Текст книги "Данте (киносценарий)"

Дмитрий Сергееевич Мережковский
Данте
киносценарий

I. Белая роза

1

Тихая музыка флорентийских колоколов.

 
Как в башенных часах, зовущих нас к молитве,
В час утренний, когда невеста Божья
Возлюбленного Жениха встречает, —
Вращаются колеса, и звенят
Колокола столь сладостно: динь-динь,
Что сердце от любви, в блаженстве тает, —
Так звездные колеса надо мной.
С такой сладчайшей музыкой вращались,
Что можно б выразить ее лишь там,
Где наша радость сделается вечной.[1]1
  «Рай». Песнь X, ст. 139–148.


[Закрыть]
 

Дантовых дней Флоренция – маленький городок, замкнутый в тесной ограде зубчатых стен, весь ощетинился темными острыми башнями, как еж – иглами. Башен почти столько же, сколько домов, потому что почти каждый дом, сложенный из огромных каменных глыб, с узкими, как щели, бойнями, окнами, с обитыми железом дверями и торчащими из стен дубовыми бревнами, для спешной кладки подъемных мостов, которые на железных цепях перекидывались от дома к дому, едва начинался уличный бой, – почти каждый дом – готовая к войне, крепостная башня.

Дом, где родился Данте,[2]2
  Данте Алигьери (1265–1321).


[Закрыть] – на маленькой площади, у церкви Сан-Мартино-дель-Весково, рядом с городскими во ротами Сан-Пьеро, у самого входа в Старый Рынок, на скрещении тесных и темных улочек. Здесь находилось старое гнездо Алигьери – несколько домов разной высоты, под разными крышами, слепленное в целое подворье или усадьбу, подобно слоям тех грибных наростов, что лепятся на гниющей коре очень старых деревьев.

Темные башни Флоренции еще темнее в светлом золоте утра. Самая темная – та, что возвышается над маленькой площадью Сан-Мартино, в двух шагах от дома Алигьери, – четырехугольная, тяжелая, мрачная, точно тюремная, башня дэлла Кастанья. Черная длинная тень от нее тянется по тесной улочке Санта Маргерита, соединяющей дом, где живет девятилетний мальчик. Данте, сын бедного ростовщика-менялы, сэра Герардо Алигьери, с домом восьмилетней девочки, Биче,[3]3
  Беатриче Портинари (?-1290), в замужестве – монна Биче де Барди.


[Закрыть] дочери вельможного купца и тоже менялы, Фолько Портинари.[4]4
  Oтец Бетариче – крупный флорентийский меняла.


[Закрыть] Сто шагов от дома к дому.

2

Сидя на церковной паперти, в черной тени башни, откинутой утренним солнцем на белую площадь, и подняв глаза неподвижной, как бы сонной, улыбкой, маленький мальчик, Данте, смотрит пристально широко открытыми глазами на красный весенний цветок в темной щели между камнями башни, вспыхнувший под лучом солнца, как живое красное пламя или капля живой крови.

– Что ты все в тени сидишь, дружок, ступай-ка на солнце, погрейся! Нездорово в тени, вон ты какой бледненький! – кричит ему старая ключница, монна Тана, стоя у открытого окна, вместе с монной Ритой, бедной дальней родственницей-приживалкой в доме Алигьери, и кормя голубей.

Вздрогнув, точно внезапно проснувшись, мальчик взглядывает на монну Тану, улыбается ей, тихо качает головой. Медленно отводит от нее глаза и опять все так же неподвижно-пристально смотрит на красный цветок. – Что с ним такое, на что он воззрился так? – спрашивает монна Рита.

– Кто его знает, – может быть о матери[5]5
  Алигьери Бэлла(? – 1271) – мать Данте.


[Закрыть] думает. Третья годовщина смерти монны Бэллы сегодня. Были на кладбище, мальчик долго плакал, обнял могилку и припал к ней так, что и сам хотел в землю уйти. Едва увели. Плакал и во сне всю ночь. Бедный сиротка! Хорошо еще, что мачеха добрая, любит его, как родного. Да все же не мать. Умный ребенок, не по годам, все понимает. Как отца посадили в тюрьму, будто бы за растрату чужих денег, а может быть, и ни за что, – долго ли злым людям человека оклеветать? – мальчик не только от горя, но и от стыда заболел. Дети в школе дразнили его, ругались над ним, «сыном вора» называли. И потом, когда дядя, сэр Джери дель Бэлло, был убит из-за угла на этой самой площади, и старшему в роде Алигьери, брату убитого, должно было, по закону кровавой мести, отомстить за брата, а он это не сделал, – мальчик опять заболел от стыда, и дети в школе стали ругаться над ним еще того пуще. «Данте Алигьери, сын вора – вор, сын труса – трус!» И до того довели, что одному из них камнем в голову швырнул он так, что едва не убил. Да, умный ребенок: как ни мал, а честь рода чувствует.

– Ох-хо-хо! – вздыхает монна Рита. – Горе детей рано учить уму. Какое для него сиротство горше, от умершей матери или от живого отца, сам, должно быть, не знает. Стыдный отец хуже мертвого!

Мальчик, во время этой беседы, все так же неподвижно-пристально, как давеча, – на красный цветок, смотрит теперь в глубину тесной и темной улочки, соединяющей дом Алигьери с домом Портинари, где стоит на крыльце маленькая девочка, в венке из белых роз и в платье красного бархата, вспыхнувшем под лучом солнца, как живое красное пламя и живая кровь.

– Вот и Она! Вот и Она! Я знал, что придет! – шепчет мальчик, становится на колени, протягивает руки, тихо склоняется и падает без чувств.

 
В тот день, когда Она явилась мне…
Я был еще ребенком, но внезапно…
Такую новую узнал я страсть…
Что пал на землю, в сердце пораженный
Как молнией.
 

В доме Портинари, на празднике 1 Мая,[6]6
  Речь идет о празднике 1 Мая 1274 г.


[Закрыть] восьмилетняя девочка, Биче, выбранная, по старому Флорентийскому обычаю, Королевой Весны, одетая в красное платье, опоясанная золотым поясом и увенчанная белыми розами, подходит к избранному ей в рыцари, девятилетнему мальчику, Данте, и подает ему белую розу. Мальчик становится на колени и целует ей ручку, как рыцарь – Прекрасной Даме.

Девушки, в белых одеждах, в венках из алых роз, поют:

 
Весна идет. весна идет.
Новая Жизнь начинается.
Белая Роза – алая кровь;
Солнце на небе – в сердце любовь![7]7
  «Новая жизнь» Данте, II.


[Закрыть]
 

«Девять раз от моего рождения Небо света возвращалось почти к той же самой точке своего круговращения, – когда явилась мне впервые, облаченная в одежду смиренного и благородного цвета, как бы крови, опоясанная и увенчанная так, как подобало юнейшему возрасту ее, – Лучезарная Дама души моей, Беатриче».

Девятилетний мальчик, Данте, узнал вспомнил Ее, и Она – его; вспомнили – узнали оба то, что было и будет в вечности.

4

Первые учителя Данте – иноки францисканского монастыря Санта Кроче, первые книги, в слабых детских руках его, – тяжеловесные учебники Доната[8]8
  Донато Элио – Карфагенский епископ (IV в.), ученый раннего средневековья, участник движения, требовавшего осуждения христиан-отступников в период гонений, автор учебников по латинской грамматике, которые служили основным пособием для изучения латинского языка в Западной Европе на протяжении всего средневековья.


[Закрыть] и Присциллиана:[9]9
  Епископ в г. Авила в Испании (вторая пол. IV в.), проповедник аскетизма.


[Закрыть] «Основание искусства Грамматики».

Данте читает Библию. Так же, как в маленькую девочку Биче, влюблен в великую древнюю Книгу. Делаясь послушником братства св. Франциска Ассизского,[10]10
  Франциск Ассизский (1181 или 1182–1226) – Итальянский религиозный деятель, католический святой. Канонизирован в 1228 г. Проповедовал аскетизм, любовь к ближнему и братство. Основатель братства миноритов (1207–1209 гг.) – «меньших братьев», которое позже преобразовалось в орден францисканцев.


[Закрыть] опоясывается веревкой Нищих Братьев.

Первый светский учитель Данте– ранний гуманист, Брунетто Латини,[11]11
  Латини Брунетто (1220–1294), итальянский и французский писатель, общественный деятель, секретарь Флорентийской республики.


[Закрыть] вольнодумный философ.

 
И в Бога я не верил.
И Церкви я не чтил;
Словами и делами
Я оскорблял ее.[12]12
  Цитата из аллегорической поэмы Б. Латини «Tesauretto».


[Закрыть]
 

Брунетто читает с Данте Вергилия[13]13
  Вергилий Марон Публий (70–19 до н. э.) – римский поэт.


[Закрыть] и говорит ему о славе великих древних поэтов.

 
Коль будешь верен ты своей звезде.
То и тебе откроет двери Слава.[14]14
  «Ад». Песнь XV, ст. 55–56.


[Закрыть]
 

 
Запечатлен во мне навеки, сэр Брунетто,
Ваш дорогой, любезный, отчий лик.
Тому меня вы первый научили.
Как человек становится бессмертным.[15]15
  «Ад». Песнь XV, ст. 82–85.


[Закрыть]
 

Отроку Данте надо сделать выбор между двумя бессмертными, небесным и земным, – между двумя путями, – вслед за Франциском Ассизским или за «божественным» Вергилием.

После первой встречи с Беатриче, «бог Любви воцарился моей душе так, что я вынужден был исполнять все его желания. Много раз повелевал он мне увидеть этого юнейшего Ангела».[16]16
  «Новая жизнь», II.


[Закрыть]

Отрок Данте видит Биче и говорит с нею все в той же длинной черной тени, откинутой утренним солнцем от башни Дэлла Кастанья на белую площадь Сан Мартино.

Сэр Алигьери заключает у нотариуса письменный договор с ближайшим соседом своим. Манетто Донати, о помолвке сына с маленькой двенадцатилетней дочерью Манетто, Джеммой. Данте знал ее давно, раньше, чем Беатриче, потому что они жили почти под одною кровлею, в двух соседних домах, разделенных только небольшим двором, видятся постоянно, вместе игрывали и беседовали на той же солнечно-белой площади, в той же черной тени от башни, где встречался он и с Биче. Но в день помолвки, глядя на Джемму, эту знакомую, миловидную, но почему-то ему опостылевшую, скучную девочку, он вспоминает ту, другую, единственно ему родную и желанную, – Биче.

II. Пожираемое сердце

1

Флорентийские празднества «бога Любви», Signor Amore, происходят в том самом году, когда этот бог явился впервые восемнадцатилетнему юноше, Данте.

«В 1283-м году от Рождества Xристова, в месяце Июне, в Иванов день, в городе Флоренции, бывшем тогда в великом спокойствии, мире и благополучии, благодаря торговле и ремеслам, – многие благородные дамы и рыцари, все в белых одеждах, шествуя по улицам, с трубами и многими другими музыкальными орудиями, чествовали в играх, весельях, плясках и празднествах, того Владыку, чье имя: „бог Любви“. И праздновалось то празднество около двух месяцев, и было благороднейшим и знаменитейшим из всех, какие бывали когда-либо во Флоренции. Прибыли же на него и из чужих земель многие благородные люди и игрецы-скоморохи, и приняты были все с великим почетом и ласкою».

В эти дни вся Флоренция – город влюбленных юношей и девушек; таких же, как Данте и Беатриче.

«Ровно через девять лет после первого явления той Благороднейшей, gentilissima, она явилась мне снова, в одежде белейшего цвета, между двумя благородными дамами старшего возраста, и, проходя по улице, обратила глаза свои в ту сторону, где я стоял, в великом страхе, и с несказанною милостью поклонилась мне так, что я, казалось, достиг предела блаженства».

 
Я, прежде чем Ее мои глаза
Увидели, – уже по тайной силе,
Что исходила от Нее, – узнал,
Какую все еще имеет власть
Моя любовь к Ней древняя, как мир.[17]17
  «Чистилище». Песнь XXIV, ст. 52–54.


[Закрыть]
 

– Помните, Данте, белую розу? – спрашивает его, подойдя к нему, Беатриче.

 
Белая Роза – алая кровь;
Солнце на небе – в сердце любовь. —
 

хочет он ответить и не может. И она уходит медленно, оглядываясь на него с такой улыбкою, что он бледнеет, дрожит и едва не лишается чувств.

2

«Вне себя, я бежал от людей в уединенную келью мою и начал думать об этой Любезнейшей. И в мыслях этих, нашел на меня тишайший сон, и посетило меня чудесное видение: как бы огнецветное облако, внутри его образ Владыки, бога Любви. Signor Amore, с лицом для меня ужасным; но, сам в себе, казался он радостным; и понял я из многого, что он мне говорил, только одно: „Я – твой владыка. Ego dominus tuus“. И увидел я, что девушка спала на руках его, вся обнаженная, только в прозрачнейшей ткани цвета крови. И в одной руке держал он что-то, горевшее пламенем, и сказал мне так?

– Вот сердце твое! Vide cor tuum!

«И, подождав немного, он разбудил спящую и принудил вкусить от того, что пламенело в руке его. И она вкушала, в сомнении. Вскоре же после того, радость его обратилась в плач, и, подняв на руках девушку, он вознесся с ней на небо. Я же почувствовал такую скорбь, что легкий сон мой вынеси ее не мог, – проснулся».[18]18
  «Новая жизнь», III.


[Закрыть]

3

Стоя у открытого окна, за письменным поставцом-аналоем, Данте пишет первые стихи:

 
Всякой любящей душе и благородному сердцу…
Привет, в их Владыке, чье имя: Любовь.
A ciascun’alma presa e qentil core…
Salute in lor segnor, cioe Amore.[19]19
  «Новая жизнь», III.


[Закрыть]
 

 
… Я один из тех,
Кто слушает, что говорит в их сердце
Любовь, и пишет то, что слышит.[20]20
  «Чистилище». Песнь XXIV, ст. 52–54.


[Закрыть]
 

Пальцы у него в чернилах, как у школяра-схоластика, но дрожат от волнения, когда пишут стройными, длинными и тонкими, на него самого похожими, буквами «сладкие речи любви». Сухо шелестят страницы пыльных, старых книг; но подымает их веющий из окна, душисто-влажный, как поцелуй любви, весенний ветер. В ясном небе горит Звезда Любви, а на земле – розово-серая туманность, жемчужность раннего летнего утра, и та же в ней грусть о недолговечности всех радостей земных как и в детски-испуганных глазах «Весны» Боттичелли,[21]21
  Боттичелли Сандро (наст. имя – Филипепи Алессандро) (1445–1510), итальянский художник.


[Закрыть] «Primavera».[22]22
  «Весна» (ок. 1477–1478 гг.).


[Закрыть]

Лицо у Данте такое, как на портрете Джиотто: полузакрытые, как у человека засыпающего или только что проснувшегося, глаза, в призрачно-прозрачном, отрочески-девичьем лице – неисцелимая грусть и покорная жертвенность, как у любящего, чье сердце пожираемо возлюбленной; губы бескровны, точно всю кровь из жил высосал жадный вампир – сладкий и страшный бог-демон Любви.

III. Муж Беатриче

1

Первый друг и учитель Данте в поэзии, Гвидо Кавальканти,[23]23
  (Ок. 1259–1300) флорентийский философ и поэт, друг Данте, сын гвельфа Кавальканте Кавальканти, упоминающегося в 10 Песне «Ада».


[Закрыть] лучший Флорентийский поэт тех дней, прекрасный юноша, благородный рыцарь, любезный и отважный, но гордый и нелюдимый, весь погруженный в науку, говорит Данте о том, что Биче Портинари выдана замуж за мессера Симоне де Барди. уже немолодого вдовца из вельможного рода богатейших Флорентийских купцов и менял.

Фолько Портинари, выдавая за него дочь, так же хотел ей добра, как отец Данте – сыну, совершая помолвку его с Джеммой Донати. Семнадцатилетняя Биче, выходя замуж, знала немногим больше, что с нею делается, чем помолвленный двенадцатилетний Данте. Но теперь он уже это знает и за себя и за нее. Сколько бы ни затыкал ушей, не может не слышать нового ее, чужого имени: «монна Биче де Барди», сколько бы ни закрывал глаз, не может не видеть, как входит невеста в брачный покой жениха в великолепном дворце крепости де Барди, с толстыми, точно тюремными, стенами, в далеком квартале за Арно,[24]24
  Река в северной Италии у подножья Апеннинских гор, на которой стоит Флоренция


[Закрыть] у моста Рубаконте; и как бы ни хотел умереть или сойти с ума, чтобы не думать – все таки думает о том, что было с нею, когда она туда вошла.

Однажды ночью, встретив на пустынной улице мессера Симоне де Барди и видя, как вельможный меняла кланяется ему, бедному школяру-стихотворцу с насмешливо преувеличенной любезностью, Данте, сжимая рукоять ножа, спрятанного под одеждой у пояса-веревки св. Франциска, чувствует, с каким наслаждением вонзил бы нож в сердце Беатричина мужа, и в то же время знает, что если он этого не сделает, то вовсе не потому, что, как св. Франциск, прощает врагу.

2

Утром на следующий день, исповедуясь духовнику своему, брату Убертино да Казале,[25]25
  Духовник Данте, монах ордена св. Франциска.


[Закрыть] Данте кается в этом мысленном человекоубийстве. Брат Убертино рассказывает ему легенду[26]26
  (1891)


[Закрыть] об искушении св. Франциска Ассизского, и Данте видит рассказанное в видении.

Зимнею ночью, в лютую стужу, когда молился однажды Франциск в келье своей, диавол разжег в нем лютую похоть. Скинув одежду, святой начал себя бичевать по голому телу поясом-веревкой. Падает удар за ударом, но похоть от них только лютеет. Жало бича впивается, как жало поцелуев, в облитое кровью тело, – чем больнее, тем слаще. И диавол торжествует над святым. Тот кидается к двери и выбегает в сад, как человек, за которым гонится враг по пятам.

Юный послушник, стоя на молитве в соседней келье, заглянул в окно и, хотя в саду от яркой луны светло, почти как днем, – сразу не понимает того, что видит: прыгает, пляшет, как канатный плясун, в снежном сугробе, или валяется в нем голый человек, и на теле его, голубом от луны, выступают черные полосы. «Диавол!» – шепчет послушник и вдруг узнает Блаженного и понимает, что черные полосы на теле – кровавые. Выйдя потихоньку из кельи, послушник вгляделся и вслушался. Снегу набирая в пригоршни, что-то бормоча и как будто смеясь, лепит Франциск снежные куклы, мужские и женские. Вылепив их семь, говорит: «Видишь, Франциск: эта большая средняя, – жена твоя; эти четыре поменьше, – два сынка твои и две дочки, а те две, позади, – слуга и служанка. Видишь, как им, бедненьким, холодно? Надо их скорее одеть и согреть…

Если же скучно и тошно тебе от стольких забот, – уйди от них, забудь их и радуйся, что служишь Единому Господу!»

– «Так же и ты, радуйся, Данте, что в чистоте непорочного девства Единому Господу служишь! – заключает брат Убертино. – Ступай же с миром, сын мой, и помни, что пояс-веревка св. Франциска спасет тебя от всех искушений плотских и со дна адова вытащит!»

IV. Дама щита

1

Ранняя Флорентийская весна, такая же, как на картине Боттичелли Primavera. Роща молодых тополей, на берегу Арно, сквозит на утреннем солнце прозрачною зеленью. Грустному кукованью кукушки отвечает далекая пастушья свирель за рекой.

Данте и Гвидо Кавальканти, гуляя в роще, беседуют о новом веселом звании» gaia scienza, возвещаемом на Провансальских «Судах Любви». Cours d'Amour, бродячими певцами, труверами и трубадурами.

– Лучший бальзам на раны сердца твоего, мой друг, – это «веселое звание», – говорит Кавальканти, по своему обыкновению, так насмешливо-двусмысленно, как будто сам не верит тому, что говорит. – Истинной любви не может быть между супругами, потому что брачная любовь и та, которая соединяет истинных любовников, исходят из различнейших чувств. Самая блаженная и огненная – любовь издалека, amour da lungi, a плотская похоть в браке есть начало греха и смерти. Еву познав, умер Адам. Выбери же одно из двух, земную любовь или небесную, чтобы не мучаться так и не презирать себя за эти напрасные муки. О сколько раз к тебе я приходил, но видел я тебя в столь низких мыслях, что твоего высокого ума и сил потерянных мне было жалко! Чтобы человек, молодой и влюбленный в женщину так, что бледнеет и краснеет, завидев ее только издали на улице, а когда она к нему подходит, убегает, боясь лишиться чувств, – чтобы такой возлюбленный ничего от любимой не пожелал, кроме мимолетного приветствия, – этому люди никогда не поверят; веришь ли ты этому сам? Не слишком ли торопишься сделать из земной женщины Ангела, не спрашивая, хочет ли она этого сама? Но сколько бы ни делал из нее Ангела, ты не можешь не знать, что муж входит в спальню не к Ангелу, а к женщине…

Гвидо сообщает Данте заповедь новой любви – нерушимую тайну:

– Узнанная любовь не приносит чести любовнику, потому что омрачает ее дурными слухами, так что он жалеет, что не утаил ее от людей. Тайне истинной любви служит мнимая, к Даме Щита, Donna Schermo. Верен будь этой заповеди, и ты избавишься от бесполезных мук…

– Вот как просто! – усмехается Данте. – И овцы целы и волки сыты. Всех обману, в том числе и Даму Щита. Как бы эта игра в мнимую любовь не оказалась опасной для истинной!

– Волков бояться – в лес не ходить! – смеется и Гвидо.

2

Лунная ночь над Флоренцией. Вилла Фрескобальди, на склонах горы Фьезоле. В черной тени кипарисов кружатся светляки, как свечи невидимых Ангелов. Редкие, тихие капли падают из мшистой раковины в водоем, как тихие слезы.

Сидя вокруг фонтана в саду, молодые дамы беседуют, в родном из тех собраний, которые при дворах Провансальских владетельных князей, называются «Судами Любви», Cours d'Amour.

Слышится далекая песня под звуки виолы. Музыкант Казелла поет стихи Данте.

 
Любовь с моей душою говорит…
Но слов любви мой ум не понимает
 
 
Amor che ne la mente mi radiona…
cióche lo mio intelletto non comprende.
 

– Как хорошо Господи, как хорошо! Лучше не поют и ангелы в раю. – восхищается одна из дам.

– Чьи это стихи? – спрашивает другая.

– Данте.

– Удивительно, как такой низкий человек мог сочинить такие стихи!

– Почему же низкий?

– Потому что любит двух.

– Что за беда? Двух любить не только можно, но и должно, по законодательству новой любви: муж любит жену и любовницу, и жена – мужа и любовника. Не для того ли нужны Дамы Щита?

– Бедная монна Биче! Надо бы ее остеречь…

– Будьте покойны – не слепая: видит, с кем имеет дело!

– А любопытно было бы знать, кто кому служит щитом, монна Ладжия[27]27
  Возлюбенная флорентийского нотариуса и поэта Лапо Джанни, друга Данте.


[Закрыть] монне Биче, или наоборот…

– Сами, должно быть, не знают. Ох уж эта мне новая любовь! Погибнет от нее когда-нибудь наш бедный город. Содом и Гоморра![28]28
  (Бытие XIX, 24–29).


[Закрыть]

– Кажется и без новой любви погибает…

A вот и она, легка на помине!

Медленно проходит Беатриче, вся в белом, только на груди – алая роза, похожая, в лунном свете, на рану с черной запекшейся кровью.

3

В темной глубине сада. в беседке из розовых кустов, стоя на коленях перед монной Ладжией. Дамой щита. Данте читает стихи:

 
Любовь с моей душою говорит…
Но слов любви мой ум не понимает…
 

Тихо осыпаясь от ночного ветра, падают к ногам его, как снег, лепестки белых роз.

Медленно проходит мимо беседки Беатриче, с закрытыми глазами, точно во сне. Вдруг останавливается, как будто прислушиваясь, и потом идет дальше. Алая роза, при лунном свете, на ее груди, чернеет, как рана с черной запекшейся кровью.

V. Бог любви – геометр

1

«Начали глаза мои слишком услаждаться видом ее (Дамы Щита), и часто я мучился этим, потому что это мне казалось очень низким». – «Может быть, эта благородная Дама послана мне самим богом Любви для того, чтобы мне утешиться», – думал я часто, и сердце мое соглашалось на это. Но едва согласившись, говорило: «Боже мой, что это за низость?» Так я боролся с самим собою, но знал об этой борьбе только тот несчастный, который мучился в ней. И слишком многие стали о том говорить больше, чем должно, по законам любви, oltre li termini de la cortesia, и это было мне так тяжело, что я не мог вынести»[29]29
  «Новая жизнь», XXXVII, XXXVIII.


[Закрыть] «И по причине молвы, бесчестившей меня, эта Благороднейшая, разрушительница всех пороков и царица добродетели, проходя однажды мимо меня, отказала мне в своем приветствии, в котором заключалось все мое блаженство».[30]30
  «Новая жизнь», X.


[Закрыть]

Молча, глазами, спросил он ее, как всегда: «Можно любить?» и она ответила, тоже молча, но не так, как всегда: «Нет, нельзя!» И точно земля под ним разверзлась, небо на него обрушилось, от этих двух слов, когда он понял, что они значат: «Если ты хочешь любить двух, я не хочу быть одною из двух!»