Текст книги "Женитьба Даждьбога"

Дмитрий Логинов
ЖЕНИТЬБА ДАЖДЬБОГА
(символическое отображение состояний сознания в русских мифах)

Пойдем

на северные дюны,

Где день

протягивает руны

Певцу, уснувшему в седле!..

Юрий Цендровский

Мы уходим отсюда… Плачь! —

Небеса в ледяной круговерти…

Эти реки сияния… Плачь!

Ничего нет прекраснее смерти.

Сергей Калугин

I МИФ

Русские мифы всегда хранят в себе великую мудрость. Наивно было бы представлять их байками досужими о том, кто на ком женился, кто кого пытался перехитрить и т. п., сопровождаемыми, к тому же, всяческими несообразностями. Хрониками подобных событий предстает, скорее, германский эпос про Нибелунгов, «детей тумана», созданный на тысячелетия или даже десятки тысячелетий позже. Русские же мифы суть неповторимое плетение символов, глядящееся в такие глубины бытия, куда проникает ум только наиболее смелых и пытливых философов.

Возьмем, например, миф о том, как женился Даждьбог на Майе.

Приведем из него ряд выдержек в реконструкции Александра Асова. Реконструирует он, с точки зрения Русской Северной Традиции, не всегда точно, однако для целей данной работы такого приближения к передаваемому в лоне Традиции более-менее достаточно. Итак, ниже и далее цитируем по «Звездной книге Коляды» (М., 1996) с незначительными уточнениями.

«В диком поле наездница едет – [Майя] Златогорушка Святогоровна. Шлем ее в облака упирается, златы косы огнем разливаются. Едет в полюшке Златогорушка, а под нею конь будто лютый зверь, а сама-то спит крепко-накрепко».

В это же время Даждьбог, обернувшийся соколом, совершает полет свой высоко в небе. Он видит Майю, слетает к ней с поднебесья и превращается во всадника на коне Кологриве. И всадник этот нагоняет Златогорку и наносит ей удар палицей. Но Майя не просыпается. Она все так же продолжает свой путь.

Даждьбог разбивает в щепы этой же палицей булатной подвернувшийся дуб и снова ею бьет Майю. И снова Златогорка не просыпается. Даждьбог раскалывает своей булавой скалу, попавшуюся в пути, и ударяет Майю опять. И лишь тогда она к нему оборачивается.

Затем произошло следующее. «И схватила тут Златогорушка за златые-то кудри Даждьбога, подняла с конем Кологривою, опускала во хрустальный ларец, ларчик тот запирала накрепко. И поехала вновь по полюшку, и заснула вновь, и забылася».

На третий день сего путешествия Майя «вынимала хрустальный ларчик, отпирала его золотым ключом» и Даждьбогу говорила: «Сделай ты великую заповедь и возьми-ка меня в замужество. Будешь жить ты тогда по-прежнему. Коль откажешься – знать, тебе не жить».

Далее же миф повествует следующее. «Поезжали они да не в дико поле, а держали свой путь ко Святым горам». И во Святых горах ими сыграна была свадьба, на которую «созывали всех Сварожичей-небожителей, всех богов со Святых и Рипейских гор». «Повенчали Сварог с Ладой-матушкой Златогорушку со Даждьбогом. И на этой свадьбе Даждьбоговой пировало Царство Небесное…».

Подобным образом передают мудрость большинство мифов и сказок предков, если их тексты не подвергались «рационализации», упрощению. Но современный читатель, как правило, не понимает символы. Более того, привыкший к текстам одномерным, линейным, он может даже и не заподозрить об их присутствии.

Тогда перед его внутренним взором развернется картинка, напоминающая, что называется, «бред сумасшедшего». Некто с упорством, достойным лучшего применения, пытается нанести спящей женщине тяжкие телесные повреждения. За это она подвергает его, да еще и вместе с его конем, тюремному заключению в какой-то хрустальной табакерке. А после сей экзекуции еще и предлагает ему взять ее в жены под страхом смерти. И этот странноватый, мягко сказать, союз почему-то получает одобрение самого Царства Небесного.

О чем же на самом деле говорит миф?

Отправимся за ответом в область, которая отстоит, казалось бы, далековато (как «тридевятое царство» в русских сказках). А именно, вспомним случай, произошедший в 1944 году с Карлом Густавом Юнгом, швейцарским психиатром. Как утверждал сам Юнг, именно этот случай предопределил философский творческий взлет, повлекший за собой мировую славу.

II СЛУЧАЙ

Что именно приключилось тогда с Карлом Густавом?

Сердечный приступ. И – вслед за этим, на операционном столе – то, что называют сейчас «клиническая смерть».

Юнг осознал вдруг себя находящимся очень, очень высоко в небе. Гораздо выше, нежели способен подняться сокол (как, впрочем, и самолет). Какое-то время Юнг созерцал открывшийся ему неповторимо прекрасный вид, а затем вдруг заметил висящий около него в пустоте храм, ко входу в который и устремился.

Но тут перед ним предстал… доктор, делавший операцию. И воспретил ему доктор, произнеся при этом: «в тебе нуждаются на земле».

И сразу же Юнг устремился с этих высот на землю. Однако перед вхождением в свое тело физическое успел заметить: каждый человек на земле как будто бы помещен в маленький тесный ящик.

Стенки таких прозрачны, но, словно некачественное стекло, искажают наблюдаемое снаружи. И потому все соседи по ячейкам системы ящиков предстают или плоскими картонными силуэтами, или же вовсе монстрами.

И ящичная трехмерная – всего лишь! – система показалась Юнгу искусственным сооружением какого-то недалекого архитектора, выстроенным украдкой где-то за горизонтом живого и безмерного космоса. Дальнейшая земная жизнь воспринималась отныне Юнгом словно сон разума, и лишь яркие ночные видения, которые он с таким восторгом описывает, напоминали ему изредка про сияние бодрствования смерти.

С учетом этого опыта (и многих подобных опытов) как следует нам понять миф о женитьбе Даждьбога?

Возможно, что следующим образом. Даждьбог символизирует, в данном случае, Сознание. Вначале оно находится на весьма высоком уровне восприятия бытия. Оно парит, словно сокол. (Заметим фонетическую перекличку слов «сокол» и «высоко».) А сокол у древних руссов суть символ Солнца, то есть – высоты космической. Отсюда и Финист Ясный Сокол, от коего, кстати, произошел огненный Феникс алхимиков.

Но вот Сознание увлекается майей. Да, Майя Златогорка есть, в данном случае, персонификация той самой майи – силы творить иллюзии, о которой учит индуистская веданта. Точнее сказать – адвайта, или, как ее еще называют на востоке, майявада, то есть ведение о майе.

Согласно майяваде земное бытие – сон, иллюзия. Поэтому чрезмерная вовлеченность в него сознания – суета, тщета. Русское слово «маяться» и санскритское «майя» не случайно созвучны. Ведению о майе, как и ведизму вообще, Восток учился у Севера.[1]1
  Подробнее в нашей с Премавати книге «Единство Троицы» (М., ИД Альва-Первая, 2009).


[Закрыть]

Следы ведического русского учения о майе сохранились не только в мифе про Златогорку. Они и в сказе про отсеченную голову великана, которая спит – и сны ее и есть бытие. Они в былинах о спящем, который тридцать лет спал, а потом проснулся и понял: он – богатырь.

Итак, Майя потому спит в седле, что путь майи – путь сна, иллюзии. И спит она беспробудно. Какие бы активные действия ты ни совершал во сне, сон это не прерывает и ничего на деле это не изменяет. Поэтому остаются тщетны все богатырские удары палицы Даждьбога.

Впрочем, к определенному результату они приводят. Если Сознание начинает относиться к иллюзии слишком серьезно и страстно, перестает воспринимать ее таковой, то Сознание забывает собственную природу, утрачивает ощущение того, что оно есть Брахман, Рарог,[2]2
  Если древнее слово «рарог» (сокол) записать рунами, его можно будет прочесть и как «сила солнца». Солнце есть символ Сознания. Сила сознания это мудрость.


[Закрыть] космический Первопринцип. Оно начинает воспринимать себя в качестве персонажа собственных снов – лирического героя («я» беллетристов).

Сокол (Дух) пав на землю перестает быть соколом и единым и превращается в двух – во всадника, который сидит на лошади (душа + тело). И оба они оказываются посажены в тесную хрустальную табакерку земного бытия-сна. Через ее стены, вроде бы, можно видеть, но на деле ты от всего отгорожен. Отъединен, по крайней мере, от настоящей Реальности. Земная жизнь представляет собой сон Сознания, запертого, как это пишет Юнг, «в трехмерной коробочке». Обыкновенно иллюзия заточения развеивается лишь когда наступает смерть.

Но ближе к окончанию мифа мы видим Даждьбога извлеченным из хрустального ларца. И путь их совместный с Майей совершается уже не просто неопределенно вообще «в диком поле». Даждьбог и Майя стремятся «к Святым горам», а это символ Горнего Царства.

Итак, одно дело просто бездумное пребывание в коробочке майи, иллюзии, а другое – осознанный с Майей брак, продуманная решимость осуществить новое воплощение на Земле. Такое воплощение может открыть Сознанию новые горизонты. Оно же – способствовать просветлению определенных бытийных планов. Осознанное – с постоянным памятованием о приоритете Горнего – воплощение представляет собою иерогамию, священный брак Духа и материи, схожденье Неба на землю.

Чтобы читатель мог сам судить, насколько перекликаются древнерусский миф и современный (в том числе) опыт необычайных состояний сознания приведем с незначительными сокращениями соответствующий фрагмент книги Юнга «Воспоминания, мечты, размышления».[3]3
  Carl Gustav Jung: «Memories, Dreams, Reflections», Random House, New York, 1961.


[Закрыть] В местах, представляющихся особенно важными, укажем в квадратных скобках оригинальный английский текст.

«Мне казалось, что я нахожусь в космосе. Я видел далеко внизу Земной шар, купающийся в голубом великолепном сиянии. Я видел континенты и синее море. Далеко под моими ногами лежал Цейлон, а вдали передо мной располагался Индийский субконтинент.

Поле зрения охватывало не всю Землю, но ее шарообразность была ясно различима, и контуры сияли серебристым мерцанием, пробивавшимся сквозь прекрасный голубой свет. Во многих местах земной шар казался расцвеченным или покрытым темно-зелеными пятнами, наподобие окислившегося серебра. Вдалеке слева виднелось широкое пространство – красновато-желтая Аравийская пустыня. Выглядело это так, словно серебро земли приняло там красновато-золотой оттенок. Далее располагалось Красное море, а еще дальше, как бы в верхней левой части карты, я едва мог различить кусочек Средиземного моря… Я мог также видеть покрытые снегом Гималаи, однако в том направлении был туман или облачность… Я знал, что вот-вот покину навсегда Землю…

Я выяснил позднее, сколь высоко в космосе нужно находиться, чтобы открылась такая пространная панорама – примерно тысяча километров! Не было ничего более величественного, чем вид Земли с этой высоты из всего, что я когда-либо видел.

Полюбовавшись некоторое время, я обернулся. До этого я располагался спиной к Индийскому океану и лицом на север. Затем мне показалось, что я повернулся к югу. В поле моего зрения попало нечто новое. Недалеко в пространстве я увидел темную колоссальную каменную глыбу, похожую на метеорит. Размером она была почти с мой дом или даже больше. Она плавала в пустоте, и я сам плавал в пустоте…

Когда я приблизился к ступеням ведущим вверх к входу внутрь скалы, произошло странное: родилось чувство, что все, к чему я стремился или чего желал – все мысли, вся фантасмагория земного существования – все это отлетает или как бы сдирается с меня, это было весьма болезненно.

Однако в определенном смысле все это и оставалось: как если бы я теперь несу с собой все, что я когда-либо испытал или сделал, все, что происходило вокруг меня. Возможно это выразить еще так: теперь я состоял из всего, что было со мной когда-либо. Я состоял из моей собственной истории, чувствовал с великой уверенностью – она представляет собой то самое, чем я и являюсь. Я суть узел того, что было. И то, что было – завершено.

Это переживание рождало чувство большой нехватки, но в то же время и огромной полноты. Больше не существовало ничего, к чему я стремился бы или чего желал. Я существовал в настоящей форме, являясь тем, чем я был и жил. Сначала преобладало чувство уничтожения, обдирания или грабежа. Но вдруг это перестало иметь значение. Все оказалось в прошлом. Что оставалось – так это совершившийся факт, без какой-либо оглядки на то, что было. Более не было какого-либо сожаления об отброшенном прочь. Напротив: у меня было все, чем я был, и это и было всем.

Когда я подходил к храму, то был уверен, что встречу внутри людей, которым принадлежал в реальности. Там я, наконец, пойму – и это тоже было уверенностью – в какую историческую вязь вплетается моя жизнь. Узнаю, что было до меня, зачем я родился и где протекает моя жизнь.

Моя жизнь, как я ее жил, нередко представлялась мне подобной истории, у которой нет ни начала, ни конца. У меня было чувство, что я являюсь фрагментом неизвестной истории, цитатой, взятой непонятно откуда. Моя жизнь казалась вырезанной из длинной цепи событий, и в этой связи у меня возникали вопросы, остававшиеся без ответа… Я был уверен, что получу ответ на все эти вопросы, как только войду в этот храм внутри парящей скалы. Там я узнаю, почему все было так, а не иначе. Там я встречу людей, которые знают ответ на вопрос о том, что было со мною раньше и что ожидает в будущем.

Пока я размышлял над этими вещами, произошло нечто, привлекшее мое внимание. Снизу, в направление от Европы, взмыл некий образ… Я тут же его узнал: «А, это мой доктор, конечно, который лечит меня. Однако сейчас он приближается в своей изначальной форме». Наверное, и я тоже был в своей изначальной форме.

Когда он остановился возле меня, между нами произошел немой обмен мыслью. Др. Х. был послан Землей, чтобы доставить мне весть, что у меня нет права оставлять Землю, и я должен вернуться. В тот же миг, когда я это услышал, видение исчезло…

Разочарованный, я подумал: теперь я должен вновь вернуться в ящичную систему. Мне виделось, что за горизонтом космоса искусственно построен трехмерный мир, в котором каждый человек помещает себя в маленький ящик. И теперь мне следовало вновь убедить себя, будто бы жить в ящичке является важным.

Жизнь и весь мир казались мне тюрьмой… Вид города и гор с моей больничной койки представлялся мне подобным раскрашенной шторе с черными дырами в ней, или разорванному листу газеты, полному фотографий, которые ничего не значат… Я испытывал неприязнь к своему доктору за то, что он вернул меня к жизни.

В то же время я беспокоился о нем. Его жизнь в опасности – думал я, – это можно заключить из того, что он предстал передо мной в своей изначальной форме. Когда кто-либо принимает эту форму, это означает, что он готов умереть, поскольку он уже принадлежит к «высшему обществу».

Внезапно ко мне пришла ужасающая мысль, что Др. Х. должен будет умереть вместо меня. Я делал отчаянные попытки поговорить с ним об этом, но доктор не понимал меня.

В действительности так и случилось: я оказался его последним пациентом. 4.04.1944 (я до сих пор помню точную дату) мне впервые с начала моей болезни позволили сесть на кровати, и в тот же самый день Др. Х. слег в постель и больше уже не встал…

На протяжении тех недель я жил в странном ритме. Днем я был обычно в депрессии. Я чувствовал себя ужасно плохо и едва осмеливался пошевелиться. Уныло думал о том, что теперь мне суждено продолжать жить в этом сером мире. К вечеру я засыпал, и мой сон длился почти до полуночи. Затем я приходил в себя и лежал, бодрствуя, около часа, но в совершенно другом состоянии. Оно было подобно экстазу.

Я чувствовал, что будто снова летаю в космосе, будто бы нахожусь в безопасности в утробе вселенной – в огромном пустом пространстве, заполненном наивысшим чувством блаженства. Это и есть вечное блаженство, думал я. Это невозможно описать, настолько это прекрасно…

Я находился, как это мне казалось, в гранатовом саду, и шла свадьба… Даже не могу сказать вам, как прекрасно все это было. …Я сам был основание этой великой женитьбы. Мое блаженство исходило из этой свадьбы… На ложе, усыпанном цветами, Всеотец Зевс и Гера совершали мистическое соитие. [All-father Zeus and Hera consummated the mystic marriage]… Все эти переживания были великолепными. Ночь за ночью я плавал в состоянии чистейшего блаженства, окруженный первообразами творения.

Постепенно мотивы смешивались и тускнели. Обычно видения длились около часа; потом я снова засыпал. С приближением утра я чувствовал: вот снова наступает серое утро – приходит серый мир со своими ящиками [gray world with its boxes]! Какой идиотизм, что за уродливый нонсенс! Те внутренние состояния были столь фантастично прекрасными, что при сравнении этот мир представлялся совершенно нелепым… Все раздражало меня, все было материальным, слишком грубым и нескладным, чересчур ограниченным, как пространственно, так и духовно. Это было заточением… и все же это имело какого-то рода гипнотическую силу, заставлявшую верить, будто бы это и есть реальность, однако я все же ясно чувствовал ее пустоту.

Хотя вера в этот мир и возвратилась ко мне, но все же с тех пор я так никогда и не освободился от впечатления, что эта жизнь разыгрывается в трехмерном ящике, являясь только сегментом, а то и суррогатом настоящего бытия, и не может быть, чтобы вселенная была создана лишь для этого.

И есть кое-что еще, что я вполне отчетливо помню… Я понял тогда, почему говорится о «сладчайшем аромате» Святого Духа… Мои видения и переживания были абсолютно реальными; по отношению к ним не было ничего субъективного; все они имели качество абсолютной объективности… Эти переживания я могу описать только как экстаз вневременного состояния, в котором настоящее, прошлое и будущее являются единым.

Все, что происходит во времени, было объединено в неделимое целое. Ничто не распределялось во времени, ничто нельзя было бы измерить временными понятиями. Это переживание лучше всего можно было бы определить как состояние чувства, которое нельзя создать посредством воображения. Как я могу представить себе, что существую одновременно позавчера, сегодня и послезавтра? Перед лицом такой целостности остаешься безмолвным, поскольку едва ли это можно постигнуть.

После этой болезни для меня начался плодотворный период. Множество моих принципиальных работ были написаны только тогда. Проницательность, которую я обрел, видение конца всех вещей придали мне смелость выдвинуть принципиально новые формулировки. Я более не пытался пояснять, оправдывать свое мнение, но полностью отдался теченью мыслей. Благодаря этому одна тема за другой просто представали передо мною и обретали форму.

И кое-что еще, также, пришло ко мне с той болезнью… Безусловное «да» тому, что есть, без всякого субъективного протеста. Принятие условий существования так, как я вижу и понимаю их, принятие своей собственной природы такою, как она есть».

III МИССИЯ

На этом, наконец, мы завершим пространную цитату из книги Юнга «Memories, Dreams, Reflections» (Random House, New York, 1961). Она получилась такая протяженная потому, что в данной работе мы возлагаем на нее аж три миссии:

Возможность каждому самостоятельно сопоставить видения и впечатления Юнга за гранью жизни земной и сообщаемое в символической форме мифами руссов (о коих Юнг, судя по общедоступному корпусу его работ, никогда ничего не знал).

Сами впечатления эти, нам думается, несут в себе такой сильный добрый заряд, что чем их чаще цитируешь, тем больше изменяется сей мир к лучшему.

Наконец, видения Юнга заключают в себе огромную ценность в качестве доказательства. Возможно – беспрецедентную. Потому что видения эти обладают неоспоримой предсказательной силой. На что, как это ни странно, до сих пор еще никто, кажется, не удосужился обратить внимания.

Последний факт резко повышает информационную ценность как впечатлений от наблюдаемого, так и соответствия его мифам. Ибо, если видения обладают предсказательной силой, тогда и выводы, которые делают на основе их ум и сердце, скорее всего есть не просто фантазия.

Что именно предсказал знаменитый психиатр – кстати, совершенно не стремясь это сделать – своим видением?

Он в точности описал вид, какой имеет наша Планета из космоса. Во всех деталях географического строения и – прошу обратить особенное внимание – во всех оттенках цветов.

Заметим, сами по себе красочные впечатления пережившего клиническую смерть или подошедшего очень близко к Черте – не новость. Еще в 1882 году соотечественник Юнга цюрихский профессор Альберт Хейм посвятил им вызвавший большой общественный резонанс доклад. Вослед увидели свет работы по этой теме таких исследователей, как Ф. Кобби (1877), Д. Хислопа (1908), У. Барретта (1926) и Х. Харта (1929).

Примерно во времена Юнга исследованиями опыта переживших клиническую смерть занимались К. Осис (1961) и Р. Нойес (1971). В наши же дни фамилии таких ученых, как Моуди, Сабом, Кюблер-Росс, Калиновский столь хорошо известны, что поминание их необходимо только для полноты картины.

Но вот вопрос, который так полюбили задавать скептики типа П. Куртца (1986): как доказать, что все это действительно представляет собою потусторонний опыт, а не является лишь фантазией на его тему – галлюцинацией, которую переживает умирающий мозг под действием, например, гипоксии?

Уверенные в реальности внетелесного опыта отвечают, обыкновенно, следующим образом. Доказательство состоит в том, что часть этого опыта представляет описание таких реальных и проверяемых фактов, о которых умирающий не мог бы никаким образом узнать, если бы не пребывал реально вне тела. Скептики же парируют: а это было просто случайное совпадение фрагмента картины галлюцинации с реальным ходом событий. Или: умирающий знал о чем-то подобном из своего прошлого жизненного опыта, но забыл, а экстремальное состояние вытряхнуло у него эту информацию из подсознания и случилась галлюцинация на эту тему.

Так вот, в случае Юнга. Что до случайных совпадений – их что-то слишком уж много подряд, что мы попытаемся показать и проиллюстрировать ниже. А что касается позабытых знаний из прошлого опыта – то, в данном случае, подобных знаний тогда никаким образом не могло быть не только лично у Карла Густава Юнга, но и вообще ни у одного человека на планете Земля.

Если бы Юнг пережил инфаркт позже или его книга была бы опубликована поздней, то и его внетелесный опыт возможно было бы постараться уложить в прокрустово ложе Куртца. Но. Клиническую смерть Юнг пережил в 1944 году, а первый в истории планеты Земля искусственный спутник ее вышел на орбиту в 1957 году. И этот спутник был слеп. Он был величайшим триумфом русской науки и всего человечества, но умел только издавать сигнал и мерить давление и температуру окружающей среды. Никаких изображений с орбиты передавать он не мог. Не говоря уж о том, чтобы передавать цветные изображения.

Книга «Воспоминания, мечты, размышления» была издана в 1961 году. Снимки же Земли из космоса были получены только в 1966 году с русского спутника Молния-1 и в 1967 году – с американского АТС-1. Причем разрешение и цвета оставляли желать много лучшего (первые качественные цветные изображения доставил на землю русский лунный корабль Зонд-7 в 1968 году).

Это сейчас орбитальные фотопанорамы Земли представляют собою пиршество красок. Посмотрим же: насколько эти краски – те самые, которые наблюдал во время своего внетелесного пребывания на орбите Юнг?

«Я видел далеко внизу Земной шар, купающийся в голубом [blue] великолепном сиянии». Это голубое сияние представляет собой, разумеется, атмосферу. Но слово «разумеется» уместно лишь применительно к нашему времени, когда мы насмотрелись вдоволь фотографий и цветных фильмов с орбиты. Во времена же Юнга возможно было разве только предположить, что атмосфера из космоса будет выглядеть именно так, и это было бы лишь одной из ряда разнообразных и представляющихся равновероятными гипотез.

«Я видел континенты и синее [deep blue] море». Из космоса моря и океаны видятся синими, именно, но это нам немного дает, поскольку подобный цвет мы видим и стоя на берегу или через иллюминатор самолета за исключением, правда, случаев пасмурной погоды. Однако, если бы Юнг просто галлюцинировал, неосознанно фантазируя на тему географических карт, море бы скорее предстало ему лазоревым [lazure], поскольку именно таким цветом изображаются акватории на картах.

«Во многих местах земной шар казался расцвеченным или покрытым темно-зелеными пятнами, наподобие окислившегося серебра». [In many places the globe seemed colored, or spotted dark green like oxydized silver.] А вот это уже весьма интересно. Едва ли можно было бессознательно предположить, что земные леса с орбиты будут смотреться пятнами окислившегося серебра. Это довольно редкий оттенок темно-зеленого. Его не заметишь ни прогуливаясь по лесу, ни пролетая над лесом на самолете. Весьма похоже, что Юнг был удивлен увиденным и тщательно подбирал сравнение, чтобы передать неожиданную деталь увиденного как можно более точно.

Далее. «…Аравийская пустыня. Выглядело это так, словно серебро земли приняло там красновато-золотой оттенок». […desert of Arabia; it was as though the silver of the earth had there assumed a reddish-gold hue.] И вот, на современном снимке Саудовской Аравии с обриты прекрасно видно: эта пустыня не просто желтая – она, именно, красновато-золотого оттенка.

Но самое удивительное представляет собой, пожалуй, постоянное употребление Юнгом выражений «словно серебро», «серебро земли [суши]», «контуры, сияющие серебряным». Юнг видел континенты Земли из космоса серебряными. И вот, современные нам снимки показывают именно это! Ни предположить подобного, ни с чем-либо неосознанно проассоциировать во времена Юнга было попросту невозможно. Сегодня же мы с вами с удовольствием любуемся космическим серебром, например, того самого Цейлона (Шри-Ланка), который оттуда наблюдал Юнг:

Итак, не слишком ли много будет «случайных совпадений» в сообщении Юнга? Причем – в нем не имеется ни одного «попадания мимо», кстати. И создается полное впечатление: Юнг, описывая в середине прошлого века вид нашей Планеты из космоса, как будто бы имел в своем распоряжении качественную подборку снимков с орбиты нашего, XXI века!

Такое попросту невозможно. Как говорится, бывают случаи, когда, если отбросить невозможное, приходится признать очевидность невероятного. Наверное, это есть как раз такой случай. То есть: дух Карла Густава Юнга, находясь вне его физического тела, реально выходил на околоземную орбиту и произвел наблюдения, предвосхитившие данные, полученные впоследствии космонавтами и автоматикой.

Возможно, в этом событии надлежит увидеть не случай даже, но Промысел. Посудите сами. Если бы подобное сообщение было сделано на десятилетия раньше – оно бы просто затерялось как слишком уж фантастическое. Кто думал тогда о видах Земли из космоса, кроме «калужского мечтателя» Константина Эдуардовича Циолковского? Но стоило бы книге опоздать с публикацией всего на 5–8 лет – и Юнга бы немедленно уложили в прокрустово – точнее говоря, куртцево – ложе скептицизма! Так что слова Юнга: «у меня нет права оставлять Землю, и я должен вернуться» можно понимать и как указание на особенную миссию Юнга. Не меньшую по значению, может быть, чем весь его титанический научный и философский подвиг.

Впрочем, имеется и еще одна возможность непротиворечиво объяснить факты, не прибегая к допущению о действительности внетелесного путешествия Юнга. Но эта разумная альтернатива выглядит еще более фантастично.

Допустим, что Сознание сопряжено с физическим телом не больше, чем, к примеру, сознание геймера – с постоянно меняющимся набором пикселей на экране монитора, который изображает фигурку, отождествляемую геймером с его «я» на время игры. (У геймера-фаната такое отождествление может перейти в манию. Вспомним сообщения СМИ о смерти некоторых из них от истощения в результате многосуточной непрерывной игры за компьютером.)

Но вот физическое тело балансирует на грани – или уже за гранью – жизни и смерти. То есть «монитор», так сказать, начинает «вырубаться». Теперь «игра» являет собой один сплошной дискомфорт и это вынуждает «геймера» разотождествиться с «фигуркой» и он тогда с изумлением обнаруживает себя… Где? Ответим словами Юнга: «в утробе вселенной – в огромном пустом пространстве [tremendous void], заполненном наивысшим чувством блаженства».

А что там кроме блаженства? Продолжаем цитату: «экстаз вневременного состояния, в котором настоящее, прошлое и будущее являются единым [ecstasy of a non-temporal state in which present, past, and future are one]».

Итак, еще одно непротиворечивое объяснение фактам. Юнг оказался там, где настоящее, прошлое и будущее едины. Следовательно, он получил доступ, в том числе, к информации, которую человечество будет иметь лишь в будущем относительно его времени. Отсюда и настолько точное, реалистичное и детальное описание вида Земли из космоса, выполненное ДО каких-либо космических полетов.

Теперь подведем итоги. Выражаясь, опять же, словами Юнга, наша земная «эта жизнь разыгрывается в трехмерном ящике, являясь только сегментом, а то и суррогатом настоящего бытия, и не может быть, чтобы вселенная была создана лишь для этого». Ведение, достигнутое в результате собственного драматического опыта швейцарским философом, оказалось тем самым, которое содержится испокон в древнерусских мифах.