Текст книги "Новое кино"

Дмитрии Мурзин
Новое кино

© Мурзин Д. В., 2017

Предисловие

Можно сказать, что лирический герой Дмитрия Мурзина искушён жизнью и, в общем, не ждёт от неё ничего хорошего. Он смотрит на неё с чуть заметной и невесёлой усмешкой, он «медитативен», он всё делает «медленно и печально»:

 
Я говорю столице: «Отпусти».
Вхожу в вагон, в котором места мало,
И лезу с головой под одеяло.
 
 
А поезд всё не может отойти
С какого-нибудь третьего пути
Ужасно Ярославского вокзала.
 

Это очень выигрышная лирическая позиция. Ибо она не только позволяет взглянуть на окружающих пристальным поэтическим взором, но ещё и художественно дистанцироваться от той действительности, которая, как правило, угнетает поэта своим неблагообразием. Или, как принято ныне выражаться, своей безблагодатностью:

 
Всё изменилось. В смысле – тот же свет,
Но я уже не тот. И ты иная.
Не рай земной, но ощущенье рая.
Музыка сфер, вращение планет.
 
 
И шаг назад, но остаётся след,
Ах, если б жить, судьбы не разбирая,
Как будто существует жизнь вторая,
Или как будто даже первой – нет.
 

Дмитрий Мурзин обладает острым зрением, чутким слухом, тонким памятливым обонянием. Его стихи о детстве («Одесса. Лето 1977») не могут не запомниться точными приметами юга, запахами моря, ощущением «первичности бытия». Но одновременно в эту «внеисторическую» идиллию вторгается позднейшее горькое знание:

 
…Я бросал в прилив возвращенья медь,
не предчувствуя крах державы.
 

Такой же плотностью деталей и вообще обилием физической жизни (которая выступает также как ипостась незримых духовных усилий) насыщен цикл «Кузнецкий Алатау». Здесь условный этнографический романтизм окрашен в мужественные «хэмингуэевские» тона.

Мне кажется, что Мурзину угрожает порой некоторая инерция стиля, когда за многочисленными, хотя и точно увиденными деталями пропадает ощущение лирического целого, убывает внутренняя необходимость, исчезает «причина песнопенья». А несомненная удача приходит тогда, когда лаконичная стихотворная форма таит в себе глубокое ментальное содержание:

 
Носитель языка, чтоб уберечь язык,
Бежит из той страны, язык которой носит.
Настали времена и взяли за кадык,
И вот родная речь молчит, пощады просит.
 
 
Молчание всегда срывается на крик,
Изъята буква «ять», де факте и де юре.
И в колченогий стиль, как косточка в язык —
Войдёт порок и бич, бред-аббревиатура.
 
 
По планам ГОЭРЛО, ВКП(б), ЧК —
Пойди-ка разбери – что истинно, что ложно.
И, сгорбившись, идёт носитель языка —
И ноша тяжела, и бросить невозможно.
 

Будем надеяться, что эта ноша окажется Дмитрию Мурзину по плечу.

И. Л. Волгин

Безударная согласная

«Жизнь началась, как положено, в три утра…»

 
Жизнь началась, как положено, в три утра,
Сердце заныло (сердце – известный нытик),
Поиск таблетки, смысла, воды, добра…
Снова прилечь, затихнуть, выключить бра…
Жизнь – лженаука, мой неумелый гитик.
 
 
Каяться, маяться, перебирать слова,
Праздновать труса траченым валидолом…
Сдрейфив насчёт «пройдут Азорские острова»,
После сорваться на торжество шутовства:
Выжечь больное сердце дурным глаголом.
 

Новое кино

 
Прогуляться выйти субботним днём,
Завернуть в кафе невзначай.
И давайте папе пива плеснём,
Маме с дочкой заварим чай…
 
 
Но в кафе какой-то холодный свет,
Пиво – тёплое, чай – с тоской,
Потому решит семейный совет
Двинуть дружно в сад городской.
 
 
Там в саду стоит голубая ель,
Там когда-то белка жила,
Там в саду лошадка и карусель
И пинг-понговских два стола…
 
 
Продают какую-то ерунду,
Постоять – устроит цена…
Духовой оркестр в городском саду
Так хорош, словно завтра война…
 

«Корейского пройдоху Пашу Ли…»

 
Корейского пройдоху Пашу Ли
(таких в России более чем много)
Почти не называли по фами —
Ли-и, а звали просто Слогом.
 
 
Хлебнув лишок креплёного вина,
Шатался как-то Паша у вокзала.
Цыганку встретил с картами, она
Ему, конечно, правду нагадала,
 
 
И выпадал ему казённый дом,
И ближний свет, и дальняя дорога…
Потом случилась кража, с кражей – взлом.
Поймали и закрыли Пашу Слога,
 
 
И получил он безусловный срок.
Английский учит, шутит понемногу:
Что раньше-де он был открытый Слог,
Ну а теперь он стал закрытым Слогом…
 

«Морского волка кормят плавники…»

 
Морского волка кормят плавники.
И те, кто заплывает за буйки.
Хватает виртуозно за мениск
И тянет с безнадёжной силой вниз
Курортников, отбившихся от стаи,
И к сентябрю их поголовье тает.
И лижут волны шлёпки и футболку —
Свидетельства побед морского волка.
 

«Темно, как у негра в Европе…»

 
Темно, как у негра в Европе,
Хоть шилом в мешке глаз коту
Коли, и не хватит потопа,
Чтоб смыть с кобеля черноту.
 
 
«Здесь будет концерт Игги Попа».
Не сад. И афиши висят.
А что там случилось с Европой?
Закат? Ни фига се закат!
 
 
Купить себе майку в Майкопе,
Бред выбросить из головы…
 
 
А что там белеет в Европе?
Да нет. Показалось. Увы…
 

«Тяжела атлетика Мономаха…»

 
Тяжела атлетика Мономаха,
Асинхронно плаванье, квёл футбол.
Проигравшего ожидает плаха,
Победителю достаётся кол.
 
 
Выпьем за победу, да где же кружка,
И, по ходу, нечего наливать…
Коротка дистанция, как кольчужка,
А мы ещё не начали запрягать…
 

«Какое сильное звено…»

 
Какое сильное звено,
Но – выпавшее из цепочки…
Уменье свыше нам дано —
Как пропадать поодиночке.
 
 
По одному нас ловит стая:
Под дых – ага, по морде – хрясь,
Как бы резвяся и играя,
Но не играя, не резвясь.
 

Эсхатологическое

 
Когда пройдут сто видов колбасы
И сдохнут электронные часы,
Закончится весь углеводород —
Тогда тайгой Россия прирастёт.
Набычится пузырь в оконной раме,
И в лес идти придётся за дровами.
 

«Легко, по погоде, одета…»

 
Легко, по погоде, одета,
Раздета ли, кто разберёт,
Нетрезвая девушка Света
Домой с вечеринки идёт.
 
 
По розовой кромке рассвета,
Туда, где батяня побьёт,
Нетрезвая девушка Света
Чуть-чуть, еле-еле бредёт.
 
 
Вращается тихо планета,
Над городом брезжит восход.
Светает со скоростью Светы —
Чуть медленней – и не взойдёт.
 

«Сергеев-Мценский. Новиков-Припой…»

 
Сергеев-Мценский. Новиков-Припой.
Как странен нынче путь в макулатуру…
Найти между страницами купюру
Страны иной.
 
 
И прошлое вскипающей волной,
Пощёчиной и бешеным аллюром,
Забытым поцелуем, пулей-дурой,
Беспомощностью, счастьем и виной
 
 
Нахлынет, неотвязно как икота…
Откуда здесь зелёная банкнота?
Прекрасен ли, ужасен наш союз
Советский, и поди не разбери —
Аптека, ночь, канал и фонари…
Над трёшкою слезами обольюсь.
 

«Огонь зажёгся и погас в ночи…»

 
Огонь зажёгся и погас в ночи
Вы были обезьяной Чичичи
И дилером кирпичного завода
Вам даже дали имя парохода
 
 
Пройдёт зима пройдоха не пройдёт
Пусть переименуют пароход
В кармане лишь окурок и огрызок
Я гадом буду буду учпедгизом
 
 
Огонь зажёгся в траченой ночи
Вы слышали упали кирпичи
Не ведая сомнения и цели
На голову в цене на самом деле
 

«человек, пойманный на i-Воблер…»

 
человек, пойманный на i-Воблер,
не заходит в Рамблер.
 
 
у него на сердце i-Боль,
как от деленья на ноль.
 
 
лечится от душевных ран,
предпочитает i-Ран.
 
 
пишет в блог: «Эпл останется на плаву!»
Из фруктов знает яблоко и i-Ву.
 
 
Пишет в чат: «Вай!
Открывай приложение, Гюльчат-i,
Купи домой руконожку i-i.
Верь, что все собаки Стив Джобс попадает в р-i!»
 

«А когда вместо сети выходит в сад…»

 
А когда вместо сети выходит в сад,
Там всегда осень, листо-i-Pad.
 

«Здесь колется свитер…»

 
Здесь колется свитер,
И длится зима по полгода.
Кричит: «Помогите!» —
Обретший свободу от брода.
 
 
Своих Чаушеску
Рождаем сквозь вязкую дрёму.
Как точно и веско
Кивает Фома на Ерёму.
 
 
Кивать так удобно,
Я тоже, бывало, кивал…
От дружбы народов
Остались фонтан и журнал.
 

Брюссель

 
Ходит кто-то по Гран-пласе
В меру трезв и в меру пьян.
Это снова Тёркин Вася.
Говорит: «Не ссы, пацан!»
 
 
Говорит: «Да я не страшный!
Я не зверь и не бандит!»
Мальчик, писать переставший,
В центре города стоит.
 

Морок о детстве

 
Эскулап, умывающий лапы,
Пациент, разевающий рот.
Вечно медленный «Аэрофлот».
Телевизор: сатрап возле трапа,
 
 
А потома Степашка и Хрю…
 
 
С неизменною «Примою» папа,
Отгребающий снег у ворот.
На дворе замечательный год,
Как мне кажется – год Тихой Сапы
 
 
По китайскому календарю.
 

«Подари мне медузу в тазу золотого аи…»

 
Подари мне медузу в тазу золотого аи,
Ничего нет прекрасней союза аи и медузы.
О медузах морскою весною поют соловьи,
О медузах поэтам твердят их усталые музы.
 
 
Бросить пить.
Поступить для начала, к примеру, в медвуз,
Заучить наизусть на латыни
все кости свои человечьи,
Никаких тебе больше стихов,
никаких больше муз и медуз,
А здоровое сердце, здоровое сердце и печень.
 
 
И сидеть на приёме,
мурлыкать какой-нибудь блюз,
Стетоскопом исследуя пузо больного поэта,
И качать головой и советовать отдых от муз,
И вообще скорректировать
планы на жизнь и на лето.
 
 
Всё мечты. Спит поэт за накрытым столом,
Погрузивши не морду в салат,
а в янтарный мёд ус, и
Ему снится, как други-матросы подносят весло,
На весле – как положено – тазик аи и медузы.
 

«Мы брали – ну и перебрали…»

 
Мы брали – ну и перебрали,
Затих наш умный разговор…
О чём играет на рояле
Непросыхающий тапёр?
 
 
Как у него выходит гладко,
Слащаво, всё да об одном…
Играет он о чём-то гадком,
О чём-то мерзком, неродном…
 
 
О чём-то гадком, чём-то мерзком,
Неторопливо, не спеша,
Так не по-русски, не по-детски,
Что аж кукожится душа.
 
 
Я морщусь, а сосед икает,
И нужно что-то предпринять…
Пока в тапёра не стреляют —
Он не научится играть.
 

«Разберите на запчасти…»

Игорю Дронову

 
Разберите на запчасти
Молодого дон-кихота.
Человек рождён для счастья,
Словно рыба для полёта.
 
 
Сердце разорви на части,
На четыре части света:
Человек рождён для счастья,
Как ондатра для балета.
 
 
Ничего не в нашей власти,
Только выбор: либо-либо.
Человек рождён для счастья,
А ондатра – это рыба.
 
 
Нашей долей даже глыбы
Начинают тяготиться:
Человек рождён для рыбы,
А ондатра – это птица.
 
 
Всё, чему учили в школе,
Позабудьте, перекрасьте.
Человек рождён для боли,
А ондатра – это счастье.
 

«пока прогреется паяльник…»

 
пока прогреется паяльник
для мелкой пайки
ко мне в фейсбук придёт начальник
поставит лайки
 
 
под записью что всё тщета
и понедельник
и что работы до черта
и мало денег
 
 
что мир как водится жесток
сё – место боли
и вьётся синенький дымок
от канифоли
 

Пальцы блогера

 
Ваши пальцы пахнут…
 

А. Вертинский

 
Пальцы пахнут никотином,
Мышкою, клавиатурой,
Пальцы пахнут Украиной,
Кровью, гарью, миной-дурой.
 
 
Пальцы пахнут Волновахой,
Славянском, Донецком, Счастьем,
Пеплом, Горловкой и прахом,
И расстрелянной медчастью.
 
 
Сиротой, убитым сыном
Да непризнанной виною.
Пальцы пахнут мертвечиной,
Мертвечиной и войною.
 

«мама, смотри…»

Лете Югай

 
– мама, смотри,
с ёлки
падает
последний лист!
– листьям на ёлке не место,
и этот попал случайно…
– мама, смотри,
с неба
падает
последний парашютист!
парашютист падает,
поднимается,
оттряхивается и говорит:
– не последний.
крайний!
 

«Слушай, сударыня, у сударя всё болит…»

Сударь-сударь, что болит?..

Из детской потешки

 
Слушай, сударыня, у сударя всё болит:
Сердце, душа, печень и поясница.
Нет, сударь не хочет опохмелится.
Раз уж налит рассол – то пускай стоит.
 
 
Слушай, сударыня, у сударя бледный вид,
Сударю самое время поехать в Ниццу,
Чтобы припасть, и слиться, и раствориться…
И – папаверина гидрохлорид,
 
 
Магний В₆, аспирин и немного но-шпы,
У сударя всё болит, но сударь не ропщет
На то, что зимы в Сибири слишком длинны.
Вылечить сударя просто, чего же проще,
Можно берёзовым соком весенней рощи,
И Ницца, как вариант дождаться весны.
 

Русский бунт

 
В преддверьи страшного суда
Мы скинулись, чтоб ждать не зря…
Что за вопрос: куда-куда
Послали доброго царя?
 
 
Да где же бродит эта фря,
За смертью посланный царёк?
Послали доброго царя —
Так он одну и приволок.
 
 
И холодочком тянет от…
И ужасом клубится над…
Пока безмолвствует народ,
Пока молчит электорат.
 

«Почеши мою тень…»

 
Почеши мою тень.
Остальное уже не щекотно.
Пробралась мне в башку
Трудовым иммигрантом мигрень.
Ах, как суетно всё.
Как бесцельно и бесповоротно…
Почеши мою тень…
Почеши мою тень…
Почеши мою тень…
 

Монолог головы

 
Подбородок упирается в грунт,
Солнце левую щёку печёт.
Что за месяц стоит? Июнь?
Ну ничё ещё, ну ничё…
 
 
Мне бы муху согнать со лба,
Мне бы за ухом почесать,
Но слабо-таки, не судьба…
Хорошо, если утром – роса.
 
 
А вот вечером – это да,
Тянет от земли холодком,
Светит прямо в душу звезда,
И – бессонница-точка-ком.
 
 
А уснёшь – приснится Майн Рид,
Отчего – догадайся сам…
Открываешь глаза – стоит
То ли Сухов, то ли Руслан.
 

Январский сонет

 
Кончалось всё, особенно – январь,
Морозноликий, перегаростойкий…
Но дворник наш, пропивший инвентарь,
Вдруг отгвоздил себя от барной стойки.
 
 
Его запой – ровесник перестройки —
Закончился как майя-календарь,
И осветил починенный фонарь
Наш двор, враз переставший быть помойкой.
 
 
Сосед не верит: всё, мол, бесполезно,
Напьётся завтра хуже, чем вчера…
А я взглянул в глаза ему с утра,
И, кроме шуток, – там такая бездна…
 
 
Бормочет дворник: «Русский – значит трезвый»
И добивает лёд в углу двора.
 

Три человека

Конец света

 
пришёл человек
отключил за неуплату свет.
стало темно.
скучно.
потёк холодильник.
 

Конец звука

 
пришёл человек
отключил за неуплату звук.
стало тихо.
не тикает.
не капает.
не скрипит.
 

Дальше

 
темно и тихо.
не увидим и не услышим
как придёт человек
 

«Как нахохлишься – сразу направо…»

 
Как нахохлишься – сразу направо,
Загаси, положи на пенёк,
Как накроется слава, халява —
Пригодится бычок.
 
 
Всё закончилось. Сточены лясы.
Хватит корчить придурка.
Ты вернулся напрасно.
Ни пенька. Ни окурка.
 

Вариации

 
Каучук, каугек, каугектор.
Слишком короток век, то есть вектор.
Политех, палисад, полицай,
Медведей, лицедей, порицай.
Повелительных, враг, наклонений,
На колени, мой друг, на колени
И заройся лицом мне в плечо.
Не финал. Но уже горячо.
 

«Принять с утра две полумеры…»

 
…я сослан к музе на галеры.
 

Леонид Губанов

1

 
Принять с утра две полумеры,
Потом сварганить бутерброд,
Я твой навек, моя галера,
Зашей мне рот.
 

2

 
Стихи меня не прокормили —
С паршивой музы – рифмы клок,
Но чтоб меня не отпустили —
Внеси страдательный залог.
 

«Все наши пьянки и лепет детский…»

Игорю Дронову

 
Все наши пьянки и лепет детский
Выложат на Ютубе.
Я буду Кенжеевым, ты – Гандлевским,
Цветкова у нас не будет.
 
 
Мы будем встречаться раз в два-три года
В каком-нибудь месте света.
Ты будешь меня называть уродом,
Я буду терпеть всё это.
 
 
Ну а когда нас оставят силы
И место дадут в раю,
Тогда ты придёшь на мою могилу,
А я приду на твою.
 

«Мы совсем не такие, как эти…»

А. Мызникову,

поэту из Калуги

 
Мы совсем не такие, как эти,
С кошельками набитыми туго.
Мы с тобой друг за друга в ответе,
Мы с тобой приручили друг друга.
 
 
И жару переживши и вьюгу,
Мы делили и водку, и мысли,
Потому что мы были друг другу
Рыжим Принцем и Маленьким Лисом.
 
 
Оттого столько счастья и боли,
Оттого эти ссоры по кругу.
Ты прости, я не помню пароля,
Помню только, что отзыв – «Калуга».
 

«Как бы нам ни стелили, как бы нам ни спалось…»

 
Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном…
…Но уж лучше эти, они не убьют хотя б.
 

Д. Быков

 
Как бы нам ни стелили, как бы нам ни спалось,
Лучше – чтобы убили, чем вот так, как пришлось.
 
 
Лучше – чем эти невольно-вольные стили,
Выгибоны, впадины, пируэты…
Знаешь, как было б надёжно, если б убили,
А не это, вот так, вот этим, вот через это.
 
 
Потому-то пора уходить со сцены,
снимать пуанты, стирать белила,
Объявлять об отказе участвовать в этом концерте…
 
 
Чем, скажите, смерть вам так сильно не угодила,
Что всё это вдруг кажется лучше смерти?
 

«На хлебе и Водкине день ото дня…»

На Хлебникове и воде…

А. Кабанов

 
На хлебе и Водкине день ото дня
Ты шепчешь: «Таким полюбите меня,
Небритого, в рваных трико.
Когда я весь в белом, навроде коня,
Чешу языком, словно твой Потебня, —
Любить меня очень легко.
 
 
Когда обнимают меня все подряд,
Когда грантоед я, когда кандидат —
Всё это лишь морок и взвесь.
Когда я вливаю в себя наугад
И виски, и хеннеси, и суррогат —
То в этом я тоже не весь.
 
 
Когда я на кухне шепчу этот бред
И рифмы проходят парадом планет —
Хотят этот мир изменить…
Нужны мне бумага, чернила и свет,
Мне нужно мгновение, несколько лет…
Тогда – может быть, может быть…
 
 
Нельзя обойтись парой вежливых фраз,
Решается всё только здесь и сейчас —
Нельзя оставлять на потом.
А то – не признает поэта Пегас,
А то – позабудет поэта Парнас,
А то ведь – останусь скотом…»
 

«Музыкант мотив начинает вброд…»

C. Самойленко

 
Музыкант мотив начинает вброд,
И становится чуть теплей,
Если вдруг аккорд музыкант берёт —
Много взял на себя, злодей.
 
 
Дребезжит чуток барабанов жесть,
Духовых потускнела медь,
Если всё вокруг принимать как есть,
То останется только петь.
 
 
Петь и знать, что – кончено, не простят,
Петь своё до кровавых слёз…
Но верхи фальшивят, низы басят,
И весь мир летит под откос.
 

«Опять страна валяется в канаве…»

 
Опять страна валяется в канаве,
И снова нет в отечестве пророка.
 
 
О подвигах, о доблести, о славе
Не стоит слушать разговоров Блока.
И Тёркина менять на переправе,
И забывать, что Родина – не слово.
 
 
О подвигах, о доблести, о славе
Нам лучше разузнать у Гумилёва.
 

«да ты что, не видишь?…»

 
– да ты что, не видишь?
– нет…
– ты что, не слышал?
– нет…
– да ты что, не обращал внимания?
– нет…
– ну ты даёшь!
 
 
я стал смотреть,
слушать,
обращать внимание.
 
 
и растерял дар
не замечать чужих грехов.
 

Вариации

 
Без журавлей. Не удержав синиц
На вёслах рук в уключинах ключиц,
Всю жизнь прожить-таки в одной октаве.
С измученной улыбкой на лице
Поставить двоеточие в конце:
Харона поменять на переправе.
 

«Время? – После обеда…»

 
Время? – После обеда.
(кажется, мне не рады.)
Мыслю в порядке бреда.
(что тогда – беспорядок?)
 
 
Мыслю в порядке бреда:
Выпал четверг и вторник,
Помню хотя бы среду,
Фикус и подоконник.
 
 
Лепо всё иль нелепо.
Вспомнить – где сколько выпил.
Вспомнить – куда я еду.
В качестве Бреда.
Питта.
В количестве Джонни Деппа.
 

Бенгальская вода

«хочется лёгкого – рук твоих на загривке…»

 
хочется лёгкого – рук твоих на загривке.
ветки черёмухи. тёплого молока.
всё чересчур. букетик сирени, сливки,
и слишком тяжёлые белые облака.
 
 
всё чересчур. я получил с лихвою,
гуще, больше, сильнее, невпроворот.
так чересчур, что, кажется, я завою
только с того, что зевота скривила рот.
 
 
то, что мне перепало, – двоим хватило б:
друзей и предательства, верности и измен,
сколько всего память моя вместила.
столько свободы, что, кажется, лучше плен.
 
 
вместо одной мне выпало две дороги,
я был идущим, то есть осилил их,
небо коптил за двоих, но зато в итоге
смерти боялся больше, чем за двоих.
 

«Наш повар варит борщ, наш повар чегеварит…»

 
Наш повар варит борщ, наш повар чегеварит,
Наш повар бородат, банданист и лукав,
И лук в его руках слезу в глазу нашарит,
И защекочет нос набор его приправ…
 
 
Всё под его рукой кипит, бурлит, клокочет,
Костёр его – горит, дрова его – трещат,
Он знай себе поёт, он знай себе хохочет,
Поёт – о том о сём, смеётся – наугад.
 
 
Он весь – из озорства, побасенок, улыбок,
Случится коль чего – так он и горю рад.
А что судьба его – комедия ошибок…
Зато – костёр горит. Зато – дрова трещат.
 

«Тридцать семь. Гуляю лесом…»

 
Тридцать семь. Гуляю лесом.
Вместе и душа и тело,
Потому что у Дантеса
Поважнее было дело.
 
 
И морозец некусучий,
И снежок какой-то мелкий,
И по сучьям, и по сучьям
Скачет белка, скачет белка.
 
 
Снова варежки забуду
И в карманах руки грею…
Я не предан. У Иуды
Было дело поважнее.
 

«Как мало воздуха и света…»

 
Как мало воздуха и света
На родине моей, в промзоне.
Мои любимые поэты
Не продаются на «ОЗОНе».
 
 
И пусть с вином у них – вендетта
И вечно не хватает денег…
Мои любимые поэты
Не против выпить в понедельник.
 
 
А кто осудит их за это —
Почувствует себя здесь лишним.
Мои любимые поэты
Уснули.
Тише!
Тише.
Тише…
 

«Подступает дрожь, и пронзает холод…»

 
Подступает дрожь, и пронзает холод:
Я уже не юн и уже не молод.
 
 
В арифметику проникает старость:
Что уже успел, что успеть осталось.
 
 
Всё черней сухарь, всё не слаще сдоба,
И всё меньше люльки, всё больше гроба,
 
 
Всё не сахарнее уста.
Поцелуй меня, я устал.
 

«Когда-то незнакомые слова…»

 
Когда-то незнакомые слова
Казались мне садовыми цветами,
И ароматы в воздухе витали,
И медленно кружилась голова.
 
 
Набравшись не ума, а лишь морщин,
Случается, твержу себе украдкой,
Что всё же на одной взрастают грядке
И рододендрон, и адреналин.
 
 
Забывшись лишь на несколько минут,
Вхожу под свод немыслимого сада,
Где так, как в детстве, то есть так, как надо,
Гортензия с претензией цветут.
 

Феодосия

 
Искупаться лишь раз, в самый первый день
(Айвазовского видел, у Грина был),
Сесть куда потише, забиться в тень
И не вспоминать то, что позабыл.
 
 
Покупать на рынке вино, кизил,
Прямо в тапках ходить встречать поезда
И о том, что что-то там позабыл,
Позабыть уже навсегда.
 

Рыбный день

1

 
Рыба-отец берёт рыбу-ремень
Воспитывать рыбу-дочь.
Так начинается рыбный день
(Кончается рыбная ночь).
 
 
Это какая-то рыба-кошмар,
Траченый осьминог!
Его любимая рыба-школяр
Не знает рыбу-урок!
 

2

 
Рыба-отец встретил рыбу-коньяк
И страшную рыбу-Агдам.
И всё поплыло наперекосяк
Как рыба-трам-тарарам.
 
 
С рыбой-отец – рыба-бодун,
Под глазом – рыба-фонарь,
Его голова словно рыба-чугун,
Рот его – рыба-сухарь.
 

3

 
Рыба-народ на ответственный пост
Выбрал рыбу-вождя,
Но рыбе-вождю попала под хвост
Мерзкая рыба-вожжа.
 
 
У рыбы-вождя судьба не легка,
Вокруг – одни рыбы-враги.
И кажется, что вокруг поплавка
Идут по воде круги.
 

4

 
Усну и думаю: не проснусь.
Вот он, жизни итог.
А снится только рыба-союз,
Только рыба-предлог.
 
 
Снятся одни только рыбы-вот,
Рыбы-и, рыбы-но…
Только рыба-плохой перевод
Портит рыбу-кино…
 

5

 
Отпустишь на волю рыбу-стрелу,
Сама сбежит рыба-побег,
И наяву на рыбу-траву
Падает рыба-снег.
 
 
Рыба-тоска без конца грустит.
Спросишь: «Жива?» – «Жива».
А мне всё кажется, что блестит
Рыбная тетива.
 

6

 
Он смотрит косо и тяжело,
Дышит как-то не так.
То ли плавник его, то ли крыло
Вздрагивает не в такт.
 
 
Он молчалив, словно рыбий хор,
Отвратен, как рыбий жир.
И, точно рыба-плохой танцор,
Обижен на этот мир.
 

7

 
Смотри, как рыба-нить наугад
Ищет рыбу-иглу,
А рыба-вперёд и рыба-назад
Дразнят рыбу-пилу.
 
 
Рыба-хозяин и рыба-гость
Плеснут себе по глотку…
Смотри, родная, как рыба-гвоздь
Скучает по молотку.
 

8

 
Каждый охотник желает знать…
Помнишь ведь, милый мой,
Что кроме рыбы-пошли гулять
Есть рыба-пора домой.
 
 
Видно, соринка попала в глаз,
Вот ты и смотришь в окно.
Жалко, конечно, что рыба-сейчас
Съела рыбу-давно.
 

9

 
Ничто – не слишком, всего – не жаль!
Еже комон – комон.
Давно уже побоку рыба-мораль,
Побоку рыба-закон.
 
 
И рыба-лексус всегда права,
Как, впрочем, и рыба-джип.
И почему-то рыба-Москва
Прожорливей прочих рыб.
 

10

 
Лишь там, где рыба-солнце живёт,
Плавает рыба-тень.
Кончается лето, кончается год.
Кончается рыбный день.
 
 
Так было всегда и так будет везде.
Успеем туда успеть,
Где в тёмной воде, холодной воде,
Водится рыба-смерть.