с толстенным засовом изнутри, который хоть и не использовался, но веса всей конструкции добавлял изрядно. Насте пришлось приналечь плечом, чтобы приоткрыть одну из створок. На коже осталась полоса рыжей ржавчины и несколько крупиц старой высохшей краски.

– Давно здесь не была, – призналась Анжик, пройдя вслед за Настей во двор и осмотревшись по сторонам. – С тех пор, как женились они, и не была. Все как-то в городе обычно встречались, знаешь. Вот и днюху мою там же, у отца в кафешке, праздновали. Как-то здесь все уныло, да?

В грязи перед крыльцом четко отпечатались следы от колес Костиной «Короллы», коричневато-бурые брызги заляпали деревянные ступеньки.

– Смотри. Видать, сильно спешили…

– Тебе не надо? – хихикнула Анжик, показав на приютившуюся подле ворот коробку дворового сортира.

Подошла, заглянула в вырезанную в форме классического сердечка дырку на двери, словно надеялась увидеть там спрятавшуюся подружку. Отвернулась, скорчив брезгливую гримасу.

– Фу, ну и вонизма. Ау! Света, Костя, ау! – продолжала кричать она, бродя по двору, пока Настя всматривалась в грязные стекла деревянной хибары, больше смахивающей на дачный домик, построенный из чего попало, чем на сколько-нибудь солидное жилище.

– Джулька, ау! – собаку тоже не было ни слышно, ни видно.

Они поднялись на крыльцо – дверь в дом, как и дворовые ворота, тоже оказалась не заперта, но зайти внутрь им не хватило наглости, а на оклики им никто, разумеется, оттуда не ответил. Спустились назад, медленно обошли дом вокруг, погуляли по участку за ним. Дверь в пристройку распахнута настежь. Инструменты – лопаты, мотыги – валялись в беспорядке прямо на земле, словно кто-то их побросал в спешке. Сад и огород выглядели забытыми, неухоженными. На земле под болезненно хилой яблонькой гнили облепленные мошкой плоды. В глаза Насте бросилась перевернутая набок ржавая бочка для сбора дождевой воды, теперь пустая и частично утопленная в вязкой от влаги почве. Грядки с клубникой заросли сорняком. Пленка крохотной теплицы зияла дырами, рваные края покачивались на легком ветру. В воздухе приятно пахло травой – за хлипким забором простиралось до самого горизонта поле дички.

– Не много же они тут времени проводят…

– Ну а когда им? Светка на шестом месяце, Костя работает… Ну, в смысле, работал, наверное. Считай, в одно лицо семью кормить приходится парню… Приходилось.

– Да уж, не особо весело им тут живется, должно быть…

– А вот мы и повеселим… Тш! – Анжик замерла, прижав палец к губам. – Слышишь?

К воротам, судя по звукам, подъехала машина – и непохоже, чтобы то была «девятка» дяди Вити.

– Ну наконец-то, – обрадовалась Настя.

– Ш-ш-ш! – Анжик схватила ее за локоть и потянула к дому. – Сюрприз же!

Они спрятались за углом, прижавшись к стене у крыльца и выглядывая оттуда во двор. Отчетливо хлопнула дверь автомобиля. Заскрипели натужно петли ворот, когда сначала одна, а потом и другая створка открылась. Насте из их укрытия было видно только верхнюю часть ограды – все, что ниже, загораживали перила и крыльцо. Вот мелькнула короткостриженая макушка – Костя суетливо забежал во двор, чтобы закрепить ворота, не дать створкам закрыться под давлением ветра, потом выбежал обратно. Снова заворчал двигатель «Короллы», и вот уже задняя часть авто показалась во дворе перед домом. Машина остановилась, движок затих, снова хлопнула дверца. Настя подтолкнула Анжик локтем – мол, пошли, чего ждешь. А та в ответ шепотом выругалась: забыла, что ли, у меня же бутылка, аккуратней толкайся!

– Сюрприз же, – одними губами сказала ей Настя и кивнула на Костю, который возился с багажником, стоя к ним спиной, и ничего вокруг, казалось, пока еще не замечал.

С трудом сдерживая смех, аккуратно подталкивая друг дружку, девушки на цыпочках, крадучись, медленно вышли из укрытия и начали приближаться к парню.

– На счет «три», – тихонечко выдохнула Анжик. Настя, наоборот, вдохнула поглубже, набрала в легкие воздуха.

Что-то было не так.

Она не успела об этом подумать, скорее почувствовала. Это ощущение сложилось у Насти в подсознании само собой, в долю секунды, пока взгляд отмечал мелкие и вроде бы незначительные детали: грязный, покрытый толстым слоем пыли капот «Короллы»; дерганые движения молодого человека, вытанцовывающего какой-то странный танец позади автомобиля, да еще и, кажется, что-то вполголоса напевающего при этом. Странная одежда на нем – что это за мудацкие рейтузы, майка-алкоголичка?.. Тонкая трещина на заднем стекле…

Внутри машины никого не было. Настя поняла, что это неправильно, когда Костя повернул ключ в замке. Неправильно, ужасно-ужасно-ужасно неправильно, потому что там, в «Королле», должна была сидеть Света. И еще в салоне должен был быть пес, подросший за год жизнерадостный щенок хаски.

А там было пусто.

Она так и замерла на месте с не успевшим вырваться из груди визгом «сюрпри-и-из», и Анжик тоже застыла, так как в этот момент Костя, наконец, закончил возиться с замком багажника и резко, с хлопаньем, поднял крышку. Взгляды обеих девушек опустились вниз.

Внутри багажника лежало что-то красное и мокрое – мокро-красное – упакованное в полиэтилен. Вполне возможно, в тот самый полиэтилен, обрывки которого болтались в саду на стенах теплицы.

Краем глаза Настя уловила движение – это у Анжик отвисла тяжелая недевичья челюсть, задрожали полные губы, полезли из орбит глаза. Не соображая, что делает, подчинившись внезапно проснувшимся в ней животным инстинктам, Настя быстро и бесшумно прижала ладонь к лицу подруги, закрыв ей рот так, чтобы та не выдала их криком.

– Если в кране нет воды, значит, выпили жиды, – глухо пропел Костя и захихикал. Упершись руками о бортик, склонился над багажником. Казалось, он разговаривает с окровавленным свертком внутри. – Если в кране нет… Ну что, сучка, не далеко уехала.

Настя почувствовала, как шевелятся волосы у нее на затылке, и это был не ветер. В голосе стоявшего перед ними буквально на расстоянии вытянутой руки мужчины слышались тонкие истеричные нотки, отдельные слова звучали еле слышно, неразборчиво, другие он, наоборот, почти выкрикивал. Она с трудом узнавала этого человека – фигура, прическа казались знакомыми, но одновременно и чужими, словно кто-то натянул на себя костюм Кости. Кто-то больной на всю голову.

– К маме она собралась, падлюко! Вот тебе мама, вот! – человек, похожий на мужа ее подруги, несколько раз сильно ударил сверток кулаком правой руки. Только сейчас Настя заметила на предплечьях и майке Кости алые разводы. И, что самое ужасное…

То, что лежало у него в багажнике, сваленное там, как мешок картошки, – оно никак не отреагировало на яростные удары. Там, под полиэтиленом, чавкало и хлюпало, но это не были звуки чего-то живого.

Ладонь Насти увлажнилась, она услышала тяжелое сопение пускающей слюни Анжик, ей и самой уже хотелось орать от ужаса. Но каким-то чудом Настя сдерживала себя. Продолжая зажимать подруге рот, она попятилась, осторожно увлекая ее за собой обратно, за угол дома, в их жалкое укрытие, и только об одном сейчас молила Бога – чтобы Анжик не выронила чертову бутылку.

– Если в кране есть вода, значит, жид нассал туда, – Костя снова засмеялся тоненьким детским голоском. На секунду выпрямился, застыл – Настя и Анжик тоже замерли, затаили дыхание, боясь нарушить тишину.

Костя наклонил голову набок, посмотрел направо, на забор. Потом резко, по-птичьи, дернул головой в другую сторону.

«Только не за спину. Только не оборачивайся за спину».

– А ты что, сучара, думала меня бросить? Бросить меня думала, да?..

Медленно, очень медленно Настя сделала еще пару мелких шажков назад. Они уже обошли крыльцо, до спасительного угла остался буквально метр. Легкие разрывало от недостатка кислорода – Настя боялась дышать ртом, в горле застрял истеричный всхлип.

– Еще ни одна жидовка меня не бросала… – он снова начал что-то бормотать. Потом нагнулся, закопался в багажнике, шурша полиэтиленом. Вытащил оттуда что-то. Воспользовавшись моментом, дрожащие Настя и Анжик успели преодолеть оставшееся расстояние и, скрывшись за угол, прижались спинами к стене дома.

Во дворе громыхнуло, лязгнуло. Настя, жестом приказав подруге молчать, осторожно отвела ладонь от ее лица и еще более осторожно выглянула из-за угла: Костя расхаживал вокруг машины, болтая руками в воздухе – разговаривал сам с собой, но с таким видом, будто обращался к большой аудитории. Ей все еще с трудом верилось, что это тот самый Костя, простой трудяга, учившийся с ней в одной школе, всего-то на пару классов старше. Но когда он повернулся лицом в сторону дома, Настя убедилась – это он, Костя. Просто Костя… сошел с ума.

– Лопаты говно стали делать, а? – теперь он смотрел прямо на дом, словно обращался непосредственно к Насте, хотя и не мог видеть ее из-за крыльца. По бледному, белому лицу ползали пятна.

– Суки пархатые, на всем экономят! Раз копнешь – и черенку кирдык. А еще грибники эти… Ну ничего, ничего, где наша не пропадала!.. А вот… хер вам! – Костя потряс в воздухе кулаком, красным от крови убитой им Светки кулаком. – ХЕР ВАМ, слышите? Если в кране нет лопат… нам топор и брат и сват!

Резко развернувшись, он, пританцовывая, пошел в сторону, противоположную той, где скрывались девушки.

– Настя-а-а…

– Тише, тише, – она обняла Анжик за плечи, посмотрела в глаза.

– Настя-а-а, он, он…

– Он в любой момент может нас найти, – тихо, но как можно четче произнесла Настя, надеясь, что до подруги дойдет смысл того, о чем она говорила. – Надо валить, Анжик, понимаешь?

– Ну не-е-е… – Анжик тряслась от ужаса. Насте дико захотелось сейчас влепить ей крепкую пощечину, от души врезать по дрожащей пухлой щеке, но она сдержалась – звук удара мог услышать слоняющийся в округе сумасшедший.

– Ворота, – прошептала она. – Он не запер ворота, помнишь?

Глаза Анжик закатились, вряд ли та что-нибудь сейчас соображала, в полуобморочном состоянии. Настя, так и не решившись дать ей пощечину, сильно ущипнула подругу за полную грудь – та ахнула от внезапной боли, но во взгляде появилась осмысленность.

– У нас мало времени, – сказала Настя. – Надо бежать.

– Бежать?.. – неуверенно повторила Анжик. – Меня ноги не держат…

Дальше разговаривать было нельзя – Настя услышала шум со стороны сарая. Кажется, Костя снова затянул свою дебильную песенку. В любую секунду он мог вернуться – и да, что он там говорил про топор?

На полусогнутых (хорошо, что на ней были босоножки – «чоботы», как говорил дядя Витя, – а не туфли какие-нибудь московские на высоких тонких каблучках) Настя пробежала десяток метров до сортира и встала там, прижавшись всем телом к доскам. Мелкая щепка впилась ей в щеку, но она не обратила внимания на боль. Оглянулась на Анжик – та все еще стояла, покачиваясь, у крыльца, держа в безвольно повисшей руке бутылку.

– Если в кране нет воды…

Настя махнула подруге рукой: быстрее, дура, быстрее же! Но та затрясла головой из стороны в сторону: нет, нет, ни за что.

– Значит, выпил ее ты! – голос и шаги раздались совсем рядом, буквально в нескольких метрах: Костя возвращался. Анжик спряталась, медленно осев за крыльцом. Настя замерла, прислушиваясь.

Теперь они были разделены, одна стояла возле сортира, другая забилась в угол между крылечком и стенкой дома. Настя видела Анжик, а та видела ее, но никому из них сейчас не был виден Костя. Судя по звукам, тот возился у багажника. Шуршал полиэтиленом, разворачивал сверток, кулек с чем-то, что – в этом Настя уже была уверена на все сто – когда-то было Светой.

Распахнутые настежь ворота манили, притягивали взгляд, но… «Если я сейчас побегу – он увидит». Защекотало подбородок, по щеке вниз, к шее, стекла капелька пота.

– Вот какого хера ты такая тяжелая стала, а?

Тяжелый влажный шлепок. «Вытащил труп из машины», – догадалась Настя.

– Если… в кране… – Костя медленно выволок тело на середину двора.

Она поняла это по звуку и по тому, как столь же медленно распахивались глаза Анжик – та могла видеть происходящее, из ее угла обзор был лучше, и к тому моменту, когда Костя закончил, глазные яблоки Анжик уже вылезали из орбит, напоминая белые мячики для настольного тенниса, которые кто-то словно воткнул в ее рыхлое лицо.

– Дай знак, – беззвучно сказала Настя подруге.

«Дай знак, когда он будет за машиной. Тогда я смогу бежать».

– А, епт!

Анжик приподнялась, замахала Насте руками, пуще прежнего выпучив глазищи. В последнюю секунду Настя заметила тень на земле у самых своих ног и успела, скользнув по стенке, обогнуть сортир. Костя спешил к воротам, она слышала быстрые шаги и обежала туалет вокруг, остановившись со стороны, противоположной той, где пряталась сначала. Сбоку лязгали и скрипели петли и створки – Костя запирал их единственный путь к спасению.

Настя окаменела, позвоночник будто бы превратился в узкую стальную перекладину, вертикально пронзившую тело. Перед ней открылась жуткая картина – во дворе, между крыльцом и «Короллой», прямо на земле лежала упакованная в полиэтилен Света. Костя частично раскрыл сверток, и теперь Настя видела, что ее мертвая подруга полностью обнажена. Одна грудь повисла набок, другая была залита кровью, а из плеча над ней торчал топор, лезвие которого наполовину погрузилось в плоть. Настя видела глаза Светы – один был закрыт полностью, а второй лишь наполовину, словно мертвая подружка тайком подсматривала за происходящим. Должно быть, ситуация ее забавляла, а может, ей было интересно, кто же выйдет в итоге победителем в этой странной игре в кошки-мышки – муж-убийца или бывшая одноклассница.

«Не сходи с ума. Она труп, она ни о чем уже не думает».

Настя с громадным трудом заставила себя оторвать взгляд от окровавленных останков – как раз вовремя, чтобы увидеть Анжик, вновь лихорадочно ей о чем-то жестикулирующую.

– Если!.. В кране!.. Есть!.. Еда!

«Господи боже, да он же прямо ко мне идет!»

Они с Анжик сорвались с места одновременно. Настя переместилась к дверям сортира, пока Анжик, выбравшись из своего угла, побежала в сторону «Короллы». Настя даже обрадовалась – значит, подруге хватило мозгов догадаться, что за корпусом машины прятаться легче.

Увы, в следующую секунду бутылка «Сангрии», тонкое горлышко которой Анжик все еще сжимала потными толстыми пальцами, задела дном о край крыльца и с громким звоном разбилась, выплеснув на ступеньки пенно-красное содержимое.

Настя нырнула в приоткрытую дверь, быстро закрыла ее за собой и замерла на месте. Маленькое отверстие в форме сердечка белело у нее перед лицом, и она прижалась к нему, чтобы наблюдать за тем, что происходит снаружи.