Текст книги "Письма о добром"

Виктор Шкловский сказал, демонстративно уходя с вечера знаменитого отгадчика мыслей Вольфа Мессинга: «Вольф Мессинг будет отгадывать за пять рублей (цена билета) мысли Виктора Перцова, а я не хочу знать их и бесплатно».

Освободить свое время от пустяков.

Два портрета одного лица в одинаковых размерах, расположенные рядом (в альбоме, в рамках), создают удивительную иллюзию движения. Даже просто одна и та же фотография, снятая в движении и расположенная рядом в двух экземплярах, создает ту же иллюзию.

Выписка из журнала «Connoisseur» (1984, August, p. 17). Вопрос: «Когда подделка не является подделкой?» Ответ: «Тогда, когда это честная репродукция».

Английская поговорка: «Людям, живущим в стеклянном доме, нельзя бросаться камнями».

Лидия Михайловна Лотман спросила меня, «как я поживаю». Вместо того чтобы кратко, как полагается воспитанному человеку, ответить в неопределенной форме, я начинаю распространяться на этот сюжет: «Устал, мол, некогда заниматься научной работой, все время отнимает „Фонд культуры“» и т. д. Лидия Михайловна со смешком ответила мне на это (и очень точно): «Одного портного спросили, что бы он делал, если бы стал царем?» – «И шил бы еще немного», – ответил портной.

В XVII–XVIII веках часовой мастер мог сделать за всю жизнь 70–80 часов. На одних из часов XVII века в львовском музее мастер с гордостью начертал, что это его 134-е часы. Это был его подвиг, знак исключительного трудолюбия!

Анатолий Дуров вышел на сцену без объявленного в программе слона. Его спрашивает партнер: «А где же слон?» – «У него грыжа». – «Как, отчего?» – «Надорвался, поднимая сельское хозяйство». На этом, говорят, закончились выступления Дурова в цирке вообще. Ни слона, ни Дурова.

П. Л. Капицу принял в Кембриджский университет Резерфорд. Впоследствии, несколько лет спустя, когда Капица выдвинулся, он спросил Резерфорда: «Почему вы меня приняли тогда: и знал мало, и английским владел плохо?» Резерфорд ответил: «Я и сам удивляюсь – почему я вас принял тогда».

Поверие: Рим будет стоять до той поры, пока на Капитолии стоит статуя Марка Аврелия. Я был на Капитолии в мае 1986 года: статуи Марка Аврелия не было – взята на реставрацию.

В Новгороде существовало поверие (оно записано и в Новгородской третьей летописи), что Вседержитель в куполе храма Софии держит в руке судьбу Новгорода: первый же немецкий снаряд в 1941 году попал в купол, в фреску. А может быть, действительно в каком-то смысле нет ни старого Рима, ни старого Новгорода? Один «взят на реставрацию», другой застроен нелепо.

Польская поговорка: «„Посмотрим“, – сказал слепой».

Питер Устинов (в автобиографии «Уважаемый Я») замечает: «Англичанам принадлежит авторство поразительного количества международно признанных игр» – и далее объясняет в своем ироническом стиле: «И стоит иностранцам превзойти англичан в одной из их же собственных игр, как англичане хладнокровно изобретают другую, в которой какое-то время могут удерживать первенство, поскольку никто, кроме них, не знает ее правил». Устинов шутит, но любовь играть характерна для англичан. Пристрастие англичан к играм происходит от того, что они в основном «большие дети», вернее, подростки. И подростки – мужчины. Основные игры англичан преимущественно мужские. У них нет ни одной игры, отвечающей характеру девушек, – вроде русской игры в горелки. Вообще Англия преимущественно мужская страна. Женщины-преподаватели колледжей подражают мужчинам-преподавателям: в поведении в профессорских клубах, в поведении за общими со студентами обедами и пр.

В Оксфорде, в женском «Леди Маргарет колледже», я был приглашен к обеду. Женщины-преподаватели перед обедом в отдельной комнате пили аперитив и курили – как мужчины. Они вели себя по мужским «стандартам». Даже рассказывали вполне мужские анекдоты.

Жена утром, просыпаясь, говорит мужу: «Знаешь, ужасно глупый сон приснился. Будто бы продается по комнатам Гатчинский дворец и я купила большую комнату, прямо зал. И такой был ажиотаж – выложила все свои деньги, почему-то у меня были с собой в пачках. Потом думаю: отдала 24 тысячи, зачем? Все деньги, что у нас скоплены».

Утром, за кофе, муж говорит своей жене: «Ты даже во сне глупости делаешь». Жена успела забыть сон: «Какие?» – «Да покупаешь на все наши деньги какие-то проходные комнаты». – «Но ведь это же не комната, а во дворце!» – «Но дворец-то давным-давно не существует – теперь там какой-то „ящик“!» – «Но все равно комната большая». – «Вот я и говорю, что ты дура: не думаешь, что покупаешь. Тебе бы только большое!» Поссорились на целый день.

Для кулинарной книги. Способ сохранения винограда в Болгарии: хвостик кисти винограда втыкают в свеклу; сохраняется несколько месяцев (сам не проверял). И еще болгарское наблюдение: город Самоков – «курорт для вина». Испорченное вино восстанавливается в Самокове (температура, климат?). (Разумеется, и это я сам не проверял.)

Тишина каждый раз разная. В каждой комнате своя, на открытом воздухе своя – и всегда особая. Это открыли для меня звукооператоры телевидения. Они записывают тишину для пауз в передачах. Тишина не может быть «глухой».

Тишина звучит. Все знают, как выражает ночную тишину скрип половицы в деревянном доме, а тишину летнего дня – жужжание мухи, бьющейся об оконное стекло.

Пение соловья ночью – это громкая тишина, тишина, разразившаяся громом, гигантским щелканием, великанскими руладами. Тишина ночи, разорванная…

Так в старых галантерейных магазинах рвали, отмерив аршином, коленкор приказчики для покупателей.

Вхожу в гостиницу с одним известным ученым. Швейцар спрашивает его: «Живете?», имея в виду – «живете в гостинице». Тот сразу понимает комичность вопроса, театрально медленно поднимает руку кверху, вращает кистью над головой и отвечает: «Пока да!»

Наконец-то медицина сделала благодатные открытия для всего человечества: оказалось возможным пересаживать человеку вместо больного сердца два здоровых (если, конечно, человек этого заслуживал), пересаживать печень, мозг, не говоря уже о таких пустяках, как кожа и кости. Просто удивительно! И как хорошо: теперь не страшны любые болезни, лишь бы вовремя, вовремя…

Потребность в здоровых органах возросла до крайности. И цена тоже. И все-таки «запчастей» не хватало. Велся строгий учет всем здоровым людям, всем здоровым органам. Ни один здоровый орган не должен был пропасть. Вовремя перехватить у умершего, лучше всего внезапно погибшего, опустить эти органы в особую жидкость, держать все это при особых условиях и… пересадить их достойному больному.

И как изменился весь социальный строй жизни. Общество разделилось на «бессмертных» (номенклатурные работники с хорошими анкетными данными) и на «запчасти», как называло себя в шутку остальное население. Правда, «бессмертные» представляли собой как бы некие комбинации, которые все время несколько перестраивались внутри (особенно когда пересаживался мозг или какие-нибудь железы), но зато анкетные данные, «автобиография», награды, ордена оставались вечно, а следовательно «комбинация» могла вечно занимать свой ответственный пост.

Прогрессировала не только медицина. Прогрессировало и идейное воспитание. Церквей и в помине не стало, но некоторые «традиции» всё же остались. Почему-то отмечали девятый и сороковой день после смерти. И в годовщину тоже ходили на кладбище, где в стройных буфетиках, как хрустальные бокалы, хранились урны с прахом «населения».

Наступила годовщина смерти попавшего в аварию молодого спортсмена. Но матери его некуда было пойти: все тело его разошлось по живым людям. И решила она отдать дань старому обычаю и пойти по тем людям, в которых «схоронен» был ее сын.

И первым решила навестить знаменитого литературоведа, которому пересажено было сердце ее сына. «Все-таки человек, верно, гуманный, литературой занимается. Поймет он материнское сердце. Не так страшно и разговор завести».

Позвонила. Открыли. Удивленно посмотрели. «Вы, наверно, рукописи предложить пришли?» – «Нет, но поговорить, повидать, по-родственному!»

Позвали профессора. Профессор сидел в столовой перед телевизором. Устал, выполнял срочное задание: готовилось новое собрание сочинений Достоевского и надо было доказать, что «Бесы» подделка. Сложно – рукописи остались, но справился. И вот теперь отдыхал, наблюдая, как на экране мускулистая дама, стоя на голове, делала шпагат.

Когда позвали, недовольно крякнул: «И отдохнуть не дадут», но пошел и даже пригласил в кабинет. Придвинул стул. Сам сел напротив в уютное кресло.

«Петров, говорите? Иван Петрович? Олимпийский чемпион? Согласитесь однако, что знать это неприятно». Схватился рукой за сердце: от жеста этого уже давно отвык, но теперь вспомнилось. Слегка затошнило, закружилась голова. «Нет, нет, избавьте, пожалуйста, от подробностей. В конце концов это совсем неделикатно с вашей стороны».

Когда мать ушла и знаменитый литературовед вернулся к телевизору, под конец выступлений мускулистой дамы он почти успокоился и подумал: «Но если чемпион, олимпийский, значит до следующей пересадки сердца еще очень не скоро.

Надо будет подумать: „Записки из подполья“ тоже бы печатать не следует. И черновиков не сохранилось! Из поликлиники Двадцать четвертого управления, наверное, уже не открепят».

Сколько зерен, рассыпанных на столе, может человек охватить взором сразу и не считая, не деля на группы – определить их число? Одно зерно – ясно, что одно. Два зерна – тоже не требует мысленного счета. Три – тоже. Четыре – уже возникает соблазн разбить на две группы по два зерна, чтобы лучше уяснить число. Но еще не считает. Пять – труднее, и счет в уме возможен. То же шесть. А семь и последующее число зерен, пожалуй, требует уже счета. Познание превращается в процесс. Во всяком случае, вы не можете сказать сразу, «не думая», – сколько лежит на столе.

И вот, если бы меня спросили – как представить себе «Высший разум», я бы сказал – это то, что способно охватить мысленным взором сразу всю Вселенную, и не только ту, что есть сейчас, но и ту, что была и будет, – во всех измерениях – и держать ее в сознании с такою же ясностью, «не считая», как мы можем осознать наличие одного, двух или трех зерен, лежащих на столешнице.

Вопрос о том, существует ли всевидящий «Высший разум» или не существует, может решаться только с осознанием невероятной сложности его существования – сложности, показанной мною на трех зернах, лежащих на столе, но раздвинутой на всю Вселенную.

«Эталонная личность» – то есть личность с определенной системой званий, степеней, должностей и хорошими анкетными данными. В результате – «ученый функционер» или «функционер в науке» (какое из двух выражений здесь уместнее – не знаю).

О тонкости икебаны (японского искусства подбирать цветы в группы, «коллективы») свидетельствует хотя бы следующее. Во время приведения в порядок цветов в букете мечеобразные листья ирисов (эти листья символизируют сами по себе мужество) следует располагать так, чтобы они имели положение плоской стороной к зрителю. Если листья обращены к зрителю острой стороной, то это означает плохую манеру составителя, ибо конец меча направляется только на врага (Trivedi, Devika, Ikebana. Delhi – Bombey, 1975, p. 49).

Бумажные обои были во второй половине XVIII века дорогой новинкой. В 1781 году они только начали входить в употребление, но в Павловском дворце ими решались оклеивать только комнаты дочерей.

Дягилев на своих визитных карточках писал себя «De Diagileff» и играл роль «un grand seigneur en voyage» (путешествующего большого барина), его называли «un vrai boyard russe» (настоящий русский боярин). Может быть, это и правильно: он был представителем русского искусства на Западе и без этого самоощущения ему бы не удалось организовать Русские сезоны.

Мужской романовский полушубок (я такой носил в 1928–1932 годах и в ленинградскую блокаду) застегивается на крючки по-женски – с левой стороны. Так удобнее действовать правой рукой: если бы крючки были справа, пришлось бы натягивать борт полушубка левой рукой. Но на русских косоворотках (удивительно удобная одежда) застежки тоже были на левой стороне, а под мышками – ластовицы, позволявшие свободно поднимать руки в работе.

В горьковском Музее деревянного зодчества есть прекрасный образец русской косоворотки: темно-красной с черной вышивкой, очень широкой и с черными ластовицами под мышками.

В царской армии полагалось носить фуражку чуть набекрень: над левым ухом – околыш на три пальца, над правым – на один (для «удобства» воображаемого взмаха саблей с коня).

Юбилей балетомана. После каждого тоста играет бодрый короткий отрывок балетной музыки. Например: па-де-де из «Спящей» или «Лебединого». Почти как в гражданской панихиде, когда после очередного выступления играют несколько тактов похоронного марша.

То, что сегодня хлам, завтра может оказаться антикварной редкостью.

«Для того чтобы мышца развивалась, она должна уставать» (Сеченов).

Когда легче полоть грядку? После дождя, когда сорняки сыты водой и «довольны».

«Аэронавтический опыт» француза Гарнерена (Garnerin) в Павловске в присутствии императрицы Марии Федоровны в 1803 году. Гарнерен запустил шар с привязанной кошкой, а шнур, на котором висела кошка, поджег. Кошка спустилась на парашюте и «была представлена императрице» (из книги: Павловск. Очерки истории и описание. СПб., 1877, с. 22). Превосходно! Но интересно – как вела себя кошка во время этого «представления» ее императрице? По ритуалу?

Умение смеяться присуще человеку, отличает его от всех других живых существ. Какое бы положение ни занимал человек, он должен смеяться.

По Петергофской дороге были две дачи Нарышкиных, первая Льва, вторая Александра. Одна называлась «Ага!», другая – «Ба, ба!».

Остроумие было в XVIII веке обязательным для государственных деятелей. Остроумной была и Екатерина II. При ней в математике «π» в квадрате обозначалось «ππ», а «к» в квадрате – «кк». Когда Эйлер ехал морем в Санкт-Петербург, у него во время кораблекрушения утонул сундук со всеми бумагами. Екатерина сказала ему на приеме: «Какое несчастье! У нас погиб сундук со всеми вашими „пипи#“ и „кака#“.»

Богиня Нике (Победа) изображалась без меча, но с крыльями. Победивший должен оставить меч, быть великодушным и «воскрыленным» гуманными идеями.

Из прошлого и о прошлом

Рано или поздно все разрушится, все исчезнет. Да, но лучше, чтобы «поздно», чем «рано». Когда-то человек жил только в настоящем. Но в большом настоящем, помня – кто у него родители и откуда. Открытие истории произошло несколько тысяч лет назад: открытие – в обе стороны: о прошлом легенды, для будущего курганы.

Курганы – лучшая память. Носитель истории – земля. Ведь нужно столько же работать, чтобы разнести курган, сколько чтобы его насыпать. Бульдозеров не было…

Человеку тесно жить только в настоящем. Нравственная жизнь требует памяти о прошлом и сохранения памяти на будущее – расширения туда и сюда.

И детям нужно знать, что о своем детстве они будут вспоминать, а внуки будут приставать: «Расскажи, дедушка, – как ты был маленьким». Такие рассказы дети очень любят. Дети вообще хранители традиций.

Когда Владимир Мономах закладывает Успенский собор в Киеве (1073), в Смоленске (1101), в Суздале (1101), во Владимире (1108), в Чернигове (вскоре после 1113) – он закрепляет центр и границы государства Руси, он борется с «пустотой» огромной Русской земли. Одинаковые по посвящению Успению и по внутренним соотношениям храмы в середине кремлей в разных концах Руси необходимы для «преодоления пространства», для закрепления единства Руси.

Мы очень часто находимся во власти исторических предрассудков. Одним из таких предрассудков является убежденность в том, что древняя, «допетровская» Русь была страной со сплошной малой грамотностью.

Тысячи и тысячи рукописных книг хранятся в наших библиотеках и архивах, сотни берестяных грамот найдены в Новгороде – грамот, принадлежащих ремесленникам, крестьянам, мужчинам и женщинам, простым людям и людям высокого социального положения. Печатные книги показывают высокий уровень типографского искусства. Рукописи «цветут» изумительными заставками, концовками, инициалами и миниатюрами. Печатные шрифты и рукописные буквы поразительны по красоте. Все новые и новые центры книжной культуры обнаруживаются в монастырях Древней Руси среди лесов и болот, на островах – даже вдали от городов и сел. В рукописном наследии Древней Руси мы все больше и больше открываем новых оригинальных произведений и переводных. Уже давно ясно, что болгарское и сербское рукописное наследие шире представлено в русских рукописях, чем у себя на родине. Высокое искусство слова окружено открытиями в области древнерусской музыкальной культуры. Всеобщее признание во всем мире получили древнерусские фрески и иконы, русское прикладное искусство. Древнерусское зодчество оказалось целым огромным миром, изумительно разнообразным, будто принадлежащим разным странам и народам с различной эстетической культурой. Мы получили из рукописей представление о древнерусской медицине, о русской историософии и философии, о поразительном разнообразии литературных жанров, об искусстве иллюстрирования и искусстве чтения, о различных системах правописания и пунктуации… А мы все твердим и твердим: «Русь безграмотная, Русь лапотная и безмолвная»!

Почему так? Догадываюсь: может быть, потому, что в XIX веке носителями древнерусской культуры оставались по преимуществу крестьяне, историки судили о Древней Руси главным образом по ним, по крестьянам, а их давно уже скрутило крепостное право, все большее обнищание, отсутствие времени на чтение, непосильная работа, нищета.

В любом историческом сочинении мы привыкли читать об усилении эксплуатации, классового гнета, обнищании народных масс. И ведь это правда, но почему же тогда мы не делаем и другого вывода, что культура народа в этих условиях нарастающего гнета должна была падать? Судить по безграмотности крестьянства XIX века о его неграмотности (еще большей!) в веках XI–XVI нельзя. Нельзя думать, что письменная культура населения непрерывно возрастала. Нет, она и падала. И именно крепостное право принесло с собой ту неграмотность, как «лапотность» народа XIX века, которая даже историкам показалась исконной и типичной для Древней Руси.

Одна фраза в Стоглаве о неграмотности новгородских попов служила и продолжает служить этому убеждению в неграмотности всего населения. Но ведь Стоглавый собор, призванный установить единый порядок церковных правил для всей Руси, имел в виду только новгородский обычай избирать уличанских попов всей улицей, в результате чего в попы попадали лица, не имевшие точного представления о церковной службе.

Одним словом: обильнейший материал превосходных рукописных и печатных книг, хранящихся или героически собираемых нашими энтузиастами-патриотами на Севере, на Урале, в Сибири и других местах, требует от нас признания высокой письменной культуры первых семи веков русской жизни. Грамотность народа помогает нам понять высокую культуру слова в русском фольклоре, высокие эстетические достоинства народного зодчества, изделий народных ремесел, высокие моральные качества русского крестьянства там, где его не коснулось крепостное право, – как, например, на Русском Севере.

В истории русской культуры бывают периоды трагических катаклизмов, когда кажется, что все начинается сначала.

Так было с принятием христианства. Казалось, что языческая культура кончилась, кончился фольклорный период русского словесного искусства. Но вот прошли столетия, и сейчас мы знаем – культура слова не исчезла, но перешла в другие формы – не исчез фольклор, не исчезли и фольклорные достижения в новых формах – формах письменного слова.

Периодом перемен была эпоха царствования Грозного. «Неполезная» литература, литература беллетристического характера как будто бы была обрублена. Но прошло полвека, и в начале XVII века мы видим, что опыт остался. Он стал даже выше, несмотря на молчание второй половины XVI века.

Почти что апокалипсическим катаклизмом в истории русской культуры была эпоха Петровских реформ. Все началось сначала. Но сейчас специалистам по многовековой русской литературе ясно – перерыва не было. Линии развития пережили кризис, но возродились и продолжали развиваться на новом уровне – на уровне усвоения западноевропейского опыта.

Каждый из этих катаклизмов, когда казалось – все должно начаться с самого начала, своеобразен по своему характеру. Перерывы были с задержками, перерывы были перед новым скачком вперед. Задержки шли изнутри, и задержки вызывались внешними событиями. Все по-разному.

К таким внешне обусловленным перерывам принадлежит и середина XIII века – время монголо-татарского завоевания.

Что, собственно, произошло в это время? Евразийцы были склонны преуменьшать значение восточного нашествия, другие, напротив, преувеличивали. Однако ни те ни другие не пытались охарактеризовать события в их существе, а это безусловно важнее, чем все попытки оценить перерывы количественно.

Р. Г. Скрынников в своей книге о Грозном приводит хорошую цитату из Энгельса, объясняющую настроения Грозного, его страх смерти. Скрынников пишет, что «эпоху террора» нельзя отождествлять с господством людей, внушающих ужас. «Напротив того (здесь начинается цитата из Энгельса), это господство людей, которые сами напуганы. Террор – это большей частью бесполезные жестокости, совершенные для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх» (Письмо Ф. Энгельса к Карлу Марксу от 4 сентября 1870 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 33, с. 45).

Самозванчество – это не только факт активности отдельных личностей, но и характерная черта общества. Проявления личностного начала для Древней Руси все были сродни самозванчеству. Появление самозванцев – это состояние общества, больное проявление индивидуализма. Его можно найти в разных явлениях культуры XVII века.

Марина Мнишек была настолько маленького роста, что для нее в Успенском соборе были сделаны скамеечки, чтобы ей прикладываться к иконам. Но это делает вероятным, что и Дмитрий Самозванец был невысокий. Не отсюда ли его «наполеонизм»?

По мнению Б. Б. Пиотровского, пирамиды строились потому, что власть фараонов была слаба. Все части Египта выстраивались цепочкой вдоль Нила, и выпадение хотя бы одного звена развалило бы всю государственную власть. Необходимо было обожествить власть фараонов.

К старине должно быть бережливое уважение, а не культ. Мы должны жить со старым, а не молиться на старое. На коленях жить невозможно (больно и неудобно).

Пушкин удивительно написал о Петре: «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости; вторые нередко жестоки, своенравны и кажутся писанными кнутом».

Рассматривая мнения нашего общества о Петровских реформах, В. О. Ключевский писал: «Любуясь, как реформа преображала русскую старину, недоглядели, как русская старина преображала реформу». Ключевский назвал последнее явление «встречной работой прошлого» (В. О. Ключевский. Памяти С. М. Соловьева, // журнал Научное слово, 1904, кн. VIII, с. 127).