Электронная библиотека » Дмитрий Мережковский » » онлайн чтение - страница 13

Текст книги "Франциск Ассизский"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 20:34


Автор книги: Дмитрий Мережковский


Жанр: Религиозные тексты, Религия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +
CV

Кажется, тотчас после Альвернского видения Франциск начал слепнуть, как будто глаза человеческие не могли вынести того, что он увидел.

Медленно слеп и в то же время слабел от язв; кажется, впрочем, – не столько от боли (язвы были чудесно-естественны, как бы необходимы для тела его), сколько от небольшой, но постоянной потери крови от язвы на правом боку; остальные, кажется, вопреки легенде, были бескровны.[280]280
  Sabatier. 402.


[Закрыть]
Кроме слепоты и ран, был болен и многими другими болезнями: страдал желудком, почками, печенью, а потом и водянкою.[281]281
  Celano. V. S. II. 62.


[Закрыть]
Два последних года жизни своей не жил, а умирал.

Но, в жизни его, все оставалось как будто по-прежнему, шло своим чередом: так же странствовал он по городам и селеньям, но уже не мог ходить пешком, а ездил на осле;[282]282
  Celano. V. P. II. 4.


[Закрыть]
так же проповедывал; так же был деятелен, и казалось, даже деятельнее, чем когда-либо, – точно спешил не кончить свой подвиг, а начать. «Братья, начнем же, наконец, служить Господу: мы ведь ничего еще не сделали!» – говорил именно в эти последние дни.[283]283
  Celano. V. P. II. 6.


[Закрыть]
И так же брат Илья презирал его; каждым словом, каждым взглядом, унижал и оскорблял, – «топтал ногами», но этим-то и был ему дороже всех людей; за это-то и любил он его, как «мать». И так же благоговейно-безжалостно, и даже теперь безжалостней, чем когда-либо, люди с ним делали то, чего боялся он больше всего: возносили его «на престол Люцифера».

Все извне оставалось по-прежнему, но изменилось внутри: самое важное сделалось неважным, великое – маленьким, как будто преломленным в уменьшительном стекле.

Все еще стояло в глазах его неимоверное Видение; все еще звучало в ушах неизреченное Слово, и все звуки жизни заглушились им, как шелест деревьев – гулом громов. Все хотел и не мог он понять, что это было, кто это был; все узнавал, узнавал и не мог узнать лицо Христа в лице Серафима Распятого.

Впал как будто в такую глубокую задумчивость, что ничем не мог быть от нее пробужден; уходил в нее, как брошенный в воду камень идет ко дну. Точно прислушивался опять, как тогда, играя на бесструнной виоле, к звукам, никем, кроме него, не слышимой музыки.

Что это было, он не знал; знал только, что услышанное им от Серафима «тайное слово» возвещало людям такую радость, о которой не могут они и подумать, и что в радость эту первый войдет, умирая, он.

«Смерть будет для тебя бесконечною радостью», – предсказал ему кто-то из братьев, – может быть, тот, кто больше всех любил его и знал лучше всех, – брат Бернардо, первенец его возлюбленный.[284]284
  Specul. Perfect. XIII. 3.


[Закрыть]

Но если бы кто-нибудь сказал ему, что радость эта будет в Третьем Завете, в Царстве Духа, – он, вероятно, не понял бы, что это значит, или испугался бы этого как опаснейшей ереси.

Между словом о Духе и тем, что в нем делал Дух, была такая же разница, как между определяющим закон мирового тяготения числом и самою действующею силой тяготения: то было не это, как математика – не музыка небесных сфер, —

 
Любовь, что движет солнце и другие звезды.[285]285
  Parad. ХХШ. 145:
  L'Amor, che move il sol e 1'altre stelle.


[Закрыть]

 
CVI

Брат Илья, только что узнал о язвах Господних на теле Блаженного, – понял, какую можно сделать из них доходную статью, и, чтобы привлечь на товар покупателей, начал развозить и показывать полуживого Франциска по городам и селениям, как странствующий балаганщик развозит по ярмаркам и показывает редкого зверя.[286]286
  Sabatier. 424–431. – Jorgensen. 471–478.


[Закрыть]
Но ранней весною 1225 года, месяцев за шесть до смерти Франциска, болезнь его, водянка и кровавая рвота, усилилась так, что брат Илья, опасаясь, чтоб он не умер по дороге, в каком-нибудь чужом городе, и тамошние жители силой не отняли у него драгоценного тела (множество было на него охотников), повез умирающего в Ассизи, откуда выслан был военный отряд для охраны живого или мертвого тела Франциска от нападения перуджийцев, исконных врагов и соперников Ассизи.

Ночью, при свете потешных огней, с песнями и плясками, встретили умирающего святого ассизские граждане, «потому что радовались, – вспоминает легенда, – что он скоро умрет и тело его навсегда у них останется».[287]287
  Celano. V. P. VI. 6.


[Закрыть]

CVII

Но Франциск умер не так скоро, как надеялись ассизские граждане: месяца три от начала июля до конца сентября прожил он в епископском дворце, где брат Илья держал его как в заключении, не допуская к нему почти никого, все из-за того же страха, чтобы в последнюю минуту не отняли у него эту драгоценную собственность. Ночью окружала дворец сильная стража, потому что и здесь все еще опасались нападения перуджийцев.[288]288
  Specul. Perfect. XIII. 1.


[Закрыть]
Так, в этом же самом дворце, где некогда Франциск освободился, – сделался он снова узником; там же, где некогда отрекся он от собственности, сняв последнюю рубашку с тела, – сделалось и самое тело его собственностью брата Ильи.

CVIII

Медленно умирал Блаженный и так мучительно, что, когда спросил его кто-то из братьев: «Что предпочел бы ты, – эту болезнь или мученичество?» – он ответил: «Самое для меня радостное – то, что со мной и через меня делает Господь. Но если бы не так, то мученическая смерть была бы мне легче, нежели три дня таких страданий!»[289]289
  Celano. V. P. II. 7.


[Закрыть]

Но вдруг ему делалось легче; почти не страдал и чувствовал, в такие минуты, как, может быть, еще никогда в жизни, чистейшее блаженство бытия: не умирал, – был.

Так ослеп, что света дневного почти уже не видел; но, по мере того как внешний свет для него потухал, – разгорался внутренний.

В эти именно дни сложил он «Песнь тварей», может быть, потому, что из слышанного от Серафима Распятого «тайного слова» понял, как никто из людей, после Павла, что не только люди, но и вся тварь «освобождена будет от рабства в свободу сынов Божиих», и в этом была его главная радость.

Слава Тебе, Господи, во всех творениях Твоих, – особенно же в Государе Брате нашем, Солнце, ибо оно в лучезарном сияньи своем знаменует Тебя, о Всевышний!

– пел из вечной тьмы, уже почти не видя солнца. Когда же сам петь не мог от слабости, пели за него братья. Слышались их радостные голоса во дворце не только днем, но и ночью, так часто, что брат Илья обеспокоился, как бы цена товара – святость живых мощей не уменьшилась от такого «непристойного веселья». – «Очень я умилен и утешен этими святыми песнями, сын мой, но ассизские граждане, слыша, как ты днем и ночью поешь, могут соблазниться и подумать: „Надо бы ему плакать и каяться, помышляя о смерти, а он поет!“ – остерегал он Блаженного.[290]290
  Specul. Perfect. XIII. 1.


[Закрыть]

Это был последний дьяволов смех над Франциском. Но на этот раз, первый, может быть, и единственный, не оказался он «послушным, как труп», – продолжал петь.

«Скоро ли я умру?» – спросил однажды врача. «Очень скоро», – ответил тот, зная, что он желает смерти. И весь, в лице просветлев и глядя перед собою так, как будто видел ту, с кем говорил, – воскликнул Блаженный:

 
– «Здравствуй, Сестра моя, Смерть!»[291]291
  Specul. Perfect. XIII. 2.


[Закрыть]

 

И тут же прибавил к «Песне тварей»:

 
Слава Тебе, Господи, за Сестру нашу, Смерть,
ее же никто живой не избегнет!
Горе тому, кто в смертном грехе умирает;
блажен, кто исполнит святейшую волю Твою,
ибо смерть вторая ему не сделает зла!
 

– Спойте мне, братья, песнь о Сестре нашей, Смерти! – часто просил он, в эти последние дни. Братья пели и плакали, а он радовался.[292]292
  Specul. Perfect. XIII. 3.


[Закрыть]

CIX

Очень не хотелось ему умереть во дворце, «месте нечистом». Дней за десять до смерти попросил он, чтобы перенесли его в Портионкулу. Брат Илья опасался, что охранить его от нападения в лесной обители будет труднее, чем в городе; но умирающий просил об этом так настоятельно, что и брат Илья, наконец, почувствовал, что в этой последней воле нельзя ему отказать, и согласился.

Братья положили его на носилки и понесли в сопровождении воинов. Слепой Франциск их не видел, но, может быть, слышал в бряцании оружия, охранявшего тело его, драгоценную собственность брата Ильи, все тот же дьяволов смех.

Ровно на полпути между Ассизи и Портионкулой, у больницы прокаженных, где встретил Франциск одного из них, двадцать лет назад, попросил он поставить носилки на землю и приподнять его; обратил слепые глаза на город Ассизи и, осенив его крестным знамением, сказал: «Господи, да будет этот город мой вовеки и Твоим; я любил его, – люби и Ты!»[293]293
  Specul. Perfect. XIII. 4.


[Закрыть]

СХ

Сразу наступило такое улучшение в Портионкуле, что братья начали было надеяться на чудо исцеления.

Радовался Блаженный, что «тело его там же умрет, где родилась его душа», – в Портионкуле, «Частице Земли», – второй на земле точке царства Божия, после той первой, на горе Блаженств. Радовался, как узник, бежавший из темницы на волю: свежестью лесной дышал и не мог надышаться; слушал пенье сестер своих, Птиц, и брата своего Кузнечика, – и не мог наслушаться.

 
Слава Тебе, Господи, во всех творениях Твоих…
Слава Тебе, в Матери нашей, Земле,
которая носит нас и питает,
рождая многие плоды и злаки, и цветы прекрасные, —
 

пел еще радостнее здесь, на лоне Матери Земли.

 
Слава Тебе, Господи, в Брате нашем, Солнце!
 

пел или шептал, иногда просыпаясь ночью: для него была уже вечная ночь – вечный день. Солнце одно уже закатилось; пел другое Солнце, незакатное.

CXI

Но внезапное улучшение в Портионкуле было только последнею, в потухающей лампаде, вспышкою пламени.

1 октября, в четверг, он был так плох, что думали, – отходит. Но не отошел и, только что стало полегче, начал что-то тихонько шептать. Братья, наклонившись к нему, услышали:

«Голого, голого… когда я буду при последнем издыханьи, положите меня на голую землю, голого, и столько времени оставьте так, сколько нужно человеку, чтобы медленным шагом пройти с версту!»[294]294
  Celano. V. S. II. 163.


[Закрыть]

И опять с мольбою бесконечной:

«Голого! голого! голого!»

Вечером в пятницу велел принести хлеб и прочесть Евангелие от Великого Четверга; думал, что день тот – Четверг: времени для него уже не было; был вечный Великий Четверг – вечная Тайная Вечеря.

Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих, сущих в мире, возлюбил их до конца (Ио. 13, 1).

Молча взял хлеб Франциск, благословил, преломил и подал братьям. Но в молчании казалось им, что сам Иисус говорит:

сие есть Тело Мое.

Чаши не было; но им казалось, что сам Иисус подает им чашу и говорит:

сие есть Кровь Моя.

Так совершилась первая Тайная Вечеря уже не в одной из двух Церквей, Западной, Римской, а в единой, Вселенской. «Таинство Тела и Крови могут совершать только служители Римской церкви» (священники), – говорил Франциск,[295]295
  Quaracchi. 77–82. – Boehmer. Analecten. 36–49. – Sabatier. 461.


[Закрыть]
но сделал иначе: таинство совершил, не быв священником.

СХII

Вечером в субботу, 3 октября, видя, что Блаженный отходит, братья исполнили волю его, с точностью: догола раздели, только власяницу на чреслах оставили, и положили на голую землю. И весь затрепетал он от радости, что верен будет до конца Возлюбленной своей, Прекрасной Даме, Бедности; голым, как младенец, выходящий из чрева матери, вернется в Землю Мать.[296]296
  Speculum Vitae S. Franc. 116. – Conformit. 224. – Celano. V. S. II. 163.


[Закрыть]

Долго лежал он молча, и лицо его светлело, как бы озаряемое внутренним солнцем. Вдруг запел тихо, но так внятно, что все удивились.

Voce ad Dominum clamavi… libera me! Голосом моим к Господу воззвал я… освободи меня! (Пс. 141, 1–7).

Кончил петь и, подняв слепые глаза, воскликнул:

«Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне умереть свободным от всего!»[297]297
  Celano. V. S. II. 163.


[Закрыть]

Первое слово его, когда ушел он от отца, было о свободе и последнее – тоже.

CXIII

Сумерки сходили на блаженно-пустынные, как будто не на земле, а где-то в раю, лиловеющие холмы и долины Умбрии. В небе играла звезда вечерняя, переливаясь всеми цветами радуги, так же как утренняя, умирающая в солнце, Звезда Франциска.

В келье, где голый лежал он на голой земле, было так тихо, что братьям казалось, что никогда еще не было в мире и никогда уже не будет такой тишины.

Вдруг послышалось пение жаворонков, lodola capellata, тех самых, которых любил Блаженный за то, что «носят они на головках как бы монашеский куколь и темный цвет перьев их напоминает цвет монашеских ряс»; и за то, что «смиренно питаются, бегая по дорогам, находимыми в навозных кучках зернами и Господу своему так же сладко поют, как Нищие братья, от всего земного свободные». Этих-то жаворонков множество слетелось на соломенную крышу той хижины-кельи, где умирал Блаженный, и, кружась над ней, тихо пело. И страшно, и чудно было братьям слышать, как птицы дневные Солнцу Ночному поют.[298]298
  Specul. Perfect. XII. 1.


[Закрыть]

 
Как жаворонок, в небе утопая,
Сначала поет, а потом умолкает,
Последней сладостью блаженства упоенный, —
так умолк Франциск.[299]299
  Parad. XX. 73–77:
Quella allodetta ch'n aere si spaziaprima cantando, e poi tace contentade 1'ultima dolcezza che la sazia,tal mi sembio i'imago de la'mprentode 1'eterno piacere…

[Закрыть]

 

Так тихо отходил он, что никто не слышал его последнего вздоха, и только тогда, когда жаворонки вдруг замолчали, поняли все, что он отошел.

CXIV

Папой Григорием IX и братом Ильей воздвигнут был, в городе Ассизи, великолепный собор св. Франциску, возлюбленному Прекрасной Дамы, Бедности, и Ей самой – гробница богатейшая, неколебимая твердыня Собственности. Самого свободного из людей Церковь заковала в золотые цепи – ризы икон; самого живого похоронила, как мертвого. Но были, есть и будут люди, слышащие голос Живого: «Я, маленький брат ваш, Франциск, целуя ноги ваши, молю и заклинаю вас всех, во всем мире живущих, людей… принять с любовью и смирением слова Господа нашего Иисуса Христа… и по ним жить».[300]300
  Manuscr. Assis. 338; Fol. 32–31: De littera et ammonitione patris nostris Francisci quam misit fratribus ad capitulum, quando erat infirmus. – Wadding. X, XI, XII. – Quaracchi. 99–107. – Boehmer. Analecten. 57–62. – Sabatier. 443–444.


[Закрыть]

Мало сейчас и, вероятно, долго еще мало будет людей, чье сердце от этой мольбы содрогнется, как будто их, в самом деле, молит, «целуя ноги» их, Серафим Распятый. Что же им делать сейчас? То, чему нас учит сам Франциск: соединиться в Третье Братство, Tertius Ordo, включающее в себя и самых слабых, грешных людей, – таких, как мы. «Третье Братство» – все человечество в Третьем Царстве Духа, в будущей Вселенской Церкви. Этого Франциск умом еще не знал, но сердцем, может быть, уже чувствовал. И по тому, что такие грешные, как мы, это уже знают, – видно, какое движение Духа совершилось в человечестве от Франциска до нас.

Третье Царство Духа возможно и для таких, как мы, потому что и в таком человечестве, каково оно сейчас, совершается через Святых шествие Духа от Иисуса к нам.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации