Текст книги "Записки районного хирурга"

Глава 2
Первые шаги

На работу я проспал, пришел к половине девятого. Меня, правда, никто не упрекнул, но самому было крайне неловко. Конечно, я пообещал себе впредь так не поступать, но, по правде говоря, нарушал его и не раз, все по производственной необходимости. Человек так устроен, что ему нужно время от времени спать.

В любом коллективе, особенно маленьком, новости разносятся быстро. «Сарафанное радио» сбоев не дает. После ночного инцидента на меня смотрели как на героя. Лично я себя таким не считал, еще неизвестно, как бы все повернулось, если бы милиционеры не подоспели.

Утреннюю планерку вместо меня принял Иван, он домой не уходил, наблюдал прооперированного ночью больного. К сожалению, в нашей больнице не было палаты реанимации. Поэтому анестезиологи были вынуждены сами наблюдать больных. Лишь после стабилизации состояния пациента они могли уйти домой. У нас их было два, Иван и Аркадий Ильич Тропинин, пока еще пребывавший в отпуске.

Кроме Ивана в ординаторской был и лор Артур Скороходов, он всего на два года раньше меня закончил вуз, но уже успел многому научиться, и больные его очень хвалили.

– Да-а-а, – протянул анестезиолог. – Повезло тебе вчера. Этот вчерашний бандит Коля Бизон, отморозок конченый. Чуть что, за нож хватается. Многих мы после него лечили.

– Точно! – подтвердил лор. – И вот никак взять его не могли, всегда ускользал. Его года три уже по всей области ловят, мне один следак знакомый сказал. А ты только приехал и сразу его «крестником» стал.

– Весело у вас тут, – вздохнул я.

– Да, как и везде. Времена наступили такие, беспредельщики повылазили со всех щелей. Ничего святого для людей не стало, – начал Иван. – В соседнем районе пару месяцев назад анестезиолога убили, прямо в ординаторской. Слышал, Артур?

– Конечно, слышал, – подтвердил лор. – Он же мой однокурсник был, на одном потоке учились.

– А из-за чего убили? Просто так, что ли? – удивился я.

– Я слышал такую версию, – стал рассказывать Рябов. – Оперировали там мужика одного, желчный пузырь удаляли. Анестезиолог релаксанты[2]2
  Препараты, расслабляющие мышцы.


[Закрыть] ввел, а фентанил[3]3
  Обезболивающее.


[Закрыть] забыл. В общем, мужика по живому резали, он всю боль чувствовал. Лежит он на столе весь расслабленный, пошевелиться не может, а хирурги ему наживую пузырь вынимают. Все чувствовал!

– Ужас! – поразился я. – А как такое могло произойти?

– Говорят, анестезиолог медсестре глазки строил, не до наркоза ему особо было.

– А дальше?

– А что дальше. Мужик тот поправился, несмотря на все их лечение, и дня через три заходит в ординаторскую в дождевике, как вчера Коля Бизон. Ну, кто говорит, мне наркоз давал? Ну, анестезиолог из-за стола встает, я, мол. Думал, может, коньяку принес, отблагодарить. А он: ты, ну, и получай! Из-под полы достает двустволку и с двух стволов в упор. Собирать потом было нечего.

– Какие страсти кипят, а? – произнес я задумчиво. – Получается, надо боятся человека в дождевике?

– Да, ну! Брось! – сказал Артур. – Тут каждый второй так ходит. А мужика понять можно, неизвестно, как бы ты себя повел, если б тебя полтора часа наживую резали.

На этой минорной ноте я расстался с коллегами и пошел обходить отделение. Гриша чувствовал себя хорошо, протрезвел и просил у всех прощения. Я сказал, что подумаю, и перевязал его. В целом все было в порядке, и я отправился на прием.

Был уже полдень, и чего я только не услышал в свой адрес, продираясь сквозь толпу к кабинету. Самое мягкое было «дармоед». Я как мог оправдывался, объяснял, что я один, что ночью оперировал, что у меня на отделении тоже больные. Но все было тщетно, поток оскорблений сопровождал меня всю дорогу. И чем больше я оправдывался, тем громче гудела очередь.

Чашу терпения переполнило брошенное мне в спину – «Коновал»! Я резко обернулся и громко сказал:

– Граждане колхозники, приема сегодня не будет! Езжайте в область!

Какой-то рыхлый дядя, с крупным фурункулом на правой щеке, тоненьким голосишкой проблеял:

– Товарищ доктор, как не будет? У меня вот чирей?

В другой раз я бы, наверное, так себя не повел, но бессонная ночь дала о себе знать, притупив здравый смысл:

– А, вот так! Если я коновал, то езжайте к настоящим врачам, сюда-то чего заявились? Все!

– Я главврачу пойду жаловаться! Безобразие! – попыталась надавить на меня толстая баба со смачным синяком в левой параорбитальной области (вокруг глаза).

– Да пожалуйста, – сказал я и сам поразился своему спокойствию. – На сегодняшний день я единственный хирург в районе. Леонтий Михайлович в отпуске и убыл за пределы области. Вы идете жаловаться, я увольняюсь, а дальше будете ездить в область, пока Ермаков не приедет.

– Доктор, ну что ты завелся? – спросил какой-то человек с впалой грудью. – Ну, погорячились мы, с шести утра ждем.

– А зачем с шести ждать, если прием с девяти?

– Ну, – замялся впалогрудый. – Очередь занимаем.

– Короче, – громко объявил я. – Пока тот, кто обозвал меня коновалом, не извинится, приема не будет! Ясно?

Толпа внезапно накинулась на розовощекого парня лет двадцати глазами:

– Борька, из-за тебя все. Сволочь! Вишь доктор обиделся, а ну иди, извиняйся!

Подгоняемый затрещинами, тот подошел ко мне и, не глядя в глаза, промямлил:

– Доктор, простите меня, пожалуйста.

– За что?

– За то, что вас коновалом обозвал.

– Хорошо, я подумаю. У тебя что?

– Ногу два дня назад кипятком ошпарил.

– Ясно, кровью не истекаешь?

– Нет.

– Отлично! Приму всех! Но тебя в последнюю очередь!

Парень понуро поплелся в конец. Народ угомонился, и все стали терпеливо ждать своей очереди.

– Как вы их! Не побоялись толпы, – восхищенно сказала медсестра, когда я вошел в кабинет. – Тут такие безбашенные иногда попадаются, Борька, вон тот кабан, не раз уже у нас лечился, такой гад!

– Да, сам удивляюсь, ночью оперировал, не выспался, все как-то по барабану стало.

– Ну и правильно! Так с ними и надо! А то они чуть что, жаловаться бегут, а вы молодец!

– Спасибо, давайте начнем прием.

Удивительно, но больше никто не возмущался, хотя я каждые 10–15 минут выходил на отделение в перевязочную. Все понимали: доктор один, и он работает.

Последним я принял уже упомянутого Борьку с его ожогом, он еще раз извинился. Я сказал, что прощаю, хотя очень хотелось дать ему по морде.

После приема я заполнял документы стационарных больных и лишь в седьмом часу вечера засобирался домой.

– А где нам хирурга найти? – обратилась ко мне девушка лет двадцати пяти.

– Я хирург, а что такое?

– Вы знаете, у моей дочки животик сильно болит. Мы на «скорую» обратились, но нам сказали, чтоб сначала хирургу показали.

– И давно болит?

– Да вчера в обед заболел.

– Вы в деревне живете?

– Нет, что вы. Здесь, рядом с больницей.

– Так, а что вы днем-то не обратились?

– Да вы знаете, мы думали, что пройдет, я ей ношпочку давала, а он все болит и болит.

Я не знаю, чем это объяснить, но у нас почему-то 90 % обращений приходится на вечернее и ночное время. Причем люди терпят сутки, а то и более. И когда начинаешь их спрашивать, чего тянули, отвечают: «А мы думали, что пройдет». Вот нет этому феномену объяснений! Остается только развести руками.

У ребенка оказался острый аппендицит, пришлось остаться. Пока собирал оперблок – все уже ушли домой, – пока прооперировал, пока заполнил соответствующую документацию, наступила полночь.

– Доктор, ничего, что мы вас к самому дому не доставили? – спросила фельдшер «скорой помощи», которая после операции везла меня домой. – А то у нас срочный вызов, по рации только что передали.

– Нет, конечно, ничего страшного, мне идти тут триста метров. А что там?

– Да не ваше, похоже, гипертонический криз.

– Ну, тогда до свидания.

– До свидания, доктор. Пусть вас сегодня больше не вызывают.

Уставший, но счастливый – еще бы, две самостоятельных операции за сутки! – я направился домой. Квартира моя располагалась на втором этаже. В подъезде было темно, я вошел и на ощупь стал подниматься по лестнице. Внезапно до меня донесся жуткий женский крик, полный отчаяния:

– А-а-а-а!

Я погнал вверх. Картина, которую я увидел, надолго врезалась в память. Между вторым и третьим этажами, на площадке, стояла абсолютно голая девушка. Ее безупречную фигуру освещал холодный лунный свет. Незнакомка картинно заломила за головой руки и, как мне показалось, голосила на луну:

– А-а-а!

Зрелище было настолько диким и завораживающим, что я на секунду подумал: «Оборотень!» – но тут же спохватился и спросил девушку:

– Что случилось? Что с вами?

– А-а-а-а-а!!!

– Девушка, что с вами? Почему вы не отвечаете?

– А-а-а!!!

Девушка была в сильнейшем эмоциональном шоке. Я хотел попробовать привести ее в чувство, но тут увидел полоску света из приоткрытой двери третьего этажа. «Видимо, она из той квартиры».

Оставив голосящую особу на лестнице, я поднялся на третий этаж и вошел в приоткрытую дверь.

Посреди комнаты стояла кровать со смятой постелью, на полу повсюду валялась мужская и женская одежда. На кухне мне бросился в глаза стол с остатками ужина и несколькими открытыми бутылками с алкоголем. В двух стопках желтели остатки коньяка. Я быстро обошел всю «однушку» и, не найдя ничего подозрительного, зашел в ванную.

Под потолком ванной висел голый молодой парень – лицо фиолетовое, язык наружу, возле рта пена. Сдавливающая его горло петля была привязана к какой-то трубе.

Схватив со стола нож, перерезал веревку и подхватил парня, отметив, что тело еще теплое. Тут в квартиру забежали другие соседи.

– Вызывайте «скорую»! – крикнул я им и принялся делать висельнику искусственное дыхание и закрытый массаж сердца.

Через пару минут лицо несчастного посветлело, веки задрожали, и он открыл глаза. Вытащенный из петли был спасен.

Соседи привели в комнату трясущуюся девушку и накинули на нее покрывало. Увидев, что парень жив, она расплакалась. Я налил ей воды и, когда девушка немного пришла в себя, спросил:

– Скажите, что здесь произошло?

– Я-я-я не думала, что он повесится, – всхлипывая, ответила она. – Мы сегодня приехали из отпуска, немного выпили и занялись любовью. А у него это, как его, ну, в общем, не встал. А я, дура, в шутку возьми и скажи, что он импотент и вообще у него член маленький.

– Точно дура, – отметил кто-то из присутствующих.

– Ы-ы-ы-ы, – заголосила девица.

Я снова дал ей воды:

– Ну, а дальше?

– А дальше, – продолжила она свой рассказ, – дальше он молча встал и пошел в ванную. Думала, он в туалет пошел, а его нет и нет. Я следом зашла, а он там виси-и-и-ит! Ы-ы-ы-ы! Я испугалась и убежала.

– А почему из петли не стали вытаскивать? – спросил я.

– Я растерялась! Мне стало страшно! Я испугалась!

Подъехала «скорая», я в двух словах объяснил фельдшеру, что произошло.

– Да, доктор, вы второй день у нас и уже столько приключений. Притягиваете их, что ли, – хмыкнул фельдшер.

– Ой, не знаю, – вздохнул.

– Доктор, мы постараемся вас сегодня не вызывать.

Я не ответил. Дома в окно посмотрел, как «сладкую парочку» загрузили в салон уазика, добрался до подушки и моментально заснул.

На работу утром пришел вовремя, без опозданий. Только закончил планерку, как позвонила секретарь и сообщила, что меня вызывает к себе главный врач.

– Ну, как обживаетесь, Дмитрий Андреевич? – спросил главный после обмена рукопожатий. – Не тяжело?

– Тяжело, но стараюсь со своими обязанностями справляться.

– Вот, вот, Дмитрий Андреич, первые шаги – они очень важны. Если раз споткнулся, ничего, два – тоже ничего, а если постоянно начнешь спотыкаться, то когда-нибудь и вовсе упадешь. Да, так можно упасть, что и подняться затем не сможешь. Я считаю, если человек постоянно спотыкается, то надо уходить из профессии.

– Я вас не понял, Николай Федорович.

– О, нет! Это не на ваш счет! – улыбнулся главврач. – Просто даю жизненные наставления молодому доктору. Я тоже когда-то был молод и горяч.

– Николай Федорович, не ходите вокруг да около, говорите прямо! Вижу, не наставления позвали мне давать.

– Да, правду говорили, горяч больно.

– Кто говорил?

– Не важно, кто и что говорил. Просто я вас хочу предупредить, все, что происходит в стенах этой больницы, мне рано или поздно становится известно. У меня везде есть свои глаза и уши. И я хочу, чтоб вы это усвоили.

– Любите, значит, шпионов, да?

– Молодой человек, вы забываетесь. Не успели приехать, а уже столько проблем вокруг вас. И бандиты нападают, и народ на приеме бунтует. Что это такое, скажите на милость: «Пойдете к главному врачу жаловаться, то я уеду, и будете в область ездить»?

– А это значит, что меня оскорбили, и я искал виновного.

– Товарищ Правдин, вы не на рынке пирожками торгуете, а в больнице работаете. Перед вами больные люди! Они к вам за помощью пришли, а вы им какие-то условия начали ставить. Нехорошо, не с того жизнь начинаете.

– Я знаю, Николай Федорович, что больной у нас всегда прав, но оскорблять себя не позволю ни пациенту, ни главному врачу.

– А я вас не оскорблял, просто как старший товарищ даю советы, – примирительным тоном заметил Тихий. – Да, а что за история с повешенным? Мне сказали, вы человека из петли вытащили и реанимировали?

– Да, было.

– Вот это похвально! Врач должен оставаться врачом в любой обстановке. Молодец, что тут скажешь.

– Спасибо, Николай Федорович! Я могу идти? А то у меня дел много.

– Да, конечно, не смею задерживать. Надеюсь, вы примите правильное решение после нашего разговора.

Я шел в отделение и думал о том, что и здесь полно стукачей. «Кто же успел донести? Или кто-то из больных, или свои. Хотя какой я им пока свой… Вот еще ягодки, о которых предупреждал Леонтий Михайлович, сколько же их еще будет? Вот чему еще не учат в институтах…»

Я обошел больных. Гриша совсем поправился, вчерашняя девочка с аппендицитом температурила, но я решил, что на фоне антибактериальной терапии все будет хорошо, и пошел в амбулаторию.

Больные меня уже узнавали, здоровались, никто не галдел, все соблюдали очередь. «Однако вчерашняя беседа многим пошла на пользу», – подумал я.

Перед дверями кабинета стоял здоровенный бородатый детина неопределенного возраста.

– Доктор, разреши без очереди, – попросил он.

– А что с вами? Живот болит?

– Не, – сказал детина и сунул мне под нос указательный палец, из которого торчал здоровенный рыболовный крючок. – Во, попался. На рыбалку поехали, перемет ставил и сам попался вместо рыбы.

– Конечно, проходите! Только верхнюю одежду снимите.

Я обколол палец новокаином, детина зажмурился и вжал в плечи голову, приготовившись к самому худшему. Я одним точным движением вытащил злополучный крючок.

– Возьмите, – сказал я, протягивая мужику рыболовную снасть.

– И что, все? – здоровяк ошалело посмотрел на меня. – Вот так, меньше минуты? И вытащил?

– Все, дорогой! Все! А что не нравится?

– Да, нет! Все нравится! Только меня двести километров из тайги вывозили, чтоб вот так, раз! И все!

– Ну, давайте повторим. Засаживайте по новой. Вытащу.

– Нет, спасибочко! Не надо! – расплылся в широкой улыбке рыболов, оценив мой юмор. – Только мы в соседнем районе рыбалили и там в их ЦРБ обратились. Нам сказали, что это сложная операция и у них нет нужных инструментов, и чтоб мы к себе ехали. Вот мы двести верст с гаком и пылили к вам. Спасибо, доктор! Огромное спасибо!

– На здоровье! – ответил я бородачу и подумал, что все-таки свинство со стороны коллег так обойтись с мужиком. Что значит – «ты не наш»?

Не успел распрощаться с рыбаком, как меня позвали на «скорую»: подозрение на ущемленную грыжу. Сходил, посмотрел: правда, ущемленная паховая грыжа у дедушки лет восьмидесяти. Она давно его беспокоила, дедок все боялся операции, а тут ведро воды поднял – и все, ущемился. (Ущемленной грыжа становиться тогда, когда грыжевое выпячивание, чаще сальник или петля кишки, вылазит наружу через грыжевой дефект, а назад, в брюшную полость, не вправляется. Если грыжевые ворота (дефект) небольшие, то возможно пережатие выпавших органов, с последующим развитием их гангрены. Показанием к операции в плановом порядке у грыженосителей является профилактика ущемлений. Цель операции – закрыть грыжевой дефект (ворота).)

Я направил больного в отделение, скомандовал, чтобы готовили операционную, а сам вернулся на прием.

Через полчаса меня позвали на операцию. Я извинился в коридоре перед больными и объяснил, что иду на операцию, когда освобожусь – неизвестно. Воплей больше не было, и «коновалом» меня никто не назвал: ясное дело, доктор идет спасать жизнь человеку.

У старика было слабое сердце, так что оперировал я под местной анестезией. Ущемилась тонкая кишка, но она была вполне жизнеспособной, так что удалять не пришлось.

В настоящее время местная анестезия незаслуженно забыта, мало кто из хирургов владеет этой методикой в достаточном объеме, молодые врачи только по книгам и знают, как обезболивать новокаином. Может, это и неплохо; но, например, у пожилых людей может быть уйма сопутствующих патологий, и им лучше подходит местное обезболивание – благо препараты сейчас есть наизамечательнейшие. Мне в этом плане повезло, довелось учиться у людей, великолепно владеющих местной анестезией, и несколько лет применять их науку в собственной практике.

После операции я вернулся на прием. Сегодня, как на грех, сплошняком шли травматологические больные. Переломы луча в типичном месте (в нижней трети лучевой кости), переломы ребер, лодыжек и прочая; а я о костях мало что знал. Что поделать – доставал книгу и, не стесняясь ни пациентов, ни сестер, начинал читать. Когда понимал, как надо действовать, накладывал гипс. Учился у сестер, как правильно его разматывать, как замачивать, как накладывать и фиксировать.

Последний пациент покинул кабинет, когда на часах было уже полшестого. А мне еще надо было записать операцию и заполнить дневники стационарных больных…

– А вы, доктор, молодец! – сказала моя медсестра Любовь Даниловна. – Не стесняетесь и книжку прочитать, и у нас спросить, если чего не знаете.

– Так, а как же иначе? – удивился я. – Честно признаю, в травме я полный ноль. Что-то с института смутно помню, не более того. Сегодня вот почитал, начал понемногу вспоминать. На вас вся надежда.

– Это правильно. Только другие доктора сидели тут до вас щеки дули, сами, мол, все знаем. А по большому счету тут никто, кроме Леонтия Михайловича, травму толком-то и не знает. Он же в хирургию из травматологов пришел, так обстоятельства сложились. Прислали его травматологом к нам, пришлось по ходу в хирурги переучиваться, работать некому.

– Да, а я и не знал, что он в прошлом травматолог.

– Он вообще умница. И травматолог, и хирург хороший, и трепанации черепа сам делает! Держитесь его, он вас многому научит. До вас которые были – шибко гордые все. Сами типа все знали! Иногда так косячили, что мы сами шли и заведующего звали, он и переделывал. А учится никто не хотел. Мы – хирурги, говорили! Нам ваша травма не нужна. Может, и хирурги, но я считаю, если в район попал, то учи и травму! Верно, доктор?

– Любовь Даниловна, я с вами тут полностью согласен. Раз в районе травмы много, ее и надо изучать, и другие дисциплины – детскую хирургию, урологию, нейрохирургию.

– Точно, точно, доктор, изучайте! А мы вам, чем сможем, поможем.

– Спасибо, Любовь Даниловна.

Зря я, наверное, вспомнил про нейрохирургию. Не успел до ординаторской дойти, как на меня выбежала санитарка:

– Доктор! Доктор! Вас срочно зовут в детское отделение!

– А что случилось?

– Точно не знаю, но там сына начальника районной милиции с чем-то привезли. Консилиум собрали и вас велели позвать.

– Хорошо, иду. Показывайте дорогу.

– Дмитрий Андреевич, я вам в двух словах сейчас все объясню, – шепотом заговорила Алла Борисовна, заведующая детским отделением. – Понимаете, к нам доставили мальчика с черепно-мозговой травмой.

– А почему к вам, а не в хирургию?

– Видите ли в чем дело… Он сын начальника местной милиции, а мама у него директор школы, и они попросили меня, чтоб госпитализировали в наше отделение.

– Да почему к вам?

– Ну, у вас там бомжи, уголовники, всякие другие асоциальные элементы. У нас мальчику будет более комфортно. Ну, вы меня понимаете?

– Понял, – протянул я. – Хирургия наша, значит, гадюшник?

– Ну, почему гадюшник, у вас нет отдельных палат, а у нас есть.

– Ладно, меня чего позвали?

– У мальчика черепно-мозговая травма. Его зверски избили какие-то хулиганы, сейчас с мальчиком происходит что-то странное. У нас невролог в отпуске, вот мы вас пригласили.

– Хорошо, пойдемте посмотрим, – сказал я.

Я не стал говорить, что я не нейрохирург. Бесполезно! Я уже понял, что во мне видят не просто хирурга, а представителя любой хирургической специальности, за исключением, пожалуй, лор-врача и гинеколога.

В палате, куда меня привели, уже был начмед Семен Семенович Лившиц, еще два педиатра, мама пострадавшего и сам собственно пострадавший. Сережа, пятнадцатилетний худенький подросток, сидел на кровати, поджав ноги по-турецки, дурашливо смеялся, корчил рожи и показывал присутствующим язык. От него исходило такое алкогольное амбре, что впору было предлагать закуски.

– Послушайте, коллеги, да он же у вас в дупель пьяный! – констатировал я, осмотрев парня.

– Да как вы смеете! – фурией взвилась мама мальчика, красивая ухоженная дама. – Кто дал вам право делать такие выводы?

– А вы сами не видите? – спокойно спросил я.

– Что я должна видеть?!

– Что ваш ребенок пьян. Кто вам сказал, что его избили?

– Сам Сережа!

– Я думаю, что он вам солгал.

Сережа скорчил очередную рожу, сказал: «Тпрю-ю-ю-ю-ть!», после чего завалился на бок, пустил тягучую слюну и… захрапел.

– А-а-а-а-а! – заголосила женщина. – Ну, что вы все стоите? Он же умирает!

– А хирург-то прав, – заявил начмед, принюхавшись. – Черт побери, он пьян.

– Да что вы такое говорите, Семен Семеныч! – завопила мама Сережи, и ее красивое лицо исказила злобная гримаса. – Мой мальчик не пьет! Он отличник, музыкальную школу закончил. Я вас прошу, помогите.

– Послушайте, – попытался я объяснить еще раз. – Ваш сын мертвецки пьян. Его не надо спасать, ему не нужна наша помощь. Он проспится – и все будет в порядке, понимаете? Раньше, может, и надо было желудок промыть, а сейчас уже поздно.

– Я так этого не оставлю! – ярилась дама. – А вас, – она грозно посмотрела на меня, – привлекут за неоказание помощи. Это я вам обещаю!

«Отличное начало. Сначала чуть не пристрелили, затем коновалом обозвали, потом главный пропесочил из-за ерунды, теперь еще эта тюрьмой грозит из-за того, что ее сыночек назюзюкался. И это за какие-то двое суток! Ну, дела! Что дальше-то будет?»

– Дмитрий Андреич, я вас прошу, позвоните в нейрохирургию, проконсультируйтесь, может, они чего подскажут, – проговорила заведующая детским отделением.

– Алла Борисовна, что я им скажу? Тут у нас пацан пьяный лежит, чего делать? Так, что ли?

– Может, он не пьяный, может, у него так черепно-мозговая травма протекает?

– Алкогольное опьянение у него так протекает.

В этот момент позвонили со «скорой» и попросили срочно подойти: привезли парня, порезавшего руку о стекло. Я пошел работать; потом подошел начмед:

– Дмитрий Андреич, зря вы так с ней. Она баба влиятельная, и муж у нее большая шишка.

– А как так? – спросил я, снимая окровавленные перчатки. – Я высказал свое мнение. Вижу, паренек пьян, ни ссадин, ни кровоподтеков ни на голове, ни на лице нет, а выхлоп – хоть закусывай.

– Так-то оно так, но баба сильно говнистая, если что, по судам затаскает.

– Семен Семеныч, даже если у него и есть черепно-мозговая травма, в чем я сильно сомневаюсь, то мы ее никак сейчас не выявим. Компьютерного томографа у нас нет, поэтому остается ждать. Насколько я помню из курса нейрохирургии, в данном случае, когда нет явных признаков травмы, необходимо время. Если он не проспится и останется загруженным, тогда будем думать о черепно-мозговой травме, а сейчас алкоголь завуалировал клинику, если она и была.

– Ну, пацан уверяет, что была. Говорит, шел домой, поймали какие-то мужики, избили, приставили воронку в горло и влили водку. Сейчас его отец весь райотдел на уши поднял, все чердаки и подвалы, все блатхаты шерстят.

– Ищут, значит, тех, кто насильно поит других водкой?

– Ну да. Вы бы еще раз мальчика осмотрели и записали в историю болезни. Мало ли чего.

Сережа крепко спал, рядом сидела мать и держала его за руку. Слезы смыли косметику, но все равно ее лицо оставалось красивым. Лишь гневно вспыхнули глаза, когда я вошел в палату. Я повторно осмотрел парня, ничего сверхъестественного не обнаружил.

– Зрачки одинаковые, на свет реагируют, мененгиальных знаков нет, все рефлексы живые, одинаковые с обеих сторон, ну не вижу ничего криминального! – сказал я и ушел из палаты.

– Ну, ты у меня еще попляшешь! – прошипела дама.

Домой я попал только в десятом часу. Ночь прошла спокойно – только один раз подняли, полпервого; съездил, посмотрел больного с болями в животе, но страшного ничего не было, так что я практически выспался.

Утром, подходя к больнице, я увидел высокого седого мужчину в милицейской форме с погонами полковника. Он в компании матери юного пьяницы Сережи ждал меня у входа в хирургический корпус.

Я похолодел.

– Доброе утро, доктор! – приветливо произнес полковник и протянул мне руку. – А мы вас поджидаем!

– Здравствуете, доктор! – как можно мягче произнесла его жена, краснея.

– Здравствуйте, чем обязан?

– Я бы хотела перед вами извинится за вчерашнее, – сказала мама Сережи. – Я с вами себя так гадко вела, а вы были правы. Сережка-то и правду напился. А я, дура, вам не поверила, угрожала. Простите!

– Вы представляете? – перехватил инициативу муж. – Сказал, что его избили и влили в рот водку. Мы весь поселок перерыли.

– Наверно, по пути раскрыли пару-тройку преступлений? – едко заметил я.

– Ну, не без этого, – улыбнулся полковник. – Оказывается, они с ребятами решили водку попробовать, чтоб, значит, побыстрее повзрослеть. На троих одну выпили и окосели с непривычки. Ну, чтоб мы его не ругали, он и сочинил эту историю про избиение.

– Понятно, я на вас зла не держу. Я ж знал, что никакой травмы не было.

– Вы настоящий профессионал, – сказала дама. – А я поначалу не поверила вам.

Мы распрощались, муж пожал мне руку, и каждый пошел по своим делам.