Текст книги "Нетипичные нормативно-правовые предписания в системе норм трудового права"

Д. А. Смирнов
НЕТИПИЧНЫЕ НОРМАТИВНО-ПРАВОВЫЕ ПРЕДПИСАНИЯ В СИСТЕМЕ НОРМ ТРУДОВОГО ПРАВА
Монография

Введение

Одной из главных задач правотворческой деятельности является грамотная формулировка текста нормативно-правового акта, использование в полном объеме потенциала нетипичных нормативно-правовых предписаний. К сожалению, на текущий момент указанные задачи далеко не всегда выполняются. Их решению, в частности, препятствует недостаточная теоретическая и научная проработка как общей теории нетипичных нормативно-правовых предписаний, так и отдельных их разновидностей, недостаточный учет как предыдущего опыта законотворчества, так и международного и зарубежного опыта. В полной мере указанная проблема относится и к трудовому праву. Следует отметить, что в трудовом праве указанная проблема приобретает особую актуальность в связи с тем, что значительная доля правотворческой деятельности в трудовом праве ложится на работодателя (локальные акты) либо на работодателя (его представителей) и представителей работников (коллективно-договорные акты). Ошибки в юридической технике, неправильное использование нетипичных нормативно-правовых предписаний, недостаточный учет уже существующего опыта регулирования трудовых отношений влекут возникновение трудовых споров, меньшую правовую защищенность работника и, как следствие, усиление социальной напряженности. Устранение и предотвращение указанных ошибок способно значительно улучшить положение работников и в конечном счете принести значительную пользу работодателю.

В рамках данной монографии мы попытаемся рассмотреть наиболее значимые моменты, связанные как с юридической природой нетипичных нормативно-правовых предписаний, так и с особенностями их использования в рамках трудового права. Данная монография не претендует на всеобъемлющую полноту, однако надеемся, что ряд вопросов, рассмотренных в ней, позволят сократить «область неизвестного» в сфере такого крайне интересного вопроса, как нетипичные нормативно-правовые предписания.

Глава 1
Нетипичные нормативно-правовые предписания: проблемы определения и построения классификации

§ 1. Нормы права и нетипичные нормативно-правовые предписания

В юридической науке распространенным является взгляд на право как на совокупность нормативно-правовых предписаний, создаваемых и охраняемых государством¹. При этом право, конечно же, не является неким конгломератом, неструктурированной массой норм. Как справедливо заметил С.С. Алексеев, «из положения о праве как о системе, отличающейся чертами органичности, следует, помимо всего иного, что образующие его нормы не есть некая однородная безликая масса нормативных положений, каждое из которых по своим признакам и особенностям во всем соответствует другим предписаниям»². В праве, по меткому выражению С.С. Алексеева, налицо некое «разделение труда»³ между отдельными нормами, причем как по критерию отраслевой (а также межотраслевой, подотраслевой, институциональной и т. п.) принадлежности, так и по той роли в правовом регулировании, которую выполняет конкретная норма (о разновидностях норм, созданных на основе данного критерия, будет сказано ниже).

А.Ф. Черданцев обращает внимание на то, что правовая система является системой практической. Это значит, что «правовая система и ее элементы призваны служить не целям познания социальной действительности, а практическим целям регулирования этой действительности путем воздействия на сознание и волю человека, через них на его поведение и в конечном счете на социальные отношения»⁴. Отсюда с необходимостью вытекает и необходимость специализации отдельных элементов, правовой системы с целью более эффективного воздействия на поведение человека.

Традиционно в науке к нетипичным нормативно-правовым предписаниям относят предписания, не являющиеся нормами в строгом смысле этого слова, т. е., как правило, не обладающие признаками, свойственными норме права (как, например, общеобязательность, предоставительно-обязывающий характер и т. п.), а также структурой, свойственной норме права (т. е. гипотезой, диспозицией и санкцией, если автор придерживается концепции трехчленной структуры нормы права, или гипотезой и диспозицией (санкцией), если автор придерживается концепции двучленной структуры)⁵. Подобный подход к нетипичным нормативным предписаниям влечет необходимость рассмотрения нами как собственно норм права, так и нормативных предписаний в целом с целью определения их существенных признаков. И только после изучения указанных категорий мы можем перейти к изучению собственно нетипичных нормативно-правовых предписаний.

§ 2. Нормативно-правовое предписание как элемент правовой системы

В науке нормативно-правовое предписание обычно рассматривается в качестве некоего объединяющего понятия, в которое включаются нормы и нетипичные нормативно-правовые предписания. При этом, как правило, признаки нормативно-правового предписания выводятся на основе общих признаков норм права и нетипичных нормативно-правовых предписаний.

Существует довольно много различных взглядов на юридическую природу нормативно-правовых предписаний. Так, например, В.Н. Карташов определяет нормативно-правовое предписание как «цельное, логически завершенное и формально определенное властное, общее, обязательное веление (распоряжение, правило, приказ и т. д.), которое служит особым (императивно-атрибутивным, юстициабельным, гарантированным и пр.) регулятором поведения людей, их коллективов и организаций»⁶.

А.В. Мицкевич понимал под нормативным предписанием «логически завершенное положение, прямо сформулированное в тексте акта государственного органа и содержащее обязательное для других лиц, организаций решение государственной власти»⁷.

Несколько более удачное, по нашему мнению, определение было предложено С.С. Алексеевым, согласно которому нормативно-правовое предписание – «это элементарное, логически завершенное государственно-властное нормативное веление (установление), непосредственно выраженное в тексте нормативного юридического акта»⁸.

Таким образом, можно сказать, что нормативно-правовое предписание, как правило, представляет собой выражение воли государства. При этом, для того чтобы быть надлежащим образом выраженным, адекватно отражать волю государства, оно должно отвечать определенным требованиям юридической техники. С.С. Алексеевым была выдвинута идея разделения всех технико-юридических средств и приемов на «две качественно различные группы: во-первых, средства и приемы юридического выражения воли законодателя (или воли субъекта индивидуального акта)»; к ним С.С. Алексеев относит нормативные построения, системные построения, юридические конструкции и отраслевую типизацию; «и, во-вторых, средства и приемы словесно-документального изложения содержания акта», которые «касаются не содержания… а текста акта, его внешнего, документального построения»⁹. Такое разделение представляется особенно плодотворным, если мы обратим внимание на его критерий: требования, касающиеся содержания нормативного акта, и требования, касающиеся формы нормативного акта.

Р.З. Лившиц обоснованно отмечал, что «существо правового регулирования заключается в определенном воздействии на те или иные общественные отношения. Те или иные правовые идеи законодатель претворяет в нормы, рассчитанные на возникновение новых или изменение существующих общественных отношений… Действует схема: идея – норма – отношения»¹⁰.

Мы полагаем, что средства и приемы юридического выражения воли законодателя в том смысле, который вкладывает в это С.С. Алексеев, представляют собой уточнение и конкретизацию воли законодателя, т. е., если использовать концепцию Р.З. Лившица, относятся к идее. Средства и приемы словесно-документального изложения акта относятся к нормативному предписанию (или норме, как ее именует Р.З. Лившиц).

Следует, однако, помнить, что далеко не всякая воля законодателя, выраженная в нормативном акте, является нормативно-правовым предписанием как элемент содержания права. Так, Л.Ф. Апт вполне обоснованно обращала внимание на то, что «структура содержания (права) отлична от структуры формы (законодательства). Если первая состоит исключительно из норм, вторая, обладая некоторой самостоятельностью по отношению к содержанию, включает, помимо нормативных предписаний, предписания индивидуального характера, а в ряде случаев и “пожелания”, “советы”, “призывы”, “обращения” и т. д.»¹¹. О.Э. Лейст указывал на существование особого вида предписаний законодательных и подзаконных актов, в которых не выражалось нормативно-правового предписания как формально-определенного, властного, обязательного веления. «Так, например, – писал он, – нельзя считать юридической нормой указание Типовых правил внутреннего трудового распорядка о том, что работники обязаны добиваться перевыполнения норм выработки. Какое-либо государственное принуждение к соблюдению этой нормы или юридическое нормирование размеров перевыполнения норм выработки совершенно недопустимо»¹². Юридическую природу подобных предписаний О.Э. Лейст объясняет следующим образом: «Эти нормы, содержащиеся в ряде нормативных актов, представляют собой не нормы права, а нормы коммунистической морали, соблюдение которых обеспечивается не авторитетом власти, а властью авторитета, силой советского общественного мнения»¹³.

В связи с этим необходимо коснуться вопроса о так называемых декларативных предписаниях. Л.Ф. Апт обоснованно обращала внимание, что от нормативных предписаний указанные декларативные предписания отличаются тем, что содержащиеся в них положения не имеют властного характера, а их наличие в законодательстве свидетельствует об использовании Советским государством разнообразных форм воздействия на волю и сознание человека¹⁴.

И действительно, декларативные нормы определяют позицию законодателя в отношении целей правового регулирования трудовых отношений¹⁵. В основе содержания нормативных предписаний лежит определенная воля законодателя (иными словами, принимая определенный нормативный акт, законодатель желает наступления определенных общественно значимых последствий). В то же время воля законодателя может искажаться как в процессе собственной «материализации» при помощи языка (т. е. в процессе формулирования ее при помощи письменной речи), так и при восприятии указанного «материального результата» правоприменителями. Функция декларативных предписаний сводится к нивелированию указанных искажений посредством прямого изложения общей воли законодателя. Иными словами, законодатель пытается облегчить работу правоприменителей по толкованию нормативного акта (и тем самым толкования воли законодателя, конкретизированной посредством иных нормативно-правовых предписаний в нормативном акте) посредством обозначения тех общих целей и задач, которые он преследует, издавая данный нормативный акт.

Как справедливо отмечает М.В. Лушникова, «цели, изложенные законодателем, должны учитываться:

1) при восполнении пробелов в праве путем применения аналогии права;

2) служить общеобязательным (нормативным) критерием толкования правовых норм;

3) быть ориентиром в дальнейшей правотворческой деятельности законодателя»¹⁶.

Таким образом, адресатом декларативных предписаний является не только правоприменитель, но и сам законодатель.

В то же время декларативные предписания, по нашему мнению, нельзя относить к нормативным предписаниям по причине того, что они не носят правового (т. е. предоставительно-обязывающего) характера.

Отдельного внимания заслуживает и вопрос о нормах-рекомендациях. Вопрос о правовой природе данных норм активно обсуждается в литературе.

В.К. Бабаев рассматривает данный тип норм как одну из разновидностей нормы права, имеющую специфику применительно к методу правового регулирования (наряду с императивными, диспозитивными и поощрительными нормами). Автор указывает, что данный тип норм устанавливает варианты наиболее желательного с точки зрения государства урегулирования общественных отношений¹⁷. Аналогичной позиции придерживается и В.Н. Карташов¹⁸.

Принципиально иную позицию занимает А.Ф. Черданцев. Он обращает внимание на то, что в самом словосочетании «рекомендательная норма» заключено противоречие, потому что нормы и рекомендации – это различные по своей природе логико-языковые и социальные феномены. Данный автор придерживается позиции, согласно которой рекомендательные нормы не имеют нормативной природы, являются всего лишь рекомендациями, советами. А.Ф. Черданцев называет единственный случай, когда рекомендация может иметь юридическое значение, а именно если указанное в рекомендации действие было ранее соответствующим государственным органом прямо запрещено. В данном случае, по мнению автора, рекомендательное предписание представляет собой управомачивающую норму¹⁹.

Промежуточную позицию занимает А. Нашиц, которая прямо называет рекомендации «промежуточной формой между обязательным предписанием того или иного поведения и оставлением на усмотрение сторон выбора правила поведения»²⁰.

Среди современных ученых, активно разрабатывающих данную проблематику, можно выделить В.Ю. Чуфарова. Согласно его позиции, рекомендации представляют собой отдельную разновидность нетипичных нормативно-правовых предписаний. Нетипичность данных предписаний, по мнению автора, определяется тем, что «правотворческий орган, формулируя через рекомендации желательную для него модель поведения адресата, ориентирует данного адресата среди бесчисленного множества вариантов действий и оказывает тем самым на него определенное регулирующее воздействие»²¹.

Следует отметить, что при предложенном решении проблемы рекомендательных предписаний практически любое предписание соответствующего нормативного акта будет являться нетипичным нормативно-правовым предписанием. В частности, к нетипичным нормативно-правовым предписаниям будут относиться и декларации, хотя автор в качестве таковых их не рассматривает.

В целом, подводя некоторый итог проблеме рекомендательных предписаний, мы изъявляем солидарность с позицией А.Ф. Черданцева, согласно которой рекомендации нельзя относить к нормативным предписаниям.

Следует также отметить, что далеко не все нормативные предписания представляют собой выражение воли государства. К таковым, в частности, относятся коллективные договоры и соглашения, а также локальные акты.

Вопрос об их правовой природе является спорным. Так, некоторые авторы считают, что в данном случае имеет место делегирование полномочий государства. Резко выступал против подобного понимания локальных актов еще в начале ХХ в. Л.С. Таль: «Объяснение правотворческой силы автономии делегациею со стороны государственной власти не более как фикция… Мысль, что, например, хозяин предприятия, издавая правила внутреннего трудового распорядка, выполняет государственную функцию, страдает явной искусственностью. Это не осуществление делегированной ему законодательной власти, а форма правового самоопределения, терпимого и охраняемого государством. Кроме того, делегация всегда совершается в пользу определенных лиц – физических или юридических, но нельзя без натяжки объяснить ею способность всякого организованного социального образования создавать необходимый ему внутренний порядок»²².

Для того чтобы разрешить данную проблему, попробуем пойти от противного. Представим себе ситуацию, когда государство запретит издавать работодателям локальные акты. Повлечет ли это прекращение нормотворчества работодателей? Вряд ли на этот вопрос можно ответить утвердительно. Л.С. Таль писал по этому поводу, что отличительным признаком юридически релевантных (т. е. имеющих правовое значение) объединений является «присущая им правовая организация и обязательный внутренний строй». «Вопрос о природе их организации и об основаниях обязательности их внутреннего порядка должен ставиться вне зависимости от того, является ли предприятие юридическим лицом или нет, – продолжает свою мысль Л.С. Таль, – он возникает каждый раз, когда лица, вступающие в договорные отношения с организованными предприятиями, как то: рабочие и служащие с заводом, пассажиры с железною дорогою, абоненты с обществом освещения или телефонов и т. д. – должны подчиняться установленному или даже впредь устанавливаемому без их участия порядку этого предприятия безотносительно к тому, стоит во главе его физическое или юридическое лицо»²³.

Нельзя не согласиться с Л.С. Талем и еще в одной мысли: «В области частного права государство в лице законодателя не может не считаться с необходимостью предоставить лицам, способным к самоопределению, свободный выбор правовых средств, соответствующий их интересам и целям, и широкую свободу правовой организации подвластной им сферы. Тут всякое вмешательство государства, ставящее пределы творческому участию личности в обороте, нуждается в разумном основании и оправдании. Таким оправданием может служить правильно понятый общий интерес или благо самой личности»²⁴.

В связи с вышеизложенным возникает вопрос: применимы ли изложенные выше идеи Р.З. Лившица и С.С. Алексеева к локальным и коллективно-договорным актам. Думается, что на этот вопрос следует ответить утвердительно. Сам Р.З. Лившиц указывал, что в модели «идея – норма – правоотношение» возможна и другая последовательность: «Идея претворяется непосредственно в конкретные отношения, они фактически складываются, а затем конкретизируются нормой»²⁵. Мы полагаем, что здесь имеет место как раз этот случай. Средства юридического выражения воли законодателя и изложения этой воли в нормативном акте используются для того, чтобы наиболее адекватно сложившееся фактическое положение конкретизировать и изложить в документальной форме.

Вернемся теперь к вопросу о правовой природе нормативно-правового предписания.

По справедливому замечанию А.Ф. Черданцева, «идеальные объекты, посредством которых осуществляется правовое регулирование, с помощью языка обретают материальную форму, становятся доступными для восприятия, получают определенную независимость от участников правового регулирования, в том числе от субъектов, их создавших, обретают свое собственное существование…»²⁶.

Следует обратить внимание на двуединую сущность нормативных предписаний. С одной стороны, они представляют собой соответствующие параграфы, пункты, абзацы нормативных актов. С другой стороны, они представляют собой те самые некие «идеальные объекты, посредством которых осуществляется правовое регулирование», т. е. нормы права, юридические дефиниции, правовые принципы, коллизионные нормы и т. п. На эту сущность нормативных предписаний, правда, применительно к норме права, в науке неоднократно обращалось внимание²⁷.

В то же время, как обоснованно отметил А.Ф. Черданцев, «… особенность юридической науки заключается в том, что она изучает право, которое не только служит средством регулирования общественных отношений, но и само выступает формой отражения действительности. Таким образом, мы имеем дело с двойным отражением: в праве отражается общественная жизнь, а в юридической науке – само право. Правовое регулирование в определенном отношении аналогично познанию. В нем также отражаются определенные идеальные объекты – нормы права, принципы права и др. Вся сумма, совокупность, а точнее, система указанных явлений составляет своеобразный “юридический мир”, который не только отражает мир реальный, но и воздействует на него»²⁸.

Действительно, право, как мы указывали выше, является системой норм и нетипичных нормативно-правовых предписаний. Норма же права (как, впрочем, и некоторые виды нетипичных нормативно-правовых предписаний) призвана действовать во всяком случае, подпадающем под ситуацию, описанную в гипотезе нормы. Ситуация же, описанная в гипотезе, является в определенной степени схематичной, описывающей лишь некоторые признаки конкретной ситуации. Из всего богатства качеств и отношений реального случая юриста интересуют лишь те, которые описаны в гипотезе правовой нормы. Все остальные признаки несущественны. Прослеживается довольно четкая аналогия с понятием, которое, будучи абстрактным образованием, также «не интересуется» частными, несущественными признаками конкретного объекта. Не следует, однако, забывать, что эти частные признаки не «исчезают» в понятиях, а органично входят в их состав.

В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что нормативно-правовое предписание является по своей логической сути суждением, т. е. формой мысли, в которой устанавливаются отношения между понятиями и которое может быть истинным либо ложным²⁹. Следует, однако, отметить, что подобной точки зрения придерживаются далеко не все авторы. Так, А.Ф. Черданцев полагает, что норма права (норму права этот автор понимает достаточно широко, включая в ее объем в том числе и нетипичные нормативно-правовые предписания) не является суждением, так как нормы права не могут быть истинными либо ложными, они отражают не то, что есть, а то, что должно быть³⁰.

Мы полагаем, что нормативно-правовое предписание является суждением. Однако это суждение имеет существенную специфику по сравнению с остальными. В логике принято выделять так называемые суждения с деонтической модальностью, т. е. суждения, которые содержат «адресованные людям указания, побуждающие их к конкретным действиям»³¹. В.И. Кириллов и А.А. Старченко прямо указывают, что к деонтическим суждениям относятся и нормы права. Характерной особенностью деонтических суждений является и то, что отношения между понятиями в таких суждениях выражаются при помощи трех деонтических операторов: обязывание, запрещение, правомочие. Выделение подобных операторов прямо соответствует принятому в теории права делению норм на обязывающие, запрещающие и управомочивающие.

Весьма интересным является и вопрос о соотношении нормативно-правового предписания как воли законодателя (или иных уполномоченных субъектов) и нормативно-правового предписания как формы выражения этой воли. Касаясь этой проблемы, А.Ф. Шебанов писал: «Правомочие и обязанность сторон регулируемого отношения всегда соответствуют друг другу, хотя в своем словесном выражении в статье (параграфе) закона, указа или иного нормативного акта правовая норма может быть в интересах краткости изложения сформулирована либо в виде указания на обязанность одного из участников регулируемого отношения, либо в виде указания на правомочие одного из участников этого отношения. В таких случаях соответствующие правомочия или соответствующие обязанности других лиц непосредственно вытекают из самого смысла закона»³².

Добавим, что отношения между нормативно-правовым предписанием как частью нормативного акта и между нормативно-правовым предписанием как волей законодателя складываются примерно так же, как между суждением и предложением.

В идеале каждому нормативно-правовому предписанию, содержащемуся в соответствующем нормативно-правовом акте (пункте, части, статье, параграфе и т. п.), должна соответствовать выраженная в данном пункте воля законодателя, тем или иным образом урегулировать соответствующие отношения. Например, предписание ч. 1 ст. 3 «Каждый имеет равные возможности для реализации своих трудовых прав» ТК РФ выражает волю законодателя, которая в виде суждения, приведенного к нормальному логическому виду, звучит следующим образом: «Все (знак количества) люди (субъект) являются (связка) субъектами, имеющими равные возможности для реализации своих трудовых прав (предикат)».

Однако в нормативных актах нередко встречаются ситуации, когда воля законодателя и форма выражения этой воли не являются равнозначными. Эти ситуации являются следующими.

1. Воля законодателя выражена в двух и более нормативно-правовых предписаниях. Встречается, например, в случае использования законодателем бланкетных и отсылочных предписаний. Например, ч. 2 ст. 136 ТК РФ содержит указание на то, что форма расчетного листка утверждается работодателем с учетом мнения представительного органа работников в порядке, установленном ст. 372 ТК РФ.

2. В одном предписании выражено две и более воли законодателя. Например, предписание ч. 1 ст. 93 ТК РФ содержит два суждения законодателя. Первое выражается предписанием: «По соглашению между работником и работодателем могут устанавливаться как при приеме на работу, так и впоследствии неполный рабочий день (смена) или неполная рабочая неделя». Второе в законе звучит: «Работодатель обязан устанавливать неполный рабочий день (смену) или неполную рабочую неделю по просьбе беременной женщины, одного из родителей (опекуна, попечителя), имеющего ребенка в возрасте до четырнадцати лет (ребенка-инвалида в возрасте до восемнадцати лет), а также лица, осуществляющего уход за больным членом семьи в соответствии с медицинским заключением, выданным в порядке, установленном федеральными законами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации».

3. Существуют предписания, не выражающие воли законодателя и фактически не регулирующие общественных отношений. Примером может служить норма ст. 158 ТК РФ: «Коллективным договором или трудовым договором может быть предусмотрено сохранение за работником его прежней заработной платы на период освоения нового производства (продукции)». Указанная норма носит информационный характер и не регулирует общественных отношений, так как указанное правомочие вытекает из смысла ст. 41 «Содержание и структура коллективного договора» и ст. 57 «Содержание трудового договора», а его включение в ТК РФ обусловлено тем фактом, что основными «потребителями» норм ТК РФ являются люди, не являющиеся профессиональными юристами³³. В то же время непонятны мотивы, по которым законодатель не указал на возможность установления подобных условий в коллективном соглашении либо в локальном акте. Полагаем, что ст. 158 ТК РФ нуждается в существенном изменении: либо в исключении из ТК РФ, либо, что представляется более предпочтительным, в изменении содержания на следующее: «Коллективным соглашением, коллективным договором, локальным актом, трудовым договором может быть предусмотрено сохранение за работником его прежней заработной платы на период освоения нового производства (продукции)».

4. В принципе возможно существование нормативных суждений и без выражения их в каких-либо нормативных актах (при наличии пробелов в законодательстве). Естественно, однако, что мы при этом не можем сказать, что они представляют собой волю законодателя без выражения ее в нормативном акте³⁴.

Таким образом, нормативно-правовые предписания представляют собой двуединую сущность. Во-первых, это воля законодателя или иных уполномоченных лиц, направленная на регулирование тех или иных общественных отношений. Эту волю можно изложить в форме логического суждения деонтической модальности. Во-вторых, это форма выражения такой воли в виде статей, частей, пунктов, абзацев, параграфов и пр. Мы установили, что эти две стороны нормативно-правового предписания (его форма и содержание) далеко не всегда соответствуют друг другу. В первом случае мы имеем дело с нормами права и нетипичными нормативно-правовыми предписаниями, во втором случае – с частями нормативного акта (или нескольких нормативных актов), в которых они закреплены.