Текст книги "Мудрость в пыли. Книга вторая. Острая душевная недостаточность"

Братья

В понедельник, к восьми утра, как и было мне велено, я подходил к легионерской школе. К моему удивлению, к воротам школы уже тянулась длинная очередь. Я занял свое место в конце и привычно погрузился в раздумья. Я думал о кошке, о маме, о своей комнате. Будущее, как ни странно, абсолютно меня не беспокоило. К реальности меня вернул сильный толчок в плечо. Самодовольный высокий красавчик, бесцеремонно оттолкнув меня, протиснулся передо мной в очередь.

– Это моё место, – нагло улыбнулся он мне в лицо.

– Зачем ты его пропустил? – услышал я сзади, – Дай ему в ухо!

– Да ладно, – я махнул рукой, стараясь казаться равнодушным, и обернулся назад.

Это были братья. Людей, которые меняют нашу жизнь, мы, как правило, встречаем случайно. Волею случая насмешница – судьба посылает нам тех, кто потом долго идет с нами по жизни. Тех, кто помогает и спасает и тех, кто преследует и губит нас. Совсем внезапно сталкиваемся мы с головокружительной любовью, лучшим другом и смертельным врагом. Но видимо, в этом и заключается какой-то недоступный нам высший смысл…

Это были братья. Толстый и Команч. Так они называли друг друга. Толстый был светловолосым, высоким и жилистым, с повадками дворового боксера, всегда готовый без раздумий ввязаться в любую драку, если этого требовали хотя бы малейшие обстоятельства. Толстым брат окрестил его явно в насмешку, хотя и обращался к нему крайне уважительно. Команч был невысоким, смуглым и скуластым. Хитрый прищур его постоянно бегающих глаз и в самом деле делал его похожим на кровожадного индейца. За то недолгое время ожидания, что мы провели в очереди, он умудрился дважды проникнуть на разведку через забор легионерской школы.

– Давай я ему врежу! – флегматично предложил Толстый, кивая на красавчика.

– Не стоит, – тихо возразил Команч, – Лучше потом. Успеешь еще. Нельзя сейчас все испортить. Мы с тобой два месяца вызов ждали после подачи документов.

Толстый недовольно покривился, но кивнул согласно.

– А ты давно документы подавал? – спросил, обращаясь ко мне, Команч.

– Давно, – подтвердил я, подумав, что стоит держать язык за зубами. Условия моего присутствия здесь, среди жестких парней со сбитыми кулаками вряд ли добавили мне всеобщего уважения.

Вскоре дверь пропускного пункта возле ворот открылась и нас стали пропускать внутрь по одному, сверяя наши имена со списками. Внутри нас ждал курсант старшего курса легионерской школы. Без пяти минут лейтенант Легиона, облаченный в серо-зеленую форму, он смотрел на нас пренебрежительно, как на толпу бестолковых подростков. Тем более, что судя по всему, так оно и было. Придав нашему сборищу форму строя, он повел нас через всю школу, к расположению нашей казармы. Мы шли, диковато озираясь по сторонам, поражаясь удивительной чистоте и порядку, окружавшему нас. Здесь все было абсолютно по-другому.

– Располагайтесь, – усмехнулся курсант, заведя нас в казарму, – готовьтесь.

– К чему? – испуганно спросил кто-то из нас.

– К экзаменам, – ответил курсант.

– К каким экзаменам? – я не ожидал такого поворота событий. Ни о каких экзаменах меня никто не предупреждал.

– Физическая подготовка и теоретические знания, – серьезно ответил курсант, – В форме тестирования. Не переживайте, здесь мало кого беспокоит, как вы учились в школе. Если вы хотя бы чуть обучаемы, здесь сами вытащат из глубин вашего сознания все, что когда-то пролетало даже мимо ваших ушей и глаз. Ну что ж, удачи!..

Ведьма

– Нет, я не останусь, – сказал Путник, – Вы не хуже меня знаете это. Но я бесконечно благодарен вам за всё, что вы сделали для меня. Покуда на этом свете остаются люди, подобные вам, способные творить добро, не задумываясь, есть надежда, что этот мир все-таки не обречен. И теперь я буду думать об этом всё время, пока буду брести по бескрайней пыльной пустыне.

Он одел на плечо старую незаряженную винтовку и пустился в путь, оставив на краю селения печально смотрящего ему вслед рыжеволосого Илелео и машущего на прощание рукой растрёпанного священника в ветхом рубище и с блаженной улыбкой на лице.

Вскоре селение скрылось из виду. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась бескрайня гладь мёртвой серой пыли. Белое солнце, вскарабкавшись на самую верхушку неба, начало медленно раскаляться и вскоре знойное дрожащее марево расслаивающегося воздуха размазало контуры окружающего пространства.

Спустя какое-то время Путник почувствовал, что силы покидают его. Ступая всё медленнее и медленнее, наконец он опустился, сев на горячую пыль и, уронив голову на грудь, закрыл глаза. Впав в оцепенение, он растворился во времени, но почувствовав, как невыносимо припекает затылок, стиснув зубы поднялся и побрёл дальше.

Дальше на горизонте показалась гряда скал, которые когда-то располагались на самом дне океана. Подойдя поближе, он увидел у их подножия истрепанный шатёр, состоящий из китовых рёбер, каких-то коряг и прочего хлама, обтянутых рыбьими шкурами, обрывками тряпок и другим мусором.

– Есть кто живой? – спросил Путник, пытаясь разглядеть, что находится внутри шатра.

В ответ из шатра высунулась безобразная старушечья голова и подслеповато щурясь уставилась на Путника.

– Чего надо? – спросила она.

– Убежища, – устало ответил Путник.

– Жрать нечего, – поморщившись, предупредила старуха.

– Я не за этим, – вздохнул Путник, – Просто переждать зной.

– Воды тоже нет.

– Потерпим, – Путник почувствовал, что теряет силы, – я пережду и уйду.

– Ну тогда заползай, – голова старухи скрылась внутри.

Путник опустился на четвереньки и осторожно пробрался сквозь узкую прореху внутрь шатра. Пол внутри был устлан перемешанными засохшими водорослями, тряпками и множеством чего-то, что видимо попадалось старухе под руку многие годы.

– Я прилягу, – тихо сказал Путник, чувствуя, как силы покидают его.

В духоте замкнутого пространства, уже впадая в полуобморочное состояние, он смотрел как пробивается над его лицом беспощадный солнечный свет сквозь натянутую рыбью кожу, служащую и стенами и крышей этого убогого жилища.

Открыл глаза он, когда уже в наступающих сумерках отступил изматывающий зной.

– Лежи, не поднимайся, – сказала старуха, заметив, что Путник пришел в себя, – День пролежал, ночь тем более пролежишь.

Путник повернул голову в её сторону и увидел, что старуха сидит, сгорбившись в другой стороне шатра. Перед ней лежал, отбрасывая колышущиеся отблески на её лицо, светящийся хрустальный шар.

– Давно ко мне никто не заходил, – проскрипела старуха, – Но видимо час настал. Сейчас я расскажу тебе обо всём, что не дает тебе покоя, даже о том, в чем ты сам себе боишься признаться…

– Я не просил тебя об этом, – прохрипел Путник.

– Умей быть благодарным, – недовольно сверкнула глазами старуха, – если для тебя делают то, о чём тебе даже и просить не пришлось. Каждый ищет утешения и помощи любой ценой в минуту слабости. И не отвергай помощи, предлагаемой тебе и будь снисходителен к отвергающим твою помощь…

– Мне это не нужно, – возразил Путник.

– Тише, – оборвала его старуха, не отводя взгляда от шара, – Начинается… Вижу тебя взобравшимся на самую вершину, но упавшим с неё. Вижу, что не сдался ты и продолжил свой путь. И идешь, не взирая ни на что, упорно идёшь, как вепрь сквозь чащу, ломая ветви и молодую поросль. А куда ты идешь? В чём смысл твоего пути? Какова его конечная цель?

– Я иду к морю, – печально улыбнулся Путник, – Только тебе-то не всё равно?

– К морю? – нахмурилась старуха. – Что тебе от того моря? Стоит ли оно того? Лишь много грязной соленой воды.

– Почему грязной? – улыбка пропала с лица Путника.

– А с чего бы ей быть чистой? Лишь только пыль вокруг. И если твоё море и существует – до самого горизонта оно будет словно мутная лужа. И то если существует…

– Да что ты возомнила о себе, женщина? – болезненно поморщился Путник, – Поговорила бы ты раньше у меня…

– Ха-ха-ха! – закатилась скрипучим смехом старуха, – А ещё раньше ты бы меня на костре сжег!.. Тише! – она подняла руку, – Вижу, что обрёл ты в пыли дитя, маленькую девочку, ребёнка с душою, которою посчитал родной, но потерял и теперь бредёшь по её следу. Да только зачем? – снова обратилась она к Путнику.

– Что зачем? – насторожился Путник.

– Для чего ты её ищешь? Что ждешь ты от неё? Что сможешь дать ей? Сам себе ты можешь ответить?

– Да твоё какое дело? – вспылил Путник, – Что ты за гадалка такая? Нет чтобы о будущем рассказать, как положено тебе, вопросами замучила как последний инквизитор…

– Будущее хочешь знать? – обиженно поджала губы старуха, – Ну так слушай… Когда найдешь ты её – не знаю, но она всегда будет давать тебе знать о себе. И каждый раз настигая, будешь упускать её в последнюю минуту. А когда встретишь – сможешь ли узнать, так это зависит от того, сколько времени искать будешь…

Ментор

– Поздравляю вас со вступлением в ряды курсантов легионерской школы!

Нашим ментором оказался седой полковник в темно-серой форме Легиона, грудь которого густо была усеяна орденскими планками. Его мудрый мужественный взгляд всегда был полон какой-то нечеловеческой, вселенской усталости. И одновременная решимость жить и действовать постоянно вопреки этой усталости наполняла наши души при его приближении благоговейным страхом. Мы стояли навытяжку, плотно прижавшись плечом к плечу, и строй новоиспеченных курсантов в новой серо-зеленой форме, исчезающий в глубине казармы, казался бесконечным.

– Но до того момента, когда вы примите присягу и получите шеврон Легиона, я хочу разъяснить вам самое необходимое. Разъяснить для того, чтобы не осталось недопонимания, для того чтобы разрушить ваши последние иллюзии, для того, чтобы, наконец, испугавшись, вы могли использовать последнюю возможность для шага назад.

Скоро вы утвердитесь в звании курсанта и через пять лет пополните ряды Легиона, став его офицерами. Что есть Легион? Легион есть будущее этого общества, гарант его здоровья и чистоты. Именно Легион приведет общество к свету и процветанию, избавив от всех разъедающих его раньше пороков. Именно Легион подарит обществу безопасность и уверенность в завтрашнем дне, искоренив преступность и беззаконие во всех его проявлениях. Именно Легион сделает каждого члена общества счастливым, изначально понудив, затем и приучив его к созидательному, творческому и облагораживающему труду.

Полковник остановился, медленно обведя усталым взглядом бесконечную линию строя.

– Наши оппоненты, – полковник усмехнулся, – именно оппоненты, потому, что назвать их врагами или противниками мне не позволяет отсутствие малейшего уважения, пытаются очернить Легион, представив его наследником всех провальных экстремистских течений в истории человечества. Чтобы сразу устранить саму возможность заронить зерно сомнения в ваши неокрепшие умы, я докажу вам, что это не так. Итак, запоминайте!

Полковник вскинул голову, и мы увидели, что из глаз его исчезла усталость.

– Какова движущая сила Легиона? Какова его главная цель и задача? Это – служение идее Главного вопроса. Именно Главный вопрос постоянно, с каждым ударом сердца, ежесекундно должен задаваться каждым самому себе. И каждый постоянно, в течение всей своей жизни должен делать все, чтобы соответствовать этой идее. Главный вопрос – ЗАЧЕМ ТЫ НУЖЕН? Он определяет полезность каждого, его готовность служению обществу и даже самопожертвованию во имя великой идеи.

Идея Главного вопроса не сродни, а наоборот, противоречит всем этим людоедским идеям. Это не теория национального или расового превосходства – для нас важен каждый полезный член общества. Это не религиозный экстремизм – всякое знание, даже мистическое, обогащает духовную жизнь общества, развивает и двигает его вперед. Мы не призываем уничтожать физически неполноценных членов общества – инвалид способен произвести гениальную идею, он способен служить обществу самим своим существованием, пусть даже для духовного совершенствования других, осуществляющих уход за ним. И каждый, с уст которого сознательно не сходит Главный вопрос, обязан жить для других, постоянно развиваться духовно и физически, самосовершенствоваться, укрепляя здоровье общества, как наивысшую ценность.

А тот, кому идея Главного вопроса чужда, как раз и является элементом общества вредным, деструктивным и заразным. Тот, кто ставит собственные интересы, и в первую очередь получение удовольствия как самоцель, выше интересов общества, подлежит обязательному обнаружению и исправлению.

Полковник двигался вдоль строя, заложив руки за спину. Говорил он четко и отрывисто, словно читая по памяти давно уже известный заученный текст. Я почувствовал, как по моей спине, извиваясь, сбегает струйка пота.

– Общество, в котором, – продолжал полковник, – если не все, а хотя бы некоторые его члены стремятся к собственному удовольствию, благополучию и процветанию за счет остальных, лишено будущего. И золотой середины здесь нет. Если кто-то заявляет, что просто хочет жить в свое удовольствие и никого не трогать, то это следует воспринимать как агрессивный потребительский девиз к существованию за счет плодов чужого труда. Легион этого не допустит. Всеобщее благоденствие и процветание будет достигнуто, абсолютно не взирая на демагогические дискуссии о противоречивости существования добра с кулаками и возможности сделать счастливым насильно. И воплотить это в жизнь предстоит вам – будущим офицерам Легиона, элите общества, его опоре и основанию…

Паузы в его предложениях отдавались звенящей тишиной…

Бедное дитя

В спящее чутким предрассветным сном селение вошла девушка. Непривычно большое, словно уродливый город, это селение, едва показавшись на горизонте, разбудило в её груди какую-то неясную щемящую тревогу и было непонятно: то ли идти дальше, насквозь, то ли обойти его стороной, как можно дальше.

Она ступала бесшумно, словно тень мимо кособоких построек и неказистых жилищ, спящих вместе со своими хозяевами. Она была одета в длинный, до самой земли плащ. Её правильное бледное, словно мраморное лицо было скрыто накинутым капюшоном. Она будто бы плыла, не касаясь земли, в надежде миновать это странное пугающее место, оставшись незамеченной…

– Стой! – раздался громкий шёпот, – Куда ты?

Кто-то крепко схватил её за руку. Обернувшись, она увидела толстую чумазую старуху, с силой тянущую её внутрь своей хижины.

– Быстрее, – зашипела старуха, выпучив безумные глаза.

Сквозь полумрак жилища старухи сквозь щели в стенах, освещая клубы поднятой пыли, пробивались неяркие лучи восходящего солнца.

– С ума что ли сошла, – искренне возмутилась старуха, закрывая за собой дверь, – ходить здесь в таком виде?

– В каком виде? – не поняла девушка, – Что не так?

– Бедное дитя, – вздохнула старуха, – неужели ты не понимаешь, что не пережила бы встречи с первым же проснувшимся?

– Почему? – в глазах девушки появился испуг.

– Потому что белые лилии не растут на болоте, – усмехнулась старуха, – а выпавшего из гнезда птенца тут же растерзают голодные крысы. Ты такая чистая и невинная забрела в это проклятое место, наивно полагая покинуть его такой же. Бедное дитя…

– А что случилось? – снова испуганно спросила девушка.

– Случилось? – оплывшее лицо старухи исказила горькая усмешка, – Откуда ты, бедное дитя? Ты словно вчера на свет появилась. Хотя, постой…

Пораженная внезапной догадкой, старуха застыла, прикрыв рот мясистой грязной ладонью.

– Что ж теперь будет-то? – запричитала она, – Что же будет?

И посмотрев на перепуганную девушку, прижала руки к груди. Затем склонилась над кучей тряпья в углу хижины и недолго повозившись, громко сопя, извлекла оттуда грязный пятнистый комбинезон и еще кое-какую истрепанную одежду.

– Вот держи, переодевайся, – сунула она ворох извлеченной одежды в руки девушке.

– Зачем? – по-прежнему испуганно спросила девушка.

– Затем, что нельзя приходить в лес, полный голодных зверей наряженной словно принцесса, – ответила старуха, – Этот мир теперь принадлежит самым диким, беспощадным и вечно голодным до чужой плоти существам – мужчинам. Ты и пары шагов не прошла бы по этой дороге, увидь тебя хоть один из них. Так что переодевайся, если собственная судьба тебе не совсем безразлична.

Девушка покорно скинула одежду, оставшись совсем нагой. Старуха страдальчески смотрела на её прекрасное белое тело, обречённо кивая.

– Куда же ты идёшь такая? – сочувственно спросила старуха.

– К морю, – ответила девушка, – Я иду к морю.

– Ты веришь в его существование? – плаксиво сморщилась старуха, – Бедное дитя… Хотя, может ты и права. Мечта, пусть даже самая глупая, многим помогла выжить в этой беспросветной пыльной мгле.

Словно вспомнив о чём-то, она заглянула за спину девушки.

– Так я и думала, – вздохнула она, осторожно касаясь грязным пальцем тёмного пятнышка между её лопаток, – Так я и думала…

Девушка брезгливо натянула на себя предложенную одежду. Старуха придирчиво оглядела её с головы до ног, неодобрительно качая головой. Потом подняла с пола какую-то закопчённую жестяную посудину, обтерла ладонями с неё сажу и, подойдя к девушке, принялась размазывать чёрную грязь по её лицу.

– Что вы делаете? – отстраняясь, ужаснулась девушка.

– Замолчи, – зашипела на неё старуха, – и стой смирно, коли жизнь дорога!

Она вымазала сажей лицо, шею, плечи и руки девушки. Затем зачерпнув с пола пыли, высыпала на голову девушке, старательно растрепав ей волосы. После этого, старательно изваляв в пыли плащ девушки, накинула его ей на плечи и надела на голову капюшон.

– Нет, – отрицательно покачала головой старуха, оглядывая результаты своего труда, – Глаза. Глаза тебя выдадут. И потому, когда пойдешь – зажмурься и лишь слегка подглядывай себе под ноги. Бедное дитя…

– Почему вы всё время меня так называете? – спросила девушка, – Меня зовут Софи.

– Да какая разница, – махнула рукой старуха, – Что до твоего имени, если ты не сможешь миновать границ этого гиблого места? Бедное дитя…

Собака

Лаборант оказался вовсе не плохим парнем. После того как они вдвоем с практикантом прокатили черного раздутого мертвеца через все здание Академии, стылый морг в подвале и отправили его в огнедышащую пасть печи крематория, он признался, что ошибался, считая практиканта выскочкой и белоручкой, который пришел к профессору только потому, что изнывал от безделья. После они даже подружились, и практикант частенько прикрывал его перед профессором, когда лаборант отлучался по каким-то своим делам. Лаборант со своей стороны тоже оказался абсолютно беззлобным и постоянно помогал практиканту советом. Благодаря ему практикант быстро освоился, обзавелся новыми знакомыми и уже скоро самостоятельно передвигался по огромному зданию Академии, до того казавшемуся ему неприветливым темным лесом.

Сегодня профессор отправил их к ветеринарам. Только что сообщили, что умерла собака, и профессор велел без промедления доставить ее в лабораторию. Собака оказалась довольно крупной дворнягой, из тех, что смотрят на вас на улице бесконечно умными и грустными глазами, в которых, кажется, заключена вся мудрость мира, доставшаяся ценой несчастной собачьей жизни. Она лежала на столе, будто только что уснула и, казалось вот-вот глубоко и печально вздохнет или махнет хвостом, не открывая глаз. Так, как это делают умные беспородные собаки.

Они взяли ее за лапы, перетащили на каталку и покатили в лабораторию. Почему-то сразу стало грустно и муторно на душе. Едва они переложили ее на стол в лаборатории, профессор сразу же облепил ее присоскам проводов, идущих от металлических шкафов и, щелкая тумблерами стал смотреть как заплясали стрелки индикаторов.

– Можно мне остаться? – несмело спросил практикант.

– Разумеется, – ответил профессор, – Не собираетесь же вы, в самом деле, всю практику провести, не выходя из-за стола.

– Я могу задавать вопросы? – поинтересовался практикант.

– Дерзайте, – разрешил профессор, – Только не глупые.

– Почему у вас индикаторы такого вида? – спросил практикант, глядя, как слегка подрагивают тонкие как волоски стрелки.

– Древние, вы хотите сказать? – усмехнулся профессор, – Ну-ну, не стесняйтесь. Здесь нет ничего удивительного. Это оборудование я делал для себя, и такой вид кажется мне наиболее информативным. Да, я консервативен. Но мне так удобно.

– И что же они показывают?

– А показывают они, молодой человек, как вы уже наверняка успели догадаться, наличие и потенциал того, что принято называть душой.

Практикант растеряно замолчал.

– И у животных тоже есть душа? – наконец произнес он.

– Хороший вопрос, – похвалил профессор, – Замечательный. Как показывает мой опыт, душа есть определенно у всего живого. Только природа ее везде разная.

– Как это? – не понял практикант.

– Как почти у всего в этом мире, – пространно пояснил профессор, – Вот взять хотя бы природу света. Наиболее привычное нам тепловое излучение, такое как солнечный свет давно уже привычно и понятно, а вот другой вид света – ну, скажем, биолюминесценция, у человека непосвященного при попытке объяснить его может вызвать замешательство. Ну-ка, молодой человек, приведите пример биолюминесценции.

– Светлячок, – робко предположил практикант.

– Неплохо, – удивился профессор, – А каков механизм биолюминесценции?

Практикант растеряно пожал плечами.

– Конечно же, биолюминесценция – это химический процесс освобождения энергии с выделением света, – продолжил профессор, – И как частный случай хемилюминесценции тоже сопровождается экзотермическими химическими процессами. То есть выделение тепла в той или иной мере, несомненно, присутствует. Но, конечно, не в таких объемах. И получается, что вроде бы и там, и там свет. Но один яркий и обжигающий, а другой мягкий и холодный. Так же и с душой. Если смотреть беспристрастно, как бы пошло и цинично это не звучало, душа – всего лишь некая субстанция, обладающая определенным энергетическим потенциалом. И у всех он разный: у животных, у рыб, насекомых, деревьев и трав. Но наиболее явный, мощный и ощутимый, конечно же у человека. И интересует нас, более всего, именно тот момент, когда душа покидает телесную оболочку. Почему? Потому, что это и есть момент истины, поняв который, мы легко сможем постигнуть все остальные аспекты существования души.

– А священник вам зачем? – искренне удивился практикант.

– Нет, без священника здесь не обойтись, – возразил профессор, – Уж сколько мы в свое время намучились. Никак не могли зафиксировать момент выхода души из тела. Либо сразу отлетает, даже стрелки на индикаторах качнуться не успевают, либо держится за тело какой-нибудь сомнительной личности, пока труп совсем не разложится. По нескольку раз в морг возвращали. А снимаем показания – здесь она, в теле. Хоть ты тресни. Пока не обнаружили мы его в очередной экспедиции. Служил он в глухой деревушке, да церковь сгорела и приход разбежался. И все про него забыли. Запил он тогда по-черному. Да так и пил годы напролет. Впрочем, как и сейчас. А мы как раз в те места приехали на раскопки. И вот снимаем показания в одном могильнике и глазам своим не верим. Покойнику четыре тысячи лет, труп весь истлел, а у меня на приборе стрелки пляшут. Чертовщина какая-то. И вот откуда ни возьмись появляется наш святой отец и давай негодовать. А потом молитвы читать. И вижу я в тот момент, что возмущение у меня на приборе спадает и на ноль уходит плавно. Вот и забрали мы его после этого с собой. И все пошло как по маслу. Процесс стал контролируем.

– Но ведь это… – начал было практикант.

– Антинаучно, вы хотите сказать? – иронично покачал головой профессор, – Вот что я скажу вам, молодой человек: поверьте моему опыту – наиболее смешон в итоге оказывается тот, кто пытается показать себя прожжённым материалистом. У меня уже, слава Богу, хватает ума не игнорировать опыт прошедших тысячелетий. И если мы что-то пока не можем объяснить, то это не дает нам никакого права подымать это на смех. Глупо и расточительно пренебрегать тем, что человечество хранило многие века. И если обряд отпевания столь свято чтится людьми – поверьте, в этом определенно что-то есть. А вы говорите – зачем…

– Ну какой же он священник? – на лице практиканта читалось явное недоумение.

– Самый настоящий, – снова возразил профессор, – А что вас смущает? Сана его никто не лишал. А что все время пьян и матерится как матрос – так греховность священника не умаляет силы его молитвы. И с этим не поспоришь.

– Тогда почему не попробовать… – практикант указал на лежащую на столе собаку.

– А вот теперь вы глупость сказали, молодой человек, – рассердился профессор, – глупость и пошлость. Вы не хуже меня понимаете, что существуют моральные рамки, переходить которые недопустимо даже в целях научного эксперимента. И если это все, что вы поняли после того, как я столько перед вами распинался – в продолжении нашей беседы я не вижу никакого смысла.

Он заметил, что тонкие стрелки индикаторов безжизненно замерли в начальном положении.

– Впрочем, и так уже все кончено. Зовите лаборанта. В печь её.