Текст книги "Закон Фукусимы"

Возиться с пуговицами, когда руки связаны, так себе занятие, потому пленник ворот просто рванул. Вырванные с мясом из материи пластиковые кружочки посыпались на бетон, но руки пленника все равно вновь потянулись к горлу. Это было странно – чего теперь не дышится-то? Я направил на его кадык луч фонаря – и увидел…

Это было нечто вроде черного обруча, плотно обхватывающего шею. Присмотревшись, я понял, что это искусно выполненное украшение в виде уробороса, змеи, кусающей собственный хвост, одного из древнейших символов в истории всего человечества. И только я успел подумать о том, что, пожалуй, командиры этих бойцов слегка переборщили со знаками отличия, как пленник с силой нажал двумя пальцами на выпуклые глаза змеи.

В ошейнике что-то зажужжало, и пленник презрительно улыбнулся. После чего у него на шее вздулись вены выше и ниже ошейника, и улыбка превратилась в гримасу боли. Понятно почему – металлическая змея довольно быстро заглатывала свой хвост, сдавливая шею.

– Твою ж душу… – прорычал я, понимая, что «язык» вот-вот отправится на тот свет. И уже совсем было дал мысленно команду «Бритве» вылезти из руки – мой нож легко режет любой металл, – но тут же отбросил эту затею.

Поздно.

Ошейник уже скрылся под мгновенно распухшим мясом, нависшим над ним; глаза пленника закатились, пальцы связанных рук и ноги затряслись в предсмертной судороге.

Но моторчик продолжал жужжать, хотя в этом вроде бы уже не было никакого смысла, так как пленный был мертв.

Оказалось, что был.

Прошло менее тридцати секунд, и отрезанная голова пленника отвалилась от тела. А на бетон упала темная от крови металлическая змея, полностью проглотившая свой хвост, который проткнул ее насквозь и вышел с другой стороны головы.

– Дьявольское изобретение, – произнес Виктор, подойдя ближе. – Мой – тоже. Я ему руки отключил, так он ухитрился перевернуться на живот и, пока я соображал, зачем ему это нужно, как-то ухитрился нажать на глаза уробороса. То ли подбородком к шее прижал, то ли зубами прихватил, я так и не понял. Но ясно одно: самоубиваться их учат этой штукой, даже когда у них руки отрублены.

– А еще у них с технологиями все в полном порядке, – сказал я. – Прикинь, какая мощь должна быть у моторчика, чтоб он мог голову отрезать. И какая емкость у микроаккумулятора, который…

– Вот это, кстати, вообще не тема, – перебил меня Савельев. – Не забывай, где находишься. Это Япония, страна технологий. Уж если они секретные лаборатории на дне океана строят, то такую змейку им спроектировать – раз плюнуть.

– Не поспоришь, – согласился я. – Вопрос – что дальше? Скоро те, кто послал этот патруль, начнут интересоваться, куда он делся.

Словно в ответ на мои слова на плече того бойца, которого я убил ударом под ухо, женским голосом заговорила рация:

– Тридцать первый, говорит база. Доложите обстановку.

Несмотря на то, что по-японски я уже говорил довольно бойко, думаю, акцент у меня все-таки присутствовал. Потому я снял рацию с трупа и протянул ее Виктору вместе с перчаткой, которую стянул с руки.

Савельев все понял с ходу. Надел толстую тактическую перчатку на динамик рации и проговорил:

– Тридцать первый базе, докладываю. Обвалился потолок коридора. При исследовании вторым обвалом убило двоих наших. У меня контузия, задело голову. Возвращаюсь на базу.

– Что у вас с голосом, тридцать первый? – забеспокоилась диспетчер. – Почему доклад не по форме?

– Контузия. Возвращаюсь на базу. Конец связи, – проговорил Японец, после чего снял перчатку с динамика, выключил рацию и душевно так шарахнул ею о пол.

– Все правильно сделал, – сказал я, натягивая перчатку обратно. Правда, сразу же снял, поняв, что задумал Савельев. – Ну я-то ладно, попробую себе морду одного из этих амбалов скопировать. А ты?

– Отведу глаза, – пожал плечами. – Сюнкан саймин-дзюцу[9]9
  Сюнкан саймин-дзюцу – методы мгновенного гипноза противника.


[Закрыть] вроде пока не забыл. Правда, не уверен, что смогу долго дурачить несколько человек сразу: нервное напряжение во время такой работы очень быстро сжигает личную силу.

– Я тоже не молодею, когда себе харю перекраиваю, – сказал я. – Она старается вернуться к своей прежней форме, и держать мясо морды в постоянном напряжении требует неслабых волевых усилий.

– Нам главное – из тоннеля выйти так, чтоб нас сразу на открытом пространстве не пристрелили, – произнес Японец. – Думаю, нас по-любому будут ждать. И если с ходу начнут палить, то не поможет ни мое ниндзюцу, ни твои сталкерские навыки.

* * *

Виктор оказался прав на сто процентов.

Нас ждали.

Но не для того, чтобы стопроцентно расстрелять на выходе: надо же сначала выяснить, что произошло. Без сомнения, диспетчер доложила о нестандартном ответе по рации, и сейчас шестеро таких же амбалов, как и те, которых мы прищучили в тоннеле, держали нас на прицеле своих автоматов. Позади них стоял то ли военный, то ли полицейский автомобиль, похожий на американский «Хаммер». За ним – машина скорой помощи. Это хорошо. Стало быть, база не исключила вероятность того, что история, выдуманная Виктором, – правда. Значит, наш спектакль мог удаться.

Мы выбрались из тоннеля эпично. Я шел, спотыкаясь и еле волоча ноги, а Виктор, держа мою руку на своем плече, чуть ли не волочил меня на себе, при этом опустив голову вниз и старательно глядя себе под ноги. Разумеется, на нас была униформа амбалов, оставшихся в тоннеле, надетая прямо поверх нашей вместе с разгрузками. Кстати, получилось в тему: амбалы были перекачаны не хуже дружинников из мира Кремля, поэтому, если б мы просто натянули их шмот на себя, он бы висел на нас мешками. А так – на первый взгляд вроде незаметно. «На первый» и «вроде» – ключевое, так как, на мой вкус, маскарад был довольно паршивый. Вся надежда лично у меня была только на гипнотические способности Савельева, хотя в глубине души я сильно сомневался, что ему удастся заканифолить мозги полудюжине автоматчиков.

Удалось. Пока что.

Огнестрелы неуверенно, но опустились. Может, стрелки меня узнали? Я лицо трупа копировал старательно, и теперь оно серьезно болело в районе глаз и скул: одно дело – слепить из собственного мяса морду своего брата по расе, и совсем другое – физиономию азиата. Боюсь даже представить, что будет, если придется облик негра на своем черепе ваять…

– Тридцать первый, что случилось? – отрывистым командирским голосом рявкнул один из автоматчиков, сержант, судя по трем полоскам на погонах, или что-то вроде того.

– Я доложил… – не своим голосом прохрипел Виктор. – Мы оба ранены… Нужна помощь…

– Оба марш в скорую, – распорядился «сержант». – Группа – в тоннель. Тридцать первый, по прибытии в госпиталь после оказания помощи немедленно составьте письменный доклад о происшествии.

Ага, бюрократию здесь, под землей, никто не отменял. Все то же самое, что и наверху.

И да: тут, под землей, было фантастично. Нереально – на первый взгляд. Но, с другой стороны, если подумать, объяснимо.

Япония – страна вулканов. Как действующих, так и потухших. У любого вулкана есть очаг магмы, расположенный глубоко под землей, жерло, по которому устремляется вверх расплавленный поток, и кратер, из которого он извергается. И чем крупнее очаг, тем шире и жерло, и кратер.

То место, где мы сейчас находились, много сотен тысяч, а может, и миллионов лет назад, вероятно, было гигантским кратером потухшего вулкана, который, извергнув огромное количество лавы, успокоился навеки. А потом, под воздействием ветра, землетрясений и времени, края кратера обвалились вниз. На поверхности земли остался вулканический остров, внутри которого сформировалась огромная полость, где запросто разместился целый подземный город. Я не спец по вулканам, и возможно, что я это все себе нафантазировал, но, когда видишь такое, мозг поневоле пытается придумать объяснение увиденному.

От того места, где мы находились, вниз вела дорога, выдолбленная в застывшем камне, некогда бывшем расплавленной лавой. А внизу раскинулся настоящий город. Множество зданий разных размеров и высоты, построенных из того же черного камня, что был везде, куда ни кинь взгляд. И, судя по ярким переливающимся огням, хорошо видным отсюда, с рекламой там было так же хорошо, как и в городах наверху. Видимо, у японцев это в крови – чем больше ярких, цветных, навязчивых рекламных текстов маячит перед глазами, тем лучше.

А еще этот город освещало солнце, по яркости сопоставимое с настоящим. Конечно, это было нечто вроде гигантского плафона, вделанного в потолок подземной пещеры, и сиявшего настолько ярко, что не оставалось никаких сомнений насчет того, откуда берется энергия для столь интенсивного света.

– Ядерный реактор, – сказал Виктор, когда мы забрались в карету скорой. – Я об их солнце. Без действующего реактора такой светильник эффективно работать не будет: просто энергии не хватит.

– Прям с языка снял, – кивнул я.

Продолжить беседу не удалось – в скорую полез медперсонал, который до этого на всякий случай прятался в броневике. Водила сразу за руль уселся, завел машину и тронулся с места, за что ему большое спасибо. А доктор с медбратом всерьез собрались лечить нас, в целях маскировки забравшихся на колесные носилки и принявшихся изображать из себя полутрупы. Нам бы отъехать подальше от броневика, а там уж по ситуации разберемся…

Врач по рации запросил вторую скорую на случай эвакуации других раненых, после чего отключил связь – и замер, обнаружив что на него направлен автоматный ствол. Медбрат же решил поиграть в героя, бросился на Виктора – но тут же стек на пол, поймав банальный удар кулаком в челюсть, настолько молниеносный, что среагировать на него шансов попросту не было.

Вырубив медбрата, Виктор быстро пересел на сиденье рядом с водилой, сунул ему автомат под ребро и пояснил, что самое лучшее для него сейчас – это просто спокойно выполнять свою работу. Я же занялся допросом врача, оказавшегося довольно словоохотливым, – правда, далеко не факт, что он говорил правду.

По его словам выходило, что под землей находится город ученых, где проводятся мирные исследования. Какого рода эти исследования – он не в курсе, его дело оказывать первую помощь больным, больше он ничего не знает.

– Негусто, – прокомментировал Виктор.

– Ага, – согласился я. После чего достал из кармана КПК и показал врачу фото Кацуми, жены профессора Такеши. – Эта дама вам не знакома?

Японец глянул, мотнул головой.

– Нет. Первый раз вижу.

При этом я был готов поклясться, что он врет: мгновенно побледнел, слишком уж энергично дернул головой. А еще я увидел промелькнувший в его глазах страх. Интересно, с чего бы такая реакция?

Конечно, я знал много неаппетитных способов, как быстро разговорить пленного. Но подвергать экспресс-допросу врача скорой помощи для меня было слишком. Бандита, вышедшего против меня с оружием, или же гада какого-нибудь, для которого чужая жизнь ничего не значит, – запросто, так как точно знаю, что в случае чего ради интересующей их информации они сделают со мной то же самое. Но пытать гражданского есть мерзость, никак не стыкующаяся с моим моральным кодексом.

– Ладно, – кивнул я. – Не хотите говорить – не надо, ваше право. Но мне придется вас связать ради вашей же безопасности.

– Конечно, – улыбнулся врач, протягивая ко мне руки, сложенные в запястьях. – Я все понимаю.

Что ж, приятно иметь дело с понятливым пленником, который не орет и не пытается строить из себя героя, а просто следует элементарным правилам…

Да твою ж душу!

Поток моих благостных мыслей был прерван резким движением врача, в руке которого непонятно откуда оказался скальпель. Острое сверкающее жало сверкнуло возле моей шеи, и я едва успел заблокировать удар, направленный в сонную артерию. Если б не реакция, отточенная годами тренировок, доктор одним движением рассек бы мне и горло, и обе артерии. Причем, потерпев неудачу, он не собирался останавливаться, занеся руку для второго удара.

И я этому удару не препятствовал. Лишь отклонился назад, пропуская лезвие скальпеля мимо своего горла, отпустил автомат и ударил обеими руками, крест-накрест – левой под локоть атакующей руки, а ладонью второй – по кулаку врача с зажатым в ней скальпелем.

Честно говоря, удар рискованный, требующий большой точности движений, и в данном случае оправданный лишь моими личными заморочками. Ну не хотелось мне, чтобы врач умирал от моей руки! Пусть даже этот врач желал мне смерти.

Потому умер он от своей.

Удар моей ладонью в кулак изменил смертоносную траекторию движения скальпеля, который вошел в глаз врача, от неожиданности отпустившего рукоять.

А потом скорую слегка занесло на повороте. Доктор, мгновенно потерявший сознание от боли, мешком свалился на пол и долбанулся о него лицом, вогнав скальпель в глазницу полностью.

Я был готов поклясться, что у него в черепе раздался какой-то неестественный треск. Все еще надеясь спасти врача, я резко перевернул его на спину… но спасать было уже некого. Оставшийся глаз доктора закатился под лоб, челюсть безвольно отвисла книзу, а изо рта показался сизый дымок.

– Это не человек, – переводя дух, сказал я. – Киборг. Или что-то в этом роде.

Словно в подтверждение моих слов из глазницы врача, пробитой скальпелем, потекло что-то желтое, по консистенции похожее на машинное масло.

– Это сабанто, – негромко проговорил водитель.

– Что? – переспросил Виктор. – Слуга?

– Да.

Видимо, шофер был изрядно напуган, потому Савельев сказал:

– Не бойся, мы не причиняем вреда тем, кто не пытается навредить нам. Ты – человек?

– Да, – проговорил водитель. – Здесь нас называют сару.

– Обезьяны, – пробормотал Виктор. – А имя у тебя есть?

– Только номер. Шестьсот восемьдесят один.

Водитель оторвал левую руку от руля, приподнял вверх. Рукав задрался, и я увидел на запястье татуировку с номером «681» на фоне мозаики кода быстрого отклика.

– Ишь ты, прям как в концлагерях, только на современный лад, – сказал я. – А он тоже киборг?

Я кивнул в сторону вырубленного медбрата.

– Нет, он человек.

Понятно. Доктора тут, значит, киборги. Стало быть, простым медбратьям до врачей дорасти никак не получится. Тот случай, когда разумная машина важнее и ценнее простого человека, для которого социальные лифты находятся под запретом. Возможно, наше недалекое будущее.

– Давно ты здесь?

– Не помню, – пожал плечами водитель. – Память принадлежит сифу, как и все в городе.

– Не понял, – чуть вздернул брови Виктор. – Как чья-то память может принадлежать начальникам?

– Им принадлежит все, – вздохнул водитель.

– Ему стерли память, – предположил я. – Уже понятно, что люди тут – ничего не стоящая грязь, обслуга низшего звена. Слуги – программируемые киборги, а некие начальники – это местная элита, которая творит, что захочет.

– Еще в городе есть сенси, воины, – произнес водитель. – Мы подъезжаем к блокпосту, придется остановиться.

– Остановись, – разрешил Виктор, перебираясь на носилки. – Скажешь, что доктор остался на месте происшествия, а тебя послал отвезти раненых в больницу.

– Но это же ложь! Сару нельзя врать!

На лице шофера было написано смятение. Жаль парня, которому перепрошили мозги, но делать нечего, придется подстраиваться.

– Тогда так: доктор получил ранение в схватке с нарушителями, проникшими сюда, и сейчас ты везешь его и двоих раненых сенси в больницу.

– Сенси – это другое, – мотнул головой водила. – Вы – такие же сару, как и я, просто вас еще не поймали, и вы пока не стали частью города. И вы не ранены.

– Блин…

Правдолюбец с мозгами, свернутыми набекрень, начинал действовать на нервы. Но его было жаль: не помнить прошлое – что может быть страшнее? Потому давить на него я не стал. Выгораживать нас у него тоже интереса никакого, потому будь что будет.

– Говори что хочешь, – сказал я. – Но учти: после того, как ты нас сдашь, нам придется зачистить блокпост. Будет много стрельбы, и далеко не факт, что ты останешься жив.

– А я и не хочу жить, – улыбнулся парень. – Просто так живу, без желания. Не знаю зачем.

– Так живут большинство жителей планеты, – хмыкнул Савельев. – Жизнь – это подарок, о котором никто из нас не просил. Часто ненужный и обременительный. И выбросить страшно, и нести тяжело, и порой вообще непонятно, что с ним делать.

– Кому ненужный, а кто-то, может, ею очень даже дорожит, – сказал я, глядя на вырубленного Савельевым медбрата, так и не пришедшего в сознание. Потом повернулся к водиле и сказал: – Остановись-ка.

Тот послушно нажал на тормоз. После чего я открыл задние двери скорой, мы с Виктором вынесли бесчувственное тело медбрата наружу и оставили возле обочины. Кто-нибудь мимо проедет, сообщит куда надо. Пусть парень останется жив. А вот мертвого киборга мы вытаскивать не стали. Тяжелый больно, пусть и дальше лежит на полу автомобиля, нам же с Савельевым силы беречь надо.

Машина поехала дальше, но почти сразу водила сообщил:

– Блокпост за следующим поворотом.

– Притормаживай, – сказал Савельев.

Водитель послушно сбросил скорость. Виктор улыбнулся краем рта, достал меч из ножен, улегся на носилки, положил меч рядом, а автомат на грудь и прикрылся простыней. Я со своим автоматом сделал то же самое. Если кто-то полезет в скорую – встретим.

Между тем машина остановилась, послышались голоса.

– Что так быстро обратно?

– Сабанто-сан ранен, возможно, смертельно. Нужно срочно в больницу.

– Еще кто в машине есть?

– Раненый сабанто-сан…

– Я задал вопрос: есть ли кто-то еще в машине?

Тут водитель почему-то рассмеялся, как мне показалось, облегченно, и сказал:

– Нет.

Внезапно с водительского места раздалось тихое жужжание. Я приподнял голову посмотреть, что там такое происходит – и зря это сделал.

Голова водителя внезапно взорвалась, словно у него в черепной коробке граната сработала. Кровь, разорванные в клочья мозги и осколки черепа хлестнули во все стороны. Я рефлекторно попытался прикрыться простыней, но левый глаз мне все равно залепило горячей жижей.

Впрочем, если у тебя в бою остался один рабочий глаз, это уже неплохо.

Я ринулся на водительское сиденье, столкнул обезглавленный труп на пол и на долю секунды раньше успел выстрелить в того, кто стоял снаружи, поднимая автомат, чтобы выстрелить в меня. После чего нажал на педаль газа, понимая, что шансов у меня немного: на блокпосте наверняка имеются пулеметы, а может, и что-то посерьезнее, и через секунду-другую машину превратят в дуршлаг. Все осложнялось еще и тем, что я практически ни хрена не видел – лобовое стекло было изнутри измазано кровищей и стекающими вниз ошметками мозгов. Раздался удар, мимо бокового окна пролетели обломки шлагбаума. Прекрасно, блин. Главное, чтобы теперь дорога была прямой, иначе я сейчас на скорости влечу куда-нибудь…

Выручил Японец.

Над ухом у меня простучала очередь, в алой от крови лобовухе образовалась строчка пулевых отверстий. Потом мелькнула нога, удар, простреленное стекло сложилось пополам, вылетело на капот, а следом за ним рыбкой прыгнул Савельев, по пути прихватив мой автомат, который я бросил на колени.

Наверно, со стороны это выглядело красиво, когда Виктор, стоя на скошенном вниз узком капоте и облокотившись на крышу, стрелял с двух рук по тем, кто сейчас садил из огнестрелов по машине, – пули, словно маленькие кувалды, лупили по ее задней части. Некоторые, прошив задние двери и потеряв силу, попада́ли в спинку сиденья, я хорошо прочувствовал позвоночником пару ударов. К счастью, ни одна из них не пробила спинку – наверно, в стальную раму попали. Но я видел, как одна пуля ударила Виктора в ногу, маячившую у меня перед носом.

Надо отдать должное выдержке Японца – его нога лишь дернулась от удара, но он сумел устоять на капоте, продолжая стрелять, пока не закончились патроны. После чего Савельев быстрым и плавным движением перетек в салон, упал на соседнее сиденье и принялся менять магазины в автоматах. Стрельба позади заглохла, блокпост мы проскочили. Но, думаю, кто-то из оставшихся в живых бойцов уже связывается с городом, где нас, несомненно, будет ждать очень горячий прием.

Между тем Виктор действовал быстро. Перезарядив автоматы, он вскочил, бросил их на сиденье и метнулся назад, к медицинскому оборудованию, частично разбитому пулями.

Но Виктора интересовали не приборы, а инструменты и перевязочный материал. Быстро найдя все что нужно, он снова плюхнулся рядом со мной, положил раненую ногу на «торпеду», взял свой меч, обернул клинок тканевой салфеткой, чтоб не порезаться, оставив лишь кончик меча торчать из материи, после чего точным движением воткнул черное стальное жало себе в ногу.

Я невольно поморщился. Проделать такое без наркоза сможет далеко не каждый. Я, конечно, однажды себе обычным ножом руку отпиливал, но чего мне это стоило – знаю только я.

Виктор же сделал все с полным хладнокровием, словно прыщ себе выше колена выдавливал. Вырезал из штанины пробитый пулей кусок материи, воткнул меч в мясо, поддел кончиком клинка расплющенный кусочек свинца, вытолкнул его наружу, после чего плеснул на рану спиртом из пузырька, наложил пластырь и принялся бинтовать. И все это с каменным лицом, хоть бы один мускул дрогнул.

– Неужели не больно? – не выдержал я.

– Боль – это когда ты разрешаешь себе ее чувствовать, – произнес Японец. – Но ведь можно и не разрешать.

Ясно, очередная восточная заумь. Хотя, может, физическую боль и реально отключить полностью, допускаю такое. Но вот душевную – сильно сомневаюсь. Видел, с каким лицом Савельев выходил из небоскреба клана Ямагути-гуми. Бледный как смерть, в гроб положи – никто не усомнится, что покойник. Да что тут говорить, сам знаю, что душевная боль всегда страшнее любой физической. У сильного человека тело все стерпит, любые пытки, любые мучения. Но вот когда душу пытают, тут порой ломаются даже самые стойкие…

Кстати, скорая была довольно навороченным аппаратом, который ехал практически бесшумно. По ходу, это был электромобиль, что логично: под землей с воздухом наверняка напряженка, и отравлять его выхлопными газами – так себе занятие.

На приборной панели было расположено несколько сенсорных экранов, и если я с японским языком более-менее разобрался, то с грамматикой все оказалось сложнее. Видимо, древний воин, ками которого в меня подселили, был то ли малограмотным, то ли написание иероглифов с тех средневековых времен сильно изменилось, но я практически не втыкал, что на тех экранах написано.

А вот Виктор разобрался сразу. Закончил перевязку, ткнул несколько раз пальцем в самый большой экран – и на нем появилась карта с красной точкой, движущейся к городу.

– Так, через шесть минут мы в… м-да…

– Что?

– Город называется Новый Пинфан.

– И что это значит?

– В поселке Пинфан до и во время Второй мировой войны дислоцировался отряд «семьсот тридцать один». Кстати, подопытных в этом отряде тоже называли «обезьянами».

Про отряд «семьсот тридцать один» я слышал.

Это специальное подразделение японских вооруженных сил занималось созданием биологического оружия, проводя бесчеловечные опыты на живых людях. Военнопленные и просто похищенные гражданские умирали в ужасных мучениях, в то время как ученые в белых халатах бесстрастно фиксировали, сколько может прожить человек без воды и пищи, как быстро разовьется гангрена в отмороженных конечностях, что будет, если человека обварить обильным количеством кипящей воды, пропустить через него электрический ток различной силы, или же без наркоза отреза́ть от него куски мяса разного размера. Кстати, известно, что после войны некоторые ученые из этого отряда сделали блестящую карьеру в Японии и Америке, где результаты их бесчеловечных исследований в области биологического оружия были оценены весьма высоко.

– Теперь понятно, почему этот несчастный так боялся солгать, – сказал я, кивнув на обезглавленный труп. – Небось, встроили в заряд взрывчатки электронный детектор лжи и вживили в шею. Превентивная мера от заговоров против правящего режима. Если низы недовольны и замышляют что-то типа революции, они вынуждены врать. А когда знаешь, что, сбрехав, тут же башки лишишься, не многие решатся заниматься госпереворотами.

– Знаешь, как говорят в народе? – хмыкнул Виктор. – «Не бойся собаку, которая лает, бойся ту, что молчит». Я со своего места видел: этот парень, когда соврал, не только себя убил – одному из патрульных тоже осколок в переносицу прилетел. Потому, если в городе таких молчаливых большинство, у нас есть хороший шанс зачистить этот отряд «семьсот тридцать один» и выбраться отсюда.

– А я смотрю, ты оптимист, – усмехнулся я. – Сейчас я ощущаю себя гребаным камикадзе, которому забыли пристегнуть бомбу к самолету. Думаю, этот подземный город охраняется так, как нам и не снилось, и совершенно не представляю, как ты собрался фактически голыми руками зачищать целую армию.

– Выхода-то все равно нет, причем как в прямом, так и в переносном смысле, – пожал плечами Японец. – К тому же не обманывай себя, я ж тебя знаю – только в такие моменты ты чувствуешь себя живым, а все остальное время депрессуешь, как и положено адреналиновому наркоману, оправдывающему свою зависимость Предназначением. Предложи тебе мирную, спокойную жизнь где-нибудь в Париже – ты ж загнешься там от меланхолии!

– Насчет Парижа не знаю, не пробовал, – буркнул я. – Но если представится случай, я, пожалуй, рискну.

– Убежать от себя не получится, – покачал головой Виктор. – Ни в Париже, ни на другой планете.

– Насчет другой планеты я тоже подумаю, – пообещал я. – Короче, сейчас за поворотом мы выезжаем на прямую трассу к городу, где целых полкилометра будем как на ладони.

– Значит, действуем, – сказал Савельев. – И, я думаю, ты уже знаешь как.

* * *

Вариантов у нас было немного.

Точнее – один.

То, что нас ждут на въезде в город, сомнений не вызывало, но пока нас закрывали от стрелков скалы, в которых была прорублена дорога. Однако карта показывала, что прикрытие это вот-вот закончится…

– Прости, шестьсот восемьдесят первый, – негромко произнес я, вставая с сиденья. – Помоги, дружище, в последний раз.

Я нагнулся и положил мертвеца на педаль газа, после чего, все еще удерживая руль, вытащил из подсумка разгрузки гранату. Виктор из своих подсумков достал две. Должно хватить.

Я крутанул руль, выходя из поворота. Все. Секунд десять – и машина на полной скорости вынырнет из-под прикрытия скал на ровную, открытую дорогу, ведущую к городу…

– Ну что, поехали, – сказал я, резко дергая гранату, отчего ремешок, привязанный к кольцу, выдернул чеку.

– Ага, – отозвался Савельев, который изначально не особо заморачивался привязыванием колец к ремешкам подсумков. Он достал две «эфки», неторопливо продел большие пальцы в кольца. Рывок обеих рук в стороны – и металлические колечки с чеками, звеня, попадали на пол машины. Даже интересно: эта вот некоторая театральность действий ниндзей – стойки эти ни фига не практичные, или стряхивание крови с клинка так, чтоб на земле замысловатый кровавый узор получился, или вот как сейчас с гранатами – она из Средневековья идет? Или же современные воины ночи кино американского насмотрелись и теперь уже без этого не могут? Как-нибудь на досуге попробую вытрясти из Японца эту инфу, если не забуду, конечно.

Три гранаты одновременно попа́дали за труп – чисто чтоб не укатились куда-нибудь, пока скорая летит вперед, – а мы с Виктором на полном ходу ринулись к задним дверям автомобиля, изрешеченным пулями, раскрывшимся от тряски и теперь бестолково болтавшимся туда-сюда на изуродованных петлях.

Выпрыгивать из машины на полном ходу удовольствие среднее, но при должной тренировке выполнимое. Примерно как приземление с парашютом: касание ногами асфальта – и сразу же падение, а дальше сгруппировавшееся тело само катится по инерции. Главное, только в процессе автоматом себе в морду не заехать, а остальное одежда и разгрузка смягчат.

На мое хроническое счастье какой-то камень, валяющийся на дороге, мне все-таки впился в мясо около локтя, на пару секунд отсушив руку. Но это мелочи. Японцу вон сложнее – выкатился наружу, приземлился красиво, даже в стойку вышел после переката, но от этих акробатических трюков бинт на ноге мигом кровью пропитался. Плохо дело – с учетом того, что он еще раньше был в руку ранен, и вряд ли у него там все успело зажить.

А машина удалялась в сторону города, откуда ожидаемо открыли беспорядочную стрельбу по колесам. По ходу, решили попробовать взять нас живыми. Ну что ж, попытка – дело хорошее, иногда такое и получается.

Только не в этом случае.

Машина пошла юзом, упала на бок – и тут внутри нее рвануло. Причем так, будто мы не три гранаты под торпеду запихнули, а ящик динамита.

Явление, кстати, объяснимое. Литий-ионный аккумулятор – штука несомненно выгодная и экологически привлекательная, но если при аварии повреждается батарея, то у водителя есть все шансы превратиться в жарко́е прежде, чем он успеет выматериться. К тому же электромобили горят жарче обычных, работающих на жидком топливе, и потушить их крайне сложно.

Производители этих современных, но далеко не безопасных машин в курсе таких рисков и довольно сильно заморачиваются защитой батареи от внешних воздействий – которая все же не рассчитана на подрыв тремя оборонительными гранатами.

Машина полыхнула, превратившись в большой костер, скрывший нас от глаз атакующих.

– Пошли, – сказал я Виктору. – Пока они потушат скорую и сообразят, что у них на руках полтора трупа вместо четырех, мы будем уже далеко.

Кстати, со сменой дня и ночи в подземном городе было все продумано. Гигантский плафон над нашими головами, имитирующий солнце, потихоньку терял свою яркость посредине и с левого бока, медленно, но верно превращаясь в месяц.

А вот насчет камней вокруг города, на мой взгляд, продумано было не очень. Их было очень много, целые россыпи глыб разных размеров, где-то грубо обтесанных руками человека, где-то обработанных до объемных геометрических фигур.

В общем, затеряться в этом каменном хаосе не составило труда. В ответ на мой немой вопрос Виктор пояснил:

– Похоже, первые люди, что нашли этот вулкан, решили тут обосноваться и принялись строить себе дома. Проще говоря, вокруг города расположены старые каменоломни. А еще японцы любят смотреть на камни – небось, слышал про сады камней. Думаю, потому никто и не торопится убирать эти завалы.

– И очень хорошо, что не торопится, – задумчиво пробормотал я, из-за укрытия прикидывая, как бы нам половчее пробраться в город. Нас и правда пока никто не искал, небось, решили, что мы погибли в машине. Но рано или поздно они догадаются, что их провели, и вот тогда на нас начнется настоящая охота.

Город, кстати, был немаленький. Далеко не Токио, конечно, но для подземного поселения размеры впечатляли. С того места, где мы укрылись, в портативный электронный бинокль можно было отчетливо разглядеть небоскребы, упирающиеся крышами в «потолок» и наверняка являющиеся для него дополнительными опорами. Рядом с этими гигантами возвышались жилые дома поскромнее, но тоже неслабой этажности. А чуть подальше щедрой россыпью раскинулись обычные одно– и двухэтажные дома в японском стиле. Еще я разглядел красивые храмы – то ли буддистские, то ли синтоистские, я в различиях не силен, – а также внушительный мост через реку, рассекающую город на две половины.