Текст книги "Энциклопедия русской идеи. Сказки ЕАЭС и ФСБ. Том первый"

Прямая линия

В далеком евразийском поселении, почуяв близкий конец, старый дед позвал к себе сыновей. Старшему сыну отдал коня, среднему овцу, а младшему, Ивану, билет в Москву на Прямую линию с Президентом. Старший сын вскочил на коня и умчался в степь. Больше всего на свете он любил быструю езду. Средний пошел стричь овцу и делать из шерсти свитера, потому что к бизнесу страсть имел. Младший сел в поезд и поехал в Москву, на стадион Лужники, на встречу с Главой Государства, и оказалось, что в поезде том все пассажиры едут туда же.

– Дозвониться с Востока вообще нельзя. Даже по интернету невозможно, – жаловался попутчик, представившийся Шниперсоном. – Черные губернаторы все провода отрезали. Понимают гады, если Президент узнает, им конец. Ну ничего, я все расскажу. Я доберусь. Яму перед подъездом уже год заделать не могут!

– У нас губернатор белый, но Шнурова в город не пускает, – поддержал разговор пассажир из Литовской ССР по фамилии Жальгирис. – Пусть Владимир Владимирович прикажет. Я и в мэрию писал, и в Правительство. Ни хрена.

– А мой муж детей не хочет, – вступила дама в зеленой шляпке. – Сказал, если Президент по миллиону за каждого не субсидирует, пальцем не пошевелит.

Попутчики глянули на Ивана с молчаливым вопросом: а у тебя что?

– Хочу реабилитировать Ивана Грозного и Бориса Годунова. Не убивали они никого. Царевич Дмитрий и Иван Иванович сами умерли, – промолвил Иван стесняясь.

– Хорошее дело, – одобрил Жальгирис и достал шпроты.

Поезд мчался по льдам Байкала, через Кавказский хребет и Перекопский перешеек. Постепенно пассажиров купе сморило, и они уснули на своих полках. И увидел во сне Шниперсон, что спят курганы темные, солнцем опаленные, и туманы белые ходят чередой, и приснилось Шниперсону, как через рощи шумные и поля зеленые вышел в степь донецкую парень молодой. И чудилось Шниперсону, что на шахте угольной паренька приметили, руку дружбы подали, повели с собой. И радовался Шниперсон, когда девушки пригожие тихой песней встретили, и в забой отравился парень молодой. Вдруг раздался зуммер, и сон Шниперсона прервало прямое включение Президента.

– Изя, здравствуй, – говорил Владимир Владимирович. – Понимаешь, очень много народу ко мне в Москву собралось, город столько не вместит, езжай домой, яму твою уже закопали.

Глава Государства отключился. Шниперсон вскочил с места и сошел на ближайшей станции.

Лежа на верхней полке, Жальгирис уносился душой на выставку Ван Гога, где он со своей девушкой красовался в самом центре экспозиции и принимал восхищение посетителей. Идиллию литовца прорезал зуммер прямого включения.

– Римас, здравствуй. Время мало, я сразу к делу. Слышал когда-нибудь, чтобы я матерился? Дуй домой. Москва не резиновая. «Ленинград» свой «В Контакте» послушаешь.

Жальгирис оделся, забрал со стола открытые шпроты, завернув их в целлофан, и вышел на заснеженном полустанке.

Иван, побеспокоенный шумом покидавших поезд попутчиков, лежал в полудреме. Зуммер прямого включения пробудил его окончательно.

– Вопрос твой, Иван, мне понравился, – благосклонно приветствовал его Президент. – Непростую проблему ты поднял. Мы над ней давно бьемся. Но Пушкина я лично переписать не могу, а уж Репина тем более. Нет у меня пока вариантов. И время сейчас не подходящее. Возвращайся на свою малую родину.

Сеанс связи закончился. На улице светало. Состав стоял на Тихорецкой. Покидая вагон, Иван заметил, что в поезде остались одни женщины. «Выходит, Владимир Владимирович только женщин на Прямую линию пустил?» – задумался Иван. Его любопытство оказалось так велико, что он запрыгнул обратно и затаился в вагоне-ресторане.

В столице, следуя за толпой женщин, Иван прошел в Лужники и сел на самом последнем ряду, чтобы не привлекать внимание. Взоры присутствующих были прикованы к Президенту. Прямая линия началась.

– Каким он был, таким он и остался, Владимир Владимирович! – заохала женщина, представившись Валентиной Степановной. – Орел степной, казак лихой… Зачем опять, опять он повстречался, зачем нарушил мой покой? – дама достала платок и вытерла слезы. – Его печаль, его обиды, его тревоги – ни к чему: моя душа ему открыта, ему открыта одному. Но он взглянуть не догадался, умчался вдаль казак лихой. Каким он был, таким остался, но он и дорог мне такой.

– Валентина Степановна, спасибо, что обратили внимание на этот чувствительный вопрос, сегодня же вынесу это на обсуждение в Правительство и профильных ведомствах, – ответил Российский Лидер.

Следующий вопрос прозвучал от женщины, назвавшейся Варварой.

– Владимир Владимирович, живу я на Волге широкой, где на стрелке далекой гудками кого-то зовет пароход. Пришел ко мне на днях бойфренд и понес околесицу. Мол, вчера говорила – навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок. А утром у входа родного завода влюбленный парнишка мне встретился вновь. Я, дура, взяла и сказала, что немало я книжек читала, но нет еще книжки про нашу любовь.

– Варвара, дорогая, – ласково сказал президент, – это очень важно для всех нас, и не только для присутствующих здесь в студии. Если нужно, подключим силовые ведомства. Буду держать на личном контроле.

– Владимир Владимирович, – взволнованно вступила очередная участница Прямой линии, Лидия Михайловна, – мой сын программист, и он обнаружил, что каждый день солнце встает на востоке и заходит на западе. Причем оно делает это само.

– Простите, Лидия Михайловна, могу я уточнить? Ваш сын уверен, что солнце без посторонней помощи каждый день поднимается на востоке и само же заходит на западе?

– Совершенно верно, Владимир Владимирович.

– Умоляю вас, Лидия Михайловна, передайте сыну, чтобы он ничего там не трогал!

С каждым следующим вопросом в самую глубь Ивана проникала важность происходящего. Он понимал, почему Президент отдал предпочтение женской аудитории. Какими мелочными и пустыми показались ему мужские вопросы, какими ненужными. «Мы, мужчины, – думал Иван, – всегда в делах. А кто поговорит со слабым полом? Кто вникнет и выслушает?»

Ивану захотелось стряхнуть с себя груз многолетней тщеты, разорвать порочный круг проклятых внутренних вопросов. Он выбрался на улицу, миновал Метромост и оказался на набережной Нескучного сада. Вдоль реки прошел до Парка Горького и до утра катался там на велосипеде, танцевал танго, ел мороженое, загорал и играл в теннис.

В родную деревню возвращаться уже не хотелось. Решил было остаться в столице, устроиться на работу в органы безопасности, но потом подумал: «Кто же будет поднимать сельское хозяйство?» И вернулся в глубинку. Стал фермером, снабжал молоком все сырные заводы в округе. А потом и сам сделал такой сыр, что взял медаль на выставке в Париже. «Это было нетрудно, – признался он в интервью „Лайф ньюс“, – не уследил, как в лесу с телеги упало несколько голов, а через пару месяцев еду той же дорогой, глядь, уже камамбер!» И вроде как, говорят, еще и блоху подковал.

Раскольников наносит ответный удар

Однажды Владимир Владимирович пришел на работу раньше обычного, когда Баба Зина еще убиралась.

– Ни свет, ни заря, касатик? – уборщица знала Президента с пеленок и потому не церемонилась. – Мне пол в кабинете помыть надо. Не спится?

– Сплю нормально, да навалилось тут всякое.

– Случилось чего?

Баба Зина взяла тряпку, опустила в ведро с водой, выжала и намотала на швабру.

– Что стряслось-то, Володь?

– Вчера в Фейсбуке почитал хипстеров. Выросло поколение, Баба Зин, иждивенцев. Только на печке сидеть умеют. Хотят, чтобы золотая рыбка им айфоны подносила.

В кабинет заглянул личный помощник Российского Лидера Саша.

– Доброе утро, товарищ Президент.

– Здравствуй, Саш. Скажи честно, тебя продирает, когда на подводную лодку «Мономах» с шестнадцатью ядерными ракетами на борту смотришь?

– Я больше автомобили люблю, Владимир Владимирович, – ответил помощник, – мне BMW нравится.

– Ну вот, Баба Зин, слышишь? Целый полуостров им подарил. Нет, хотят на Лазурный берег плесень жрать. Чем, Баба Зин, скажи, чем Марлен Дитрих лучше Любовь Орловой?

– Ничем, Володь. Прав ты. Плюнь на них. Никакого здоровья не хватит, – участливо отозвалась уборщица, заканчивая мыть под столом.

– А если глубже копнуть, на чем атлантическая цивилизация держится? Что у них за мифы? Баба Зин, знаешь, чем Ланселот знаменит? Трахал жену своего короля.

– Господи, Володь, что ж ты говоришь-то, – перекрестилась Баба Зина, – типун тебе на язык.

– А Роланд со своим Дюрандалем, тоже мне, павлин. Угробил всех своих солдат. У нас за такое десять лет в штрафбате дают. А Зигфрид? Отодрать жену друга, да потом еще и похвастать этим перед своей супругой! В страшном сне представить себе не могу, чтобы какой-нибудь из наших сказочных героев, например Колобок, подобное отмочил.

– Тьфу, Володь, прекрати ради Бога, – уборщица домыла пол и присела на стул.

Президент нервно заходил от окна к двери.

– Ничего, отмолю потом. Выговориться надо.

В кабинет снова заглянул помощник, и Президент усадил его рядом с Бабой Зиной.

– Плюет молодежь на традиционные ценности. Семья, религия, государство – пустой звук. На Запад хотят, пусть даже носильщиками и посудомойками, но туда, в Лос-Анджелес. Вот скажи, Саш, – снова обратился Глава Государства к терпеливо слушающему помощнику, – кто такой Фауст?

– Доктор немецкий, алхимик.

– Так они мозги нам и промывают. Побойся Бога, Саша. Фауст – пособник Дьявола. Сотрудничал с Бесом. По договору. Но им в Евросоюзе без разницы, главное, чтобы был лояльным членом. Я бы эту тварь фашистскую…

– Владимир Владимирович, можно я пойду, мне корреспонденцию утреннюю проверить надо, там фельдъегерь в приемной ждет, – вырвалось у помощника, испугавшегося Президентского потока.

– Мне тоже пора, – привстала Баба Зина.

– Ждите, – твердо сказал Российский Лидер. – А Дон Кихот кто?

– Добрый чудак? – неуверенно выдавил помощник.

Баба Зина развела руками, мол, ну да, а кто же еще.

– Чудак, его мать?!

– Володя, окстись, грех это, – перебила Баба Зина.

– Моральный урод-демократизатор. Ему вместо копья в руку «Першинг» вложить и эмблему НАТО на рукав – ничего не изменится: «Я несу вам добро, а вы, придурки, сопротивляетесь». Госпожа Хиллари – вот вам наследник Дон Кихота. Не дай бог, займет эта мымра Овальный кабинет. Хотя черт с ней. Хрен редьки не слаще. Противно, что тинейджеры в этом ни в зуб ногой. Пока носом их в эту гнилую свору Гамлетов, Дон Жуанов и Монте-Кристо не ткнешь, так и сидят перед монитором, зомборолики поглощают.

– Владимир Владимирович, про Монте-Кристо вы загнули. Они максимум, что из классики помнят, – Терминатора, – сказал Саша.

– А должны бы Штирлица, Жеглова и Онегина, – уточнил Президент.

– Штирлиц – зануда, – оживилась Баба Зина. – Жену свою раз в пять лет взглядом одаривал в кафе. Это разве мужчина? Онегин тоже. Умел только письма писать. Нет у нас мужиков в литературе.

– А я Раскольникова люблю, – вставил помощник. – Взял и исполнил свою мечту. Другие самоедством упивались, а студент раз – и готово. Я его не оправдываю, но…

– Как из него идола сотворить, Саш? Чтобы молодежь упивалась, как Гарри Поттером, – не унимался Глава Государства.

– О том и говорю, Владимир Владимирович. Штирлица в компьютерную игру не засунешь – засмеют, а Раскольникова легко.

– Хм… – задумался Президент. – Раскольников… Хотелось бы, правда, Жеглова, но Глеб красиво стреляет только из окна автобуса, да и то, когда его за ноги держат.

– Игра будет яркая, насыщенная. Раскольников загоняет Терминатора в коммунальную квартиру и там в последней комнате у сортира мочит, – рекламировал помощник.

– Сочно. Мощно. Но либералы так слюной изойдут, что Неглинка из берегов выйдет. А мэр столицы по поводу потопа ворчать начнет. – Президент никогда не забывал о москвичах.

– Тогда, Владимир Владимирович, мочить он будет не Шварценеггера, а мямлей этих, неудачников – Онегиных там, Дубровских. Потом сиквелов настрогаем «Старуха возвращается», «Студент наносит ответный удар», «Топор-2» и прочее.

– Гениально, Саш. Ты ведь лейтенант? Будешь теперь майором. А тебе, Баба Зин, именную шашку в алмазах.

– Спасибо, Володь, у меня этих сабель уже девать некуда, ты лучше отпусти пораньше, я на рынок хотела успеть.

– Да-да. Все. Свободны.

Баба Зина и помощник вышли из кабинета, а Глава Государства сел за стол и включил компьютер. На экране возникла реклама Iphone 7. Он брезгливо поморщился.

– А потом Раскольников пробирается в смердящее логово, в подземную лабораторию, где делают эти адские гаджеты, и рубит там все в капусту, так что слизь из айфонов по стенам течет, – подумал Российский Лидер, и настроение его улучшилось.

Он включил третью кнопку на радиоприемнике. Передавали Первый фортепианный концерт Чайковского. «Хорошо, – подумал Владимир Владимирович после первых аккордов. – Нет, ну ей-богу, хорошо».

Над Кремлем уже начинало жарить летнее солнце, и голуби клевали крошки на Соборной площади.

Сам на утро бабой стал

Однажды мужик заметил, что у него растут сиськи. Человек он был образованный и потому сразу пошел к психотерапевту. Приходит и говорит:

– Спаси, мил человек. Видишь, беда ко мне пришла! Сжалился доктор над мужиком и отвечает:

– Был у меня похожий случай с казаком Степаном Разиным. Знаешь такого? Да как не знать! На всю Россию прогремел. Так вот, пришел он как-то раз ко мне и тоже сиськи показывает. У меня аж дыхание перехватило. Под ложечкой засосало. Спина горячим потом покрылась. Хотел я было ляпнуть, типа, жрать, Стенька, меньше надо, но вовремя осекся. Голова бы моя с плеч тут же слетела бы. Подумал немного и решил время потянуть, спрашиваю: «Как сие случилось? Что тому горю предшествовало?». Стенька рассказывает: «Как-то раз выплываю я из-за острова прямо на стрежень. Только не спрашивай, что такое стрежень, сам не в курсе. Челн у меня красивый, расписной. Одно загляденье. Невеста моя, княжна персидская, рядом лежит. В общем, веселый и хмельной справляю я свадьбу. Персиянка ни жива ни мертва, молча слушает хмельные атамановы слова и т. д. Сам знаешь. Чего повторять-то. Вот тут все и случилось. Ощупал я себя, и хмель как рукой сняло. Сиськи! Пониже рукой скользнул – святые угодники! Атамановы достоинства пропали. Виду не подаю, но про себя сокрушаюсь. Зачем я с персиянкой этой связался? Горе мне, горе. Только ночь с ней провожжался, сам на утро бабой стал. Помоги, господин лекарь!».

– Я же, – продолжал психотерапевт, – за то время, пока казачий рассказ сей интереснейший слушал, придумал, как шкуру свою спасти, и напомнил Разину древний евразийский обряд жертвоприношения ящеру морскому, владыке подводного мира. Издревле ему в жертву красивых девушек приносили.

Здесь мужик психотерапевта перебил:

– Вряд ли персиянка у Стеньки в девках ходила.

Доктор парировал:

– Какая разница! Только Разин ушел, я сразу письмо в третье отделение отправил, мол, ловите разбойника там-то и тогда-то.

Мужик растерялся:

– Хорошая история, а мне что посоветуете, господин доктор? Мне-то как быть?

– А тебе, мудила, меньше жрать надо! – ответил психотерапевт, забрал у него полторы тысячи рублей за сеанс и вытолкнул за двери. Оказался мужик на улице, бредет в сторону дома грустный, с печалью на сердце и вдруг видит на рекламном щите портрет Владимира Владимировича. Президент подмигнул ему с плаката и говорит:

– Правительство делает все, чтобы нация была спортивной. Портреты мои с голым торсом в интернете распространяет. В Парке Горького велодорожку сделали. Даже нормы ГТО возродили. Ты, главное, не унывай. Встал утром, пробежался, потом под холодный душ, а на Крещение в купель ныряй. На Бульварном кольце бесплатные велосипеды есть…

Глава Государства все говорил и говорил, а мужик больше не слушал и повесив голову шел дальше. Не вдохновил Владимир Владимирович мужика, потому что мужик тот был либералом. Пощупал мужик свои сиськи и повернул к посольству Евросоюза – визу получать. За границей, он слышал, такие люди в цене.

Служба дни и ночи

В ресторане с прекрасным видом на Кремль под названием «Доктор Живаго» сидели Алексей Завальный и Дмитрий Дыков. Оппозиционер Алексей был одет в строгую серую рубашку с белой лентой на груди. Его собеседник имел на себе демократичный жилет с большим количеством карманов и смотрел на коллегу выпученными от природы глазами. Разговор между ними шел о политике.

– Точно тебе говорю, Дим, я сам видел. Ночью они вышли из Троицких, Спасских и Боровицких ворот. Несколько сотен тысяч. Огромная толпа. Все спали, а я следил. Потом они разъехались по стране. В Сибирь, на Урал, в Калининградскую область – по всем регионам разошлись. Смешались с людьми, поселились в обычных квартирах, на работу устроились. Теперь от простых граждан их не отличишь. Один такой путиноид зомбирует сотни, тысячи людей. Думаешь, откуда эта цифра – 85 процентов поддержки? Когда их только по телеку показывали, можно было крикнуть, что ящик врет, а теперь они повсюду, не удивлюсь, если за соседним столом.

Алексей провел взглядом по ресторану. Рядом сидел мужчина, чье лицо было закрыто газетой «Коммерсант» с портретом Березовского на первой полосе. Оппозиционер не обратил на него внимания и продолжил:

– Гребаный режим. Все у нас отняли. Даже мат. Даже секс! Что в Советском Союзе, что в России ни самого секса, ни даже слова такого не было и нет, – Завальный закончил тираду, наколол вилкой кусок сырника, обмакнул его в сметану и положил в рот. В такие моменты обычный евразиец радуется, потому что сырник вкусный, но Алексей выражал на лице усталость и отвращение.

– Слово «секс» у нас есть, – лениво отвечал ему Дыков, запрокинув голову тем особым образом, который присущ людям с жирным вторым подбородком. – Только оно скрыто. Они ведь все от народа прячут.

– В смысле? – удивился Завальный.

– Удовольствие, – сказал литератор. – Вот где закопан секс. Уд ведь это член.

– Мужской член – это срамной уд, – послышался голос человека, прикрывавшегося газетой. – Не надо путать. Слово «удовольствие» говорит обо всех «уделах» тела, а не об одном хере, как вы думаете.

Дыков хотел было спросить незнакомца, кто он? Но из-за спины литератора раздался голос другого посетителя:

– Зачем искать черную кошку там, где ее никогда не было? Спрятали секс? Я вас умоляю, столь архисложные операции ради таких, как вы, не проворачивают. В слове «удовольствие» «уд» это не тайник, а перст, и указывает он, что в любом наслаждении, практикуемом русскими, всегда есть телесная страсть.

Дыков презрительно оглядел говорящего, оценил его модный прикид и открыл было рот, чтобы ответить, как подошел официант, дежуривший неподалеку.

– Я вам по опыту скажу. У европейца двадцать лет на завтрак одно и тоже, а в России каждый день что-то новое. Если пища нашего человека не возбуждает, он есть не будет, – сказал официант. Лица Завального и Дыкова после этих слов перекосило так, что они стали похожи на сгустки боли.

– Если рассматривать уд как мужской член, то мы скорее придем не к сексу, а к процессу проникновения. Удовольствие от любого действия, будь то даже повседневное общение, у россиян возникает только при достаточной глубине. Нашим людям не интересно ничего поверхностное, все эти бездуховные гаджеты, Голливуд, фондовая биржа. Вот о чем говорит слово «удовольствие», – продолжил тип с газетой. Литератор и оппозиционер не выдержали, встали и пошли на выход.

– Я говорил, путиноиды, они повсюду, – прошипел Алексей на ухо Дмитрию.

Когда дверь за ними закрылась, посетитель в модном прикиде подошел к официанту, замершему в неестественной позе, и помахал рукой перед его застывшими глазами.

– Похоже у «Таволги» аккумулятор сел, – сказал он. Стараясь не привлекать внимание публики, случайные посетители «Доктора Живаго» – сотрудники ФСБ майор Эдуард Теркин и лейтенант Андрей Кириллов – отвели робота в подсобку в подвал гостиницы «Националь». Поставив секретное изделие на зарядку, они заварили себе по стакану чая и сели перед мониторами наблюдать за обстановкой в залах ресторана.

– Когда их только разрабатывали, я, честно говоря, в перспективы не верил, – сказал майор, с уважением глядя на официанта. – От живого невозможно отличить! Все-таки Новосибирск – это школа. Правда, аккумулятор ни к черту.

Наблюдая за однообразной картинкой на мониторах, его коллега Кириллов постепенно начал клевать носом и через десять минут заснул. Во сне он видел место беззаботное, где гуляет важно, словно граф, очень длинношеее животное под чудным названием «жираф». Разбудил его голос Теркина:

– Андрей, подъем, Альбец пришла с Зендеровичем. Кириллов взмолился:

– Товарищ майор, меня от этих упырей выворачивает! Я даже к Мокаревичу выйду, но только не к ним.

Теркин негромко запел:

– Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна. Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет, значит, с ними нам вести незримый бой. Так назначено судьбой для нас с тобой – служба дни и ночи.

Лейтенант встал, снял официанта с зарядки, взял его под руку и отправился на службу.