Текст книги "Без права на прошлое. Часть 1"

Без права на прошлое
Часть 1
Дмитрий Моисеев

© Дмитрий Моисеев, 2017

ISBN 978-5-4485-5903-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– С этого дня Империя не нуждается в Гвардии, – еле слышно произнес Энцио II и отвернулся к аляповатому витражу. – Служба окончена. Вы свободны. И… Путь к звездам открыт!

Мозаичный зал Цитадели Гардана окутало молчание. Замерли зрители придворного спектакля, разинули рты и активно вспотели. Но тишина просуществовала лишь миг. За окнами завыли собаки. Янтарно-черный шмель ударился о дубовую столешницу и негодующе загудел. Собиралась гроза.

Император распустил Гвардию!

Многие благородные фамилии прибыли сегодня в Цитадель, но такого зигзага событий не ожидал никто. Человек, ставший Императором по воле обстоятельств и своевременному вмешательству Гвардии, эту самую Гвардию распускает!

Аристократы не могли поверить, что Энцио Корво – трусоватый юноша с бледной кожей и тонкими пальцами, привычными к гусиному перу и чернильным кляксам, готов к неожиданным решениям. Страх посетил дворянские сердца, ужас от мысли, что эти чернильные пальцы способны сотворить с Гарданской Империей – государством-гигантом, чьи многоплеменные крылья-провинции распластались над половиной обитаемого мира. Тысячелетним монстром, вскормленным на кровавом молоке войн и междоусобиц. Безнадежно больным, пораженным всеми мыслимыми недугами цивилизации.

Шеф Императорских Щитоносцев – Джакомо Илирио по прозвищу Большерукий нервно сглотнул. Белоперчаточная ладонь Шефа непроизвольно упала на рукоять палаша. Тяжелая сабля с нежным именем Ляля прежде не изменяла старому любовнику. Она придавала уверенности, но Илирио надеялся, что булатная девчонка останется сегодня без ужина.

Джакомо мазнул взглядом по лицам подчиненных, секундно задержавшись на любимом внуке Чизаро.

«Готовы и подготовлены, – с гордостью подумал он. – Славные парни, воспитанные лучшими мастерами клинка. Жалко терять таких мужчин, но стоит Гвардейцам захотеть, и хоронить придется многих.»

Почувствовав состояние командира, Щитоносцы посерьезнели, подобрались. Брякнула сталь, чаще замолотили сердца. В глазах юнцов, лишь недавно облачившихся в красно-белые плащи, зажглись огоньки опасного веселья. В силу возраста молодежь воображала себя новорожденными близнецами Муаро – непобедимыми героями замшелого народного эпоса.

Илирио беззвучно выругался. Настанет день, и юноши простятся с иллюзией чемпионства. Об этом Шеф знал наверняка. За собственные иллюзии он уплатил немалую цену. Потерянные на Катарских холмах пальцы правой руки были наименьшей частью жестокой платы.

Чуть склонив выбеленную голову, Илирио взглянул на воинов Багряного хирда. Старшие Щитоносцы, ветераны множества битв, что годами доказывали право умирать за Императора. В недалеком прошлом Большерукий сам был офицером-хирдманом, но предательство Фергаро-Молчуна – предыдущего Шефа Щитоносцев – поставило Илирио во главе братьев по оружию.

«С этими порядок, – подумал он, смахивая с носа капельку пота. – Багряные способны на невозможное».

Анатоль-Мечелом, Кирпель из Арабая, Весельчак Некоро, барон Лидо… Джакомо гордился дружбой каждого. Знал, что Багряные не подведут. Эти бойцы – покрытые шрамами, сединой и морщинами, терявшие и знавшие цену потери, отлично понимали, кто стоит у подножия Хрустального трона. Эти – разумно опасались столкновения, но готовились к железной пляске. Битва давно стала солью их жизни, но и умереть ранее отмеренного судьбою Багряные не очень-то и стремились.

Мерно тикала реликвия царственной семьи – двухметровые часы «Древесная скала», столетия назад подаренная Императору Людовико III знаменитым часовщиком Тулио Гарро. Шкодливый ветер баловался с кружевными занавесками. Рыжее пламя свечей танцевало бесстыдно и дерзко, похожее на перепившую маркитантку.

Молчание. Духота.

Не поворачивая головы, Илирио разглядывал собравшихся аристократов. Зрелище пробуждало тошноту и походило на купание в заплесневелой болотной жиже. Джакомо едва не сплюнул, но сдержал неуместный порыв.

Более двух сотен человек собралось в Мозаичном зале Цитадели, но лишь двое казались спокойными: одетая в лиловый атлас, миниатюрная и хорошенькая императрица Жульета да Первый Советник Империи – хитроумный герцог Марко Фалль.

Их спокойствие не было для Большерукого секретом. Решение о роспуске Гвардии родилось в ходе беседы Императора и этой мармеладной парочки, чей пошлый роман обсуждался во всех уголках столицы. Неделю назад Шеф стал свидетелем одного разговора. Тайного для прочих, но разве могло что-либо утаиться от вездесущего Джакомо?! Лишь точная дата прощания да личность инициатора затеи оставались загадкой.

«Но разве важен автор подлости?» – подумал он тогда, прячась в пыльной духоте потаенного коридора.

Седовласый Шеф понимал: вне зависимости от обстоятельств и первоначальных причин, окончательное решение, а вместе с ним и исключительная ответственность лягут на худощавые плечи Императора. И на его совесть.

Джакомо познакомился с Энцио давно, во времена, когда тот и не помышлял о власти. Младший сын герцога Матоло Корво – двоюродного брата Императора Людовико X Старого считался двенадцатым претендентом на царствование. Паренек был наивен и чист, обезоруживающе добр и аполитичен, любил тишину, книги и пушистых котят. Он не желал власти над Гарданом и мечтал о карьере ученого, но вереница смертей прочих кандидатов проложила для Энцио дорогу к Хрустальному трону. Тяжеленная корона охватила его черноволосую голову жестким кольцом обязанностей и ограничений, расплющив мимоходом мечты о научных победах. Большерукий жалел паренька-книжника, но не мог утверждать, сохранилась ли совесть у хозяина короны.

Мысли Шефа возвратились к собравшимся – высокородным потомкам древней аристократии.

«Ждут и нервничают, – подумал он со злорадством. – Но чего ждут и почему нервничают? Да не все ли равно?! Изъеденные ленью, облитые праздностью трусы и негодяи! С их стороны не произойдет ни-че-го! Они так и будут стоять, ждать, нервничать. Будут прикидывать и размышлять, высчитывать, как происходящие перемены повлияют на сохранность их кошельков и владений. Только это важно! Это, а не Империя! Что им Тысячелетняя?! Нет им дела до славы Гардана, наплевать на его прошлое, будущее и настоящее! Но ведь так они поступают повсеместно, страшась ответственности за государственный хаос и решения, способные этот хаос остановить!»

Джакомо помянул ничтожных предков нынешнего дворянства и извращения, приведшие к рождению столь низкосортных людей. Низкосортных не по происхождению, но по сути.

«Элита и опора Империи, что похожа на перетрусивших пахарей или мастеровых! Что толку в гербах и громких девизах, в пыльных свершениях и полузабытых подвигах?! Аристократия выродилась, а никто и не заметил начала вырождения!»

Шеф осознавал: отпрыски древних фамилий с радостью ретировались бы из Мозаичного зала, однако побег означал конец придворной карьеры. По этой причине аристократы тихонько обливались потом и прикидывались мраморными статуями. Получалось неубедительно. Испуганные взгляды все норовили приклеиться к троице немолодых мужчин в потертой временем, забрызганной бурой кровью и рыжей грязью форменной одежде. Форма выгорела, потеряла яркость и краски, но все равно несла отпечатки нежно-голубого, пурпурного и угольного.

Цвета Императорской Гвардии.

Молчание. Утробное рычание далекого грома. Духота.

Стыдясь и едва не краснея, Джакомо взглянул на последних Гвардейцев.

«О чем думают сейчас эти неряшливые мужчины? Изгнанные герои, чьими деяниями спаслась Тысячелетняя Империя?»

Большерукий не находил ответ, но пустотелый, слизкий комок, нахально поселившийся в горле, настойчиво твердил, что он – умудренный и уважаемый Шеф Щитоносцев – участвует в мерзкой оперетте предательства…

***

А Гвардейцы стояли, не веря до конца в реальность услышанного. Ждали. Надеялись, что краткая речь юного Императора окажется жестокой шуткой злого и недальновидного человека.

Но Энцио II не шутил.

Молчание. Сиреневые росчерки молний. Скрип кожаных сапог и аромат свежих георгинов в вазонах. Портреты царственных предков, с укором взирающие на нерадостного потомка.

Кашлял Илирио и звякала сталь, тикали часы и гудел шмель, но Гвардейцы не слышали ничего. Ждали. Молчали. Верили. Давали последний шанс человеку, имеющему право распоряжаться их судьбами.

Путь к звездам открыт!

Три слова, что обозначали черту между обязанностью и свободой. Свободой, смысл которой ускользал от потрепанной троицы.

Молчание. Аритмичный стук сотен сердец.

Император так и не повернулся, погрузившись в созерцание витража. Руки забытого мастера сложили кусочки в белого рыцаря на вымершем толстоногом звере. Рыцарь пронзал пикой красного ящера. Легенды гласили, что белый воин был полубогом и отцом Первого Императора. Годы спустя белый копьеносец и кровавый ящер стали гербом императорской фамилии Корво.

Долгое-долгое молчание. Первые капли дождя.

Спустя тонны вечности и океан бесконечных секунд старший из тройки Гвардейцев – Охотник по-армейски четко развернулся и без слов зашагал прочь. Изможденные спутники без промедления последовали за вожаком.

Дождь лил уже вовсю.

Джакомо шумно выдохнул, сбрасывая напряжение. Он радовался несостоявшемуся кровопролитию, но негодовал от яда несправедливости.

Некстати закололо сердце, и Большерукий с силой, почти продавив пластины панциря, прижал ладонь к левой стороне грудины. На душе было гадко и грязно, точно вглубь его существа запихали кусок свежего дерьма. Запихали с молчаливого согласия хозяина души…

– Бом-бом-бом! – заиграли вдруг часы Тулио Гарро.

И в этот же миг вспышка ослепительной боли разорвала мир. Не выдержало железное сердце моралиста! Лопнуло, заливая внутренности горячей волной. Джакомо с грохотом рухнул на мраморные плиты. Тьма приближалась быстро, но за миг до встречи с Обделенной Богиней Большерукий различил удаляющиеся спины троих последних Гвардейцев. Троих свободных, незнающих, что со свободой сотворить…

…Они ушли. Растаяли в холодном тумане белоснежные стены блистательного Гардана – столицы Тысячелетнего государства. Бесшумно закрылись Врата Позабытых Героев, навсегда отгородив изгнанных Гвардейцев от внутренностей дворца, где в шелесте бархата и стали, отравленном вине и слащавом шепоте решалась судьба гибнущей Империи…

Глава 1

Квартал «Красных занавесок» по праву владел репутацией опаснейшего района Арабая. Пьяная поножовщина и убийства под заказ, дуэли из-за женщин и исковерканных представлений о долге, дружбе и чести. Подобные прелести в совокупности с разбоями и кражами, тяжкими повреждениями, изнасилованиями и грабежами давно превратились в визитную карточку обиталища преступников и шлюх.

Впрочем, Арабай – столичный город богатой провинции Улар – никогда не отличался спокойствием, исполняя роль хулигана в ряду воспитанных провинциальных столиц. Отделяясь или бунтуя, скрывая налоги или добиваясь демократических свобод… Арабай из века в век нервировал высокомерных повелителей Гардана. Не раз и не два безмолвные отряды Карателей Гарда приводили в чувства гордых оружейников и мускулистых кузнецов, хитроумных купцов и многочисленную голодную чернь. Отблески пожаров окрашивали кармином древние стены, кровь струилась меж булыжниками мостовых. Торчали над воротами засмоленные головы зачинщиков, танцевали на веревках крикливые активисты. Город стонал и склонялся, но приходил в чувства. Работал до изнеможения и пил до беспамятства. Проходило время, и арабайцев посещал новый выверт сознания.

Жесткий и резкий Арабай не терпел неженок, презирал трусов и слабаков. Он весь: от Рудничных Ворот на северной границе и Речных на южной, от восточных – Караванных и западных Бродяжьих, состоял из враждующих друг с другом лоскутов-районов. Так повелось издревле, и время оказалось бессильно что-либо изменить. Однако, квартал «Занавесок», зажатый с трех сторон Портовой набережной, Четвертым проспектом Наковальни и воняющей смертью Ареной Грома, перещеголял по уровню опасности прочие городские образования.

Одинокая дама, вдруг возжелавшая насильственных утех. Чокнутый самоубийца, приевшийся радостями жизни. Пожилой купец, отягощенный грузом монет. Каждый из них мог обнаружить искомое, едва голос «Бычьего Яйца» – большого городского колокола – оповещал горожан о десяти вечерних часах. После десятка длинных «бычьих ревов» Солнечная стража покидала границы «Красных занавесок», а Лунная стража обходила стороной его тупички, подворотни и улочки, утопающие во мраке, испражнениях и грязи.

Охотник любил бродить по ночным «Занавескам». Любил омерзительные запахи и мусор, крики дерущихся котов и писк красноглазых крыс. Любил песни пьяных подмастерьев и смех разнузданных путан. Любил шуршание отточенной стали, тени редких огней, ругань, стоны, топот и гулкое эхо, бьющееся о стены каменных лабиринтов.

Охотник наслаждался происходящим. Ежеминутный риск до предела обострял чувства, порядком разболтавшиеся за годы вынужденного простоя. На кончиках пальцев зудели приятные мурашки. Здесь он ощущал себя живым. Могучим и сильным. Здесь он обретал свободу, хотя и не понимал данного определения.

Жаль, местные жулики-душегубы давно усвоили правило: с высоким стариком в длинном плаще-хамелеоне опасно вступать во враждебные дискуссии. Благо, кроме арабайской преступной братии оставались непосвященные бандиты-гастролеры. С этими получалось поразвлечься. Редко. Охотник сам был гастролером, наведываясь в городские пределы не чаще двух-трех раз за год.

Колокол гудел. Басовитый рев металлического зверя ложился на Арабай плотным покрывалом шума, отправлял тружеников на заслуженный отдых и пробуждал далеких от трудов порочных обитателей ночи.

Охотник наслаждался бронзовым рыком, возвращавшим старика в яркие дни битв, медово-тягучие часы предбоевого томления и сумасшедшие минуты, секунды безудержной резни, что растягивались, порой, в кошачьем прыжке бесконечности. Колокол будил воспоминания, заваленные десятилетиями пустоты. Пустоты привычной, но с которой до конца он так и не свыкся.

Ревущее четырежды в сутки «Яйцо» висело в центре Восьмигранной площади, на высочайшей башне Арабая, прозываемой жителями Шпилем.

Некогда на Шпиле обитал Марко Чароед – знаменитый на всю Империю шарлатан и фокусник, выдававший себя за последнего гарданского колдуна. Колдуна фальшивого, но изобретательного и красноречивого. Россказни помогли пройдохе получить от Городского совета право на шикарное жилище в дополнение к ежемесячной плате за охрану периметра Арабая от враждебных посягательств. В мирные годы Чароед успешно справлялся с обязанностями, но настали времена, названные летописцами Разломом…

***

Война поселилась на просторах Империи. Гражданская война.

Закованные в железо армии топтали грязь и пыль разбитых дорог. Брат сражался с братом, сыновья предавали отцов. Добрые дядюшки рубили головы племянникам, слизывая родную кровь с перепачканных мозгами топорищ. Горели княжества, герцогства и провинции. Стирались в труху города и поселки. Заляпанные пеплом небеса застилали дым и гарь. Плакали статуи, рыдали святыни. Десятки тысяч людей прощались с прелестями солнечного мира, проклиная богов и их земные воплощения…

Рухнули и врата Арабая. Пали величественные стены града мастеров-оружейников. Рассыпались серым месивом обломков, раздробленные валунами катапульт и скорпионов, залитые черным огнем и кровью мужественных защитников.

Пройдоха Чароед правильно оценил ситуацию. Наплевал на договор и заперся на Шпиле в надежде переждать штурм и вторжение. Фокус удался, и жулик оказался в числе выживших счастливчиков. Но скоротечно трусливое счастье! Неделю спустя авангард Старого Императора под началом Командора Гвардии – неутомимого Лидера разбил неприятеля и вернул Арабай в ожерелье имперских городов. Начались обыски, допросы и расследования. Донесли и о предателе-колдуне. Армейские сыскари действовали оперативно. Без лишних церемоний двери Шпиля взломали, а прятавшегося на верхушке Чароеда отыскали, качественно избили, связали и представили перед военным трибуналом.

Судебное разбирательство заняло пять минут. Беспристрастный Лидер огласил приговор, и плачущего прохвоста сожгли на медленном огне, под грозное молчание израненных ветеранов и улюлюканье злорадствующей черни.

Охотник присутствовал в тот день на площади. Он помнил вопли фальшивого магика, но не испытывал жалости к предателю.

Десятилетия длилась война, переродившись из гражданской в противостояние с агрессивными соседями. Арабайский Шпиль, попав в категорию «нехороших» мест, пустовал. Лишь недавно, лет десять назад, Городской совет решился на реформу и водрузил на вершине башни великанский колокол – дар города-побратима Элкстрима.

С того памятного дня «Бычье Яйцо» превратилось в городскую достопримечательность наряду с янтарным Фонтаном Семи Дев, Метеоритным Молотом первого арабайского кузнеца Барры-Исполина и бродячим призраком спятившего актера Жуля Кужука…

***

Охотник резко остановился. Жилистые руки поудобнее перехватили посох, окованный широкими металлическими кольцами. Другого оружия старик не имел, да оно и не требовалось. Внутренности посоха скрывали сорокасантиметровое жало из высокопрочной элкстримской стали. Не единожды оно доказывало состоятельность в качестве убийственного аргумента. Заморозив дыхание, Охотник прислушался к звукам улицы. Тихо, как в заброшенном кабаке. На всякий случай он сосчитал до тридцати и лишь затем расслабился.

«Все спокойно, – проплыла вялая мысль. – Просто показалось».

Носком сапога он пнул особо наглую крысу, улыбнулся возмущенному визгу. Пальцы пробежали по металлическим полоскам на теле посоха, нажали малозаметную педаль. Скрежетнуло. Четырехгранное жало спряталось в деревянное брюшко. Охотник задрал голову, взглянул на редкие звезды, прячущиеся в разрывах черных облаков. Высморкался и двинулся к цели ночной прогулки мягким шагом человека, способного подкрасться к степной газели и не потревожить тонкую психику криворогой дамы. Окованное навершие постукивало по камням. Лапки прохладного воздуха прикасались к коже. Воняло мусором и грустью.

***

«Сладкие цыпочки», старейший арабайский бордель, никогда не создавали из своего месторасположения тайны. За полтора квартала до приземистого строения из грубого камня Охотник разобрал низкий гул музыкального квинтета. Приблизившись на сотню шагов, учуял пряный запах кухни. Подойдя к парадному крыльцу, наткнулся на безобразно пьяного мужика, свесившегося с перил и сосредоточено блюющего.

Охотник пренебрежительно глянул на пьяницу. Оперся на посох, привычно полюбовался на вывеску, украшенную портретом красотки с шарообразными грудями.

«Самые шикарные сиськи Арабая! Только у нас! Предложение ограничено!» – гласила завлекающая надпись.

Время от времени письмена менялись, но сохраняли суть. Авторство картины приписывали Гугию Па – эксцентричному художнику и знатоку женской груди. Знаток прекрасного Гугий годы назад почил от дурной болезни. Имя натурщицы история не сохранила.

Охотник вздохнул. Стараясь не залезть в блевотную лужу, поднялся по ступеням и, задержавшись на миг, переступил порог знакомого до боли заведения.

Дребезжащий свет факелов, жужжащий гул голосов. Эротические полотна на стенах, чахлые пальмы в клепанных кадках. Хрусталь, красное дерево, лепнина. Грохот музыки, грубый смех, девичий визг, чмоканье поцелуев и смачные шлепки по голому телу. Пахло жареным на углях мясом, подгоревшим луком, гвоздикой, шафраном и острым перцем. Пахло пролитым вином, душистыми маслами, опиумом и гашишем. Пахло похотью и продажной любовью.

«Цыпочки» не менялись, навечно застряв в складках мятого плаща Повелителя Времени. Они не зависели от политического курса и религиозных норм, они игнорировали войны, биржевые курсы и выверты власть предержащих. Они были всегда и намеревались существовать вечно. Спрос на любовь никогда не ослабевал. Профессия и происхождение клиента не принимались во внимание. Дворяне и крестьяне, солдаты и ученые, духовники и ремесленники, чиновники и наемники… Каждый становился в «Цыпочках» желанным гостем. При условии, что в карманах посетителя позвякивало золото или серебро. Бордель не отличался дешевизной. Охотник некогда и сам хаживал сюда в качестве клиента, и ни одна девушка не могла пожаловаться на скупость молчаливого Гвардейца в длинном плаще-хамелеоне.

Старик вздохнул. Вышло жалко, но обстоятельство Охотника не расстроило. Он свыкся с потоком уходящих лет. Давно миновали времена, когда женщины заглядывались на его чеканный профиль, смущались под прицелом желтовато-зеленых глаз и таяли в крепких руках, обвитых толстыми жилами. Сегодня он не искал ласки. Охотник разыскивал друга, что никогда ему другом не был…

***

Из Гвардии Старого Императора в живых осталось трое: Шарманщик, Игрок и он – Охотник. Три колючих осколка кровавого прошлого, что цеплялись за ненужную жизнь обломанными гранями погибающего существа. Три победителя, познавшие вкус поражения. Три идеальных исполнителя невозможных задач. Три свободных человека, тяготящиеся своей свободой.

Давно умер Император Людовико X по прозвищу Старый. Давно умер сменивший его на троне Энцио II по прозвищу Ученый, и сын Ученого – Энцио III Задиристый. Давно потускнела сама Империя, одну за другой, словно жемчужное ожерелье разноцветные перловицы, теряя города и провинции.

Сорок девять лет назад завершилась их война, их Разлом, а Гвардейцы все еще жили! Видели происходящее, чувствовали его отравленные прикосновения. Их сердца наполнялись тоской, а души злостью. Они бездействовали и корили себя за бездействие. Думали о смерти, но Обделенная Богиня избегала общества бывших Императорских Гвардейцев…