Текст книги "Хроника Великой войны"

Все планы рушились. Возвращаться! А победоносное шествие к Форт-Брейдену? Черт! Угораздило же Ульрига! Хафродуг осажден, и опять ему, принцу, придется принимать на себя основной удар, спасать отца. Непутевый кретин! Послал войска, а теперь требует их возвращения.

Удгерф несколько успокоился, опустил палицу. Надо было бесславно поворачивать назад, и теперь он освободит Хафродуг хотя бы для того, чтобы как следует поговорить с отцом.

***

Паскаяки двинулись восвояси, озлобленные, раздосадованные и напуганные. Что станет с их семьями, если свирепые варвары лесов и степные кочевники ворвутся в город? Но законы воинской чести запрещали говорить об этом, и все шли молча.

А через две недели в Форт-Брейден прискачет гонец, и после ночного совета Хамрак велит отступать…

Глава третья

Гостомысл Ужасный ожидал Удгерфа. Ссутулившись, бывший царь Слатии сидел перед хрустальным шаром, расположенным на подставке в форме лап дракона. В этом магическом кристалле колдун отмечал приближение войска принца и нередко заглядывал внутрь осажденной столицы, изучая её наводненные беженцами улочки.

Все шло хорошо, но странное чувство тяготило бессмертного. Он знал, что Хафродуг не выстоит и Ульриг вынужден будет капитулировать, но дальнейшее оставалось неизвестным даже ему. Гостомысл лишь смутно сознавал, что потом должно совершиться нечто ужасное, непредвиденное. И это непредсказуемое зло исходило от принца Удгерфа, наследника Вахспандии. Бессмертный не мог сказать, почему именно в молодом полководце он видел своего главного врага, но чувствовал это интуитивно, а потому не тратился на попытки взять Хафродуг штурмом, потому сидел в бездействии, наблюдая за принцем через магический кристалл.

Наследник шел…

***

Блуждающее холодное солнце тщетно прорывалось из-за свинцовых облаков, затянувших небо. Короткое северное лето кончилось.

По обеим сторонам дороги чернели пятна выгоревших полей, остовы домов. Злой ветер, забавляясь, хлопал повисшей на одной петле дверью, и одинокий звук разносился далеко по равнине. Тоской веяло от разрушенных, покинутых жителями деревень.

С утра пошел снег, сначала похожий на дождь, превратившийся к полудню в сплошную белую завесу. Крупные хлопья с остервенением устремлялись вниз. К ночи снегопад отступил. Небо стало совсем темным, а земля спокойной, заживо погребенной, закутанной в саван. Все застыло без движения, и тем страшнее казались черные балки разрушенных домов, торчащие из-под снега.

Показались три фигуры. Всадники в темноте сливались со своими конями. Они приостановились, будто прислушиваясь. Лица их были тусклыми, без кожи, с глубокими провалами глазниц, откуда торчали горящие глаза – скелеты.

Все было тихо, но главный поднял руку.

Издали донесся едва слышный шум. Скелеты вздрогнули: то, что находилось ещё очень далеко, медленно приближалось к ним и через некоторое время будет здесь. Дозорные, резко развернувшись, понеслись в противоположную сторону от звука. Пришпоривая лошадей, они призрачными тенями заскользили по безмолвной равнине, подстегиваемые страхом перед ползущей к ним смертью.

Сзади в нескольких ледах, проваливаясь в снег, шли молчаливые, грозные паскаяки. Весь день снежная буря мешала им идти, и они начали движение лишь ночью…

***

Вечер перешел в ночь. Свет луны, затянутой покрывалом туч, не разгонял мрака, опустившегося на равнину, лишь белел молодой снег.

Сидя на сомми, Удгерф задумчиво наблюдал, как зверь лениво передвигает лапы, оставляя глубокие, наполненные лиловыми тенями следы.

Кто-то осторожно подъехал сзади. Лошадь под ним жалась, робко пританцовывала. Принц не обратил внимания на всадника.

– Извини, – голос раздался совсем рядом.

Удгерф не ожидал его услышать, и, очнувшись, удивленно повернул голову к говорящему.

Было темно, но Удгерф узнал его. Принц ничего не сказал и, понурившись, продолжал смотреть на медленно поднимающиеся лапы сомми.

– Извини меня, если я повредила тебе. Я хотела как лучше.

– Ладно, – принц махнул рукой.

Он уже не злился: кто знает, что было бы с женой, останься она в столице.

Дельфера вздохнула, и принц увидел, как изменилось её лицо.

– Я рада. Я думала, ты не простишь меня.

– Сейчас не до тебя, есть дела куда важнее.

– Завтра сражение?

– Да.

– Я могу?.. Прости, забыла.

– Сейчас ты уже ничего не можешь. Сейчас даже я ничего не могу, – принц улыбнулся. – Все решено. Моя армия следует заранее установленным порядком. На рассвете мы, не останавливаясь, так же, как идем сейчас, атакуем варваров. – Он вдруг замолчал, недоверчиво взглянув на жену.

– Продолжай, продолжай. Очень интересно.

Удгерф кивнул, сознавая, что она лжет, но, следуя эгоистичному желанию ещё раз поделиться своими планами, он заговорил:

– Я знаю – в центре у них осадные орудия. Придется пустить кавалерию, раздавить. На левом крыле конница, колдуны – самые сильные отряды. Там же находится сам Гостомысл. Кстати, ты знаешь Гостомысла?

– Припоминаю что-то, – неловко начала Дельфера, боясь, что он махнет рукой, отвернется, сделается чужим.

Однако Удгерф продолжил:

– Гостомысл Ужасный – колдун, лучший из людей, бессмертный. О нем слагают легенды, о его стремительном взлете, о его блестящем кровавом правлении и низвержении. – Принц замолчал. – Но это не все. Высланные мною дозорные, рассказывают о том, что у них есть ещё один бессмертный необычайной силы. Но я ничего не знаю о нем. Паскаяки, понимающие язык варваров, говорят, что его зовут Чародеем…

Они ехали вперед по засыпанной снегом дороге, и войско следовало за ними, навстречу неприятелю, затаившемуся в темноте. Он рассказывал ей о тонкостях военной науки: кого лучше пускать на быстрых кочевников и как с меньшими потерями разбить варваров. А она, затаив дыхание, слушала его непонятную речь, боясь, что он прервется, и что она больше не услышит его голоса, что завтра его убьют.

***

Было очень рано и темно.

Варвары копошились у огромных осадных машин, очищая их от снега, оборачивая на юг, в сторону, откуда ждали Удгерфа. Кони, храпя, с трудом двигали массивные катапульты, и в такт каждому их шагу скрипели натянувшиеся канаты. Люди, выбиваясь из сил, помогали животным:

– Поднажми! Давай, давай, скотина!

– Халас! – кочевник, стоявший в стороне, вскинул руку.

Катапульта застыла.

– Пойдет.

Было морозно – вода в ведрах замерзла – но Анисим Вольфрадович по-прежнему оставался в одной рубахе, без шапки, и ветер ворошил его длинные спутанные волосы. Чародею было не холодно – мысль о предстоящем сражении согревала его, и он неотрывно глядел на гряду заснеженных холмов, откуда должны были показаться паскаяки.

Постепенно светлело, но солнца не было видно за тучами, поглотившими небо.

– Хей! Хей! – ветер донес крики дозорных.

Они стремительно вылетели из-за пушистого гребня холма, понеслись к лагерю.

Ветер, мчавшийся со склонов вслед за ними, поднял облака снега. Чародей уставился на белую завесу беснующихся хлопьев. Что-то необъятное, темное проступило из-за нее, вылилось на склоны.

– Да здравствует Ортаког! Айя! – Паскаяки кинулись в наступление.

– Гай! Гай! – несколько кочевников, вскочив на лошадей, устремились навстречу бегущим, но вдруг, не доезжая нескольких десятков шагов, выстрелили, круто развернулись, понеслись вдоль линии наступающих, посылая стрелы в орущий строй.

Осадные машины подняли фонтаны снега; варвары метнули дротики, кто-то упал. Но это не могло остановить людей-львов. Облепленные снегом, в изорванной дротиками одежде, они налетели на неприятеля…

***

Принц Удгерф выхватил дорогую секиру, свадебный подарок, обернулся ко всадникам:

– Вперед! Не посрамись!

Сомми, услышавший грохот осадных машин, ожил и охотно, тронулся, разгоняясь с каждым шагом. Воющим, всепоглощающим потоком вахспандийская кавалерия покатилась с холмов, втаптывая в землю дозорных варваров.

Гостомысл показался из шатра. Он был в доспехах, с лицом закрытым забралом, хотя и не собирался сражаться. Смертные не любят его – боятся, и этот животный страх мешает им видеть в нем человека, а он устал от жалкого раболепства. В опасности и варвары, и кочевники, и даже скелеты бросят его, ведь для них он неживой. Он – бессмертный. Так зачем защищать тех, кому ты безразличен? И Гостомысл, сумрачный, замер у шатра, оглядывая столпившихся колдунов.

– Задержите кавалерию, дабы не мешала развертыванию фронта.

– Слушаемся! – маги вздрогнули, засуетились, спеша выполнить повеление.

Несколько всадников вскрикнули, на ходу вывалились из седел, перекувырнулись, покатились, обрастая снегом. Огненные вспышки врезались в строй паскаяков. Однако люди-львы неслись дальше, поглощая расстояние, отделявшее их от передовых частей варваров…

Люди отшатнулись, и сомми врезались в их податливую толпу, давя и круша все на своем пути. Крики! Грохот!

Размахивая секирой, Удгерф пробивался все дальше, и снег срывался с окровавленного лезвия, мягкими хлопьями летел ему в лицо. Принц смеялся, подгонял сомми, и тот тяжело переваливался под ним, топча варваров.

Не выдержав, люди рассыпались, рванулись к основному резервному корпусу, а опьяненные битвой паскаяки, хохоча, насели на бегущих, подрубая их, повергая на землю.

Гостомысл напряженно подался вперед:

– Хорошо. Хорошо. Да будет так!

Воздев длинную, худую даже в доспехах руку, он уставился в холодное небо. Солнца не было видно – тучи густо клубились над головами сражающихся. Вдруг их безмятежные громады дрогнули. Нестерпимый, яркий свет холодного, голубого пламени, раздвинул тучи, неистовым водопадом обрушился на паскаяков.

Гостомысл засмеялся, затрясся, распираемый пробудившимися в нем силами. Смех перешел в крик, и небо померкло. Водопад белого огня сделался красным, заскользил по земле, и снег зашипел, и пошел пар.

– Назад! Назад! – паскаяки в ужасе рассыпались по равнине, и варвары вместе со своими недавними врагами бежали от исполинского кровавого бича…

Вдруг врата Хафродуга разверзлись, высвобождая грозного всадника верхом на черном сомми. Столб огня дрогнул, распался на мириады искр, и осыпался на землю.

Гостомысл замер. Неужели он ошибся, и с Урдаганом придется драться ему?

Широкоплечий в окровавленной на груди рубахе, с откинутым назад гребнем волос, выехал из Хафродуга, обводя поле сражения тяжелым взором. Сжимая в руках огромный боевой молот, верхом на исполинском сомми паскаяк походил на утес, чудом очутившийся посреди ворот Хафродуга, прочно врывшийся в землю. Однако он качнулся, медленно разгоняясь, надвинулся на людей. Широкоплечий взмахнул молотом, обрушивая его на оказавшихся рядом. Варвары попятились, отступая. Стрелы, пущенные кочевниками, вонзились в грудь паскаяка, и одна даже попала в голову, но, он не переменил лица, и, вырванные невидимой рукой, стрелы осыпались на землю. Страшно выглядел Урдаган Хафродугский, окровавленный и равнодушный. Неспешно скользил он по полю, разгоняя целые отряды, и сотни смертных бежали от него одного.

Но Гостомысл Ужасный бездействовал. Вступить в бой с Урдаганом должен Анисим Вольфрадович, так должно случиться, ведь так предвидел бессмертный. Варвары падали один за другим. Бесстрастно Широкоплечий расправлялся с целым войском. Паскаяки ликовали.

Вдруг что-то большое, рыжее вылетело из толпы варваров, наскочило на Урдагана, вырвало его из седла. Камнем рухнул паскаяк в снег, и огнем взметнулись рыжие волосы Анисима Вольфрадовича.

– Чародей! Чародей!

– Урдаган! Урдаган!

Человек придавил паскаяка к земле, схватил за горло, но Широкоплечий вырвал руку. Тяжелый молот обрушился на голову Вольфрадовича, размозжив её, вскользь прошелся по плечу, вывернувшись из лапы Урдагана, упал. Обезглавленный Анисим Вольфрадович продолжал стоять, твердо упершись в землю, не выпуская противника. Крик прокатился по войскам, когда из разметавшегося кровавого месива на шее – того, что раньше было головой Чародея – сложился череп, быстро покрылся кожей, и вырос нос, и спустились по пояс длинные, неопрятные, рыжие волосы. Второй рывок сделал паскаяк, и человек не устоял…

Очнувшись, смертные кинулись друг на друга, и сражение продолжилось. Оно шло до конца дня, и Ульриг делал несколько вылазок, пытаясь помочь сыну, и Удгерф несколько раз прорывался к шатру Гостомысла, и скелеты несколько раз отбрасывали паскаяков назад.

Начало темнеть, и поле стало черным от мертвых тел. Тогда дважды раненый Удгерф дал приказ отступать. Истерзанные паскаяки отходили на север, миновав Хафродуг, а варвары падали от усталости под стенами осажденной столицы. Они знали, что уже не уйдут оттуда, потому что не могут идти.

И лишь крики двух бессмертных, с неутолимой, расчетливой яростью уничтожавших друг друга, раздавались в ночи. Ужас и омерзение овладевали смертными при мысли о том, что эти два исполина могут сражаться так, забыв об изначальной своей цели, до бесконечности…

ВИЛАНДОР. ПЕНТЕЙСКИЙ МЫС

Глава первая

Солнце медленно поднималось со дна моря, густыми лучами растекаясь по воде. Начинался новый день. Жизнь продолжалась.

Форт-Брейден остался позади. Впереди громоздились скалы, сдерживающие затаившееся в своем кажущемся спокойствии море. Оно робкими мелкими волнами ласкало берег, ожидая нового порыва ветра, чтобы поднять спящие в глубине валы и снова начать свой лютый натиск.

Войско Хамрака Великого отступало, чтобы сберечь силы. Ночью гхалхалтары потеряли несколько сот тварей, люди – пять тысяч солдат. Несмотря на то, что в суматохе не удалось вынести из форт-брейденского замка волшебное зеркало, позволяющее перемещаться в пространстве, Хамрак осуществил блестящий прорыв. Он мог гордиться, но вместо того ехал хмурый, застыв в седле, опустив глаза. Бессмертный как будто постарел за ночь: смерть вновь победила, а отступление не означало конца войны. Она только начиналась.

Военачальники не разделяли настроения своего короля. Сначала им было жалко покинутого Форт-Брейдена, упущенного шанса, однако успех ночного сражения ободрил их, и вскоре они уже радовались победе.

Солдаты, которые страдали более всех, принимали сторону военачальников. Их логика была им понятнее, чем мораль бессмертного. Хамрак сознавал это и потому молчал, с тоской глядя на восходящее солнце. Оно несло новый день, новые события, новые жертвы…

***

Халхидорог шел рядом со своими воинами-гхалхалтарами. Поредевший отряд тварей из его корпуса плелся сзади. Недавний сотник не обращал на них внимания. Молодой, живой восторг теснил ему грудь. Победа!

– Мы хорошо проучили людей. Поздравляю! Теперь они нас надолго запомнят!

Солдаты согласно кивали, улыбались.

Взгляд Халхидорога упал на странного гхалхалтара. Он шел, сгорбившись, словно не замечая окружающих. Молодой начальник поравнялся с гхалхалтаром, участливо заглядывая в его опущенное лицо. Оно было очень худое, длинное, с уныло висящими усами, запавшими глазами.

– Почему ты не радуешься, как все?

Гхалхалтар оторвал взгляд от земли, медленно поднял свое изможденное лицо:

– У меня погиб друг.

Халхидорог вздрогнул, отошел: Хамрак поступил по его совету – покинул Форт-Брейден, прорыв удался – люди потеряли в три раза больше, но он совершенно забыл, что кроме сотен безмозглых тварей погибло и несколько гхалхалтаров.

Солнце лучами затрепетало по воде, расписав море удивительной мозаикой света. По сторонам тянулись зеленые склоны пентейских скал, покрытые оливковыми деревьями. Радостно серебрилась на ветру их воздушная листва. Жизнь прекрасна! И Халхидорог быстро забыл о странном гхалхалтаре с изможденным лицом.

***

Переодевшись, сбросив с себя измятую кирасу, Лорд Карен наконец предстал перед королем.

Иоанн, бледный, лежал на кровати, утопая в огромных подушках:

– Карен?

– Да, ваше величество?

– Я умираю. Если бы ты знал, как нехорошо мне было ночью. Какая это была ужасная ночь!

– Да, ваше величество.

– Нет, мой друг, ты ничего не знаешь. Какое счастье, что ты не испытал подобного.

– Вы правы, ваше величество, но ночь позади. Солнце встало, и у меня для вас прекрасные новости.

– Какие новости? – застонал Иоанн. – У меня болит голова, а ты пристаешь с новостями!

– Однако Хамрак…

– Что ты ко мне привязался со своим Хамраком? Отстань!

Лорд понял, что король ослаблен после припадка и не в настроении. Мудрый полководец, откланявшись, вышел.

***

Отдыхать было некогда: необходимо было осмотреть позиции после ночного сражения. Покинув королевский шатер, лорд Карен поскакал к берегу, где бой проходил особенно ожесточенно и люди понесли наибольшие потери. Однако Карен не интересовался убитыми: ему важно было воодушевить и сплотить живых.

– Ваша милость! – до лорда донеслись крики людей.

Он резко осадил коня, взглянул на бегущих к нему.

– Ваша милость! Пришли пентакреонцы!

Лорд Карен недоверчиво покосился на измученных, но счастливых людей. Злоба, накопившаяся в нем, требовала выхода:

– Идиоты, как они могли придти? Они же предали нас!

– Истинно! Двадцать пентакреонцев вернулись! – запыхавшиеся люди остановились, радостно улыбаясь.

– Так что же вы стоите? Ведите их сюда!

Солдаты, следовавшие позади, разомкнулись, высвобождая группу людей в желто-синих туниках. Они были уставшими, но старались выглядеть бодро, дабы не показать свою слабость. Затравленно косясь на воинов Иоанна, словно боясь, что те обманут их и убьют, они приблизились к ожидавшему полководцу.

Лорд Карен выпрямился в седле, и его быстрые, чуть прищуренные глаза на остром, хитром лице уставились на подошедших:

– Кто у вас за главного?

– Я, – вперед выступил худой, ничем не выделяющийся человек.

– Значит, вспомнили родину и вернулись?

– Да, милорд. У нас больше нет сил смотреть как враг терзает нашу страну, как гибнут наши братья.

Лорд улыбнулся:

– Любовь к отечеству сильнее, чем узы ордена?

– Да.

– А как же клятвы, данные вами гроссмейстеру?

– Клятвы, данные по принуждению, а не по велению сердца, – ложны.

– Что ж, лучше поздно, чем никогда, – Карен взмахнул рукой. – Накормите их. Отдыхайте. После, когда понадобитесь, я вас вызову.

***

Оставшиеся в войске Хамрака пентакреонцы вместе с гхалхалтарами, тащились по дороге. Они пробивались из замка с корпусом Гамара.

Теперь, после боя, бывший комендант крепости и гроссмейстер ехали рядом. Сэр Данвельд опасался, что скоро тоже станет бывшим гроссмейстером – орден разваливался. Во время прорыва часть пентакреонцев бежала, перейдя на сторону людей. На этот раз их было уже двадцать. Они ушли во главе с Люданом – почетным рыцарем ордена. Сэр Данвельд понимал: он – гроссмейстер и на нем лежит ответственность за пентакреонцев. Хамрак спросит с него. Бессмертный пока добр, но надолго ли?

– Прорыв хорош! Льуди потьеряли в нескольхо раз больше, чем мы. – Гамар улыбнулся. – А ведь сейчас у нас каждый войин на счету.

– Знаю, знаю, – нахмурившись, буркнул сэр Данвельд.

Его мысли были далеко отсюда, с пентакреонцами, которые покинули орден. Они пожертвовали своим положением, чтобы защищать его, Данвельда, землю, а он будет убивать их. За что? За что ему такая мука?

***

К вечеру Иоанн оправился, придя в свое обычное расположение духа. Он сидел за столом, разглядывая красивые миниатюры из книжки.

Вошел лорд Карен на этот раз с твердым намерением все рассказать королю, ибо тот, засев в шатре, ещё ничего не знал ни о ночном прорыве, ни о последовавшем за ним событиях.

– Ваше величество, у меня для вас новости.

Иоанн поднял голову:

– Плохие?

– Нет, – лорд улыбнулся, – самые хорошие. Хамрак не выдержал нашей осады. Он бежал.

– То есть как?

– Бежал, ваше величество.

– Кинул войско?

Лорд Карен попал впросак – это было бы слишком хорошо.

– Нет, ваше величество. Произошло бегство всех гхалхалтаров.

Иоанн задумался, вдруг в его глазах вспыхнул огонь мысли:

– Он прорвал осаду? Почему вы мне раньше не сказали? Потери! Каковы потери?

Лорд Карен не ожидал вопроса, но быстро нашелся:

– Не волнуйтесь, потери наши, хоть и велики, но не сравнимы с уроном, понесенным Хамраком. Он повержен.

– Прекрасно.

– Кроме того, в рядах противника началось разложение: его солдаты дезертируют и добровольно становятся под наши знамена.

– Хорошо.

– Они приносят нам важные сведения о расположении остатков армии неприятеля и о её плачевном состоянии.

– Достаточно, – Иоанн нетерпеливо махнул рукой.

– Замолкаю и жду ваших приказаний.

Король снова уставился в книжку:

– Разбирайтесь сами. Я сделал все, что мог. Добить неприятеля я предоставляю вам.

Лорд Карен задумался: на самом деле Хамрак не был побежден, более того после ночного прорыва его армия стала превосходить силу людской в два раза. В любом случае, лорду необходимо было избавиться от Иоанна, чтобы больше не лгать и ни от кого не зависеть. И это надо было сделать как можно быстрее, ибо гхлхалтары направлялись на беззащитный Жоговенский мыс, а король мешал без промедления сняться с лагеря и начать преследование.

– Ваше величество, я думаю, вы, мужественно перенося все тяготы похода, устали. Вам следует отдохнуть. Возвращайтесь в столицу.

Иоанн не оторвался от книжки.

Он уехал на следующий день, даже не поинтересовавшись, зачем, чтобы добить обескровленного противника, лорду Карену требуется вся армия.

***

Войско гхалхалтаров остановилось на ночлег. Развели костры, и бриз с моря развевал их ярко полыхающие полотна.

Халхидорог прохаживался среди своих воинов, наблюдая за ними. Они готовили ужин, пересмеивались, радуясь отдыху. Люди остались далеко позади, Хамрак выиграл по крайней мере день пути.

Халхидорог подошел к одному из костров, над которым висел, распространяя пресный запах вареных овощей, огромный котел.

– Плесните начальнику, – он кивнул на лежавшую рядом деревянную плошку.

– Сейчас, сейчас, – заторопились солдаты.

Один из них, зачерпнув черпаком несколько белесых плодов, вывалил их вместе с мутноватой жижей в плошку.

Халхидорог отошел в сторону и сел один. Море, шелестевшее в темноте, было спокойным, и тускло поблескивали покатые спины волн. Только на берегу кипела жизнь и горели, разбрасывая вокруг себя свет, костры. Все остальное растаяло в сине-черной мгле. А далеко-далеко за морем раскинулись богатые земли Южного континента, где мирно живут сейчас гхалхалтары, и твари, и люди.

Халхидорог стал неспеша есть остывшую похлебку, неотрывно глядя на мерцание ночного моря.

***

Сэр Данвельд расположился на ночлег в одном шатре с Гамаром. После прорыва гхалхалтар был в приподнятом настроении и, вопреки обыкновению, улыбался. Гроссмейстер не разделял радости товарища и молча вышел из шатра.

Снаружи было свежо.

Пентакреонцы расположились вокруг костров отдельно от гхалхалтаров. Они не знали их языка и потому общались с ними редко, но сейчас на гроссмейстера это произвело особенно гнетущее впечатление: почему его люди отдаляются от воинов Гамара?

Сэр Данвельд осторожно приблизился к разговаривающим:

– Ушел Людан все-таки.

– За родину пошел…

Костер осветил лицо гроссмейстера – разговор оборвался. Сэр Данвельд тихо подошел к огню и покачал головой:

– Что, и вы хотите "за родину"?

Пентакреонцы переглянулись.

– Ладно, что греха таить, – Данвельд подсел к людям. – Я ведь тоже человек.

Видя настроение своего начальника, пентакреонцы осмелели. Один из рыцарей начал:

– Я не вижу в Хамраке врага, но и не уразумею я, чем виноваты беззащитные люди, наши братья. Нет у меня к ним ненависти, и не могу я убивать их.

– А кто мы такие? – воскликнул молодой пентакреонец. – Мы – мирный орден: поэты, художники и барды. Наше оружие – перо, кисть и арфа. Разве не так говорил лорд Бролл – первый гроссмейстер нашего ордена?

– Верно, – поддержали пентакреонцы. – Меч не для нас. Мы брали его только для защиты, а не для нападения.

Сэр Данвельд согласно кивал. Гроссмейстер ждал, пока люди выговорятся и успокоятся. Наконец возгласы стихли.

– Все правильно, – сказал он. – Но как нам теперь уйти от Хамрака? Ведь он мог убить всех нас ещё той ночью в замке, но пожалел. Почему?

– Потому, что хотел нашими же руками убрать лучших из нас, – выкрикнул молодой пентакреонец.

– Нет. Потому что он верил в нас, в нашу клятву, – продолжал сэр Данвельд. – Он верит и сейчас. Так можем ли мы ударить ему в спину?

– Тогда лучше пойти к нему и сказать все, как есть, – предложил рыцарь.

– Верно говоришь, – поддержали несколько голосов.

– Я иду с тобой! – вскочил молодой пентакреонец.

– Подождите, подождите! – закричал сэр Данвельд. – Он убьет вас!

– Что за вера у него, если он может убить пришедших к нему с просьбой людей? – юноша гневно взмахнул рукой. – Это сэр Людан хотел бороться с гхалхалтарами, мы же не хотим войны вовсе. Мы хотим просто жить и творить!

Пентакреонцы одобрительно загудели.

Из общего гомона вырвался голос рыцаря:

– Пусть лучше Хамрак убьет меня, чем я буду сражаться против своих… У меня душа болит.

Все снова смолкли: вспомнили о короле гхалхалтаров. Как он отнесется к их просьбе: отпустит или казнит?

– Идем прямо сейчас! – воскликнул юноша.

Сэр Данвельд испуганно уставился на него.

– Нет, нет. Не сейчас. Завтра, – покачал головой рыцарь.

***

Сэр Данвельд вернулся в шатер. Гамар ещё не спал, и сквозь занавеску, скрывавшую его спальню, пробивался свет.

Гроссмейстер подошел, тихо заглянул внутрь – гхалхалтар недвижимо стоял на коленях и, закрыв глаза, улыбался. Гамар молился, благодарил своего Бога за победу, и на душе у него было светло. Сэр Данвельд же давно бродил впотьмах. Он – человек, лишившийся Родины – тот, кого гхалхалтары никогда не назовут своим, а люди всегда будут считать предателем. Он потерял своего Бога, но не нашел нового. Он заблудился… Сэр Данвельд бесшумно опустил занавеску и побрел к себе.

Гроссмейстер тяжело опустился на кровать, взглянул на свои темные, загрубевшие руки. Когда-то он неплохо играл на лютне и пел. Теперь музыка заброшена. Со дня появления Хамрака в Форт-Брейден прошло три месяца – срок небольшой, но за это время случилось так много, что сэру Данвельду казалось, что он уже никогда не возьмет в руки лютню, никогда не будет больше петь, что прежняя жизнь кончилась. Навсегда…

Сегодня он ещё раз попытался спасти орден, но лишь более растравил пентакреонцев. Они приняли решение идти к Хамраку и просить о воле. Если король не отпустит их, они сбегут, если казнит – оставшиеся восстанут. Орден все равно погибнет, и гроссмейстер останется один. Люди бросят его, ведь у них "болит душа", и они не подумают о нем.

***

Лагерь ожил, загудел, готовясь к дневному переходу.

Хамрак стоял у входа расположившегося на холме шатра, наблюдая за приготовлениями. Внизу копошилось море живых существ, заполонивших берег, горело множество костров, от которых поднимался белый дым. Вдруг взгляд бессмертного упал на группу людей, одетых в желто-синие туники. Они пробирались между рядами гхалхалтаров и направлялись к нему. Некромант вперился взглядом в их хмурые, неясные издали лица. Люди шли медленно, настороженно обходя костры – стоит королю отдать приказ, и эти добродушные, беззаботно расположившиеся у огней гхалхалтары схватят их.

Подойдя к шатру, люди остановились. Хамрак воздел руку:

– Приветствую вас, благородные пентакреонцы!

Ближние гхалхалтары смолкли и подняли головы.

Хамрак стоял, скрестив руки на груди, и улыбался. Пентакреонцев обезоружила его странная улыбка. Никто не желал начать первым.

– В чем дело?

Ответом на вопрос бессмертного было молчание. Наконец от толпы отделился рыцарь, который вечером прошлого дня выступал у костра.

– Ваше величество, мы пришли просить волю, – голос его в наступившей тишине прозвучал хрипло и по-мальчишески надтреснуто.

– Волю? Разве вы не вольны? – Хамрак простер руку вперед, указывая на окрестные холмы. – Вы – мои подданные, а кто скажет, что мои слуги не имеют свободы и не могут следовать, куда захотят? – некромант смотрел в лица людей и читал их мысли. Он понимал, что не удержит их. – Ступайте! Вы свободны, ибо вы принадлежите мне. Даже если будете сражаться против меня, в конце концов все равно вернетесь ко мне.

Пентакреонцы склонили головы, их предводитель-рыцарь молчал. Хамрак отпускает их так просто? Но почему он тогда говорит о неминуемом возвращении?

– Я благословляю вас! Ступайте с миром!

Пентакреонцы осторожно озирались, ища среди себя смельчаков. Трудно было уйти, ибо слишком легким оказалось желанное освобождение. Люди не двинулись с места, лишь рыцарь и юноша повернулись и пошли в горы. Хамрак грустно смотрел им вслед, потом перевел взгляд на оставшихся:

– Почему вы не идете?

Пентакреонцы не ответили, но, странно сжавшись, попятились назад, прячась среди окруживших их гхалхалтаров.

Бессмертный усмехнулся: "Люди хотят свободы, а, когда обретают её, оказываются не в состоянии справиться с бременем воли".

***

В то время как Хамрак разговаривал с пентакреонцами, лорд Карен отходил от Форт-Брейден, оставив там флот лорда Толокампа и раненых. Теперь армия повиновалась только ему, и, хотя полководец понимал всю сложность и ответственность возложенной на него задачи, он был рад. Сознание своей независимости придавало Карену уверенность, и его войско шло ускоренным маршем, нагоняя на день опередивших их гхалхалтаров.

Те, зная о своем превосходстве, двигались не спеша, и уже на третий день лорд Карен настиг их. Однако давать бой было гибельно, а приближаться – боязно. Люди приостановились, и стали следовать за неприятелем на расстоянии полудня пути. Гхалхалтары направлялись к Жоговенскому мысу, и единственным препятствием для них была крепость Грохбундер.

***

Армия Хамрака расположилась на ночлег. Темные отроги гор скрывали костры людей, но они были близко. Пентакреонцы, оставшиеся с гроссмейстером, знали это. Некоторые поднимались на скалы, чтобы взглянуть, как переливаются вдалеке огни.

Сэр Данвельд заметил двух людей из ордена, спускающихся по склону, и окликнул их.

– Что вы там делали? Смотрели на позиции Иоанна? – Его голос, неожиданно донесшийся из темноты, заставил людей вздрогнуть. – Почему же вы не ушли, когда король Хамрак предлагал вам?

Пенаткреонцы замерли, пряча лица, подались назад, чтобы сэр Данвельд не узнал их. Они злились на гроссмейстера, на гхалхалтаров, а в особенности на себя, потому что у них не хватило духа уйти. Теперь злоба искала выхода, и все больше были слышны в ордене разговоры о бегстве. Только на этот раз пентакреонцы считали себя обязанными отомстить Хамраку за причиненную им обиду.

***

Лучи солнца струились в окно и падали на лицо человека, отчего даже темнота под закрытыми веками казалась ему светлой. Он чуть улыбнулся, пушистые черные ресницы дрогнули. Мягкие голубые глаза блуждающе обежали комнату и остановились на резных ветках, колышущихся за окном. Ярко-салатовые, с изумрудными прожилками листья дрожали в теплом свете, льющемся из недр голубого неба.