Текст книги "Черный ход"

Черный ход
шизо-поэзы
Дмитрий Борисович Тараторин

© Дмитрий Борисович Тараторин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Балаган 2016

 
В шумном балагане кончилось веселье
Девки еще пляшут,
Но уже грустят.
Фокусы не катят, словно б на прицеле
Бармены за стойкой
Не живы стоят.
Скоро все исчезнет, скоро все растает
В лужах придорожных
Кровь или вода
Тяжким шагом новый год в страну вступает.
Проживи, попробуй,
Раз и навсегда.
 

Пополам

 
Полумрачная страна
В полу-жизнь погружена
Полу-дождь и полу-снег
Здесь как будто бы навек
Полулюди полузвери
Полу бродят полу бредят
Взмах клинка – и пополам —
Брат на брата, сам на сам…
 

Круги

 
Буря бритвой небо вскроет
И заплачет кто-то в небе
И реальна кровь на хлебе
Поколеблены устои
 
 
Кто не знал, и не узнает
Как, куда, зачем он канул
И какую точно рану
Врач смертельной назовет
 
 
Кто кого поставит ставкой
И зачем его подставят
И как не было, раздавят
Кровь сочится тонкой струйкой
 
 
Из распахнутого дома
Позовут, поманят в гости
Сложат черепом на кости
И как будто не знакомы
 
 
Громоздится мирозданье
Снова здесь подвох таится
Мир, прощаясь веселится,
Потеряв свое сознанье
 
 
Бесконечное круженье —
Круги ада
Всем здесь рады,
Всем, кто ценит наслажденья.
 

Тайна

 
Простые русские бабы лучше всех!
Особенно, лучше всех – их смех.
Адский по сути, дикий по звуку
можно использовать в пытках как муку.
После сенсорной депривации
врубить как за родину агитацию.
И тут уж врагу не устоять —
он будет в конвульсиях умолять
выключить эту бессмысленность беспощадную,
вернуть ему депривацию отрадную.
Но ватная глухота хохочет
и останавливаться не хочет.
Ведь хохот не бабы отнюдь выбирают,
а он ими полностью управляет.
Они собственно и присутствуют здесь для этого —
хохотать от заката и до рассвета,
днем, утром и вечером, зимою и летом.
Этим они и необычайны,
в этом и скрыта их тайная тайна…
 

Новогоднее

 
Скоро будем веселиться
до упада, до распада
Что положено, случится,
неизбежно, как и надо.
 
 
Так заведено издревле,
так диктует нам природа
в крепостной своей деревне
люто водим хороводы.
 
 
А потом прыжки и пляски,
распиванья, завыванья,
диких уркаганов сказки
и в сугробах кувырканье.
 
 
Наш народ, как встал на лыжи,
так и катится под горку.
И конец все ближе, ниже —
тормозить уже без толку.
 
 
Быструю езду мы любим,
И никто нас не догонит!
Не простим и не забудем —
Вьюга белым мраком стонет.
 

Еда

 
Они ж, суки, едят родину!
Скажете и мою? Вроде бы,
На первый взгляд безусловно так.
Но регулярные погруженья во мрак
Свидетельствуют: не все однозначно,
И стоит взглянуть на тему иначе.
Тут, надо внимательней – кто и что ест.
Вопрос – кому какой выпадает крест?
Оттуда же, собственно из мрака —
Проверить, ты человек или собака?
Ломоть тебе со стола положен,
Или крохи с пола, и еще будешь должен
По жизни
и после, разумеется.
Там от долгов никто не отвертится.
Я ухожу, на ваш взгляд от темы?
И наверняка, в оправданье измены…
А на деле, все совершенно не так.
Просто, чтобы не впасть в блудняк,
На все смотри через перекрестье…
Креста
Без гнева и чувства мести.
Но и без компромисса
Чтоб не могла оправдаться крыса
Служебным долгом или приказом.
Ел ли ты человеков по куску или сразу?
Во имя отчизны, если даже,
Это никак не отменяет пропажи
В существе этом Образа Распятого.
Вот, это конкретная тема, ребята.
 

Годы-гады

 
Наши годы. Мы в них блуждаем как в клетке
Новые, старые, счастливые редки.
Чаще – это на фото юные лица
Ну, и то, что верим, еще случится.
Некуда бежать, только призраков звать.
И грустным животным по кругу блуждать,
Как на тюремной прогулке.
А шаги расстрельной команды гулки.
Посвистывая, Похохатывая
Близится к твоей хате.
Говорят, мол, шалишь,
от себя ты не убежишь.
Но, чтоб вырваться прочь из плена,
Надо для начала перестать быть тленом —
Галереей фото, списком воспоминаний
Перечнем исполненных или нет заданий.
Но если это все – ты без остатка – конец.
Надзиратель похвалит: молодец,
Баланду скушал,
режим не нарушил.
Отклонена апелляция —
– Аннигиляция.
А могло быть иначе – вошли – тебя нет,
Кругом только клочья фото, писем, газет…
 

Налет

 
Сквозь вселенную летят
Орды красных дьяволят.
В горны яростно трубят —
Ильича будить хотят.
Облетят вокруг Земли —
Пошатают корабли.
Космонавты от испуга
Начинают грызть друг друга.
А орда летит в Москву
Не во сне, а наяву.
«Эй, Ильич, замшелый хрыч!
Просыпайся и не хныч.
Слышишь, вызывает ад
Поднимать пролетариат!
Мы несем тебе заданье
На бесовское восстанье».
Ильичу вставать не в жилу, —
Закопали бы в могилу, —
Думает который раз,
Продирая, левый глаз.
«Что вы черти раструбились?
Иль совсем ума лишились?
Вышел весь пролетарьят,
Я и сам тому не рад».
Те в ответ: «Что за отмазы?
Исполняй, давай приказы!
Для чего ж ты в Мавзолее?
Для чего тут надпись Ленин?
Для того, чтоб не ленился,
А при случае сгодился».
Но Ильич глядит сурово,
И в ответ чертям – ни слова.
Сколько раз уж пожалел,
Что он в топке не сгорел,
Как герой Сергей Лазо,
А лежит здесь на позор.
Сталин вовремя сбежал,
А то б тоже отвечал
За империи пропажу,
И за прочую за лажу.
К счастью колокольный звон
Раздался со всех сторон.
Октябрята-дьяволята
Разом сгинули куда-то.
Почесал свой бок Ильич
И опять впал в паралич
Вплоть до следующей побудки
Будет в снах бродить он жутких.
 

Новое счастье

 
С новым вас счастьем люди!
А, кстати, какого рожна вам еще надо?
Прям, чтоб еще нового, а хрен вам на блюде-
Живы пока что и ладно.
 
 
Удивительна сама по себе претензия —
Мол, желаю себе счастья.
Мыслящая, да и то не всегда инфузория
Сторонится грозы и ненастья.
 
 
Что это, как это может вообще,
С вами реально случиться?
С тем, кто всю жизнь тщетно
Лбом в стену небытия долбится?
 
 
Стратегия барана
У новых ворот
Верите – поздно иль рано
К счастью вас приведет.
 
 
Да к тому же, Голубые раз в год огоньки
Ночью заманчиво светят
Голубые в них пареньки
Вам поют, что все просто на свете.
 
 
Эта дикая оргия
Веселящегося напропалую праха
не просто горькое горе
Но высшая концентрация страха —
 
 
– Задуматься хоть раз самому
В перспективу конца своего глядя.
Но вы давно решили – не по уму
Лучше экранного послушаем дядю.
 
 
Сверхплотная материя —
Черная в голове дыра
Всасывает чужие мнения
Про завтра и про вчера
 
 
Просто совсем пропащие
Смотрят в мертвые ящики,
Пока не сыграют в другие
Конструкционно совсем простые.
 

Под кроватью

 
Человек ложится спать
Дыбом вдруг встает кровать
И оттуда вылезает
Тот, кого давно он знает —
Из ужасных детских снов,
Тот, кто съесть его готов.
В детстве, помнишь, был ты трезвым,
Убегал от жути резво.
Не мешал и лишний вес.
Два прыжка – и страх исчез.
И скорей, скорей бежать —
Маму на спасенье звать.
А теперь кому помочь?
Только ты, твой страх и ночь.
Да, и степень ожиренья…
Где тут шанс на избавленье?
А его и правда нет
Обнаружит труп рассвет.
 

Признание

 
Все хотят, чтоб другие их уважали,
Чтобы достоинства признавали.
И пусть другие, как известно, ад,
А все равно, несмотря – хотят.
За это могут даже убить,
Особенно, если как следует выпить.
И если разобраться, хоть то и нелепо,
Но даже эти строки отчасти из-за этого.
Но в том то и дело, что чем нелепей,
Тем трудней разбивать подобные цепи.
И пусть даже по ходу сужается понимающих круг,
Но полная отрешенность, прямо скажем, дается не вдруг.
Хотя, должно было б быть давно безразлично —
Оценят тебя на неуд или на отлично.
В идеале то, должно быть вообще напропалую все равно.
За одним исключением – оценка тебя теми, кто платит бабло.
 

Полярная фауна

 
Бакланы крайнего севера
Не знают во что им верить —
В глобальное потепление
Нового поколения,
Или в старину Левиафана,
Что сожрет их поздно иль рано.
И остается бакланить —
Друг друга клювами ранить.
Но это лучше, чем быть пингвином
Южным, с виду таким невинным,
А на самом деле конченым извращенцем,
Со злым и порочным сердцем.
Даже в оргиях олигархов замечены,
чем морально полностью изувечены.
Однако репутация милых и странных
Сохраняется за ними еще в разных странах,
Несмотря на научные разоблачения
Люди мало знают об их развлечениях.
И знать не хотят, что вдвойне опасно-
заражаются незаметно помыслом страстным.
Вот так и внедряются поведенческие модели
Всем, кто розовые (лево-либеральные) очки на себя надели.
Так бейте очки и смотрите на мир как он есть —
Ведь только так сбережете вы смолоду честь.
 

Жир

 
Радость чувство совсем незнакомое
Для Данте и других бездомных
Изгнанников, память о рае хранящих,
Но в ад не мигая всю жизнь глядящих.
В окружении сплошь непрерывно моргающих
Смотрятся они сами, конечно пугающе.
И неуместно,
Как смерть крестная
Для человека простого, веселого, честного.
Который любит баню и шашлыки,
Для кого шибко умные все – дураки.
Который сбивается в коллективы
И верит в светлые перспективы.
Данте смотрит на таких с печалью издалека.
Судьба их прозрачна и довольно горька,
В его конечно, абсолютно неуместной картине мира —
Для сковородок ада дадут они много жира.
 

Стратегия

 
Не выходите из дома,
Не захватив с собой лома.
Большой или компактный
Усилит вас многократно.
Вы сможете передвигаться уверенно,
Что многократно уже проверено.
Многое будет вам нипочем,
Если лом украсит ваше плечо.
Иначе не сделать и шагу,
Несмотря даже на редкую отвагу.
Ведь лед под ногами, лед вокруг —
Возьмете и поскользнетесь вдруг.
А лед не замедлит, сверху навалится —
Как вам с ним скользким, тяжелым справиться?
И только лом, как верный друг
Поможет исключить испуг
И возможное оцепенение
Перед лицом ледового нападения.
Могучий удар – и враг расколот,
Как бы ни был силен окружающий холод.
Ну, и дальше долбите не переставая —
Вот, стратегия жизни безотказная и простая.
 

All pigs…

 
Чарли Мэнсон сидит уже целую эпоху
И выглядит при этом вроде неплохо.
Мир вокруг многократно изменился,
А Чарли лишь укрепился
В своих свиноненавистнических идеях.
Не часто встретишь таких злодеев.
Лучше и не встречаться с такими,
Чтоб не запятнать навек свое имя,
Подпав под зловещее обаяние,
Став в итоге чужими страшными снами.
У жертвы и палача разные задачи
В этой игре безысходно мрачной,
Но проигрывают в ней оба,
Вместе потому что потом до гроба.
Ведь и не вспомнят одного без другого,
Такая уж им судьба вовек уготована.
А свиньи, что ж, они прыгают в бездну,
Ведомые теми, кто в них залезли.
А Чарли все сидит и сидит,
Просто как вечный жид (автор никак не антисемит).
Чарли это сравнение вряд ли понравится,
Но ведь остроумно придумала невеста-красавица
Сделать из него после смерти мумию,
Чтоб за бабки потешить любую свинью.
Коварный замысел был раскрыт,
И вот теперь, не жив, не убит,
Сидит в своей клетке древний злодей,
Бессильный против сплоченных свиней.
 

Порог

 
Врачи говорят о предсмертных сожалениях —
Распространенном довольно явлении.
Люди вдруг на пороге начинают мыслить
И подозревать, что их в общем-то обчистили.
Верните нам нашу жизнь, говорят,
Мы б изменили в ней все подряд.
Но когда доходят до конкретики,
Оказывается, что запросы невелики.
Кто-то чаще хотел бы ходить на рыбалку,
Кому-то, что первую любовь упустил жалко —
Думает, был бы наверное, счастлив,
Но что это слово в сущности значит
Объяснить не в силах, да и времени нету —
В окошко глядят безучастные планеты.
И уходящий жалеет, что космонавтом не стал,
О чем он вроде бы в детстве мечтал.
Впрочем, не было этого, нет,
гонит он прочь этот навязанный пионерией бред.
Понимает, вдруг, что надо было бы меньше работать —
Вот, где сумели реально его обобрать.
Но с другой стороны, когда появлялся шанс,
Он не знал на что потратить свободный час.
Если пить пиво целый день, можно спиться,
И при ежедневной рыбалке – с тоски утопиться.
Какая-то безысходная жуть —
эта жизнь, если с порога назад взглянуть.
Ни о чем, судя по эпитафиям, не жалели бандиты.
Правда, лишь те, что были внезапно убиты.
И не успели о прожитом задуматься,
увидеть в зеркале предсмертного своего лица.
На самом же деле, куда ни смотри,
Жизнь не снаружи. Она – внутри.
И никем украдена быть не может.
Кто же залезет к тебе под кожу?
Разве клещ или какой паразит,
Но сделавшему прививки, это ничем не грозит.
Значит, вопрос в другом – внутри жизнь или сразу смерть —
Вот, что надо успеть рассмотреть…
 

Лихо

 
Бродят мимо лиходеи
Толи люди, толи звери —
Промежуточная фаза
Различишь ее не сразу.
Есть еще домашний скот.
Те совсем наоборот.
Их пошлешь – они идут,
Сами ищут свой хомут.
Лиходеев то немного —
Скот зовут они в подмогу.
И решат, собравшись вместе,
Стать пособниками мести.
Как, кому, за что, зачем —
Не вопрос для них совсем.
Им подскажут лиходеи.
Лихость вызовет доверье.
И пойдет пожаром лихо,
Что до срока было тихо.
Как его не разбудить?
Можно лиходеев бить
Превентивно и активно.
Только результат противный
Нам в истории дает
Сей безжалостный подход.
Надо помнить про структуру
Лиходеистой натуры.
Есть же в ней то человечье,
Что потенциально вечно.
Обращенье в вечность – метод,
Что вопрос решает этот.
И не то, чтоб лишь глобально,
Если даже где случайно
Избежать не сможешь встречи
С лиходеем в тихий вечер,
Вечность покажи в глазах,
В ней не обитает страх,
Но она не имеет и жалости,
К лиху, встающему на пути.
 

Рождество

 
Жизнь для нас родилась однажды,
Но навсегда.
Мертвые непрерывно жаждут,
У нас – живая вода.
 
 
Но лишь то, что мертво умереть не может,
А мы то еще вполне.
Однако Тот, кто нас потом подытожит,
Ведет нас в этой войне.
 
 
Где время есть разбрасывать камни,
Время их собирать.
Время есть снаряжать магазины,
Время в спину стрелять.
 
 
В битве неповторимой, нашей
За военные преступления – Суд страшный.
 

По любому

 
Люди цепляются за любое,
Что посчитают своей судьбою.
И это еще лучший вариант, как представляется,
Большинство же просто по жизни шатается.
Хотя, никакой реально разницы нету,
Как именно ты не искал света.
В наркопритоне по-быстрому сгнил,
Или годы долгие чем-то рьяно рулил
Во славу родины или на благо семьи,
На чужие ты пил или на свои,
После ничто не пойдет в зачёт,
Даже если тебя почитает благодарный народ.
Тебя просто запутали, все, кто только добра хотели
Школа, родственники, друзья, родители.
«И враги человеку – домашние его»,
Не слыхал? Но положение таково,
Что главное – занимать понятную всем ячейку
В обществе, которое кинет за это копейку.
И если даже отнесешь ее в храм,
Думаешь, это что-то изменит Там?
 

Падение

 
Стены Константинополя —
Вечной боли петля,
Сдавившая горло каждому,
Кто помнит последних стражей
Царства священнобезмолвия.
Павший с небес как молния,
Он и никто иной
Вел янычаров в бой.
 

Запредел

 
Из-за острова на стрежень
Вылетает он и режет
Всех подряд напропалую.
«Одурел от поцелуев
персиянки молодой, —
Вслед братва кричит, – постой!
Что ты Стенька натворил?
Лучше б бабу утопил».
Не понять им, что теперь
В прошлое закрыта дверь.
Что пойдут ломить вперед,
Не смотря, что плаха ждет.
И что дело не в княжне.
Ведь Офелия на дне,
Недвижимая лежит
Вслед их удали глядит.
И вот ей прекрасно видно,
Что Степану стало стыдно
Головою не рискнуть.
Свой предел перешагнуть
Бодисаттва научил,
С кем он в Астрахани пил.
Чаша выпита до дна
И на дне его вина.
На него глядит народ —
Стеньки голову он ждет.
Ну, а он стоит и шепчет
Им неведомые речи:
«Гате, гате, парагате —
По ту сторону – где свято…»
 

Нора

 
Кроличья нора глубока,
Крысиная глубже наверняка.
Другой вопрос, что не только Алисе,
Но и любому, кто не крыса
Нырять туда не пожелаешь. Даже врагу
Я этого предложить не могу.
Но сами крысы не столь щепетильны,
И тащат туда не только Алис субтильных,
Но и мужиков здоровенных военных.
Лютуют, вполне себе откровенно.
И есть ощущение, что уже укушена,
Туда может рухнуть седьмая часть суши.
 

Разговор

 
Как скучно говорить с людьми,
С несчастным, что кричит: пойми!
А сам понятен с первых слов,
Но замолчать он не готов,
А что-то хочет доказать,
Таких немерянная рать.
Как нужно с Богом говорить —
Необходимо, чтобы жить.
Но невозможно до тех пор,
Пока не прерван разговор
С самим собой.
И тяжек бой
С тем, самым скучным из людей,
Что бродит в голове твоей…
 

Без ответа

 
Смерть каждый день рядом.
Щупает пристальным взглядом —
Проверяет – пора не пора —
Идти со двора.
И позовет, чтоб не заигрался,
Чтоб вовремя спать отправлялся.
Спокойной вам ночи, малыши.
День кончился, свет потуши.
Вот, только утром никто не проснется.
В ночи вспыхнет иное солнце,
Или не вспыхнет, кто его знает —
Смерть за это не отвечает.
Досадно, печально, ну, ладно
Это не ее тайна…
 

Пушкин. Метель

 
Это метель, а в ней Пушкин
И ушки его всегда на макушке —
Ждет появления Пугачева —
Вдруг, из сугроба вылезет снова.
Отряхнется и пойдет куролесить,
Если вовремя не повесить.
Россия страна в основном зимняя
И оттого бесперспективная.
А может, и не оттого, впрочем,
Но Пушкин сомневается очень,
Что пока в сугробах сидят Пугачевы,
Можно совсем поснимать оковы.
Лучше с царем научиться ладить,
Иначе порвется тонкая нить,
На которой и висит страна над бездной.
Лучше уж править рукой железной.
Но сам понимает, что в русской сырости
Ржавеют железные руки власти.
И эта вечная коррозия металла
Всех, конечно, изрядно достала,
Но что же делать, когда Пугачев
Всегда из пурги объявиться готов.
Пушкин не может найти ответа
Вот и сидит в метели поэтому.
 

Перевал

 
Мы все с перевала Дятлова,
Заложники непонятного.
Кто-то турист, а кто-то йети,
А кто-то Чужой на этой планете.
Бродим в странных местах,
позабыв напрочь про страх,
И только наткнувшись друг на друга,
Мы можем пропасть совсем
от испуга.
 

Деградация

 
Без роду и племени
Вне пространства и времени
Живет – не живет,
Но что-то жует.
А может быть и кого-то,
Какая ему забота,
Попалось что пролетало-
Мигом того не стало.
Кто это и что это —
Не может сказать никто.
Ведь стоит с ним только сблизиться,
И мигом становишься слизью,
Которой оно и питается,
А по имени не представляется.
Вопрошать же бездну,
как правило, бесполезно.
Размером оно какое,
Выяснить может и стоит,
Но нет нигде инструмента,
Соответствующего моменту.
И остается непознанным
Это вот, нечто грозное.
И нужна максимальная собранность,
Чтоб жертвой его не стать.
Поскольку при минимальной погрешности,
Заведется оно у тебя внутри.
И станешь его как вирус носить,
Прежде чем сможет изнутри тебя проглотить.
А вы все надеетесь на органы безопасности,
Когда реальны такие вот страсти…
 

Черный ход

 
Между завтра и вчера
Есть глубокая дыра.
Мы по краю ее ходим
В задушевном хороводе.
Мы бредем по самой кромке,
Чтоб не загреметь в воронку,
Но чтоб понимали ясно —
Без вожатого опасно.
Хоровод нас не отпустит,
Чтоб не предались мы грусти,
И не глянули в глубины,
Позабыв про путь наш длинный.
Он змеей переползает,
Дыры кольцами считает.
Если вырвется звено,
Может соскользнуть на дно.
И узнать, куда ведет
Самый-самый черный ход,
Где в беззвездии ночи
Поджидают палачи.
Или стражи у ворот?
Тут, смотря какой подход.
Как ты глянешь, что ты скажешь
И с какой идешь поклажей.
Много там секретов есть,
Чтоб в ворота те пролезть.
Но оставшись в хороводе,
Под дурман родных мелодий
Не грозит тебе паденье.
Только в пепел превращенье.
Мягко новый поворот
В крематорий приведет.
 

Отражение

 
Погружение в отражение
Не самое легкое упражнение
Оно не для слабонервных.
Для последних, а не для первых.
Этот дайвинг в свою видимость
В некоторых случаях необходимость.
Тут важно, что материальное
Плотность теряет, когда зеркальное.
И опять же, все здесь наоборот —
Правое левое не узнает.
А значит, все, что ты видишь глазами,
Не более достоверно, чем мы сами
В отражении. К тому же, если его разбить,
Из единого Я можно многих враз получить.
А затем разбираться с каждым в отдельности,
В поисках первоначальной цельности.
Но лучше просто в пыль истолочь
И погрузить их все скопом в ночь.
 

Santa

 
Скромное обаяние смерти
Почти неотразимо, вы уж поверьте.
Безусловно, она совсем не красавица,
Но научилась людям нравиться.
Santa muerte не Санта Клаус, конечно,
Но люди говорят с ней не только о вечном.
А гораздо чаще наоборот,
Практически, как на Новый год
Просят себе разных подарков,
Например, чтоб быстрей прибрала, кого не жалко.
И нарядная кокаиновая леди
Всех прижимает к костлявой груди.
Никому не откажет – ни бандитам,
ни лохам даже.
Поможет устроить человеко-пропажу.
Но одновременно и сами просящие пропадают,
До поры впрочем, сами не замечают,
Что переходят в разряд пропащих душ,
Как только Santa отвалит им нужный куш,
Измеряемый в единицах смерти,
Или повреждений тяжких, причиненных жертве.
Как свидетельствуют исследования,
Число пропащих растет день ото дня.
И это прекрасная иллюстрация
Приближения общего окончательного конца.
Ну, сколько уж можно, в самом деле,
Если люди сами себе надоели?
 

Определенность

 
«Писатель: Я писатель!
Читатель: А по-моему, ты говно!»
Почему, так жесток Хармс, как вы думаете, или вам все равно?
Вы считаете – любой писатель говно, чего тут странного?
Но дальше ведь он и про химика столь же беспощадно.
А химик, не писатель, он людям полезен,
Отчего же Хармс и с ним столь же нелюбезен?
Просто из-за мизантропии? Неверный ответ.
На самом деле, о человеке тут речи нет.
Ведь, если ты себя конкретно определил,
Тем самым человека в себе и убил.
Вернее не самого человека, а хрупкую возможность,
Скажем точнее, абортировал зародыша
Разной степени зрелости у каждого,
Но полюбому необратимо, вот, что важно.
А если ты решил убить человека и родить химика,
Конечно, ты говно в чистом виде, и только в клинику
На анализы с этих пор пригоден.
Там и разберутся – химик ты, писатель, или еще какая пародия
На того, кем был призван ты стать,
Но стал разные увертки искать,
Как бы, не обретать человеческого лица,
Как бы протянуть без этих забот до конца.
Вот просто и констатирует Хармс —
Утерян шанс.
И сейчас и потом,
раз уж определился – будь вовеки говном.