Текст книги "Запах солнца. Рассказы"

На реке

Было теплое майское утро. Трава, вся пропитавшаяся росой, блестела на первых лучах солнца. Паша шёл со спиннингом по берегу и закидывал лесу с живцом в реку. Та тянулась, извиваясь, далеко за лес, но ему некуда торопится. Берег реки, то поднимался в чащу, то спускался в поле. Он осторожно обходил бобровые ямы у самого края, когда-то провалившись туда два раза, Паша стал внимательней. Вся природа дышала. Повсюду слышна песня лесных птиц. Солнце поднималось всё выше. Он надвинул козырек кепки на глаза и продолжал идти. Ласточки кружили высоко в небе, а это значило, что дождя пока что не будет. Небо было чистым, только вдалеке лениво плыли облака. Сейчас самое время для ловли щуки. Она должна идти на нерест, и он будет её ждать. Местные мужики обычно за день ловят минимум штук по двадцать, но ему их столько не нужно. Они везут рыбу продавать на рынок, ему же она нужна только на ужин, ну на два ужина, не больше. Пройдя поле, он смотал лесу и поднялся в лес. Солнечный свет лучами пронизывал тени деревьев. На листьях нависла паутина, было видно, как капли росы собираются на ней, как она блестит ещё в прохладном воздухе утра. Под ногами мох, заваленный елочными иглами. Здесь ему нравилось всё. Кругом всё живое. Слева папоротник прячется в тени. Справа здоровенный муравейник, в котором с сумасшедшей скоростью бежит жизнь. За муравейником и высокой ёлкой, обрыв, а за обрывом река. Паша достал сигарету из кармана рубашки и закурил. Он снял с плеча сумку и положил рядом с удочкой. Сам сел на пень. Всё что он мог охватить глазами, было чудесно. В воздухе висела тишина. Не натянутая не беспокойная, а совершенно нежная спокойная тишина. На воде появись круги. Паша видел поле с которого пришел, оно осталось справа от него. Слева лес кончался опушкой и опять сменялся полем. Дальше снова виднелся лес который уходил вправо так круто, что реки было не разглядеть. Здесь, где он неторопливо затягивался сигаретой, река делала поворот в градусов пятьдесят. На том берегу росли маленькие редкие березы. За ними, вдалеке, как он видел ещё с поля, лежали невысокие холмы, которые тянулись, куда то к горизонту. Докурив и оставив бычок в земле, Паша спустился вниз. Разложил удочку, насадил на крючок нового живца, так что кончик крючка вышел наружу сквозь нижнюю губу. Становилось теплее. Он снял старую кожаную куртку и положил её поверх сумки. Он забрасывал к тому берегу, к высокой траве, щука должна была быть там, на глубине. Насколько он знал, там были ямы. Паша достал бутылку ещё прохладного пива из сумки, открыл и отпил. Снова закинул спиннинг и начал сматывать катушкой лесу. Тут он почувствовал удар, подсёк, как его научили. Леска натянулась. Это был не сильный удар. Паша стал сматывать быстрей. Спиннинг слегка согнулся на самом конце.

– а вот и ты моя хорошая! – сказал он и всё крутил и крутил, когда на поверхности показалась щука. Она билась в разные стороны словно сумасшедшая, того и гляди сорвется. Рыба явно не хотела попасться. Но Паша ещё немного смотал лесу и резким движением выбросил её на берег. Положил спиннинг и подошёл к ней. Она изгибалась и хватала ртом воздух. Он знал, что ей надо сломать хребет. Все ломают руками и я смогу. Обязательно смогу, иначе нельзя. Нужно облегчить её страданья. Щука была не большой, грамм триста. Взяв рыбу в руки, он посмотрел на неё.

– а говорят у вас души нет. Как же нет, когда ты жить так хочешь. -сказал он. Рыба билась у него в руках, скользкая, но он держал крепко. -Ну, это не мне решать, у кого она есть, а у кого нет. У той сумасшедшей суки навряд ли была душа ну или что-то за душой. Она мне знаешь, что говорила? Говорила, что я сосунок, слышишь? Говорит я слабак. Силенок, говорит у тебя не хватит сосунок. А я ей сказал тогда, еще одно слово сука и я тебя порежу. А она не поверила, думала не смогу. – сказал Паша и бросил щуку на траву, взял бутылку с сигаретой и сел рядом. Солнце уже маячило высоко. Всё кругом было залито его светом. Река блестела будто зеркало. Только в лесу оставалась тень. Он поправил кепку, всё собрал и пошёл дальше с сумкой на плече. В которой лежала пачка сигарет, спички, нож и щука.

Фиеста

Я надеваю белую майку, поверх неё клетчатую рубашку, в крупную клетку, сине-красную, чёрные брюки, расчесываю волосы и укладываю их на бок. На часах уже восемь утра, я обуваю свои кеды, накидываю пиджак, обычный черного цвета. Открываю два дверных замка, беру рядом стоящий на комоде рюкзак с тетрадями, кричу бабуле, что сидит в комнате и смотрит телевизор.

– пока!

Открываю дверь и слышу в ответ.

– пока дорогой! С Богом.

Закрываю дверь на оба замка. Спускаюсь по лестнице с четвертого этажа, нащупав в кармане сигареты с зажигалкой, открываю дверь. Закурил. Пиликает телефон, и я вижу, как к моему подъезду подъезжает новенький чёрный форд. За рулем которого сидит моя подруга Люся, с которой мы просто дружим, и которая мне давно нравится. Я делаю ещё две затяжки, бросаю в урну половину сигареты и сажусь в машину.

– Паша привет! – сказала она.

– привет. – сказал я.

– как тебе моя новенькая тачка? – спросила она. Люся провела рукой вдоль торпеды.

– прикольная. – сказал я. Черный пластик не произвел на меня никакого впечатления.

– мне тоже нравится, всё как я хотела. – сказала она и переставила селектор в режим движения.

– здорово. Мои поздравления. – сказал я.

– спасибо. – сказала она. На её щеках появился румянец.

– да, не за что. – сказал я.

– кстати, ты готов к зачёту? – спросила она.

– к какому? – спросил я в ответ.

– как к какому? По экономике. – сказала она.

Тут я посмотрел в её удивительные зеленые глаза и в ответ пробормотал, что да, готов. Совсем забыл сказать, что я будущий экономист, только вот именно сейчас, к концу первого курса, начинаю понимать, что экономист я никакой. Как то не нравятся мне все эти счёты, расчёты и подсчёты, макро и микро экономики. По мне уж лучше чем-то полезным заниматься, только вот чем, я пока не знаю. Знаете, мне вот нравится студенческая жизнь, всё в ней нравится. И сессии и лекции и Люся. С ней мы знакомы с начала учебного года и так уж совпало, что живет она в трёх домах от меня. И так как её отец был каким-то там полковником, я честно не силен в этом, да и не помню деталей рассказов Люси. Знаю, что они могли себе позволить купить ей новенькую иномарку, что они и сделали на смену первой старой. Вот она и ездила в университет на машине, а меня брала в придачу, чтобы не скучно. И так мы ездили почти целый год. На дворе май, Люся носит приталенное бежевое пальто, и маленькие сапожки на каблуках. Её золотистые волосы и зеленые глаза заставляют меня влюбляться в неё раз за разом, как я её вижу. Первое время я пытался, как-нибудь расположить её к себе, понравится. Но всё бесполезно, я ей не был интересен, ни на грамм. Я часто подходил к зеркалу и думал. Неужели я так некрасив? Нос вроде так себе, но глаза хороши, да и губы вон какие. Может просто не в её вкусе? Но почему? Это было отвратительно. И я поняв обреченность ситуации, больше ничего не делал. Наше общение было минимальным. Только поездки в институт в Москву и иногда обратно домой. Конечно, мне это не нравилось, но что я мог поделать? Вот именно, ничего… Поэтому я просто лёг на воду и поддался течению. Ещё со мной учится отличный товарищ Игорь. С ним то мы обычно и общаемся в стенах института. Он был клубным парнем, всегда в моде, в курсе и при деле и общение с ним было очень простым. И вот пары кончились, зачет успешно сдан и мы с Игорем решаем пойти в парк, неподалеку. Зашли в ларёк и купили пива. Небо было чистым, воздух теплым, конец мая, конец учебного года, всё было просто прекрасно. Наконец, дойдя до любимой лавочки, что под тополем, мы сели, я открыл бутылку и хлебнул холодного темного пива.

– Слушай, ведь если задуматься, лень – это мать изобретательства. – сказал я.

– а кто тогда отец? – спросил Игорь. Он стоял и пил свою бутылку.

– об этом я не думал.

– ведь если есть мать, должен быть и отец. – сказал он.

– это верно. – согласился я.

– может труд. – сказал он.

– нет. Вряд ли. – сказал я.

– ну кто тогда?

– наверное, это интерес. Потому что интерес, он ни к чему не обязывает. Появился, как мгновение и точно также прошел. А труд это труд. – сказал я.

– труд сделал из обезьяны человека. – сказал стоявший рядом Игорь.

– какая чушь. – сказал я.

– это точно.

Допив первую и отправив её в мусорное ведро, я открыл новую бутылку и уставился на цветущий тополь. Я подумал о том, как мало ему нужно для своей цикличной жизни, и как много он дает человеку. Ведь это и, правда, интересно. Он ничего не требует и не просит взамен. А человек, в первую очередь, неосознанно потребляет его плоды и во вторую, осознанно наплевательски, пользуется его плодами, пользуется им всем. Человек как яд, как вирус, как болезнь – всё уничтожает вокруг, взамен ничего не давая, этому всему. Так мы просидели чуть больше часа рассуждая о природе. На вокзале разошлись по своим направлениям. Я зашел в поезд и сел к окну. Напротив на деревянное сидение села милая девушка с длинными, чуть ниже плеч, темными густыми волосами. Глаза её были серо-зеленого цвета, она скромно улыбалась, читая Достоевского, и иногда смотрела в окно. А я смотрел на неё и тоже иногда в окно. Она была в одной белой блузке и темных брюках. Так мы вдвоем и ехали, до моей остановки и как оказалось её. Она вышла первой и ушла налево. Я вышел следом и ушел направо. Всё, то время, что я шел домой, мои мысли были заняты ей. Я думал о том, кто она такая? Почему прежде я её не видел? Увижу ли её ещё раз?

2

Сегодня был неплохой день. Я сдал зачёт, везде успел, даже пообщался с каким-то писателем детективов или что-то вроде того. Когда я просто стоял и курил на перроне, этот парень попросил сигарету и загрузил меня своей проблемой. Минут сорок назад только пришел домой, а времени сейчас я вам скажу уже почти восемь вечера. Сходил в душ, поужинал и теперь сидел с бабулей перед телевизором.

– Бабуль я сегодня общался с писателем. И знаешь, он постоянно рассказывал о том, что хочет, что-то раздуть, точнее не что-то, а свои произведения. Мол, он их мастерски раздувает. Я все слушал и не как не мог понять, зачем и что это вообще значит? – сказал я.

– не знаю Павлик. – сказала она, глядя в телевизор.

– может он дурак? – не удачно пошутил я.

– а может ты дурак? – сказала она. И развернувшись впилась в меня взглядом.

– а я то что? – сказал я.

– не суди Паша, и не судим, будешь. Если ты чего-то не знаешь, что знают другие, это не значит, что все кругом – дураки.

– но я не в том смысле.

– в том в том.

Я помолчал, подумал, посмотрел на бабулю. Она сидела в своем кресле и улыбалась.

– ну да, ты права. – сказал я.

– подумал?

– подумал.

– вот видишь, как полезно думать, прежде чем сказать. – сказала бабуля.

– вижу.

– вот и молодец, иди, кстати, завари чай.

Я встал и ушел на кухню включить чайник. Из верхнего шкафчика достал две белые кружки, из соседней дверцы банку сахара, насыпал заварки и залил всё кипятком. Сверху положил по два листка мяты и понёс в комнату. Бабушка сидела и переключала каналы, остановившись на новостях, она глянула на меня и вздохнула.

– ох, Павлик, как тебе будет тяжело жить. Ладно, я старая… А ты – то совсем юнец, а в стране такое творится. Раньше хоть, что-то строили, а сейчас? Этот Лупин Антон Антонович только и обещает, только обещает. Пенсии нам урезал, войны всякие. Да…

Я подал бабуле её кружку, а сам сел рядом.

– так вот мой дорогой. Никогда не обещай и не клянись, слышишь? Это не хорошо. Мы никогда не можем знать, что будет с нами через час, полчаса, не говоря уже о следующем дне. Поэтому сынок будь умнее и честнее с самим собой и с окружающими. – сказала она.

– как скажешь. – ответил ей я.

– так-то лучше, кстати, к завтрашнему дню готов? – спросила она.

– а что завтра?

– институт.

– ну да.

– не ну да, а иди и посмотри ещё разок, всё ли собрано и сделано. – сказала она.

– ага. Сейчас. – ответил я. Я отпил чай и пошёл к себе в комнату. Тетради, лежавшие на столе, кинул с учебниками в рюкзак, вышел на балкон и достал сигарету. А отсюда неплохой вид всё-таки открывается. Двор, в котором я вырос, первый раз упал и первый раз влюбился. Да, это хорошее место. Все мои друзья умещались в соседних подъездах, а не на страницах в интернете. Много времени прошло. Хорошего времени. Я докурил и закрыл балконное окно, вернулся в комнату. Тааак бабуля мне говорила Чехова почитать, сейчас и начнем. Я нашел, какой-то сборник, уселся на диван и стал читать. Знаете, я часто вспоминаю деда. Он был знатным дедом. Иван Михайловичем его звали. Родителей не помню, да и как помнить, когда они разбились на машине, когда мне было два года. С того момента и растили меня бабуля с дедом. Помню вечера, такие знаете уютные и спокойные с ними двумя. Они постоянно подшучивали друг над другом. Родителей не вспоминали. Старались не вспоминать. Бабушка всегда плакала, когда я вдруг заводил разговор или сама ненароком заговаривалась. На праздниках, за обедом и ужином мы читали молитву, вставая из-за стола и держась за руки. С бабулей, мы каждое воскресное утро ходили в храм на утреннюю службу. Шли рано, рано. Обычно ещё темно было, разве что летом солнце уже освещало все наши улочки, и мы одинокие, но не заблудшие путешественники, а как будто одни во всём городе идём с ней в храм. Они по профессии инженеры и поэтому яростно хотели выучить меня инженером, но увидев мои успехи в этом деле, от затеи, конечно с сожалением, но отказались. Дед мне всегда говорил:

– Павлик не будь дураком. – говорил он.

– не буду дед. – отвечал я. Я не собирался быть дураком ни за что в жизни.

– ой, боюсь, будешь. – продолжал он. А еще отворачивался и покачивал головой.

– да нет дед. Честное слово. – говорил я ему.

– слово мне даешь? – говорил он, глядя мне в глаза.

– слово даю! – радостно отвечал я.

– ну и дурак, ты Пашка!

– нет, не дурак.

– дурак. Не надо Паша никому, и мне в том числе, давать слов своих и обещаний. Ты делай. Поступками мне своими покажи, что ты не дурак, тогда и поверю. – говорил он.

– хорошо. Я докажу. Вот увидишь. – упирался я.

– вот и хорошо. А теперь иди бабушке помоги. – говорил он. И я убегал из комнаты на кухню на помощь бабуле, а та меня гладила по голове и только говорила:

– иди отдохни сынок, или погуляй сходи, вон все ребята на дворе.

А я ей отвечал, с деловым видом.

– нет. Я пришел тебе помочь. Давай помогу. Что сделать?

– я уже всё сделала. Иди, иди погуляй. – Улыбаясь, говорила она.

И конечно я долго не сопротивлялся, а собирался и бежал на двор. Вот так лежу сейчас вспоминаю и так хорошо и горько. Деда нет. И я как то даже привык, что его нет. Привык, как привык курить. Как привык умываться по утрам. Как привык надевать штаны и рубашку. А как вспомню, то так и жду, когда он зайдет ко мне в комнату или крикнет мне что-нибудь своим хриплым басом. Но он не зайдет и не крикнет. И я это знаю. И от этого очень не по себе.

3

На следующий день бабули не стало. Она просто шла домой, и у неё остановилось сердце. Она упала, и кто-то из прохожих вызвал скорую. Я был в институте. Мне позвонили, сообщили новость. А дальше… Я не хочу об этом рассказывать.

Дальше я вернулся домой. В пустой, холодный дом. Бросил в прихожей рюкзак и уехал в Москву к Игорю. Мы пошли в бар, потом пошли ещё в один. Напившись почти до отключки, поехали в его любимый клуб. Игорь ушёл внутрь, а я остался один, пьяный непонятный, стоять на улице, в руке с его или ни его, но с тем, который он мне дал пистолетом. В трех метрах от меня стояло четверо ребят и трое девчонок не менее пьяные, чем я. Один из них очень много говорил, видимо шутил и кричал. Кричал он наверняка еще и потому, что из клуба доносилась эта сумасшедшая музыка и говорящего спокойным голосом вряд ли бы кто-нибудь услышал. Он был заводилой и забиякой, как говорила моя бабуля. Я достал сигарету из-за уха и поджёг её. Тут этот веселый парень, как я заметил, повернулся в мою сторону и что-то начал кричать. Я его не слышал. Только рот его безобразно открывался и закрывался, бесконечно быстро. А руки помогали ему говорить он их поднимал и опускал, разводил по сторонам и махал ими, но всё бесполезно. Тогда этот парень подошёл ко мне и в шаге остановился. Я, наконец, услышал, что же он мне говорил.

– эй! Эй, дурачок! Что это? – Кричал он, мне показывая на руку.

– пистолет. – ответил я ему.

– ты что дебил? Зачем тебе пистолет? Где твоя мама мудачек? – продолжал он.

Я стоял, молча. Нет, не потому что мне нечего было ответить, а просто потому что он говорил и не мог остановиться, видимо он был под наркотой. Он продолжал.

– слушай, эй? Паренек! Где родители то твои а? Знаешь кто хуже дурака? А? Дурак с инициативой! Ха-ха-ха! Это про тебя, понял? Че молчишь? Эй, дебил! Где папа то с мамой твои? Они штуку то эту видели?! – И он всё продолжал и продолжал. Игорь не возвращался. Я начал думать о том, как же Павлик тебе повезло. Все как обычно Павлик. Сходил пива попить. Музыка всё также громко играла. Компания начала курить косяк по кругу, а этот заводной стоял и дергался передо мной, и всё орал и орал. Неожиданно в моей голове на долю секунды, на одну тысячную, одну миллионную, пронеслась картина могильного памятника моих родителей. Злость или даже не она, ни ненависть, ни бешенство, а какая-то обида свела меня с ума и обуяла мой разум. В глаза хлынули слёзы, дыхание сдавило, в ушах застыл гул. Я поднял правую руку. Посмотрел на этого шута, сквозь водную пелену глаз. Он был размыт. Он был уродлив. И я нажал на курок. Выстрел! Грохот! Крик! Он пятится назад и падает. Из клуба выбегает Игорь и подбегает ко мне, я отталкиваю его, бросая в него пистолет. Закрываю глаза, открываю. И бегу оттуда что есть сил.

4

Следующее я помню плохо. Помню, что пробежал пару районов на одном дыхании. За следующие два, у меня открылось второе дыхание раз семь, и я был уверен, что рухну под ближайшим забором, но я бежал. Выкинул телефон, потому что знал, что по симке найдут. Выкинул, еще, когда закончил с первыми двумя районами. Помню, увидел сообщения от Игоря (Ну ты и мудак. Беги). Дальше помню, я поймал машину. В ней сидел какой-то таджик или узбек. Он повёз меня к соседнему дому от моего. Я заплатил ему пятьсот рублей. И ещё попросил выключить ту хрень, что он назвал музыка, и включить, что-то нормальное или сидеть в тишине. Когда бежал я протрезвел, но спустя десять минут в машине, я снова был пьяный. Я не следил за временем. Оно неслось слишком быстро, и я знал, что должен очень быстро валить отсюда куда подальше. В следующий момент я уже бежал по лестнице в квартиру. Дома не включая света, вытряхнул рюкзак и запихнул туда джинсы, футболку и трусы. Достал заначку с подработок, заначку бабули, всё убрал в носок, носок в рюкзак. Закрыл дверь и побежал вниз, к машине. Мы поехали на остановку. Остановились, я дал ему ещё двести рублей. Он уехал, а я зашагал в другую сторону, к другой, нужной мне остановке. Когда я подходил, автобус уже стоял и слепил меня фарами. Он вот-вот собирался трогаться. Я забежал и сел в самый конец. Ехать мне было, пять сотен километров. Людей внутри было немного. Человек десять. Одни старики. Я подошел к водителю назвал остановку, которая была конечной, расплатился и сел обратно. Он на меня слегка покосился, но ничего не сказал. Мне было всё равно. Автобус тронулся. Я закрыл глаза и уснул. Снов не было, ничего не было. Я спал как убитый от выпитого. Проснулся спустя пять часов, от того что у меня безумно свело ногу. Она онемела и стала совсем ватной. Внутри неё покалывало, и болели все мышцы. Ехать, как я понял, оставалось не больше часа. В автобусе было душно, но из десяти осталось всего двое людей. Это были какие-то старики. Оставалось всего три остановки. На первой я выбежал и тут же побежал в кусты. Сделав дело, я достал помятую пачку сигарет и выудил от туда одну. С удовольствием я скурил эту дьявольскую штуку и зашел обратно в автобус. Видов из окна особых не было. Я не думал о ночи. Не о чём не думал. Ковырялся в рюкзаке и посматривал в окно. И спустя час тряски, я вижу вдалеке, знакомый с детства развалившийся храм, с зеленой, большими кусками, отпадающей краской. Речка впереди белеет. Кругом всё зелено, солнце высоко, светит и греет. Автобус трещит, свистит и наконец, останавливается. Открываются двери. Бабуля с дедом выходят через переднюю дверь. Я вылезаю сзади, с рюкзаком за спиной. Приехал.

5

Расстегиваю рубашку на две пуговицы вниз, закатываю рукава по локти и иду по этому старому городу. Он кстати старше, чем Москва, но в нём до сих пор нет газа. Спасибо вам Лупин Антон Антонович, наверное, никогда и не будет. Но самое лучшее, это здешние люди. Глаза раскрыты, на губах улыбка, конечно не у всех, но и у тех, у кого её нет, на лицах нет печали и печати смерти. Нету болезненной желтизны. В глазах ненависти нет. Они жизни рады, живут! А там… В шести часах отсюда, в огромном мертвом городе – маленькие мёртвые люди. С газом, светом, нефтью, золотом и дерьмом.

Но я иду. Мимо площади Лепина, где он бронзовый маленький до сих пор смотрит на всех сверху вниз. Почему кругом эти памятники? Непонятно. Не понимаю. А может и не нужно мне этого понимать а? Ведь кто я такой? А вон впереди моя остановка. Мне нужно доехать до конца города, а уж дальше пешком. Автобус как раз подъехал. Я зашел, заплатил и сел. Полупустой. Здесь, да ещё и летом, он мало, кому нужен. Спустя десять минут я выхожу и иду в магазин напротив остановки. Там я покупаю полтора литра простой воды, батон хлеба, кусок сыра, две банки мясных консервов, рис пачку, три пачки сигарет. Запихиваю кое-как это всё в рюкзак, вешаю его обратно за спину и ощущаю прибавку в весе, но это ерунда. Деньги у меня еще есть, месяца на два точно хватит, а там посмотрим. Что-нибудь придумаем. Я ухожу с главной дороги и по обочине начинаю путь к цели. Идти не так далеко, около пятнадцати километров. Как раз разомну ноги, спину. Ходить – полезно, ещё бабуля говорила мне. Позади остается старая железнодорожная станция, там стоят груженые щебнем и углем вагоны. Людей нет. Сегодня выходной. Сегодня никто никому не нужен. Ни щебень, ни уголь, ни вагоны. Дальше по дороге возвышается старая водонапорная кирпичная башня. Она красива до безумия. Я бы там поселился. Да, она послужила бы отличным домом. Оттуда наверняка открывается потрясающий вид. Но я иду дальше и оставляю её позади. Там куда я иду, меня ждёт старенький дом. Тот дом, в котором меня никто не будет искать. Про него забыли все. Его строил ещё какой-то мой прадед. То есть, было это давным-давно. Последний раз, я был здесь в шестнадцать лет, зимой. И то проездом на два дня. Мы с моим троюродным дядей, кому он и принадлежит, ехали в город Н. к его новой жене. Четвертой по счету. И как раз заехали проведать халупу, как он называл это место. Он тогда напился, а я ушёл гулять по берегу деревенского озера.

Вот я пересекаю старое железнодорожное полотно. Смотрю в обе стороны, но поезда нет, и не было давно. Иду всё также по обочине. Машин нет. Слева и справа лес и очень тихо и очень хорошо. Птички лесные поют, цветы растут в оврагах и на полянках. Ёлки стоят высокие и пушистые, красуются друг перед другом. Над головой голубое небо, с легкими белыми облаками, быстро плывущими в моём направлении. Я всё иду и иду. В горле начинает пересыхать. Расстегиваю рюкзак и достаю бутылку воду. Делаю три глотка и кладу обратно. Из кармана рубашки вытягиваю пачку сигарет и закуриваю. Вешаю рюкзак обратно и продолжаю идти. Я наслаждаюсь видом. Постоянно кручу головой и не о чём не думаю. Я теперь один. Все близкие умерли и теперь я один. Такой дебил, ещё и человека убил. Наверняка убил. Сто процентов! Двести! Точно убил. А теперь убежал. И бегу от этого. Не по христиански оно Павлик. Под суд тебя! Но суд это тоже не по христиански. А кого это волнует, когда ты человека убил? Может, сжалятся? Я был пьяный. В состоянии аффекта. А да ладно может он живой? Может же быть? Я уже и не помню, как я стрелял. Но в тюрьму ни-ни. Лучше, пожалуй, убежать. К тому же может он живой. Может это был травматический пистолет. Может же быть? Крови не было. Вроде не было. Я не помню. Ах, чёрт побери! Всё! Перестань об этом думать! Глянь-ка мы уже пришли. За следующим поворотом, я уже всё знал. Спина болела. Ноги гудели. Эта ноющая боль в теле прервала мои мысли о ночи.

Я свернул в лес, что бы сразу прийти к озеру. По старой тропинке, в тени больших деревьев я быстро добрался до него. Кинул рюкзак на траву, умылся и улегся на спину. Как же хорошо… Я, наконец, добрался. Время еще есть, можно чуть подремать. Я гляжу вокруг и не верю глазам. Солнечный свет дробится сквозь зеленые листья деревьев. Повсюду россыпь полевых цветов. До дома рукой подать. Надо отдохнуть. Я закрываю глаза и вспоминаю. Как я иду по заснеженному лесу. Морозно. Я выдыхаю прозрачные клубы дыма, но мне не холодно. И дышится так легко и приятно. Под ногами хрустит наст и сучья. Кругом ёлки, ели, сосны, березки и кустики. Справа заячий след, петляет от дерева к дереву. Я поднимаюсь по берегу всё выше и выше. Вокруг тишина. И только дятел постукивает на верхушке. Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук. Замирает. И продолжает снова. Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук. Я останавливаюсь, гляжу на заснеженные шапки елок. Позади, озеро белым пятном выделяется среди пейзажа черных стволов деревьев. Начинается снег. Неспешно, большими хлопьями, сыпется с неба. Как будто его кто крошит и разбрасывает во все стороны. Я слышу, слышу, как он падает мне на плечо. Дятла слышу. И больше ничего. Я дома.

Книга вторая

Пришел. Серого цвета дом, с чуть покосившейся крышей. Такой знаете, как любой дом минимум в трех ста километрах от Москвы. На двери замок. Правда такого вида, что его можно сорвать руками. Но нет. Толи я устал с дороги, то ли все-таки я не такой уж и силач. Мне пришлось идти в хлев. Там у самого входа, я заметил когда подходил к дому, стоял ржавый металлический прутик. Да, вот и он. Минут пять провозившись с замком, я открыл дверь.

Ну что. Внутри всё так же как и было в последний раз моего приезда. Только жутко пыльно. Тут в прихожей, в которую я шагнул, когда открыл дверь, по прежнему стоял низенький столик справа. Над ним красовался старый кухонный шкафчик. Под столом пластмассовое ведро и всё. Больше ничего. Впереди деревянная дверь. Слава богу без замка. Но она прилично рассохлась в проёме, так что я задержался ещё минуты на три, уже нервно и жадно, дергая ручку. Наконец, она поддалась. Заскрипела и, распахнутая настежь, зависла в прихожей. Я захожу. Обувь снимать не стал, все равно мыть полы. Вот слева печка, в центре комнаты стол и два стула, мне хватит. Справа у стены умывальник. Я снимаю рюкзак и кладу его на стул. Разворачиваюсь на 90 градусов и вижу старые добрые распашные двери. Открываю и оказываюсь в комнате – спальне. Тут для меня два стареньких дивана. Да стареньких, но зато два! На окнах жёлтые занавески. В уголках рам по паучку и десятку мух. Пыльно. Пыльно и чертовски сыро. Ну ещё бы, сюда никто не захаживал пару тройку лет. Надо проветрить тут. Окна долго не сопротивлялись. Они скрипели, хрустели, но открывались. Я достал из рюкзака бутылку воды и новую пачку сигарет. В доме наконец повеяло свежим воздухом и я вышел во двор.

Так, сегодня мне нужно разобраться с водой. Да… Ещё нужно посмотреть баню, не мешало бы помыться. Я оглянулся. Рядом с баней стояла дровница – под завязку. Ну хоть это есть. Сигарета задымилась, а во мне появилась уверенность в завтрашнем дне. Оглядевшись по сторонам, я снова уставился на баню. Пора! Пора ломать замок. Взяв тот самый прутик из прихожей, я начал ломать вход в собственную сауну. Да. Теперь это будет не просто – баня. Отныне, это – сауна. Наконец, замок поддался и дверь открылась. Фу. Тут сырость, ещё хуже. Оставлю её так. Попозже зайду.

Нашел книгу. Эрнест Хемингуэй, Фиеста 1990 года издания. Пыли на ней столько же сколько и на столе, когда я только попал в дом. Это потрясающе. А я то думал с ума сойду без общения. Да у меня целая книга есть. Да еще и проигрыватель с двумя грампластинками The Rolling Stones. Хотя я их никогда не слушал. Как то не очень я относился раньше к такой музыке. Буду изучать. Времени полно. Это видимо Антона всё. Только он сюда и приезжал раньше. Еды правда маловато, но не беда. Ах да, совсем забыл. Я же полез в погреб, и что вы думаете я там нашёл? Всё верно. Две пыльные закрытые бутылки коньяка. Каждый по три звезды. Да ещё и по 0,7! Я не удержался. Открыл один, армянский. Нашел рюмку в том шкафчике в прихожей. Благо, рядом с домом колонка. Я быстро натаскал воды, двумя металлическими вёдрами, что стояли в бане. Помыл рюмку. Наполнил. Прикурил сигарету, затянулся. И залпом выпил, обжигающий горло коньяк. Меня слегка передёрнуло и я затянулся. Было чертовски приятно. Решено было выпить ещё. Налил, выдохнул, вдарил. Докурил сигарету и пошел закрывать окна. Блин, как же здесь здорово. У меня целый дом, в моём собственном распоряжении. Пора набрать воды в баню. Времени уже четыре часа, а мне её еще топить. Наполнив бочку в пятьдесят литров, я пошёл за дровами. Слава богу и тому, кто их складывал. Они ни капельки не отсырели. Поэтому мне хватило лишь одного листа старой газеты, которую, кстати, я нашёл на одном из подоконников. Немного подождав, пока разгорится, я приоткрыл поддувало и вышел. Не смотря на всё то что сделал, чувства усталости не было. В комнате нашёл рубильник и включил. Я честно надеялся на свет. И он был! Лампочка над столом зажглась, но тут же потухла. А в прихожей горела, да и в комнате – это было чудесно. Выше всех похвал. В доме тепло. Топить не буду. Вообще – лето топить не буду. Надо экономить дрова, вдруг мне тут зиму жить. А пока, что вот здесь вот, да именно здесь я разожгу костёр. Нужна была лопата. А нужна была для того, чтобы выкопать яму, небольшую, сантиметров сорок в ширину ну и глубиной не больше пятнадцати. Земляной мангал. Еду же нужно готовить. Газа нет. А плита старая – газовая. Можно в печке, но на неё дров нужно будет в два, а то и в три раза больше чем на мангал. Я заглянул в каждый угол дома, но ничего не нашёл. Спасение ждало меня в бане. Кто-то умудрился убрать лопату за печь. Наверняка это был Антон. Не знаю какие цели он преследовал, но черенок сгнил. Обломав под лоток, я выкопал яму. Землю всю отнёс к хлеву. Там было отличное место. На границе моих временных владений и леса. Принёс охапку дров и разжёг костёр. Достал пачку сигарет и выудил оттуда одну. Продукты надо убрать в подпол, там прохладно. И коньяк. Да. Пока из банной трубы валил дым, я вытащил оба матраца и как следует их вытряхнул. Спустив все продукты в подвал, я оставил только банку мясных консервов. В волшебном шкафчике прихожей пряталась сковорода, которая вместе с вилкой и ложкой были вымыты, в тёплой воде, в тёплой бане. Ещё немного и можно идти мыться. Но сначала нужно перекусить. Или нет. Может сначала помыться, а уже потом ужинать? Так поломав голову минут десять, я уже быстренько раздевался и побежал в чём мать родила в баню. Так как на улице было минимум градусов пятнадцать тепла, я немного обсох в бане, а потом вышел на улицу к костру. Подложил дров в костёр и оделся. Сходил за коньком с рюмкой, вывалил содержимое банки на сковороду. Дрова почти прогорели. Я взял два металлических прутика, один кстати тот самый, который помог мне открыть двери. Положил их вдоль ямы, на дне которой тлели угли, а на них поставил сковородку с мясом. Мне немного да повезло. Рядом с дровницей стоял пень. Он то и послужил мне столом на сегодняшний ужин. Себе я соорудил стул из двух поленьев. Жестковато, но быстро привыкаешь. Мясо начало шипеть, да и жир весь расплавился, пора ужинать. Снимаю с мангала и ставлю на пень. Наливаю рюмку, вдарил. Мясо – прекрасно. Плохой из меня вегетарианец. Какой вечер. Ни ветерка… Передо мной сосновый лес, небо заливается багрянцем, да я в раю.