Текст книги "Башня"

Через толстые прутья высокой ограды они увидели, как человек в голубой униформе подошел к фирменному грузовику "Кока-колы" и сел в кабину.

Денис легонько подтолкнул Свету под локоть и дернул подбородком, указав на грузовик.

– Подойдет? – спросил он. Девушка кивнула.

– Что? Нет, Сева. Я спрашиваю, какой у тебя номер квартиры? А-а-а, понял. Ну, жди. Сейчас поднимемся. Отбой.

Водитель грузовика завел двигатель, и большая ярко раскрашенная машина двинулась с места.

Денис стоял и терпеливо ждал, пока она пересечет кошачий след.

Грузовик поравнялся с ними и неспешно покатил дальше.

– Ну вот и все. Ты довольна? Теперь над ним висит ужасное проклятие, а мы можем ни о чем не беспокоиться. Единственное, что я хотел бы у тебя спросить, милая… У тебя больше нет никаких предрассудков? Лучше скажи сразу, чтобы это не стало неприятным сюрпризом.

Света усмехнулась – немного нервно, как показалось Денису.

– Истомин… Если бы ты знал, ЧТО случилось, когда мне в прошлый раз перебежала дорогу черная кошка…

Денис схватился за сердце.

– Лучше не вспоминай! Боюсь, я этого не переживу!

– То-то же… А что он там говорил про пиво? Мы будем пить пиво?

Света скривилась, давая понять, что считает пенный напиток плебейской забавой.

Денис тронул машину с места.

– Почему бы и нет? В груди горит огонь желанья… Надо его чем-нибудь залить… Не волнуйся, у Севы – богатый бар. Каждый найдет что-нибудь по вкусу.

– Ладно, – смилостивилась Света.

Серебристая "Ауди" въехала на подземную стоянку и опустилась по круговому пандусу на нижний ярус.

Там ребята вышли из машины и направились в магазин, пристроенный к Башне в виде крыла.

Денис купил три стандартных упаковки "Миллер лайтс", и вся троица, обогнув универмаг, прошествовала в вестибюль здания.

В лифте юноша нажал на кнопку "47", а девушки, обернувшись к зеркалу, стали прихорашиваться.

О досадном и пустяковом происшествии с черным котом никто больше не вспоминал. В самом деле, что с ними могло случиться?

* * *

ИЗ СТАТЬИ А. МИНСКОГО «УЖАС В НОВОМ ВАВИЛОНЕ», ОПУБЛИКОВАННОЙ В ГАЗЕТЕ «МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ» 29 ИЮЛЯ 200…

ГОДА.

Можно ли представить себе всю бездну того кошмара, которая разверзлась жарким летним вечером 26 июля перед жильцами так называемой Башни? Можно ли представить лица людей, которые находились там в эти часы? В состоянии ли мы почувствовать то, что довелось им пережить?

Я думаю, трижды «нет». Нет, нет и нет.

Об этой трагедии еще долго будут спорить, рассказывать и просто говорить. А вот последнего очень бы не хотелось – чтобы о катастрофе такого масштаба просто говорили.

У меня нет никаких сомнений – правительство Москвы приложит все усилия, чтобы подобное никогда не повторилось. Но… Разве это хоть что-нибудь изменит? К сожалению, ничего уже не вернешь.

В конце концов, все можно измерить: в тысячах тонн бетона, в метрах над уровнем моря, в этажах и лестничных пролетах… В миллионах долларов, наконец! Все, кроме одного – человеческой жизни.

По разным оценкам, 26 июля в Башне находилось свыше 150 человек, не считая охраны и обслуживающего персонала. Пока еще рано делать выводы и подводить неутешительные итоги – этим будет заниматься специально созданная комиссия; одно можно утверждать наверняка – на долю несчастных выпал такой ужас, который не состоянии придумать даже самые изощренные умы голливудских сценаристов…

* * *

ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ, СОЗДАННОЙ ПРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ РФ ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ТРАГИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ, ПРОИЗОШЕДШИХ В ЖИЛОМ КОМПЛЕКСЕ «ГНЕЗДО ОРЛА» 26 ИЮЛЯ 200… ГОДА.

…Даже теперь, по прошествии двух месяцев со дня трагедии, следствие вынуждено признать, что, в силу объективных причин, не располагает достаточной информацией о том, что послужило толчком, пусковым моментом, начиная с которого ситуация приобрела угрожающий и необратимый характер.

Между тем следует отметить, что именно этот аспект выглядит наиболее важным, потому что он может косвенным образом пролить свет на причины случившегося.

С определенной долей достоверности можно утверждать лишь одно – негативная роль человеческого фактора в событиях 26 июля сведена к минимуму, поскольку первые сигналы о неполадках в работе систем жилого комплекса «Гнездо орла» (здесь и далее – «Башни») появились вскоре после того, как на суточное дежурство заступила новая смена. Таким образом, вероятность фатальной ошибки обслуживающего персонала, и, в частности, дежурного управляющего Башни, Николая Петухова, вызванной усталостью или невнимательностью, представляется весьма незначительной, хотя и не может быть полностью исключена…

* * *

В помещении центрального пульта Башни, где размещался главный сервер – электронный мозг и сердце этого совершенного здания – было прохладно и тихо; тишину нарушал только приглушенный гул кондиционера.

Николай Петухов, дежурный управляющий Башни, ослабил узел галстука и потянулся на удобном вращающемся стуле.

Передача смены прошла спокойно: никаких инцидентов и происшествий. На огромный двадцатидевятидюймовый монитор выводилась вся необходимая информация. Петухов запустил программу поиска возможных отклонений от нормы; через пару секунд сервер выдал ответ: "Показания эксплуатационных режимов находятся в пределах допустимых значений".

Это хорошо. Можно ненадолго расслабиться. Сегодня в Башне не так уж и много жильцов: во-первых, несмотря на то, что все квартиры давно уже проданы, не все покупатели успели в них вселиться. Больше половины стоят пустыми. Некоторые покупали квартиры в Башне не для того, чтобы в них жить, а чтобы выгодно перепродать, и это ни для кого не являлось секретом. В некоторых пока не сделали ремонт, и днем там что-то долбили, красили, клеили и прикручивали. Ну, а во-вторых – июль. Лето – пора отпусков. Жильцы – люди с заведомо тугими кошельками – грели животы и спины в укромных уголках – филиалах рая небесного на Земле. Там, где был мягкий желтый песок, ласковый теплый прибой и где, конечно же, не было тугого удушливого жара, поднимавшегося от плавящегося, как шоколад, асфальта. И последнее обстоятельство – воскресенье. Даже те несчастные, что, как цепями, были прочно прикованы бизнесом или другими интересами к мегаполису, предпочитали проводить уик-энд на дачах и в загородных домах.

Это правильно. Это разумно. Примерно через полчаса Петухов сам убедился в этом.

Он потянулся и подмигнул старшему смены охраны, сидевшему невдалеке от него и просматривавшему изображения, поступавшие с камер наблюдения на такой же огромный монитор.

– Ну что? Алексей Геннадьевич… А не сгонять ли нам партеечку?

Алексей Геннадьевич Ковалев, полковник милиции в отставке, человек с забавной и благообразной внешностью – круглый животик и яйцевидная лысина, – лениво улыбнулся в ответ.

– Возможно, Коля, возможно… Только ведь: с тобой играть – все равно, что ребенка бить.

Несмотря на свой не слишком впечатляющий вид Ковалев был профессионалом высшего класса; Дубенскому, Главному управляющему Башни, пришлось пойти на определенные затраты, чтобы заполучить Ковалева на эту работу.

– Алексей Геннадьевич, – Петухов укоризненно улыбнулся, – кажется, вы уже забыли, как в прошлый раз я хорошенько надрал кое-кому задницу. А? Счет по партиям был шесть-четыре, и, если память мне не изменяет, то я даже знаю, в чью пользу.

Ковалев сделал вид, что обиделся, и засопел.

– Полегче на поворотах, парень. Ты только и умеешь, что на зевках играть. Зато я тебя уделал красиво. Позиционно. Превзошел интеллектом по всем статьям. Мои четыре партии нужно занести во все учебники.

Петухов картинно всплеснул руками; это у них было что-то вроде привычного ритуала.

– Какие уж там зевки, Алексей Геннадьевич? Комбинация. В шашках главное – комбинация. А позиционный стиль… Оставьте это Каспарову и сборной России по футболу.

– Комбинация, говоришь? Они давно вышли из моды. Сейчас носят комбидрессы и эти… Как их? – он пощелкал пальцами и посмотрел на свой экран. Все было спокойно.

Ковалев встал, подошел к шкафчику, достал оттуда вешалку и повесил на нее пиджак, тщательно разгладив все складки. Под пиджаком оказалась кобура из пронзительно-яркой желтой кожи. В местах, прилегающих к подмышке, темнели пятна пота.

– Не суть, что сейчас носят. Вам это не поможет.

Петухов подкатился на своем стуле к маленькой тумбочке, стоявшей в углу, достал из нижнего ящика старую картонную доску и шашки.

– Итак?

– Ну, если ты ничего не боишься, – вполголоса, как бы про себя, покряхтел Ковалев. – Расставляй.

Управляющий высыпал из коробки шашки и быстро расставил их на доске. Затем достал старый замусоленный спичечный коробок и вытряхнул из него такие же старые, замусоленные спички. Отсчитал по пять штук и положил по обе стороны доски.

– Пиво? – лукаво поинтересовался он.

– Ну, не на конфеты же с тобой играть, – отозвался Ковалев.

– Окей! – Петухов еще раз посмотрел на свой монитор и – от греха подальше – в который раз запустил программу поиска. Сервер привычно ответил: "Все в порядке". – Я – в угол.

Ковалев, не глядя, сделал ответный ход и проворковал:

– А у вас король назад ходит? В нашем дворе – так нет, но если у вас…

– Ходит, ходит. Еще как ходит.

– Ну – тады "ой"! – последовал следующий быстрый ход; дебюты противника они изучили давным-давно.

– Ого! А мы – вот так!

– Ох ты, Господи прости… Стали титечки расти! – шашечный матч начался, и в этом не было ничего необычного: одни и те же шутки, одни и те же ходы и даже – одни и те же трюки. Петухов знал, что примерно через пять минут Ковалев громко воскликнет: "Смотри-ка!" и ткнет пальцем в экран. Тогда он обернется, а в это время бывший полковник ловко уберет одну из его шашек с доски. И они оба будут смеяться.

Но только не сегодня.

* * *

Дежурство обещало быть тихим и спокойным. За последние полчаса никто не проехал на стоянку и никто не выехал.

Оба охранника, дежурившие в подземном гараже Башни, сидели в маленькой белой будочке из пластиковых щитов, стоявшей на въезде.

Стрелки часов, разомлевшие от жары, лениво ползли по кругу. Впереди еще двадцать три полных оборота – потом заступит новая смена. Но эти двадцать три оборота надо как-то прожить. Чем-то их занять.

Гараж размещался на двух подземных ярусах – бескрайних, как футбольное поле. Каждый охранник отвечал за свой ярус; тому, что постарше, Валентину Рожкову, достался верхний, ну, а за нижним следил молодой – Игорь Бирюков.

Им обоим нравилась эта работа – неспешная, относительно спокойная и хорошо оплачиваемая. За такую работу стоило держаться. Единственный минус – это пристальное внимание со стороны Главного управляющего, Дубенского.

Дубенский совал нос во все дела и контролировал все, что происходило в Башне. Ему ничего не стоило появиться в гараже среди ночи и потребовать журнал дежурств: проверить, исправно ли выполняются его указания – совершать обход территории каждый час и после этого делать запись в журнале.

"Лучше бы он жене уделял столько внимания, сколько этой Башне", – ворчал обычно Рожков; Бирюков был пока холостым, поэтому считалось, что Валентин лучше разбирается в тонкостях семейной жизни. Однако, приходилось признать, что Дубенский не требовал ничего сверхъестественного – только неукоснительного соблюдения заведенного им порядка. Он следил за внешним видом всех охранников, проверял, отглажены ли у них брюки и начищены ли ботинки; Бирюков думал, что он сильно смахивает на директора в его школе – такой же строгий, но… если уж быть честным, справедливый.

"Дело в том, – отвечал Игорь напарнику, – что он женат на Башне, а семья – так, для отвода глаз".

"Ага, – ухмылялся Рожков. – А мы, получается – их внебрачные дети".

Бирюков не совсем понимал, в чем здесь смысл, но с готовностью смеялся.

– Пойду-ка я, проверю свои владения, – сказал Бирюков. – Воскресенье – не ровен час, примчится Главный.

– Ну да, от него всего можно ожидать, – согласился Рожков. – Заодно посмотри, что творится наверху, а я покараулю на воротах.

Бирюков усмехнулся: обычный трюк Валентина; он делал вид, что оставляет за собой самую главную и сложную часть работы – открывать шлагбаум, ну а ты, мол, посмотри, как там, на верхнем ярусе… Все равно ведь – по пути.

Вниз можно было попасть на лифте, можно было спуститься по служебной лестнице, а можно было пройтись по наклонному пандусу, изгибавшемуся в виде петли.

– Ладно… Посмотрю.

Бирюков поправил ремень с висевшей на нем дубинкой и электрошокером. Рация – портативная "Моторола" – лежала в нагрудном кармане рубашки.

Еще один плюс работы в Башне – форму охранникам сшили на заказ, по два комплекта каждому. Игорь думал, что вряд ли он когда-нибудь смог носить одежду, сшитую на заказ, если бы не попал сюда. Дешевые вещевые рынки да какой-нибудь не очень дорогой магазин – вот предел его мечтаний. А форму… На заказ… В такой не стыдно было ходить по улицам: она совсем не напоминала рабочую спецовку – и ткань другая, и фасон интересный, и строчка ровная, как по линеечке.

Он поправил складку на брюках и вышел из будки.

Верхний ярус был пуст. Нет, машины кое-где стояли: "Мерседесы", "Ягуары", "Тойоты", "Вольво" и так далее. Но людей не было. Ну и ладно.

Он не торопясь обошел верхний ярус и стал спускаться по пандусу. Внизу было все то же самое – парад дорогих иномарок.

Они стояли – каждая в своем отсеке, размеченном белой масляной краской – и переливались хромированными решетками радиаторов в приглушенном свете люминесцентных ламп.

У Игоря была своя система измерения расстояния. Он считал не шаги и метры, а миллионы долларов. Каждые десять шагов – это примерно один миллион. Столько стоили машины по обе стороны от центрального прохода.

Правда, там, чуть-чуть в глубине, примерно в трех с половиной миллионах от въезда на нижний ярус, в отсеке номер сто сорок два скромно притулилась вишневая "десятка". Она была единственной российской машиной в Башне, и потому не могла не привлекать внимания охранников.

Бирюков хорошо знал ее хозяйку – невысокую женщину средних лет. Про таких французы говорят: "Некрасива, но чертовски мила".

Женщина жила одна. Точнее, с сыном. Но Бирюков никогда не видел ее с мужчиной. Впрочем, он не особенно-то и удивлялся. Во-первых, если бы у женщины был муж, то он наверняка купил бы ей что-нибудь поприличнее. А во-вторых…

За те полгода, что стояла Башня, Игорь успел убедиться, что большие дружные семьи здесь – скорее исключение, нежели правило.

Квартира в Башне означала определенный (а именно – очень высокий) уровень материального достатка, но, видимо, это было как-то связано с неустроенностью в личной жизни.

"Бог дает всем поровну", – философски изрекал Рожков, ютившийся в двухкомнатной "хрущевке" с женой, тещей и двумя детьми.

Игорь, конечно, с ним соглашался… Но в глубине души надеялся, что его личный кредит у Господа окажется не столь ограниченным.

Он прошел вперед, по привычке выглядывая вишневую "десятку". Он каждый раз подмигивал ей, как старой доброй знакомой.

Игорь миновал три миллиона долларов и, немного не доходя до "десятки", почувствовал смутную тревогу. Было что-то такое, что заставило его насторожиться.

В первый момент он даже не понял, что именно, а когда подошел вплотную, то увидел, как над бетонным полом поднимается легкая белая пыльца. Поднимается, словно чье-то овеществленное дыхание, дрожит невысоко над полом, а потом снова медленно оседает.

Бирюков присмотрелся повнимательнее. В полу тянулась узкая извилистая трещина. Она начиналась примерно в полуметре от капота "десятки" и скрывалась под машиной.

Игорь опустился на колени. Мысли о тихом и спокойном дежурстве исчезли, словно испарились. Конечно, эта трещина была не такая уж и большая, но…

Проблема заключалась в том, что ее вовсе не должно было быть.

Бирюков прикинул; в нее можно было вставить спичку. Одну спичку, но не более. Наверное, это не так уж и страшно. Ведь бетон может иногда давать трещины, как это, например, когда-то случилось в метромосту "Воробьевы горы".

Но сейчас метромост волновал его меньше всего.

Игорь пошарил по карманам и выудил оттуда пятирублевую монету. Наверное, монета в Башне смотрелась не меньшей редкостью, чем вишневая "десятка" – здесь мелочь не считали. Она могла оказаться в кармане только у охранника, да еще, может быть, у хозяйки этой "десятки".

Бирюков попытался прочертить в полу небольшую поперечную зарубку, чтобы отметить конец трещины. Конечно, Дубенский потребует вести наблюдение; смотреть – не увеличилась ли, не стала ли больше – хотя бы на сантиметр.

Наконец ему удалось сделать маленькую зарубку; Игорь осмотрел монету и увидел, что ее ребро немного стерлось. Не удивительно – ведь Башню строили на совесть, и бетон заливали самый лучший. Самый прочный.

От этого трещина показалась ему еще более пугающей. Бирюков резко поднялся на ноги и отошел от машины на два шага.

Он помедлил всего мгновение, прикидывая, стоит ли сообщить обо всем по рации прямо сейчас или все-таки подняться в будку и связаться с центральным пультом по внутренней телефонной связи.

"Наверное, Ковалев не одобрит, если я выйду в эфир. Рации настроены на единую волну – мои слова услышат все восемнадцать охранников смены. Скажет – незачем поднимать панику".

Он немного успокоился и решил не паниковать.

"В конце концов, она никуда не денется. И за то время, что я буду ходить, она вряд ли станет больше…".

Он хотел дать себе небольшую отсрочку. Если сообщить прямо сейчас, то дежурный управляющий свяжется с хозяйкой машины – женщиной из сто сорок второй квартиры, – попросит ее отогнать "десятку" на свободное место, вызовет бригаду рабочих…

Воскресная смена не оправдывала его надежд.

"И все из-за какой-то ерунды! Да, наверное, не стоит так уж…".

Словно в ответ на его мысли, из тонкой черной змейки вырвалась белая бетонная пыль – словно узкое блестящее лезвие.

В следующий момент раздался громкий треск, и Бирюков увидел, как черта на полу раздвигается, будто рана, и ее острый конец прыгает прямо к его ногам.

Бирюков потянул из кармана рубашки рацию. Сомнений больше не было – трещина действительно была очень опасной.

Впечатление было такое, словно сбывались слова Рожкова – "когда-нибудь эта "десятка" провалится от стыда сквозь землю". Но раньше эта шутка казалась забавной, потому что была просто шуткой, а сейчас…

Он попятился назад, пытаясь одновременно нащупать кнопку вызова.

Вдруг вишневая машина истошно завыла сиреной сигнализации; но только этот вой звучал… обреченно. Она словно чувствовала, что произойдет дальше.

Будто в замедленном кино Игорь увидел, как во все стороны от основной трещины (теперь она уже не была такой узкой – в нее спокойно можно было вставить палец, хотя Бирюков ни за что на свете не стал бы этого делать) поползли другие, помельче. Они расширялись и росли прямо на глазах. "Десятка" покачнулась на амортизаторах и мигнула светом фар. Затем раздался оглушительный хруст, и в лицо охраннику ударила плотная волна горячего воздуха, смешанная с какой-то тягучей и отвратительной вонью.

Игорь почувствовал, как пол (в прямом смысле этого слова) уходит у него из-под ног. Бетонный массив обрушился; "десятка", потеряв опору сразу под всеми четырьмя колесами, на секунду застыла, а потом отвесно рухнула в провал.

Бирюков в последний момент успел раскинуть руки – это его и спасло, иначе он полетел бы следом. Или чуть раньше – что еще хуже, – а машина свалилась бы на него сверху.

Рация, которую он держал в левой руке, перевернулась в воздухе, и, дважды ударившись об край ямы, упала на крышу машины, отскочила от нее и исчезла в черной пустоте.

Бирюков подумал, что со стороны он, должно быть, напоминает человека, провалившегося в полынью. На поверхности торчали только голова и руки. Он попытался за что-нибудь уцепиться, чтобы подтянуться и вылезти наружу. Но пальцы скользили по шероховатому бетону, как по гладкому стеклу. Руки начинали слабеть.

– Э-э-э-й! Кто-нибудь! Помогите! Помогите!

Прямо перед ним зиял огромный провал; спина чувствовала острые края треснувшего пола. Если бы он упал по-другому, лицом к гаражу, а спиной к яме…

"Если бы…". Сейчас не стоило тратить время на всякие "если". Это никак не могло помочь. Игорь ощущал, как бетон под его спиной начинает медленно крошиться – так легко и податливо, словно это была обыкновенная земля.

Он попытался угадать, услышит ли его крики Валентин. Конечно, надеяться на это не приходилось – их разделял целый ярус подземного гаража.

"Но… Он же может увидеть меня на мониторе". Игорь осторожно скосил глаза в сторону; камера, укрепленная на ближайшем столбе опоры, медленно поворачивалась. На несколько секунд он появится в поле ее зрения. Первым отчаянным желанием было помахать рукой… Или сделать что-нибудь еще… Хотя Бирюков понимал, что, стоит Рожкову только бросить взгляд на экран, и он сразу все поймет. "Ну, не слепой же он? Как можно не заметить ТАКОЙ дыры в полу?". Впрочем, и эта надежда была слабой – зачем лишний раз пялиться на монитор, когда там – твой напарник? Ведь человек лучше любой камеры, а мысль о том, что пол может неожиданно провалиться, до этой минуты и самому Бирюкову не приходила в голову.

Как это могло случиться? КАК, позвольте полюбопытствовать?

Он осторожно поджал под себя ноги и нащупал какой-то выступ. "Если медленно… очень аккуратно перенести на него тяжесть тела, то можно будет потихоньку перевернуться".

Это был шанс и, наверное, неплохой. Во всяком случае, это лучше, чем просто висеть над черной дырой, раскинув руки, и ждать помощи неизвестно откуда.

Игорь еще раз ощупал торчавший выступ каблуком. Он напряг плечи и, осторожно помогая себе ногой, попробовал подтянуться. В какой-то момент ему показалось, что уже все. Он почти вылез. Сейчас он только отожмется на руках и сядет на край ямы.

Яма вдруг ожила. В ней словно сидело какое-то кошмарное чудовище, которое никак не хотело отпускать свою добычу. Пол задрожал, и эта дрожь передалась всему телу Игоря. Он хорошо ощущал ее и понимал, что она означает.

Бирюков закричал – отчаянно, из последних сил, срывая голос. Его крик потонул в оглушительном грохоте, и пугающее дно жадного жерла стремительно понеслось прямо на него.

Он упал на капот "десятки" и почувствовал, как мягко сработали амортизаторы, приняв на себя груз его восьмидесяти килограммов. Игорь не удержался – присел и коснулся капота руками, но постарался тут же распрямиться и встать на ноги.

Нога в черном начищенном ботинке, слегка припорошенном бетонной пылью, поскользнулась и сорвалась. Бирюков замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но почувствовал, что сползает все ближе и ближе к стене ямы. В следующую секунду от ее края оторвалась огромная глыба и, пролетев три метра, с размаху припечатала тело охранника к машине. В груди, придавленной неимоверной тяжестью, что-то хрустнуло, и Бирюкову показалось, что кто-то в одно мгновение заменил весь воздух в его легких на обжигающий кипяток. Последнее, что он успел увидеть – это поток вязкой крови, хлынувшей изо рта. На вишневой краске кровь смотрелась почти не страшно. Он ощутил соленый вкус, заполнивший рот, и умер.

* * *

– Ну вот и все, Алексей Геннадьевич. Комбинация… – Петухов потянулся за спичкой, которую уже по праву считал своей.

Старший смены охраны легонько шлепнул его по руке.

– Цыц! Я еще не сказал своего последнего слова.

Петухов отдернул руку и лукаво улыбнулся.

– И в чем же оно заключается? Я сейчас поддам вам шашку – вот сюда – а потом беспрепятственно пройду в дамки. Ну, мон колонель?

Ковалев напряженно сопел в ответ. На белой рубашке, под мышками, проступили влажные пятна пота. Партия действительно была проиграна. Он оценил свои шансы на ничью и нашел их ничтожными. Но все равно сдаваться он не собирался.

– Не гони, Коля! Ты имеешь дело с человеком, который однажды обыграл самого Карпова… В нарды.

– Это меняет дело. Простите, полковник, я не знал, – и Петухов снова занес руку над спичкой, лежавшей перед Ковалевым.

– Ну подожди. А если я…

– Ага, жертва двух шашек, и туманная перспектива занять главную диагональ. Я это видел, но… Это бесполезно. Примерно как расческа в вашем шкафчике.

Ковалев не смог сдержать улыбки. Этот злыдень Петухов однажды преподнес ему подарок. Маленькую продолговатую коробочку в красивой праздничной упаковке. Все, как положено – с алым бантом и вложенной открыткой. В коробочке оказалась расческа: вещь, которой Ковалев прекратил пользоваться уже шестнадцать лет назад – по причине абсолютной гладкости головы. И все бы ничего, но в следующий раз Петухов грозился подарить ему бигуди.

Расческу он оставил – на память – и действительно хранил в своем шкафчике.

– Хорошо! Хорошо… Вот тебе мое последнее слово… – он помедлил, наслаждаясь театральным эффектом. – Сдаюсь.

– А! – Петухов громко хлопнул себя по колену и энергично потер ладони. – Так и должно быть, полковник! Я…

Он не договорил. Откуда-то сверху, прямо над их головами, послышалось негромкое нарастающее гудение – словно с потолка пикировал маленький бомбардировщик. Ковалев поднял глаза: один из люминесцентных светильников разгорался все сильнее и сильнее, будто кто-то поворачивал ручку невидимого реостата. Ковалев приставил ко лбу ладонь, как козырек, чтобы закрыться от слепящего молочного света, и в следующую секунду тонкая трубка лопнула, окатив игроков мелкими стеклянными брызгами.

Несколько горячих осколков впились в гладкую голову полковника; по лысине побежали тонкие струйки крови.

Ковалев выругался и вскочил, опрокинув доску; шашки упали и рассыпались по полу.

Петухов пригнулся и закрыл лицо руками. Как раз вовремя: по всему помещению, от ближней стены до дальней, прокатилась волна разрушения. Лампы вспыхивали, как дуга электросварки, и тут же лопались, наполняя комнату белым едким дымом и мелодичным звоном падающего стекла.

Эти вспышки были тугими и плотными; они били по глазам, обжигая сетчатку и лишая способности ориентироваться.

Сквозь треск разрывов и звон стекла Петухов услышал громкий повторяющийся сигнал – компьютер сообщал об аварийной ситуации. Он перевел взгляд на сервер, стоявший, как большой двухкамерный холодильник, в углу центрального пульта; управляющему показалось, что он видит струйки сизого дыма, поднимающиеся над белым пластиковым ящиком.

Он хотел уже броситься вперед, к серверу, когда в двух шагах от него из стены вырвался фонтан яркого оранжевого пламени – трескучий и искрящийся, как бенгальский огонь. Фонтан выплюнул кусочки стены и быстро двинулся в угол. Это напоминало гигантский бикфордов шнур, горящий где-то внутри; он оставлял позади себя в бетоне узкую обугленную траншею с четкими и ровными краями.

Сноп огня неотвратимо приближался к серверу, и, казалось, сигнал об опасности звучал все громче; сервер словно чувствовал свою скорую гибель.

Петухов услышал, как Ковалев прокричал ему на ухо: "Ложись!", но по-прежнему стоял, не в силах отвести глаз от пугающей и одновременно – завораживающей – картины. Полковник схватил его за плечи и повалил на пол, придавив тяжестью своего тела.

В следующее мгновение раздался оглушительный короткий хлопок, и помещение центрального пульта в последний раз озарилось ярким сиянием. Куски электронных плат, компьютерная начинка и расплавленные капли пластика полетели во все стороны.

Одна крупная пузырящаяся капля попала управляющему на тыльную сторону правой ладони, и он закричал – громко и протяжно. Резким движением он вырвался из объятий Ковалева и затряс рукой, пытаясь смахнуть раскаленную каплю, но было уже поздно – в свете догорающего сервера он видел, как кожа на месте ожога почернела и завернулась неопрятными грязными лохмотьями.

– Тихо, Коля! – снова заорал на него полковник.

Комната центрального пульта размещалась в самом центре технического этажа; в ней не было окон, только дверь, ведущая в коридор. Сервер, шипя, догорал в углу, озаряя последними отблесками пламени задымленное помещение; изо всех углов выползала тяжелая, непроглядная темнота.

– Коля! Замолчи! Успокойся! – Ковалев поднялся на ноги и встряхнул управляющего.

Вместо ответа Петухов показал ему обожженную руку; в глазах его была такая обида и боль, что полковник смягчился.

– Ладно. До свадьбы заживет, – машинально бросил он и огляделся, пытаясь сориентироваться.

Прямо на него, как два мутных бельма, смотрели остывающие экраны мониторов. Он подошел к своему столу и взял трубку телефона. Серый пластик раскрошился в пальцах, как нагретая в кармане конфета, и Ковалев с криком отдернул руку, подумав про себя: "Один-один. Сегодня мы ведем счет не партиям, а увечьям. А именно – обожженным рукам".

Он посмотрел на развалившийся телефонный аппарат.

– Рация. Где-то здесь должна быть моя рация, и если я хочу ее найти, то надо действовать побыстрее.

Но темнота была уже настолько плотной, что Ковалев, как ни приглядывался, так и не смог найти свою "Моторолу".

– Да и черт с ней! Надо выбираться отсюда.

В оружейной комнате стоял резервный сервер. Дубенский, видимо, под впечатлением фильма "Крепкий орешек", настоял на том, чтобы дублирующую систему управления Башней разместили в защищенном помещении. Программисты и управляющие морщили носы, но Ковалев считал, что это разумно. По крайней мере, сегодня это точно выглядело разумным.

– Пойдем! Переходим на резервный пульт, – Ковалев направился к двери, на ходу доставая магнитную карточку со своим личным кодом – она служила ключом ко всем электронным замкам Башни.

Но, еще не успев дойти до двери, он понял, что сейчас карточка мало чем ему поможет. Дверь была заблокирована, и огонек, возвещавший о рабочем состоянии замка, не горел. На всякий случай Ковалев нащупал узкую щель считывающего устройства и сунул в нее карточку. Бесполезно.

За спиной послышались шаги и хруст стекла.

– Ну, что там? – Петухов говорил, словно хныкал. "Наверное, он выглядит сейчас, как обиженный мальчик".

– Мы заперты, Коля, – спокойно ответил Ковалев. – Мы заперты, понимаешь? – запоздалая адреналиновая реакция – на испуг и боль – давала себя знать, проявляясь в виде гнева, готового выплеснуться на ни в чем не повинного управляющего. – Попробуй открыть эту проклятую дверь, а я пока поищу рацию.

Полковник вернулся к своему столу и принялся осторожно водить ногой по полу, пытаясь нащупать рацию. Едкий дым от сгоревшего пластика щекотал ноздри и глотку, заставляя его натужно кашлять. Он еще не до конца сознавал, что произошло, но тревога и нарастающее беспокойство постепенно овладевали им, грозя перейти в панику.

Внезапно на полу – совсем в другой стороне, чем он думал – зажегся зеленый огонек, и встревоженный голос произнес: