Текст книги "Тень над небесами"

Глава 6. Серое утро

Глаза все саднили и чесались, спустя час распухнув так, что Терри видел перед собой лишь узкую полоску реальности, тусклую, почти лишенную цветов и форм. Но было уже лучше – еще каких-то четверть часа назад он думал, что совсем ослеп, и, стиснув зубы, стонал от боли, пока Керстин носилась с какими-то глазными каплями и стирала горючие слезы ватными дисками.

Промыли глаза, закапали, и все начало проясняться. Слава Богу, думал Терри. Он уже боялся, что все-таки заразится. Все ждал, когда в организме начнутся пугающие изменения и думал, хватит ли ему смелости сигануть с балкона, чтобы не подвергать опасности Керстин.

Звонки друзьям ни принесли эффекта – поначалу никто не брал трубку, а потом мобильная сеть и вовсе вышла из строя. Из трубки рвались лишь частые гудки. Терри даже не успел позвонить родным.

Тогда он вспомнил, что сестра должна быть в Интернете. Она работала переводчиком и нередко засиживалась за ноутбуком допоздна, отгоняя сон прочь крепким кофе.

Терри спешно вышел из учетной записи Керстин и ввел свои имя пользователя и пароль, а затем в нетерпении заелозил руками по подлокотникам кресла – «скайп» загружался чертовски медленно, этот синий фон с логотипом, казалось, будет вечно висеть вот так, недвижимо.

Наконец, загрузка завершилась. Да! Сестра на месте!

– Привет, Терри, – раздался ее встревоженный голос, и Терри увидел бледный овал лица на фоне зернистой темноты (когда уже начнут делать хорошие веб-камеры?).

– Сара, ты как?

– В порядке, а что с тобой? Что с глазами?

– Не поверишь, – Терри нервно вздохнул и вкратце пересказал сестре ситуацию, опустив амурные подробности – остановился якобы у знакомой. Керстин в это время сидела на диване и делала вид, что не слушает разговора и звонит родителям. Точнее, пытается дозвониться, безо всякого успеха.

– Не хочу тебя расстраивать, братец, но у нас не лучше, – Сара, кажется, всхлипнула, но в момент взяла себя в руки – она же старшая. – Эндрю ушел час назад, в магазин, и не вернулся до сих пор! Телефон не отвечает, у родителей тоже… Я хотела сама к ним поехать, но, едва вышла в подъезд, как передумала.

– Что там, Сара, что?

– То же, что и у вас, – глухо вымолвила сестра. – На площадке этажом ниже труп. Человек с разбитой головой, Терри, вокруг все в крови, она всю лестницу залила, там целая лужа! Я вернулась домой, не знаю, что делать…

Как всегда, в моменты нервного напряжения обычно веселая и эмоциональная Сара олицетворяла собой каменное спокойствие, пугающее и совсем ей несвойственное, изредка прерываемое шмыганием носа, когда эмоции на секунду вырываются наружу. Она ведь такая непоседа…

– И я не знаю, – вздохнул Терри и с трудом сдержался от того, чтобы не почесать глаза – от прикосновений они еще пуще пухли и опять начинали слезиться.

Левый вдруг стал видеть четче и яснее, а правый мелко запульсировал.

– Как бы это не оказалось каким-нибудь заразным, – сказал Терри, прижимая к глазу руку и пытаясь таким способом унять это дерганье. – Иначе не доберусь до вас.

– Не надо так говорить, – Сара нахмурилась, посмотрела на младшего брата с укоризной. – Сидите дома, Терри, и не высовывайтесь. Похоже, нужно потерпеть, пока полиция не разберется с этим кавардаком.

– А ты уже знаешь, в чем дело?

– Смутно, в общих чертах. Знаю только, что первые случаи были в каком-то маленьком российском городе, после теракта. И что вся Россия сейчас с этим борется.

– Черт! То есть, выходит, это заразно! – Терри аж подскочил на стуле.

Хорошо, что он не видел, как Керстин тихонько встала, покинула комнату и прошла на кухню. Там она открыла ящик стола и в задумчивости уставилась на небогатый ассортимент ножей.

– Нет, ты здоров, – уверенно заявила Сара. – Прекрати трусить.

– Ты себя убеждаешь, не меня, – горько усмехнулся Терри и покачал головой, ему подурнело, к горлу подкралась нервная тошнота.

Что, неужели вот так все и закончится? Он заразится какой-то непонятной хворью из далекой России, чтоб ее, и помрет? Здесь, в квартире какой-то мутной немки, вдали от дома, не попрощавшись ни с кем, не зная судьбы родителей и друзей? Да уж, а еще каких-то три часа назад он благодарил жизнь за все, чувствовал себя на коне, в своей стихии, упивался всеобщим восхищенным вниманием, совершенно заслуженным, между прочим. Вот ведь судьба-злодейка, человек только стал на правильные рейсы, а она ему дает пинка, да так, что летит, кувыркаясь, с пьедестала напрямик в преисподнюю…

Из колонок компьютера вдруг вырвался треск, и Сара испуганно округлила глаза.

– Что там?! – вскрикнул Терри.

– Тихо, – прошипела сестра. – Не шуми.

Она тенью соскользнула со стула и отступила к стене, за угол от двери, которая под вторым ударом поддалась и распахнулась. В квартиру ввалился Эндрю.

Даже в полутьме – свет давала лишь крохотная настольная лампа – Терри видел, что парень сестры не в себе. Рубашка разодрана, из правой брови хлещет кровь, руки ходят ходуном.

Он хотел предупредить Сару, что не стоит высовываться сейчас, что лучше бежать в ванную и закрываться там, а то и вовсе рвануть на кухню за сковородой или даже ножом, но не успел.

– Эндрю? Что случилось?

Опознав любимого, сестра простодушно вышла из укрытия, и сердце Терри покатилось по острым ухабам вниз, на самое дно. Эндрю вел себя точно как Джек. Одержимый нездоровой яростью, он смел Сару размашистой оплеухой, и бедная девушка сразу же рухнула на пол.

– Ублюдок!! – взревел Терри, впившись пальцами в рамки монитора. – Не тронь ее, гад!

Эндрю недоуменно воззрился на ноутбук своей девушки, и Терри увидел его глаза – тупые, налитые кровавой злобой. Эх, и где тот веселый и безбашенный добряк? Эндрю пялился на Терри несколько долгих секунд, а Сара, тем временем, тихонько отползала в сторону. Взгляд сумасшедшего заставлял кровь леденеть, и вопреки всякой логике Терри самому захотелось убежать подальше от монитора и спрятаться.

Сестричка, умница, умудрилась не потерять сознания и самообладания. Давай, отодвинься подальше, возьми что-нибудь тяжелое и раскрои башку этому гаду, проломи затылок или перережь глотку.

– Чего пялишься, кретин? Не можешь меня поймать? – мелко дребезжащим голосом Терри продолжал дразнить сбрендившего Эндрю, и тот внезапно прыгнул прямо на ноутбук.

Его перекошенная физиономия выглядела так страшно, что Терри отпрянул от монитора. Свет настольной лампы на миг выхватил лицо Эндрю из темноты, лицо с разбитыми губами и рассеченной бровью, с уже слегка затянувшейся раной.

Эндрю сбросил ноутбук на пол, и Терри осталось лишь разглядывать потолок да слушать звуки, доносящиеся из комнаты сестры.

Короткий женский крик, захлебнувшийся под очередным ударом, грохот тела и звенящая тишина, прерываемая только шуршанием шагов Эндрю. Терри бессильно стек по спинке кресла вниз. Белый потолок и свет проклятой лампы – вот все, что оставалось открыто его взору.

Удаляющиеся шаркающие шаги свидетельствовали о том, что Эндрю, сделав свое грязное дело, уходит. Куда? Черт его знает, но, как минимум, квартиру он покинул. Шаги стихли. Все смолкло. И только тело Сары, любимой сестры, лежало на полу, остывая. Зачем, за каким хреном ты приходил сюда, ублюдок?!

Почему-то Терри не сомневался, что сестра мертва. Совершенно не сомневался. Но и отключиться сил не хватало. Он так крепко стиснул зубы, что челюсть аж взвыла от боли. В груди родился тяжелый скорбный стон, который все никак не мог не пробиться через преграду и так и метался внутри, раздирая все. Неизвестно, сколько времени Терри бы провел в этом ступоре, если бы вернувшееся боковое зрение не выхватило юркнувший назад в комнату силуэт Керстин.

Словно предчувствуя что-то неладное, Терри с перекошенной от ужаса и злости физиономией развернулся на кресле навстречу опасности. Керстин стояла в двух шагах с кухонным ножом в руке, узким и, наверное, не слишком острым.

– Ты чего? – хрипло спросил Терри, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Твои глаза выглядят лучше, – догадки не сбылись.

Девушка опустила нож.

– Прости, я боялась.

– Понимаю. Ты думаешь, что я заразился от Джека, да?

– Да.

– Но ведь тогда и ты давно больна! – воскликнул Терри. – Контакт у нас с тобой был, знаешь ли, чуть более, чем плотный.

– Ой, заткнись, – Керстин раздраженно отмахнулась и бросила нож в дальний угол, где он с бряканьем приземлился на пол возле кровати. – Что с твоей сестрой?

– Убили.

В комнате сделалось тихо и неловко. Терри сидит и смотрит куда-то вдаль, сквозь нависшую над ним Керстин и сквозь обклеенную постерами рок-звезд стену. Сколько длилась эта молчаливая пауза? Минуту? Десять? Полчаса?

Все это время ноутбук Сары исправно работал, демонстрируя всем идеально белый потолок. Казалось, что на экране монитора просто фотография. Это ощущение нарушалось лишь то и дело пробегающей зернистой рябью онлайн-соединения.

– Мне очень жаль…

Да, а что здесь еще скажешь? Только, дорогая Керстин, Терри – не тупой янки, это для них является нормальным впихивать такие фразы там и сям. Спроси еще, все ли о’кей.

Он вдруг понял, что не он один попал в переплет – у Керстин ведь тоже есть семья, друзья, а как хорошо она держится! Грустная, напуганная, подавленная, но при этом ни следа паники на миловидном лице.

– А что с твоей семьей?

– Они живут на другом конце города. Не могу до них дозвониться. Брат у друзей, в Праге, с ним тоже нет связи. Ни с кем ее нет.

Подумав минуту-другую, Терри поднял на девушку глаза и заявил:

– Почему бы нам просто не пойти к твоим родителям и не проверить, что с ними?

– Но ведь на улице творится черт-те что, – покачала головой Керстин.

Она сделала это так же спокойно, прямо как Сара, точно ничего из ряда вон выходящего не случилось. Справедливости ради, в тот момент Терри еще и сам не представлял себе всех масштабов происходящего, но уже начинал догадываться.

– Предлагаешь торчать здесь? А если станет хуже? Когда ты увидишь свою семью в таком случае? Уверен, они места себе не находят, вызванивают тебя…

– Да, наверное. Ну, хорошо, спасибо тебе. Я только схожу в душ, приведу себя в порядок, и можем выходить.

– Тебе бы еще поспать, хоть немного – потом начнет светать, идти в сумерках удобно, нас будет не так легко заметить, как днем. Зато мы прекрасно будем видеть дорогу. Только, Керстин, у меня к тебе просьба.

– Да?

– Выключи, пожалуйста, скайп. Я не могу сам, просто не могу.

– Конечно.

Девушка подошла, перегнулась через сидящего Терри к столу и в два клика закрыла программу, издавшую на прощание характерный звук, дурацкий и раздражающий. Прощай, Сара. И прости, хоть и не за что прощать – помочь тебе не мог никто.

Глаза Терри, почти полностью оклемавшиеся от того гадкого плевка, закрылись и наполнились горячими слезами, которые мигом полились вниз по щекам. Но теперь это были его слезы, настоящие, а не реакция на едкий раздражитель. Терри не успел укрыться от Керстин, все это произошло как-то само собой.

Девушка внимательно посмотрела на него, внезапно обняла и поцеловала в щеку, а потом резко отдернулась, выхватила из шкафа полотенце и умчалась в душ.

Глава 7. Дюссельдорф

Словосочетание «осознанное сновидение» Хельмут впервые услышал на позапрошлой неделе в вечернем ток-шоу, сидя в кресле-качалке у телевизора и почесывая за ухом овчарку Берту. Старый человек и старая собака – разве может быть дружба крепче?

Раньше Хельмут и понятия не имел, что его странствия за зыбкой гранью реальности имеют какое-то название. Более того, выходило, что люди со всего света горели идеей «пробуждения» во сне и стремились научиться это делать. Хельмут только удивленно похохатывал – эх, знал бы раньше, начал бы расхаживать по таким вот передачам и пудрить людям мозги, зарабатывая неплохие деньги. Как этому можно научить? Да никак, но порассуждать на умные темы за интересное вознаграждение желающих всегда было в достатке, а особенно сейчас, когда с помощью Интернета любой кретин может стать суперзвездой. Где же вы, покорители космоса и горных вершин, отважные испытатели, исследователи… Вам на смену пришли болваны, вещающие о том и о сем и получающие за это неплохие деньги.

У Хельмута «просыпаться во сне» получалось без каких-либо особых стараний и усилий, естественно и обычно, по малейшему импульсу желания. Он списывал эти удивительные явления сперва на реакцию психики на смерть любимой супруги, а потом, когда неутихающая боль утраты притупилась, на привычку. На странное, необычное хобби, о котором он не распространялся, да и особенно не с кем было поделиться подобным. В конце концов, это было его отдушиной, а не интересной темой для обсуждения. Даже с детьми.

Агата ушла из жизни семь с половиной лет назад, смерть наступила совершенно неожиданно. Для Хельмута эта новость была как снег наголову, он тогда, помнится, наслаждался первыми деньками пенсионной жизни, а Агата должна была присоединиться через полгода.

Конкретную причину трагедии не удалось установить даже на вскрытии. Патологоанатом только разводил руками, виновато бормоча что-то о том, что синдром внезапной смерти время от времени проявляет себя даже у вполне здоровых и счастливых людей – сердце просто отказывается биться, и сознание моментально гаснет, как перегоревшая лампочка. Навсегда.

В сигарете или бутылке Хельмут даже не пытался искать утешения. Он всегда считал эти привычки уделом слабых духом людей – куда лучше быть здоровым и просыпаться с ясной головой, ведь так приятнее жить. Однако сейчас у него порой проскакивали грешные мыслишки о том, что, возможно, алкоголики и наркоманы даже счастливее. У их уродливых жизней имелся смысл, пусть и такой извращенный, а Хельмут со смертью Агаты своего лишился и существовал по инерции, ничего не чувствуя и не о чем не мечтая. Патетично? Возможно, но зато честно. Да, конечно, оставались сын и дочь, но они были уже взрослые, семейные, и к отцу приезжали только на день рождения или Рождество. Между ними уже выросла стена раздельного быта, и каждые держался своей семьи. Семьей Хельмута стала Берта, к потере которой он морально готовил себя каждый день.

Путешествия по миру грез стали для Хельмута истинным спасением, потому как мир реальный сузился до размера его придомового участка, изредка с неохотой расширяясь до заправочной станции и овощной лавки.

Примерно через две недели после смерти жены Хельмут впервые понял, что спит. Огляделся вокруг, удивленно охнул, а затем щелкнул пальцами и переместился из Дюссельдорфа в Исландию, полюбовался марсианскими пейзажами и махнул в заснеженную российскую тайгу, исполненную такой же глухой и прекрасной тоски, как последние годы жизни Хельмута. Эти тусклые осенние рассветы в самом сердце дивного края, лишенного человеческого присутствия, странным образом вдохновляли.

Он «объездил» всю планету, а порой уходил и дальше, иной раз обуреваемый странной тревогой, сдерживающей его от шага за некую условную грань и понуждающей возвращаться. Такие совсем уж диковинные сны после пробуждения почти полностью стирались из памяти, оставляя после себя лишь расплывчатое послевкусие и отголосок непознанного, нездешнего. Хельмут сделал предположение, что так срабатывает некий защитный механизм, встроенный в мозг и уберегающий человека от потери рассудка или, как минимум, от излишней склонности к грезам. Просыпаться ведь тоже нужно.

Оставалась только одна досадная неприятность. Люди в этих снах были ненастоящими. Они то ли относились к окружающим декорациям и изначально не имели свободы воли, то ли спали и не понимали, в отличие от наблюдавшего за ними странника, что видят сон. У некоторых из них даже отсутствовали лица.

Как-то раз Хельмут увидел на улице Парижа женщину, со спины похожую на Агату – та же легкая очаровательная сутулость, те же странные, немного неуклюжие помахивания правой рукой в ритм шагов.

Он бежал сквозь толпу, цепляясь взглядом за покачивающуюся белую сумочку и оттаптывая всем ноги под возмущенные возгласы виртуальных прохожих, пока не догнал и не положил руку ей на плечо. Она остановилась и встала по стойке смирно. Ошеломленный Хельмут, уже подозревая неладное, медленно обошел женщину по кругу. Лицо ее представляло собой бледный однотонный овал с зияющими чернотой провалами вместо глаз. Эти «дыры» вели туда, куда никто из живущих в нашем мире точно не хотел бы попасть.

Хельмут в испуге отпрянул и, кажется, сразу же проснулся. В дальнейшем он встретил еще несколько подобных персонажей, но уже не обращал на них большого внимания, просто держался подальше. Их роль в снах так и осталась для него не совсем ясной, они ни за кем не охотились и никого не преследовали, просто шли из пункта А в пункт Б, после чего их след терялся.

Нетрудно догадаться, кого искал Хельмут эти долгие семь лет. Он перепробовал все на свете – по нескольку ночей кряду проводил в местах, памятных для них с Агатой. Он ждал ее в парке, где у них состоялось первое свидание, в номере греческого отеля, еще хранящим незабываемую атмосферу их медового месяца, в их первой квартире, маленькой, бедной, но уютной, приобретенной на собственные деньги. Он даже возвращался в прошлое и заглядывал к жене домой, но родители Агаты не узнавали пришельца, однотипно отвечая на сыпавшиеся из Хельмута вопросы, как запрограммированные боты в компьютерной игре. Один раз Хельмут даже встретил себя молодого. Это случилось внезапно, и он испугался и впал в ступор, позволив юному двойнику спокойно уйти вверх по улице и скрыться в потоке прохожих. Хорошо, что хоть у этого персонажа лицо оказалось на месте и ничем жутким не выделялось.

Это может показаться странным, но за все семь лет бесплодных попыток Хельмут не переставал верить. Видимо, только эта вера и питала его, наполняла жизнь хоть какой-то целью. И этой ночью его упорство было вознаграждено.

Как только пелена сна мягко отсекла суету реального мира, Хельмут очутился в том самом парке, где уже прошли многие часы и дни тоскливых ожиданий. Еще не успев толком оглядеться, он понял, почему попал сюда, хоть и не собирался навещать парк этой ночью, намереваясь открыть какой-нибудь новый мир.

В парке что-то изменилось. Ее еще нет, а картонные люди, имитирующие жизнь на аллеях и лавочках, выглядят совсем как настоящие, потому что Хельмут ощущает присутствие живой души. Родной души, и ее живое трепетание передается всей этой окружающей бутафории, наполняет ее, придавая теплые естественные цвета и размазывая их по унылой пастели.

А вот и Агата. Совсем молодая, в своем красном плащике, накинутом на легкое и тонкое бежевое платье. Да ей ведь двадцать три, они знакомы каких-то две недели, этот день никогда не сотрется из памяти, эта прогулка… Хельмут обомлел, не в состоянии оторваться от созерцания своей возлюбленной, невозмутимо идущей легкой походкой ему навстречу. Ее глаза… Они и перед самой смертью были точно такими же, они совсем не старели, а ведь она много работала за компьютером в этой своей бухгалтерии. Блеск голубых льдинок был обжигающе-холодным и проницательным, но при этом не вызывал никакого отторжения. Напротив, в контрасте с обезоруживающей улыбкой на очаровательном личике вчерашней студентки он превращал Агату в ангела во плоти, а холод навевал только одну ассоциацию – чистота.

– Хельмут!

Когда между ними осталось лишь несколько шагов, Агата подбежала и крепко обняла мужа, одновременно и бывшего, и будущего. Это была она. Да, это была прелестная Агата, самая любимая, все это время жившая в сердце старика Хельмута. В лицо бросился знакомый запах ее духов, такой сладкий, почти приторный, но невероятным образом подходивший ей. А волосы Агаты, светлые и мягкие, всегда небрежно рассыпанные по плечам. Как же этого не хватало!

Хельмут с трудом поднял свои руки, удивленно отмечая отсутствие морщин на тыльной стороне ладоней, и сперва несмело, а потом крепко обнял супругу в ответ. Из глаз градом хлынули горячие слезы, полные невыраженной боли, тоски и обиды. Ну почему, почему она оставила его, даже не дав попрощаться? И почему пришла только сейчас?

– Дорогой, возьми себя в руки, – прошептала Агата на ухо и нежно поцеловала Хельмута в мокрую щеку.

– М-м… Агата, – севшим голосом просипел помолодевший на сорок лет Хельмут, горечь стискивала горло, и каждое слово приходилось с усилием проталкивать сквозь тугой заслон.

– Я знаю, что ты хочешь спросить. Знаю. Но я пришла сюда не за этим. Ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что мы встретимся, раньше или позже. Ты давно это понял, разве нет?

Агата взяла перекошенное от рыданий лицо Хельмута в свои изящные руки, подняла и заглянула ему в глаза. Висящие в ушах девушки посверкивающие серебром сережки синхронно качнулись. Хельмут все не мог остановиться, в груди все колыхалось, а скорая неизбежная разлука казалась страшнее пытки уже сейчас, так что будет потом?

– Прошу тебя, дорогой, успокойся. У нас с тобой мало времени, и нужно использовать его с умом, – Агата поняла, что уговоры не действуют, и вдруг гаркнула. – Тихо!

Слезы вдруг кончились, как будто запасы жидкости в организме враз иссякли. Ранний вечер вокруг резко сменился ранним же сумеречным утром, а парк уступил место недавно постриженной лужайке перед домом Хельмута.

– Почему мы здесь, Агата? Почему мы дома? Я хочу назад, в парк…

– Отсюда тебе будет ближе вернуться, – жена подарила теплую улыбку.

– Что… – перебил было Хельмут, но наткнулся на резко нахмурившееся лицо Агаты и замолчал, а она горячо зашептала ему на ухо.

– А ну-ка попробуй, ощути то, что чувствую я! Гроза близится, не так ли?

– Да, – изумленно выдохнул Хельмут. – Но как, откуда, почему я знаю это?

– Некоторые ответы не требуют вопросов. К тому же, Хельмут, это еще не все. Ты больше не должен искать меня, не делай этого, ясно? Ты тратишь время впустую, пойми же! Ищи человека, вот этого человека, он поможет тебе найти меня, сам ты не сможешь. Разве только испортишь все.

Агата показала рукой на дорогу. Там, в аккуратно припаркованном вдоль бордюра серебристом кабриолете, невесть откуда взявшемся, сидел темноволосый молодой человек. Он дремал, навалив затылок на мягкую подушку, а руки покоились на руле. И чего это он встал напротив дома Хельмута? Не похоже, чтобы они были знакомы.

– Кто это?

– Он – твой спасательный круг. Если ты хочешь встретиться со мной, Хельмут, ты должен жить, во что бы то ни стало, и искать его. Нужно бороться. Если сдашься, покоришься – наша встреча снова будет отложена. Прошу тебя, не опускай рук, береги себя и свою жизнь. Защищай себя так, как только можешь.

– Хорошо, Агата, но…

– Нет времени, тебе пора просыпаться. Не удивляйся ничему и не бойся, Хельмут. Этот человек – он вытащит тебя из передряги и проводит ко мне. И он тоже будет тебя искать. Если ты сам его не отыщешь, то хотя бы не препятствуй его поискам, просто откройся, жди и не тревожься. Пусть пройдет день, два, даже неделя – жди его. И ищи, насколько можешь!

– Я понял, я…

– Нет-нет, помолчи. Ступай, Хельмут. Иначе будет поздно. Скорее, ну же!

Агата указала рукой на входную дверь их дома.

– Идти домой? Сейчас?

– Да, иди, прошу тебя!

– Но…

Агата быстро прижалась губами к щеке Хельмута и, не дав сказать и слова, развернула на сто восемьдесят градусов и крепко толкнула вперед. Хельмут врезался в бордовую металлическую дверь, безуспешно толкнул ее, поймал себя на мысли, что она вообще-то открывается наружу и проснулся.

Берта лежала рядом с постелью, прильнув массивным телом к полу и зловеще рыча. Что это еще такое? Неужто возле дома расхаживает грабитель? А может, просто толпа подростков слоняется по окрестностям после ночи в клубе? Но ведь в Хольцхайме нет никаких ночных заведений.

Вид из окна тоже не давал никаких ответов. Молочные щупальца тумана неторопливо наползали на ограду двора, наслаждаясь последними предрассветными минутами – вот-вот солнце разгонит их, рассеет в утренней прохладе.

На улице было тихо, всюду царило еще ночное безмолвие, даже птицы не издавали ни звука. Блаженное безмолвие.

Вдруг старая овчарка встала, упруго упершись всеми четырьмя лапами в дощатый пол – от ковров Хельмут отказался из-за аллергии на пыль, ему было некогда следить за их чистотой. Уши Берты как будто подползли повыше, добрались до макушки и навострились, точно так же вверх поднялся и хвост. Испуг овчарки перешел в настороженность, но она смотрела не в сторону входной двери, а в противоположную, сквозь старомодный платяной шкаф. Хельмут удивился, думая, а не рехнулась ли Берта под старость лет – ну какая опасность может прийти из шкафа?

Уличная тишина прервалась быстро нарастающим рыком мотора, а потом в стену врезался промелькнувший на долю секунды за окном джип соседа, и злосчастный шкаф с оглушительным грохотом рухнул на пол. Этот самый грохот и прочертил кровавую границу между «до» и «после». Начался ад.

Сцены двух последующих дней Хельмут изо всех сил старался поскорее забыть и выбросить из головы, но укрыться от терзающих душу кошмаров не удавалось даже по ночам, во сне, где он вдруг утратил способность делать, что вздумается.

Тихий район Хольцхайм оказался полностью заражен за несколько часов после того, как один из его жителей привез заразу из Дюссельдорфа. Сюда даже не приехала полиция, ни одной машины, позволив взбесившимся демонам устроить безнаказанную вакханалию.

Людей выковыривали прямо из домов и рвали на куски. Кто-то стрелял в нападающих, кто-то резал, были и те, кто не чурался рукопашной, но, даже отправив пару-тройку монстров в мир иной или хотя бы нокаут, храбрец погибал сам. Или не погибал, но уж лучше бы погиб. Такого Хельмут никак не ожидал. В его голове не умещались эти метаморфозы, которые происходили с укушенной жертвой.

Из истеричных теленовостей Хельмут узнал, что полицейские Дюссельдорфа едва держатся на центральных улицах города, на помощь армии НАТО слишком рассчитывать не приходится – те обратили свой взор только на Берлин.

В прямом эфире прежде не показывали такой жестокости, и редеющее население богатейшей страны Европы, цепенея от ужаса, наблюдало за разгулом охватившего родину насилия.

Охотничье ружье за эти два дня здорово пригодилось. Первые сутки Хельмут отсиживался на втором этаже, держа входную дверь на прицеле. Он доверял Берте и всецело полагался на чутье любимицы, ведь та заранее предупредила его о взбесившемся соседе. Лихач, к слову, так и не вышел из машины – помешал пристегнутый ремень безопасности. К полудню его бессмысленные трепыхания прекратили двое такие же сумасшедших сотрудников коммунальной службы. Из этого следовал вывод, что сосед не был единственным разносчиком болезни в этом районе.

Коммунальщики разбили стекло и, не обращая на обильно кровоточащие раны на руках, из которых торчали осколки, разделались с беднягой Паулем. Один из тех психов выдавил ему глаза, которые к этому моменту уже не принадлежали приятелю Хельмута и, сузившиеся от злобы, напоминали две расщелины, ведущие прямо в раскаленное пекло Преисподней.

Сам Хельмут не выдержал такой сцены и угомонил обоих подонков меткими выстрелами. В последний раз он был на охоте восемь лет назад, но навык остался, да и была какая-никакая практика – изредка Хельмут постреливал из пневматического пистолета по банкам на заднем дворе.

На шум выстрелов сбежалось еще несколько гадов. Хельмут только недоверчиво качал головой, брал цель на мушку, стрелял, перезаряжал помповик и начинал цикл по новой. Три трупа остались за оградой, два – во дворе, еще пара раненых уковыляла прочь на своих двоих, на них было решено патронов не тратить. Убивать оказалось легко.

К вечеру первого дня один ненормальный умудрился ворваться в дом. Как назло, Хельмут в этот момент ел. Пока он вставал из-за стола и взводил ружье, шустрый гость успел подняться по лестнице – пуля нашла его сердце на последней ступеньке. Он замер с занесенной ногой, медленно подался назад и скатился вниз, пустотело гремя костями. Это был соседский паренек, высокий и поджарый. Кажется, он занимался волейболом.

Ворча и кряхтя, Хельмут вытащил труп на улицу и положил рядом с теми двумя, в десятке шагов от двери. На дворе к этому времени все стихло, только чуть севернее время от времени нет-нет да стреляли. Хельмуту было прекрасно известно, кто это делал. В богатом трехэтажном доме за высоким забором жила семья мигрантов из Алжира, можно даже сказать, диаспора – помимо детей и родителей там нашли приют всевозможные бабушки, дедушки, тети, дяди, двоюродные братья и сестры, перетягиваемые в Старый Свет более удачливыми сородичами по мере становления последних на ноги.

Арабская молодежь, даже из благополучных семей, то и дело попадала в передряги, заканчивающиеся беседами в полицейском участке. Вот только болтовня так болтовней и оставалась, а немногочисленные (по крайней мере, в этом районе), но сплоченные мусульмане продолжали терроризировать одноклассников и однокурсников. Если уж тринадцатилетние пацаны таскали в школьных портфелях ножи-бабочки и травматические пистолеты, что говорить об их старших родственниках?

На второй день перестало работать телевидение, но не это тревожило Хельмута. Его беспокоило, что ночи проходили совсем без снов, в липком восьмичасовом забытьи. Он все лелеял надежду вновь увидеть Агату или хотя бы того странного типа, о котором она говорила. Без всего этого было решительно непонятно что делать дальше, и происходящее за окном сумасшествие не было таким важным. Теперь вообще все утратило даже видимость важности. Было велено ждать, но ожидание становилось невыносимым.

К полудню Хельмут с неудовольствием признал, что у него проблемы с запасами еды и лекарств. Он как раз на днях собирался наведаться в город, купить какое-нибудь средство для борьбы с жидким стулом – такой вот забавный был у него старческий недуг. Зато сердце в порядке, и ладно, а остальное – пустяки. Черт с ним, с поносом, все равно Хельмут из дома почти не выходит, а пристрелить еще пару-тройку ублюдков можно и не вставая с унитаза. Тем более дверь уборной выходит аккурат на лестницу и дверь, так что в очередь, сукины дети. Желательно, конечно, по одному – стреляя, Хельмуту нужно было еще присматривать за Бертой, которая каждый раз рвалась в смертный бой, защищая хозяина. В сохранности тучной старой псины Хельмут был решительно неуверен.

Выбитую волейболистом дверь запереть, само собой, не получилось. Придется врезать новый замок или же просто приварить или прикрутить петлю и вставить какую-нибудь толстую щеколду. Ладно, это подождет. Вокруг теперь ни души, да и что у него можно украсть? Телевизор? Да Бога ради, и пылесос с утюгом не забудьте.