Текст книги "Принц и Ницше, или Всегда говори «никогда»"

3

Незаметно минула половина года. Весна потушила мосты, а лето ветром перемен одело мир в зеленое. В свежее и прекрасное. В новое и непорочное. В сочное и желанное. Мир летом – кровь с молоком.

Вова шагал по улице энергичной походкой, заложив руки в карманы, под мышкой – кипа рабочих бумаг, зудящих и требовавших подписи.

Лазурный полдень густо пах сиренью, поздно, впопыхах распустившейся. Летела одинокая, переливающаяся в лучах паутинка, совершенная, как …дцать первый летний день. Трава на клумбах была подробно усеяна мерцающими созвездиями повылуплявшихся одуванчиков, опаляемых строго вертикальным солнцем и служащих посадочной платформой для винтокрылых стрекоз. Спел цветов аромат. Струился цвет лета. Легкокрылый ветер прокатывался позолоченной волной по кончикам листьев. Пух кружил по спирали, взметался вверх, собирался в тончайшие ручейки у обитых бордюров. Пух требовал всем своим естеством поднесенной, как в детстве, спички, требовал ритуального очищающего огня, стремительно убегающего куда-то вдаль.

Вова подошел к нужному адресу. Возле одноэтажного офисного здания сверкал металлом пафосный красный красавец-мерседес. На его капоте, истоптанном пыльными лапами, сидели два кота, гибкие спины вопросительными знаками изогнув, и синхронно, точно на полотне Ренессанса, вылизывали один и тот же бок.

Вова, остановившись возле отделанного резным металлом крыльца, закурил, что-то почувствовав. В голове скользнула какая-то мысль, которую нужно поймать в паутину табачного дыма, обездвижить и тщательно продумать. Легкие разнонаправленно выдули тонкие волокна сизого смога через ноздри, но проворная мысль ускользнула, паутину миновав. Вова почувствовал стигматное жжение на ладонях – всмотрелся: линии судьбы вздыбились шрамами, крапивными ожогами, суля изменения, но какие? Судьба медленно и излишне неряшливо растолковывала свои намерения через свои же знаки.

Вова бросил недокуренную сигарету в изящную чугунную урну и шагнул, сняв с носа солнцезащитные очки, в мяукнувшую дверь, быстро вдохнув пение цветущей липы, раскинувшей крону совсем рядом со входом. Веснушчатая девушка с ресепшена, накрахмаленная тягучим офисным бездельем, хрустела орешками и, расстегнув еще одну пуговку светлой рубашки в крупную красную горошину и отодвинув пачку фиктивных сигарет как повод выйти из офиса, суетливо потянулась к трубке телефона – узнать у директора, подходящее ли сейчас для визита время.

– Чай? Кофе? – предложила Веснушка.

– А у вас есть яд? – обидно незаигрывающе ответил Вова.

Девушка одарила его поощрительным смешком. Директор тем временем дал утвердительный ответ, неожиданно выпрыгнувший из светло-кофейной трубки, плечом удерживаемой у уха Веснушкой.

– Здравствуйте, вы Алена Александровна? Генеральный директор? – с порога забасил Вова, приближаясь к огромному статному столу, во главе полированной глади которого сидела красивая, аккуратная девушка, согласно клишированным предубеждениям, никак на роль генерального не годившаяся.

Алена коротко утвердительно кивнула, быстро оценивающе пробежавшись по внешности визитера, – приемлемо рваные джинсы, футболка агатового цвета, темная джинсовая жилетка, подтянутый торс, черные, вороненые волосы подстрижены под «бокс», горящая хищная чернота темно-карих глаз с янтарной каймой, трехдневная щетина, высокие скулы, харизматичная челюсть, четко очерченное лицо, точно выточенное из гранита.

«Средний рост, средний вес, средний доход – средненький паренек, хоть и красавчик», – резюмировала Алена, тут же вспомнив голос Вовы, слишком низкий, не под стать комплекции – это запоминается.

– Меня зовут Владимир, я представитель группы компаний «Магистраль», я бы хотел подписать документацию, проект и сопроводительные акты. Вот эти с печатью в шапке – наши, их я заберу. А эти – ваши, они останутся у вас. Вот эти акты продублированы и подкреплены к проекту. С вас автограф и печать. И бабки.

– Лавандос по безналичному расчету вам достанется, – коротко, по-деловому улыбнулась Алена, бегло просматривая блеклую скуку бумаг.

Подпись, печать, подпись, печать. Почерк Алены, словно остроклювая колибри точечными движениями гибкой шеи наносила чернила – изящные пальцы в синергичном союзе с гелевой ручкой ловко загибали завитушки букв в цельный орнамент подписи: большая статная «В», за ней в два раза меньшая размером, полная изящества пионер алфавита «а», следом – изначально мягкая «л», сделавшаяся твердотелой, отесанно-колкой под натиском вспорхнувших из ее тела линий, слившихся, однако, в цельную, витиевато-понятную, женственно-утонченную композицию.

Вова, с расстояния в сажень наслаждаясь духами молодой начальницы, их медовым, пряным ароматом, полным росы и бескорыстной свежести и что-то активно напоминающим, рассматривал ее кабинет – стиль большей частью хайтек, дорогая, на грани с дорогущей, мебель; фото в рамке на столе, от которого солено пахнет морем, где начальница в декорациях тропического рая тянет кого-то за руку в сторону утопающего в вечерней багряной заре океана; рядом – крохотная иконка с извечностью умиротворения в глазах старца; кожаная папка «на подпись», ультрасовременный компьютер в одном корпусе с монитором; изящно раскрытая платиновая ладонь держит россыпь визиток, превратно подразумевая доверие; некое подобие водопада в углу, в центре которого, среди дебрей папоротника, буддистское каменное изваяние, игриво зажмурив глазки, играло не то на флейте, не то курило через длинный мундштук.

– Джинсы порезаны, лето… – как бы сама себе сказала нараспев гендир.

– Ага, три полоски на кедах, – отстраненно закончил за нее Вова.

– Так, значит, днем вы специалист, а по ночам таксист? – не поднимая взгляда от бумаг, спросила Алена.

Вова поднял бровь и перестал жевать ментоловую жвачку – внимательно всмотрелся в мягкие черты начальницы, сопоставляя их с имеющимися в памяти образцами. Современная девушка (беспроводная гарнитура всегда что-то нашептывала в ее правое ухо) ростом чуть выше среднего, стройная, исчерпывающе ухоженная, одетая в невесомую шелковую классическую блузу; загорелое лицо ее с плавными, но четко проведенными чертами – аккуратный, чуть вздернутый носик и пухленькие губки, длинные темно-русые волосы и косая челка, глубокие кошачьи темно-зеленые глаза с перламутровыми крапинками, подведенные стрелками, но под глазами умело скрытая косметически кайма теней, в которых обычно прячут глубокие нелады с миром – незначительное, как минутное опоздание, несовершенство совершенного человека.

Внешность Алены ни о чем Вове не сказала – пассажиры зачастую остаются инкогнито, прячась во влажных от перегара тенях задних сидений. Но аромат ее духов давал туманному образу мгновенное преображение, явственно вырисовывая и саму девушку, и ту странную поездку.

– А. Это вы. А вы по ночам спасительница брата, а днем директор конторы?

– Угу. Зачем вы таксуете? Мало платят?

Чик-чик – печать перевернулась в корпусе, точно сделав подъем с переворотом на турнике, и оставила очередной блеклый след в бумажно-бюрократической истории.

– Я не вправе разглашать эту информацию, политика конфиденциальности, – Вова еле заметно улыбнулся. – Платят чуть больше нуля, где-то посередине между волонтерством и благотворительностью. А таксую потому, что пятерки я получаю именно в такси, а нужно было их получать в школе и институте. Хотите – берите меня личным шофером.

– Я подумаю. Такой ценный кадр пропадает. Столько умений, – Алена повела идеально ровной бровью.

– Умений и правда много. Вам бы одно из них очень пригодилось.

– Что же это за умение?

Алена подняла пронзительный, наполненный порочащими предубеждениями взгляд настоящей бизнесвуман.

– Да есть кое-что.

Вова рассматривал лето за окном. Лето, самое сердце времени, звало на улицу хрупкой, еле уловимой мелодией светотеней.

– Какова интрига. И все же, скажите, что это?

В уме Алена быстро пролистала многотомные слова встречавшихся ей мужчин, пытаясь угадать, какие повторит Вова, чтобы «произвести должное впечатление».

– Нет, – отрезал с грубинкой в голосе Вова, переведя пронизывающе серьезный взгляд на Алену.

– Так…

Алена, отложив печать и ручку, по привычке подвесила в воздухе недовольное слово, к которому подлизы-подчиненные оперативно прикрепляли оправдания и разные словесные ходы, чтобы смягчить начальницу.

– Нет – это значит «нет», – вновь отрезал Вова еще более убедительно басом. – Может быть, как-нибудь в другой раз, и то, если суеверной судьбе будет угодно.

– Вау. Здорово.

Алена не угадала – ей никто никогда не говорил «нет», тем более два раза подряд, и ей это страшно понравилось.

– Вот ваши бумаги.

– Спасибо, до свидания.

Вова уверенно зашагал к выходу.

– Свидание будет, только если судьбе будет угодно. Как вы сказали. Хоть подсказку дайте, – прикрикнула она вслед Вове.

– Ничего нового. Следуйте за белым кроликом.

Вова подмигнул и вышел из широкого, светлого кабинета.

Алена, немного озадаченная молодым человеком и его двойным «нет», встала из-за стола, прошлась по кабинету и направилась к просторному чистому окну – за ним зеленые кроны подпирали куполообразную синеву неба, а вальяжное, норовящее соскочить с грани солнце вплетало ниточки света между ветвей, просвечивая насквозь широкие, жилистые листья. Лето начиняло здоровой беспечностью все, к чему прикасалось, искрилось и играло сочными красками за бликующим окном.

Алена, запросив у Веснушки кофе латте, добро улыбалась, просматривая последние фото, выложенные в Сеть застывшим фрагментом воспоминания, в котором по-субботнему нетрезвый брат по обыкновению принял лишнего, наговорил лишнего и сделал много лишнего в клубе. А она по обыкновению геройски спасала его из очередной передряги. Брат всегда был на короткой ноге с глупостями, считая их началом приключений. Особенно с тех пор, как родители погибли. И она активно участвовала в глупостях брата, как бы отговаривая его и пытаясь остановить, но на самом деле получая ни с чем не сравнимое удовольствие от выходок брата Алекса, которые действительно иной раз перерастали из авантюры в эпопею. У нее самой не было смелости быть отвязной. И, как ей казалось, не было смелости быть настоящей, быть искренней. И не важно, кто что подумает. Но в этом псевдобунтарстве она нехотя прослеживала тонкую нить тоски по родителям – они уже ничего не могут запретить и прочитать мораль, а значит, нужно вести себя так, словно тебя отправили в лагерь на лето и можно жить на полную/оторвиивыбрось, а когда лето закончится, вернуться домой и сказать, обнимая родителей, что вела себя хорошо. Вот только когда лето закончится, родителей не будет дома.

Алена отмахнулась от назойливой реконструкции ослабевшего чувства потери, в рельефную глубину которого иной раз страшного всматриваться, – ловкие мысли о потере родителей лезли в ее рассуждения постоянно, без элементарного спроса и разрешения. Лезли из каждой незначительной детали, из оброненного слова, из незнакомого взгляда, из огонька зажигалки перед сигаретой. После мысли крепли. И вот, наблюдая извечно пьяный полет пестрой бабочки за окном, внезапно всю голову отрезвляюще заполоняют уже не такие страшные, но до тошнотворного отвращения надоевшие мысли о падающих с неба вместе с разваливающимся самолетом закрытых гробах. И горькое, бесконечно горькое похмелье любви к самым дорогим людям, которых больше нет, оседает прохладным пеплом в голове.

Алена вздохнула полной грудью, задержала дыхание и перевела мысли на другой путь.

«Странно только лишь, что, когда я в ту ночь вытащила брата практически на себе из клуба, никто не останавливался, чтобы подвезти нас. Да, брат, не стоял на ногах. Но мы выглядели как всегда идеально. Стильно и дорого. А это обещало любому водиле солидный кэш. Как уже часто бывало раньше. Но не тогда. Все ехали мимо. И только этот Владимир с низким голосом остановился. Странно», – Алена в раздумьях покручивала давно остановившиеся часы на запястье, обрамленные золотым браслетом.

Телефон на ее широком черном столе пронзительно завибрировал, точно кто-то был заперт внутри. Так и оказалось – внутри устройства томилось сообщение от недорогой подруги Юли:

«Дорогая, быстро открой гугл-карты и найди мой любимый рестик на Малышева и присмотрись повнимательнее!!!)))))»

Алена, вздохнув, открыла карты, вбила адрес и стала рассматривать просторные окна ресторана.

«Очень расплывчато, а лица вообще все в мозаике, кто там?» – без толики энтузиазма написала она в ответ.

«Это Я с Ларгой!!! Прикинь!!! Нас прям в цвет сфоткали))))))».

«Вау…»

Юля прислала еще сотню сообщений, смакующих, подавившись слюной, свежайшую сплетню и пищащих от восторга и восхищения закрытыми скобочками, но Алена перестала читать, начиная с третьего. Вместо этого она следовала по улицам и проспектам города вместе с причудливой фотомашиной. Клубы, бары, рестораны, лофты, дома друзей и знакомых… Сколько приятных, теплых воспоминаний, сколько веселья и куража – стены их ломились от нетривиальной событийности минувших дней и ночей. И все же… Что-то не так. Препарируя каждый момент, Алена ощущала среди обнаженных эмоций и широких спецэффектов отсутствие чего-то важного, того, чего раньше не было, того, в чем она раньше не нуждалась.

Прокатившись по памятным местам, она вбила адрес своей улицы. Проехалась по ее архитектурной выверенной мелодичности: чистый асфальт, облагороженные тротуары, ухоженные дворы, подстриженные кустарники. А вот и дом, милый дом – шикарный, просторный особняк, воцарившийся на внушительной территории, сокрытой от посторонних глаз могучим забором, – фотомашине, как и всем чужим взглядам, не нужно видеть, что внутри. Ни синей широты бассейна, ни бани в отдельном доме, ни просторного гаража на четыре элитарных автомарки (две из которых почти всегда стояли без движения), ни эксклюзивных бильярдных столов из массива дуба в подвале, ни винного шкафа с коллекционными винами, ни мебели премиум сортов дерева и кожи, ни ультрамодных гаджетов системы «умный дом», ни пресловутого антиквариата, ни…

На фото в интернет-картах Алена увидела человека, стоящего у ворот их дома, – бледно-зеленая панама, надвинутая на самые глаза, небольшой рюкзак за спиной, безвкусная серая рубашка в большую клетку и странные шорты с множеством карманов. Алена узнала его, несмотря на вымазанное мозаикой лицо, это был Леня. В их с братом компании он был известен под прозвищем Курьер – за денежное вознаграждение он добывал и привозил разного рода приятные для души и тела вещества.

Кое-что смутило Алену – Леня стоял в странной, неестественной позе, ссутулившись и сильно задрав голову вверх, как будто в обреченной попытке силился заглянуть за ворота. Его пальцы при этом были сильно оттопырены, а руки максимально напряжены – излишне возбужденные мышцы с вплетениями вздутых жил подчеркивали нездоровую телесную реакцию, бросающуюся в глаза даже на фото со слабым разрешением.

«Что этому дураку здесь нужно?» – нервно подумалось Алене. Плавное движение компьютерной мыши переместило ракурс – Леня бесследно исчез.

4

– Да господи боже ж мой, – изумилась Алена, не сразу узнав Вову. – Ты за мной шпионишь, что ли?

Они встретились на стройплощадке элитного жилого комплекса у синего вагончика прорабской: мелкозернистый песок под ногами, клубящиеся вихры строительной пыли, отрывистые трели перфораторов и отбойных молотков, задушевно матерящиеся электрики, запустившие руки по локти в подстанцию, вальяжно курящая бригада дорожников, сидя наблюдавших, как один тощий паренек, явный новичок, дает команды умелому экскаваторщику, выдирающему старый, еще советский бордюр из полотна разбитой дороги филигранной работой огромного ковша.

Вова приподнял угнетенную каску на вспотевший лоб. Делегация риелторов чинно проследовала к выходу, Алена задержалась.

– Этот же вопрос я хочу задать тебе.

Вова так же лихо сузил личные границы до «ты», пустотелый формализм отбросив, и хлопнул по карманам потрепанных рабочих штанов в поисках пачки сигарет – левый карман податливо изогнул спину, подсказав, где прячутся белые гильзы, заправленные сизым отравляющим, но крайне приятным дымом.

Алена ловко поправила красное короткое вульгарное платье с серьезным декольте, формы упруго подчеркнув. Рабочие со всей стройки, не стесняясь, пялили глаза на ее длинные голые ноги, пошло пробегались по четко очерченным изгибам ее тела, надолго останавливаясь на гипнотизирующем взгляд вырезе, бегло поднимали взор на лицо, теряли фокус и тут же снова возвращались в манящую глубину декольте. Алену же это вожделенное созерцание совершенно не смущало – наоборот, она считала, что раз уж ты родилась розой, будь бодра донести свою красоту до каждого черствого сердца, и пусть оно оттает, ведь только живые сердца способны на хорошие поступки. И пусть эти простые, суровые мужичища смотрят на нее, на их хрупкую противоположность, и пусть их ожившие сердца щемит от красоты.

– Тебя брат мой нанял, а ты типа мегаработник и всегда там, где я?

– Че? – невероятно недовольная гримаса на лице Вовы ответила на вопрос лучше любых слов.

– Да я шучу, – легким движением отмахнулась Алена, хотя вполне допускала, что это очередной идиотический розыгрыш брата.

Алекс часто устраивал ей разного рода проверки на «вшивость», чаще употребляя термин «шкурность», в котором «больше смысла». Последний раз, в сочельник со снегами и растопленным вертепом, он подговорил своего приятеля заморских кровей предстать перед сестрой в роли миллионера с широкими материальными жестами, стилизованными под прилив нежных чувств, с целью соблазнить ее и доказать, что все девушки падки на деньги. Но приятель плохо отыграл свою роль, а деньги и их производные Алену волновали мало. И срывающий покровы план Алекса претерпел фиаско.

«А сейчас, видимо, роль миллионера возложена на паренька из трущоб», – Алена оценивающе пробежалась по внешнему виду Вовы.

– Ты… Мы же можем на ты? – задала вопрос с заранее заложенным ответом Алена, задним числом пытаясь соблюсти этикет.

– Угу, – коротко кивнул Вова, заложив зажигалку в пачку сигарет, которую, в свою очередь, поглотила прорезь рта кармана.

– Ты сменил работу? Здесь платят чуть больше нуля?

Алена улыбалась, вспомнив о двойном «нет». Она придумала дурацкий стишок в тот день: «Вов, привет. Что за секрет с двойным нет? Ну что за бред. Нет на нет – это да. Балда. Парам-парам-па…» (В этом месте рифмовочные способности Алены закончились.)

– Нет. Просто у меня три работы, – ответил уставший, загорелый Вова, выдув полупрозрачные волокна дыма вверх.

Загар Алены, отлитый из бронзового солнца островного курорта, что «подальше отсюда», примерился к Вовиному – «что ж, вполне недурно».

– А зачем три? – очень искренне удивилась она, в уме пытаясь растянуть сутки на три восьмичасовых рабочих дня. Получилось.

– Я хочу стать миллионером. Миллионером из трущоб. В лотерею мне не везет, поэтому так. А ты здесь какими судьбами?

Вова смотрел Алене строго в глаза, ни разу не опустившись ниже.

– Суеверными как раз, – мигнула длинными ресницами Алена, аккуратно смутившись от совпадения своих мыслей и Вовиных слов. – Квартирку присматриваю. В доме надоело жить, с ним мороки много. А ты типа… строитель? Видишь, судьба знала, что я буду покупать квартиру в этом доме, а ты строил ее для меня, и вот мы снова встретились.

Она беглым взглядом прошлась по внешнему виду Вовы: уставшая оранжевая каска с привязанным к ней «шахтерским» фонариком венчала голову, пыльный, закатанный рукав синей измученной робы смахнул грязный потек пота со лба, а разодранные перчатки на бронзовых руках, исполосованных белыми, не загорающими ниточками шрамов, почему-то отождествились у Алены с американскими бездомными, греющими руки у горящих мусорных баков.

– Ох, уж эта судьба-злодейка.

– Ладно, я вижу, что юмор сейчас не очень уместен. Особенно про судьбу.

Алена улыбалась, но все же скрестила руки на груди. Точнее под. И притягательный вырез стал еще более заметен. Послышались разносторонние томные охи, кто-то из работников, споткнувшись, упал.

– Юмор всегда уместен, – Вова тяжело затянулся сигаретой, представив, что курит тлеющее июльское небо, застывшее в расплавленной полумиражной латуни полудня. – Особенно жизненный.

– Неужели? – Алена перевела руки на бока, а льстящий настроению летний ветерок набросил несколько тонких прядей ей на лицо.

– Знаешь, у жизни очень скверное чувство юмора. Но если ты не будешь смеяться над ее шутками – тебе пиздец.

Вова впервые за их недолгую встречу улыбнулся. Но невеселая дуга улыбки уже через секунду стала линией.

– Мысль интересная. Я, кстати, еще не встретила белого кролика.

– Значит, время еще не пришло.

– Время для чего?

Алена носочком ножки аккуратно нарисовала на дрожжах строительного песка, из которого вскоре взойдут новые дома, знак вопроса, не пожалев лоска дорогих блестящих туфель.

– Время разрушения астральных и ментальных оков.

– Вальпа! Ну пошли!

Поверх Вовиных слов раненой птицей закричал с проходной упитанный малый в круглых очках, облаченный в стильные синие брюки и гротескную рубашку цвета индиго, млеющие в неимоверном напряжении пуговицы которой сдерживали идеальную выпуклость изощренно-дивного живота – малый как будто только что проглотил маленькую планету.

– Тебя уже заждались вон те увеселенные достойные мужи.

Вова кивнул глазами в сторону раскрытой настежь двери проходной, где толпилась пестрая компания.

– Аленушка! Вальпушка! – не унимался упитанный кругляш, броско перекинув пиджак через плечо и тряся львиной шевелюрой, от которой явно был без ума.

– Без фамильярностей попрошу! – деловито прикрикнула Алена в ответ, пригрозив кулачком. – Ну пока. Меня ждут назойливые риелторы, которые питают особую, ни с чем не сравнимую любовь к моим деньгам, – сказала Алена со староманерным ударением в «деньгах».

– Вижу. Пока-пока. А мне пора вернуться на проклятые копи. Хотя подожди. Вальпа – это твое прозвище? – Вова прищурился, переместив любопытную сигарету из одного уголка рта в другой.

– Да, но так меня называют, чтобы раззадорить. Не люблю эту кличку. Для меня это именно кличка, – Алена нахмурила точеные брови.

– А вы, Алена Александровна, случайно обучались не в меде? – подвесил на тонкой нити наводящий вопрос Вова.

– Именно там, в УМГУ.

– А. Ясно. Ну пока.

Вова бросил обугленный окурок наземь и притушил его дотлевающий огонек подошвой.

– Ты опять не скажешь, зачем тебе эта информация?

– Нет. Сначала найди белого кролика, потом поговорим.

– Интриган. Пока-пока. Строй на совесть, мне тут жить, – подмигнула Алена, уходя.

– Как прикажите-с. И это уже тройное «нет», – бросил Вова вдогонку, а Алена, уже взятая под руки синим костюмом, ухватила фразу краем уха, бросив ее куда-то в глубины подсознания.

Смеющаяся, развеселая компания покинула запыленную духоту стройплощадки – укротители жизни и победители судеб, больше напоминающие ряженых, нежели серьезных бизнесменов, выпорхнули за дверь проходной прочь.

– Это че за клякса? – спросил подошедший напарник и друг Вовы, грузный, широкоплечий, коротко стриженный, бородатый Евген, на лице которого каждый день появлялась новая конопушка.

– Да так. Типа знакомая чикуля.

Вова проводил Аленин вильнувший зад благосклонным взглядом. То же сделала вся стройка.

– Она прикольная, – продолжил Евген, хитро сузив взгляд и сбросив с плеча впечатляющую бухту кабеля. – Только довольная чересчур. Так и хочется ей мокрой тряпкой по заточке приложиться. Прешь ее?

– Зачем, если есть ты?

– Ты ж моя мокрощелочка. Ну она солидная. На хромой козе не подкатишь. Ты по бабкам потянешь ее? – справедливо сомневался Евген, перекинув спичку из одного уголка рта в другой.

– Если бы я ждал, пока у меня появятся деньги на баб, я бы давно умер от девственности, – уверенно парировал Вова.

– Хорошо сказал. Теперь дай мне курить и расскажи во всех отвратительных подробностях, как ты трогал ее за самые укромные местечки.

– Держи. И слушай историю настоящего мужчины, – рассмеялся Вова, протянув другу сигарету.