Текст книги "В: Малое стихотворное собрание. Том 6"

Дмитрий Александрович Пригов
В

Власть

«Сама идея власти…»

 
Сама идея власти
Тоже отчасти – власть
А вот идея страсти —
Она совсем не страсть
Ни в малой степени
Поскольку власть она и есть
Идея власти и плюс власть
Самое
И идея власти
         вынутая из артефакта власти
         несет на себе естественное
         обременение власти
В то время как со страстью все не так
 

«Скажем, супчику поесть…»

 
Скажем, супчику поесть
Власть, она ведь не мешает
Да вот в том-то и дело, что мешает
Иль напротив – помогает
Как кому, на то и есть
Она – власть
 

«Трудно быть руководителем…»

 
Трудно быть руководителем
Да такой страны большой
Все равно что быть родителем
Непослушливых детей
Все им кажется, вредителям
Что они тебя умней
Что на стороне родители
И приятней и добрей
Это и неудивительно
Но со временем поймут
Понемножку, что родителя
Не выбирают – с ним живут
 

«Вот к генералу КеГеБе…»

 
Вот к генералу КеГеБе
Под утро деточки подходят
И он их по головке гладит
И говорит: бу-бу-бе-бе
Играясь с ними и к себе
Потом он на работу едет
И нас всех по головке гладит
И говорит: бу-бу бе-бе
Играясь с нами
 

«Ходит бродит лилипутина…»

 
      Ходит бродит лилипутина
      Политическая
      Все не нравится ей строй
      Политический
      Не приемлет она Путина
      Политически
      Да и, в общем, весь настрой
      Политический —
      Не по душе
      Но лилипут – он тоже человек
В том и суть демократии, что она
сохраняет и гарантирует права любому
социально-политическому меньшинству,
конечно, в пределах конституции
и уголовного права
 

«Валера странненький, Валера крашеный…»

 
Валера странненький, Валера крашеный
Пошел по улице гулять
Его поймали, его упрашивали
Его хотели арестовать
При советской власти
За гомосексуализм
А щас Валера гуляет крашеный
И ничего-то уже не страшно ему —
Свобода!
 

«Художник подпольный Василий…»

 
Художник подпольный Василий
Такой андерграундный мэтр
Его уж за город селили
За сорок второй километр
При советской власти
А нынче, гляди-ка – в Париже
И всех зарубежных не ниже —
Свобода!
 

«Один молодой кегебешник…»

 
Один молодой кегебешник
Вовсю диссидентов дрочил
Умел и премного успешен
Был в этом и чин получил
Майора
При советской власти
А нынче уже в телевизор
Уже генерал и ревизор
Большого региона —
Свобода!
 

«Когда в райсовете по случаю был…»

 
Когда в райсовете по случаю был
Одну райсоветочку там полюбил
 
 
Я ей говорил: Вы начальство, едрить
Не можете в чем-либо мне пособить?
 
 
– Нет, нет! Я закону навек предана! —
Ну, нет – так и нет, а на что мне она
Такая
 

«Вот Николай – он Белый Царь…»

 
Вот Николай – он Белый Царь
Распутин – он Царь Красный
А Петр Первый – Белый Царь
Но он же и Царь Красный
А вот Небесный, скажем, Царь —
Ни белый и ни красный
А я вот белый, я вот красный
Да вот еще не Царь
Но скоро, скоро
 

«Белый Царь – он белый, белый…»

 
Белый Царь – он белый, белый
От небес до самых пят
А и к нему приходишь смелый
А и поворачиваешь назад
А и не хочу так жить!
А и пулю вот держи!
Из сердца вынь да закуси
Красненькую
 

«Вижу, возле патриарха…»

 
Вижу, возле патриарха
Ходит маленькая птаха
Птаха, птаха, как тя звать
Как твое прозванье пташье? —
Да я, вроде, патриаршья
Но он меня не хочет знать —
Все важные государственные дела
Приемы в Кремле! —
Смирись, птаха! —
Да я уж давно смирилась
 

«Я помню в детстве это было…»

 
Я помню в детстве это было
Все население ходило
На демонстрацию в ряду
И я ребеночком иду
На Красну Площадь выхожу
И что же вижу? что гляжу? —
Иосиф Сталин средь людей
Восходит сам на мавзолей
В народ глядит так строго
И говорит в него:
Нет никакого Бога
А я пророк его —
И все зарыдали
 

«Чую запах человечий…»

 
Чую запах человечий
Только что-то он невечен! —
Так с усмешкой говорила
За дверями заседая
Сталинская камарилья
Набрасываясь и съедая
Следом
Человека-то
 

«Вот юноша прекрасный…»

 
Вот юноша прекрасный
Сын Рейгана он был
И Сталина он дочку
Безумно полюбил
 
 
Родители узнали
И без разбору, блядь
Друг в друга тут же стали
Ракетами пулять
 
 
И всех поубивали
Лишь дочка та да сын
Живехоньки остались
А звали, кстати, их:
Поль Робсон и Любовь Орлова
 

«Вот Рейган – это Белый Царь…»

 
Вот Рейган – это Белый Царь
А Брежнев – был Царь Красный
А Миттеран – он Белый Царь
Но он же и Царь Красный
А вот Небесный, скажем, Царь —
Ни белый и ни красный
А я вот белый, я вот красный
Да вот еще не Царь
Но скоро, скоро
 

«Когда здесь на посту стоит Милицанер…»

 
Когда здесь на посту стоит Милицанер
Ему до Внуково простор весь открывается
На Запад и Восток глядит Милицанер
И пустота за ними открывается
И центр, где стоит Милицанер —
Взгляд на него отвсюду открывается
Отвсюду виден Милицанер
С Востока виден Милицанер
И с Юга виден Милицанер
И с моря виден Милицанер
И с неба виден Милицанер
И с-под земли…
Да он и не скрывается
 

«Пока он на посту стоял…»

 
Пока он на посту стоял
Здесь вымахало поле маков
И потому здесь поле маков
Что там он на посту стоял
 
 
Когда же он, Милицанер
В свободный день с утра проснется
То в поле выйдет и цветка
Он ласково крылом коснется
 

«А что товарищ пионер…»

 
А что товарищ пионер
Давай-ка все переустроим
Вот эти звезды, например
В другом каком углу пристроим
И разного что понастроим
Да вот придет милицанер
И нам такое здесь устроит
И будет прав
 

«Теперь поговорим о Риме…»

 
Теперь поговорим о Риме
Как древнеримский Цицерон
Врагу народа Катилине
Народ, преданье и закон
Противпоставил как пример
Той государственности зримой
А в наши дни Милицанер
Встает равнодостойным Римом
И даже больше – той незримой
Он зримый высится пример
Государственности
 

«Мотыльки по-над полем летают…»

 
Мотыльки по-над полем летают
И невинно его опыляют
И невидно летает пыльца
И кивают головки растений
И дорога пылит в отдаленье
И выходит невидимый Царь
Земной
 

«Бродят, бродят олигархи…»

 
Бродят, бродят олигархи
Как Навухо-те-доносоры
Редко-редко поразбросаны
Они неприятны, архи-
Неприятны
Власти
А где бродят они? – Здрасьте
Бродят среди той же власти
Навуходоносоро-порождающей
 

«Если местного волка назначить премьер-министром…»

 
Если местного волка назначить
         премьер-министром
То ситуация обнищания полей
         по глубокой осени
         будет выглядеть
         как советник президента
         по государственной безопасности
А березняк при сем будет явно
         министром иностранных дел
Ворон – военный министр
Зайцы – конструктивная оппозиция
А министр финансов? —
         а министр финансов улетел!
         он – перелетный
 

«Я так думаю, что Беляево – это генералиссимус…»

 
Я так думаю, что Беляево – это
         генералиссимус без должности
Садовое кольцо – временно исполняющий
         должность премьер-министра
Сокол – советник президента
         по экономическим вопросам
Таганка, Курская, Чертаново и Выхино —
         это частное предпринимательство
         в его таинственных связях
         и неведомости
А Кремль? – Кремль? кто такой? —
         Ну, Кремль! —
         Нет таких должностей
         в видимом спектре назначений
 

«Убитого топором назначить премьер-министром…»

 
Убитого топором назначить
         премьер-министром
Убитого ножом – первым заместителем
Убитого пулей – министром без портфеля
Повешенного – назначить министром финансов
Погибшего подо льдом —
         министром иностранных дел
Погибшего под бронепоездом —
         военным министром
Убитого палкой – министром культуры
Умершего от кровоизлияния в результате
         пореза стекла —
         министром госбезопасности
Умершего незнамо от чего – президентом
 

«Стремление на пределе его возрастания…»

 
Стремление на пределе его возрастания
         и почти перенапряжения
         будет премьер-министром
Воля, прорывающаяся к свершению,
         но отягченная как бы
         деталями турбулентности,
         будет первым заместителем
Сила прерывания, затягивающаяся
         пленкой умиротворения,
         будет военным министром
Неожиданные слезы, смывающие
         все прошлые построения,
         будут одновременно
         министром иностранных дел,
         министром госбезопасности,
         а иногда и министром культуры
Спокойствие, не передаваемое окружающему,
         будет председателем чего-нибудь
 

«Президент – это я…»

 
Президент – это я
Премьер-министр – это ты
Первые замы – это он, она и оно
Совет безопасности – это мы
Министры – это вы
Все остальные – это они
 

«Я бы отдал себе посты…»

 
Я бы отдал себе посты
1. Президента
2. Премьер-министра
3. Первого зама
4. Председателя Совета безопасности
5. Министра обороны
6. Министра внутренних дел
7. Председателя ФСБ
8. Начальника президентской охраны
9. Советника президента
         по вопросам безопасности
10. Советника президента
         по финансовым вопросам
11. Советника президента
         по остальным вопросам
12. Начальника аппарата президента
13. Министра иностранных дел
14. Министра финансов, экономики,
         транспорта, промышленности,
         культуры и по социальным вопросам
15. Начальника пограничной
         и таможенной службы
16. Председателя Госбанка
17. Директора всех частных банков
         и объединений
18. Директора Большого и Малого театров
19. И солиста Госфилармонии
 

Война

«Возьму-ка парочку дейтерия…»

 
Возьму-ка парочку дейтерия
Под кожу нежную введу
И к людям на люди пойду —
Вот бомба атомная теперя я
 
 
Лелейте, хольте меня, суки
А то вас всех тут разнесу-ка
В слякоть мелкую
 

«С тяжелой бомбой в руке моей страшной…»

 
1 ГОЛОС: С тяжелой бомбой в руке
     моей страшной иду беспощадный убить
     всех их гадов! Ты прав, мой любезный,
     ты прав, твою мать! Бесполезно
2 ГОЛОС: Послушай, не стоит!
     Послушай,постой! Послушай, пустое!
     Послушай меня! Послушай, а если,
     послушай, не бомбу, послушай,
     а взять бы простой револьвер и их
     всех пострелять
 
 
С тяжелою бомбой – послушай, не стоит
В руке моей страшной, – послушай, постой
Иду беспощадный – послушай, пустое
Убить всех их гадов – послушай меня
 
 
Послушай, а если – ты прав, мой любезный
Послушай, не бомбу – ты прав, твою мать
Послушай, а взять бы – ты прав, бесполезно —
Простой револьвер и их всех пострелять
 

«Наша деточка созрела…»

 
Наша деточка созрела
Станет вскорости женой
Дайте в руки мне гармошку
Инструментик золотой
Дайте в руки дудочку
Скоро внучечки пойдут
Я под эту дудочку
Всех их нежных отведу
На Великую Отечественную
 

«Я жил в года, когда свистали пули…»

 
Я жил в года, когда свистали пули
Холодной атомной войны
Когда ветра с Востока дули
И гибли лучшие сыны
 
 
Но содрогался враг безумный
В преддверье смерти неизбежной
Когда с высокой мировой трибуны
Его разоблачил товарищ Брежнев
Леонид Ильич
 

«Я пишу по-азербайджански…»

 
Я пишу по-азербайджански:
Война (пишу я по-азербайджански)
Есть (я пишу опять по-азербайджански)
Кофеварка (и это пишу по-французски)
На столе (это я пишу по-армянски)
Аллаха (это я опять пишу по-азербайджански)
 

«Китайцы скажем нападут…»

 
Китайцы скажем нападут
На нас войной – что будет-то!?
Кто в этом деле победит?
А может наши победят
А в общем, дружба победит —
Ведь братские народы-то
 

«Когда мы здесь недоедая…»

 
Когда мы здесь недоедая
В военных памятных годах
Ложились спать, то в детских снах
Малютку звали Бао Дая
 
 
И он являлся тут как тут
Неся в руках тарелку супу
Конфетку и пучок укропу
Покажет – да и уберет
Тут же
 

«Я вышел в сад – он полон был сполна…»

 
Я вышел в сад – он полон был сполна
Врагов и наших трупами полегших
Я в дом ушел – там было все полегче
Хотя и там была уже она
 
 
Я ей сказал: Ирина, ты – медведь
Доделывай свое святое дело
Смотри, два листика еще не облетело!
И ты – она мне отвечала – ведь —
Что я? —
И ты, и ты! —
Что я? что я? —
И ты, милый, и ты! —
Что, что, что я? —
И ты, и ты, я говорю: и ты! —
И что, что я? —
И ты! —
Что? —
И ты!
 

Высокое

«Склонясь у гробового входа…»

 
Склонясь у гробового входа
Не то, что мните вы – язык
Не слепок, не бездушный лик
В нем есть душа, в нем есть свобода
В нем есть любовь, в нем есть язык
Гады!
 

«Коснулся разговор высокого…»

 
Коснулся разговор высокого
Все стихли, как налившись соком
Неведомого
Как будто острою осокою
Коснулись тела, и осока
Вдруг налилась девичьим телом
И неземным самоотдельным
Цветком махровым расцвела
Так вот было
В наши времена
 

«Вот я котлеточку зажарю…»

 
Вот я котлеточку зажарю
Бульончик маленький сварю
И положу, чтобы лежало
А сам окошко отворю
Во двор и сразу прыгну в небо
И полечу, и полечу
И полечу, потом вернуся
Покушаю, коль захочу
 

«Очень трудно честно жить…»

 
Очень трудно честно жить
Взять и просто не писать
Вот и я сумел дожить
Чтоб об этом написать
Если ж просто не писать
Так кто же догадается
Что не пишешь ты умышленно
С некой целию возвышенной
 

«Когда сижу в столовой многолюдной…»

 
Когда сижу в столовой многолюдной
А рядышком народ шумит
Одна меня мечта томит
Мне остров представляется безлюдный
И птица одинокая парит
И тишина, но тучи набегают
И гром гремит, и молния сверкает
На месте прямо птицу убивает —
Такая вот мечта томит
Меня
 

«Я с домашней борюсь энтропией…»

 
Я с домашней борюсь энтропией
Как источник энергьи божественной
Незаметные силы слепые
Побеждаю в борьбе неторжественной
 
 
В день посуду помою я трижды
Пол помою-протру повсеместно
Мира смысл и структуру я зиждю
На пустом вот казалось бы месте
 

«Иду по лесу средь стволов…»

 
Иду по лесу средь стволов
Лес смешаный
И вижу: предо мной Столбов
Повешенный
 
 
Нет, не жертвою репрессий
Тридцать седьмого года
А в смысле том, который в прессе
И сейчас непонимаем —
В мистическом смысле
 

«Я был порой велик как Данте…»

 
      Я был порой велик как Данте
      Седьмого снизу этажа
      Когда российская веданта
      Вздымалась подо мной дыша
      Весь внешневидимый маразм
      Преобразуя в исихазм
      Пламенеющий
В своем кружении завораживающем
всех по должным им уровням и этажам
распределяя, просветление и любовь
соответствующие вселяя – иерархия!
иерархия небесная, иерархия
благословенная, люби! люби нас,
пронзай нас энергией своей! – вот она!
вот она! Русь святая! (в этом смысле)
 

«Ребенка в церкви обнажают…»

 
Ребенка в церкви обнажают
И в чан глубокий погружают
И вынимают, он молчит
И смотрит, строгий не по летам
Словно большими эполетами
Огромными
Непомерными
Невидимыми он покрыт
А никто и не видит
И беспечно смеются
А он заплакал
 

«Я помню, в детстве с другом Колькой…»

 
Я помню, в детстве с другом Колькой
Среди ребяческих утех
Заброшенную колокольню
Полуразрушенную
Нашли мы и на самый верх
Как на безумную свечу
Взобрались и ликуем буйствуя
Чувствами
И вдруг я падаю, лечу
И разбиваюсь, и не чувствую
Ну, ничего не чувствую
Колька-то помер
А я ничего не чувствую
 

«Поднимаюсь на лифте несмело…»

 
Поднимаюсь на лифте несмело
На седьмой свой законный этаж
Хоть законный, а страшно мне аж —
Высоко ж моя жизнь залетела!
Выше прочих шести этажей
Коих уж и не помню, не слышу
С высоты, а бывает и выше —
Вот уж этим-то страшно, ей-ей
 

«Воллен зи тотален криг?..»

 
Воллен зи тотален криг? —
Геббельс как-то всех спросил
И в ответ единый крик
Да! – раздался – что есть сил
Будем до последней капли
Биться! – и таки погибли
Практически все
 

«Мороз, зима и скрежет стали…»

 
Мороз, зима и скрежет стали
И Гитлер из Берлина зрит
Сквозь воздух чистый и кристальный
Москвы неописуймый вид
И тишина
И Сталин тогда молча просит
Нечто, обычному уму
Непостижимое
И маршалы столпясь приносят
Ведро волшебное ему
Магическое
И он так долго и тревожно
Глядит в него и после: Можно
Унести! —
Говорит
 

«На свете счастья нет…»

 
На свете счастья нет
Но есть покой и воля
На свете воли нет
Но есть осознанная необходимость
На свете необходимости нет
Но строгость и смиренье
На свете смиренья нет
Но благодать и радость
И благодать
И благодать
И радость, радость, и радость,
         и благодать, и благодать,
         благодать, и радость
 

«На свете детства нет…»

 
На свете детства нет
Но школа есть и юность
На свете юности нет
Но зрелость есть и старость
На свете старости нет
Но вечность и блаженство
Вечное блаженство!
Блаженная вечность!
И вечность, вечность, и вечность,
         и блаженство,
         и вечность,
         вечность, вечность!
И блаженство!
 

«Вот сыны, сыны эфира…»

 
Вот сыны, сыны эфира
Пролетают в высоте
Наблюдают судьбы мира
Судьбы эти, судьбы те
 
 
Над Москвою пролетают
Я же снизу им машу
Вот снижаются, внимают —
Что такое им скажу
 
 
Я же говорю: Родные!
Нету сил! Безумен мир!
Это – говорят – мы знаем —
И летят себе в эфир
 

«Я спал, костюм рядом со мной…»

 
Я спал, костюм рядом со мной
Стального цвета, словно бог
Прекрасен, в то же время строг
Из тонкой шерсти неземной
Лежал
Изольда, меч, Тристан – все вместе
А я был на четвертом месте
Каком-то
Вернее, даже в каком-то другом пространстве
И значении
 

«Вот стоит патруль военный…»

 
Вот стоит патруль военный
С некой мыслью сокровенной
 
 
Для иных любимцев Бога
Вроде мысль его убога
 
 
Но если армия есть тело
Многолюдного порядка
Он порядок есть порядка
То есть – чистая идея
Воплощенная живьем
А мы рядышком живем
 

«Девки во поле гуляли хоровод…»

 
Девки во поле гуляли хоровод
Видят: старец по полю идет
 
 
Дедушка! – бегут к нему девчата —
Погадай! – а Он вдруг как взрывчаткой
В небеса взнесен, но тих и строг
Девки же со страху, кто где мог
Вернее, могли
Попадали
 

«Кричит ворона, жаждет крови…»

 
Кричит ворона, жаждет крови
Сверкает глазом антрацитным
Но я к ней подхожу с любовью
Неприкровенно эксплицитной
И говорю: Послушай зверь
Все непонятно здесь, но верь
В разумную
Предрасположенность
Всего
 

«Задуманная как Тибет…»

 
Задуманная как Тибет
Возможной божеской ловитвы
Москва вздымает свой хребет
Секущей високосной битвы
Чтобы идущий на Восток
Или на Запад или прочья
Всегда б подрезал свой росток
До уровня Адылипр Очья
Ей единственного на всех заданного
 
 
Как пелось в древних песнях о Милицанере
Я к вам пришел живой небесной бритвой
Чтоб разделить, а не объединять
Чтоб слева шмякалось о землю все земное
А справа чтоб светясь висел конструкт
Государственности
А я в крови стоял посередине
Ведь кто поймет?! а кто поймет —
Поймет!
 

«В буфете Дома Литераторов…»

 
В буфете Дома Литераторов
Пьет пиво Милиционер
Пьет на обычный свой манер
Не видя даже литераторов
 
 
Они же смотрят на него
Вокруг него светло и пусто
И все их разные искусства
При нем не значат ничего
 
 
Он представляет собой Жизнь
Явившуюся в форме Долга
Жизнь кратка, а искусство долго
И в схватке побеждает жизнь
 

«Есть метафизика в допросе…»

 
Есть метафизика в допросе
Вот скажем, – наш Милицанер
А вот преступник, например
Их стол зеленый разделяет
А что же их объединяет? —
Объединяет их Закон
Над ними царствуя победу:
Не через стол ведут беседу —
Они ведут через Закон
И в этот миг, как на иконе
Они не здесь – они в законе
 

«Пожарный – в Первой Конной служил…»

 
Пожарный – в Первой Конной служил
Милицанер – во Второй
Еврей комиссаром там памятным был
И в Первой и во Второй
 
 
Моряк же все время перебегал —
То в Первую, то во Вторую
Мария со знаменем шла впереди
Кожанка грудь обнимала тугую
 
 
Пронеслось все. Пожарный в подполье ушел
Моряк же дальше помчался
Еврей потихонечку отошел
Но где-то рядом остался
 
 
Мария же знамя и револьвер
Ремни и кожанку сняла
И передала их Милицанеру
Сама же на небо ушла
 

«Вот плачут дети в ближней школе…»

 
Вот плачут дети в ближней школе
Ругаемы и поносимы
Мне жаль их, просто нету силы
А я лежу в полнейшей коме
И улыбаюсь непорочно
Я перепутал – мне, конечно
Не жаль никого
Я просто ничего не ощущаю за пределами
         своего блаженства
 

«Я шел, огромный бык с рогами…»

 
Я шел, огромный бык с рогами
Навстречу двигался угрюм
За ним вздымался черный камень
В глазах его светился ум
И было нам не разойтись
Я безнадежно глянул ввысь
Там было написано:
Все будет нормально
 

«Приходил служитель культа…»

 
Приходил служитель культа
Ужасался слабой культе
Моей обрезанной души
А мне жаль ее, как кутю
Вот идите и бракуйте
Если наши вам не хороши
Свои гордые, как знамя
Чистой верой и познаньем
Души
 

«Как тело подвержено порче…»

 
Как тело подвержено порче
Вот нос мой до мяса сгорел
И кожа ползет повсеместно
Нарывы на нижней губе
 
 
Все ноги в кровавых порезах
И неодолимый понос
Но дух мой, как ангел пушистый
Над ними воркуя парит
 

«Как бедный человек страдает…»

 
Как бедный человек страдает
Когда болезнь к нему приходит
И громко песню запевает
И ярким хороводом ходит
Она, она не понимает
Его физические муки
Она поет, раскинув руки:
Он мой! Он мой! Не подходи!
Он у заветного порога
И счастье ждет нас впереди
В струях огня, в огне восторга!
Но доктор вызванный приходит
Лекарством остужает кровь
И оскорбленная уходит —
Такая жаркая любовь
Нам не по силам
 

«Он маленький такой и худенький…»

 
Он маленький такой и худенький
Она огромная и грозная
Он нитевидным своим удиком
По ней необозримой ползает
Безрезультатно
Она же говорит приветливо:
Оставь я вовсе не для этого
Тебя пригласила
А для духовного общения
Для этого я пригласила бы
         кого-нибудь иного
Более адекватного
 

«Летит ворона над Кремлем…»

 
Летит ворона над Кремлем
И каркает противно
Ворона-тварь, ты, ё-моё
Не видишь что ль, скотина
Где пролетаешь, где орешь?
Еще, того гляди, насрешь! —
И насрала
 

«Ох, возьмите от сердца эту…»

 
Ох, возьмите от сердца эту
         ужасную штуку
Ее называют змеюга, ее называют любовь
Ох, возьмите от сердца эту
         змеиную штуку
Она вцепилась в мою бедную нежную кровь
Ох, возьмите от сердца эту
         кровавую штуку
Чем ни корми ее – печенью, желчью —
         все требует вновь
Ох, возьмите от сердца эту
         голодную штуку
Все лицо мое плачет и бегает бровь
Ох, возьмите от сердца эту
         слезную штуку
Эй, ты, молчи и не прекословь!
Это я послал тебе на сердце
         ужасную штуку
И назвал ее змеюга, назвал ее любовь
Это я послал тебе на сердце
         змеиную штуку
Чтобы вцепилась в твою бедную
         нежную кровь
Это я послал тебе на сердце
         кровавую штуку
Чтобы чем ни корми ее – печенью, желчью —
         все требовал бы вновь
Это я послал тебе на сердце
         голодную штуку
Чтобы все лицо твое плакало
         и бегала бровь
Это я послал тебе на сердце
         слезную штуку
Прими ее молча и не прекословь
Принимаю, принимаю на сердце твою
         ужасную штуку
Хоть и называют ее змеюга, называют ее
         любовь
Принимаю, принимаю на сердце
         твою змеиную штуку
Хоть и вцепилась она в мою бедную
         нежную кровь
Принимаю, принимаю на сердце твою
         кровавую штуку
Хоть чем ни корми ее – печенью, желчью —
         все требует вновь
Принимаю, принимаю на сердце
         твою голодную штуку
Хоть все лицо мое плачет и бегает бровь
Принимаю, принимаю на сердце
         твою слезную штуку
Принимаю, молчу и не прекословлю.