Текст книги "Следствие считать открытым"

Спустя час пред наши очи представили отмытого, постриженного и обожравшегося до икоты Трейсина. Теперь он стал немного более походить на купца, чем на бродягу-алкаша. В его разговоре появились привычные для торгового сословия основательность и деловитость. И, как бы это помягче сказать… рачительность. При расчете за услуги и обед Трейсин спорил так громко и отчаянно, будто эти деньги были его собственные, причем последние. Ну что же, и такой человек может иногда оказаться полезным. Еще через час к месту встречи у городских конюшен прибыл Таниус, взвинченный и раздосадованный.

– Эсвистраннский наместник-прохвост согласился выделить нам в сопровождение лишь три десятка солдат из городской когорты. Уперся, как баран, хотя я тряс у него перед носом королевской грамотой «Во имя и от имени…» – мол король далеко, а бандиты – за рекой. С ним мы потом разберемся, а сейчас – отправляемся к границе, солдаты уже ждут нас у северных ворот. Тридцать мечей – все же немалая сила. Трейсина посадили на мою запасную лошадь. В седле он держался еще хуже, чем я, и судорожно цеплялся за уздечку здоровой рукой. Так мы и зарысили потихоньку к северным воротам Эсвистранна, где нас ожидала малоприятная новость. Оказалось, что наместник не только туп, как обух топора, но и считать умеет неважно – у ворот нас ждали не три десятка бойцов, а всего лишь два. И уж отдали, что называется, самых последних, коих не жалко потерять, – пользы от них чуть, а коли сгинут, глядишь, и платить меньше придется, и кормить не надо.

Таниус при виде этого жалкого «войска» почернел, словно грозовая туча, но ничего не сказал, потому что ему сообщили еще одну неприятную новость: несостоявшиеся убийцы покинули город лишь пару часов назад, так что засада на тракте была вполне вероятна. Поэтому любая охрана была теперь для нас очень кстати,

Нестройной колонной наш отряд растянулся по дороге к границе. Пока мы пересекали Эсвину долину, опасаться ловушки не стоило – слишком людно было на дороге. Окрестности тракта в этих местах были густо заселены, поля раскинулись далеко вокруг, селенья стояли так часто, что при выезде из одного уже можно было видеть другое. Все деревни вдоль тракта фактически кормились с него, в каждой имелись харчевни, кабаки, а в особо крупных и зажиточных – постоялые дворы, порою размерами не уступающие тому же «Купцу».

В одном из таких заведений мы и заночевали. После нескольких ночевок на камнях, когда твоя подушка – жесткое седло со стойким запахом конского пота, а в дырявом одеяле гуляют сквозняки, когда под утро ты просыпаешься от нестерпимого холода с одеревеневшим лицом и инеем на бровях, когда растираешь окоченевший бок и встаешь на ноги, как на ходули, – после всех этих мучений скромная кроватка с клопами в деревенской гостинице покажется тебе, изнеженному горожанину, настоящим раем на земле.

Сколь бы ни длилась ночь, утро неизбежно. Так гласит народная пословица, а народ, как известно, всегда прав. Выспаться мне, конечно, не дали – Штырь, продолжающий играть роль моего слуги, бесцеремонно вытащил меня из постели со словами: f – Все уже на ногах, даже лошади, негоже вам тут дрыхнуть!

Ну, положим, лошади всегда на ногах, а ты, если назвался слугой, так береги сон своего хозяина! Я скорчил страшную рожу в глупой надежде, что Штырь испугается и убежит докладывать: дескать, господин Райен спятили с ума. Но получилось неважно – малек, еле сдерживаясь от смеха, притащил мою одежду. Никуда не денешься, приключения продолжаются!

Наш бравый отряд с новыми силами зарысил к границе. Постепенно поселений становилось все меньше, начали попадаться заброшенные хутора и поля, заросшие кустарником. Тогда, четырнадцать лет назад, здесь остановилась война. Ее всепожирающее пламя лишь слегка прикоснулось к этому краю, но и этого хватило, чтобы опустошить его. Люди ушли, спасаясь от бесчинств фуражиров и мародеров, многие так и не вернулись в свои дома.

В столице считалось, что граница «на замке» и надежно охраняется. Однако, увидев маленькую заставу с обвалившимися бойницами и дырявой крышей, пузатых пограничников, греющихся на припекающем солнышке и не обративших на наш отряд никакого внимания, я изменил свою точку зрения. Если эти увальни кого-то и охраняли, то только самих себя.

От заставы склон шел круто вниз, отсюда открывалась великолепная картина на Зеленые Долины. Правда, зеленой она выглядела летом, а сейчас простиравшиеся до горизонта Леса, только-только воспрянувшие после зимней стужи, выглядели серо и уныло.

На выходе из долины Верана резко поворачивала на северо-восток, широко разливаясь и устремляя свои воды к подножию гор. Где-то там, внизу, реку пересекал мост, за которым власть фаценской Короны уже не действовала. А с той стороны вообще никакой власти не было – никакой заставы ни единого поста, – только лес раскинулся во все стороны. За мостом тракт поворачивал и далее шел вдоль реки, а в северном направлении лесной массив прорезала узкая лесная дорога – путь в Эштру, сердце Зеленодолья. И где-то там, на пути, нас ожидает враг. Надеюсь, мы и разбойники разминемся – по слухам, банда засела на тракте, совсем в другой стороне. Но надо быть настороже. Наш конвой, хоть и состоял из самых нерадивых солдат, свое дело знал – дозорные ушли вперед, остальные разделились, поместив охраняемую четверку в середину отряда.

Я с болью в сердце вспоминал вдребезги разбитые зеленодольские дорога времен войны, на которых повозки заседали намертво и лошади утопали по брюхо в грязи… Это было давно, но как раз весной. Сейчас же погода стояла прекрасная —снег только что растаял, а дожди еще не начались, поэтому земля была сухая. Это, конечно, не мощенный камнями тракт, лошадей вскачь не пустишь – могучие узловатые корни деревьев то и дело выползали на прогалину, часто попадались ямы с талой водой. Но все же мы продвигались быстро. Одно лишь меня тревожило – кустарник и молодая поросль облепили обочины так густо, что по сторонам дальше нескольких шагов уже ничего было не разглядеть, хотя бы там и стояла целая армия. Для засады места лучше не придумаешь.

Я не люблю лес – так скажет каждый настоящий горец, так же скажу и я. В горах каждая скала, каждый камень имеет свой неповторимый облик. А здесь деревья похожи друг на друга, как близнецы, их миллионы, и все они – как один. Они стоят стеной, тянутся сотнями верст. Через какое-то время уже перестаешь различать отдельные деревья и понемногу дуреешь от сплошного однообразия. Я знал одного нашего земляка, впервые в жизни попавшего в настоящий лес, когда его диверсионный отряд ушел в рейд по вражеским тылам. Так вот месяц спустя, когда тот отряд вернулся, парня было не узнать – бешеные глаза, невнятная сбивчивая речь и полное отсутствие чувства времени. За каждым деревом ему мерещился враг. Потом выяснилось, что в боевых действиях ему вовсе не довелось участвовать – лес «задавил» его уже на второй неделе рейда.

Как я его понимаю! К вечеру у меня появилось стойкое ощущение, что сзади за нами кто-то постоянно наблюдает. Неощутимые взгляды скользили по краю сознания, впивались в затылок, неслышимые голоса шептали: «Уходи, ты чужой здесь…» Я краем глаза посматривал на остальных – настороже, но не нервничают, назад не оглядываются. Может, это у меня одного мозги набекрень – от частых приключений стал понемногу с ума сходить?

Лагерь начали разбивать еще засветло, а когда темнота опустилась на лес, наш походный бивак уже походил на маленькую крепость, окруженную рогатками и сигнальными растяжками, – на большее времени не хватило. Таниус лично руководил сооружением линии обороны, он же и принимал работу. И такой талант мариновался в тесных замковых стенах! По-моему, даже поставь его командиром всей фаценской армии, он мог бы стать неплохим полководцем.

Хоть ночного нападения и не ожидали, но готовы к нему были. Солдаты спали прямо в доспехах, всю ночь посты поддерживали большой огонь и напряженно вслушивались во тьму, ожидая хлопка разорванной нити. Я спал плохо, то и дело мне казалось, что где-то рядом щелкает разряженный арбалет, но то всего лишь трещали дрова в костре.

В конце концов на рассвете я проснулся в холодном поту – почудилось, что из угла палатки на меня смотрят красные глаза – впрочем, это оказались отблески костра на доспехах Тани-Уса. И тут же сквозь сонный поток пробился тревожный звоночек: «Враг рядом!» Мгновенно исчезли остатки сна, но сигнал присутствия не исчез и продолжал покалывать сознание.

Сжимая в кулаке нож, я осторожно приподнял полог. Снаружи ничего не изменилось – все так же полыхал костер, Часовые стояли на своих постах. Но то самое шестое чувство Даже не подсказало – закричало: «Медлить нельзя!»

Пусть меня потом клянут и костерят вдоль и поперек два Десятка полусонных рож – я набрал в грудь воздуха и заорал Что есть силы:

– Тревога!!!

Через минуту отряд стоял, разобравшись по секторам и готовый к бою. Но драться было не с кем, лес хранил безмолвие. Со всех сторон послышался возмущенный ропот, Таниус, побрякивая доспехами, решительно направился ко мне. Что-то сейчас будет…

В этот момент воздух наполнился свистом стрел. Сразу две ударили в латный нагрудник капитана и разлетелись в щепки. Кто-то сзади жалобно ойкнул, раздались стоны раненых, глухие звуки падающих тел. Я тут же прыгнул в сторону и откатился под тент, а Таниус пригнулся, захлопывая забрало. Все остальные тоже распластались под бревенчатыми заграждениями.

– Сколько? – крикнул капитан, оглядываясь вокруг.

– Двое убиты, трое ранены, – донесся ответ.

Стрелы изредка продолжали влетать в лагерь. Таниус, не таясь, в полный рост ходил вдоль укреплений, буквально вытаскивая оробевших солдат из-под бревен и вталкивая в руки арбалеты. Лучники врага еще несколько раз попали в капитана, но потом, убедившись в его неуязвимости, вновь переключились на стрелков-солдат.

Перестрелка продолжалась полчаса. Я и Трейсин благоразумно отсиживались под прикрытием палаток, Штырь тоже не рвался в драку, Трудно сказать, попали ли наши горе-бойцы хоть в кого-нибудь, но потеряли еще двоих.

– Господин капитан, стрелы кончились! – прокричал кто-то.

– И у меня тоже!

– А у меня последняя!

– Прекратить перестрелку! – распорядился Таниус. Как ни странно, с той стороны тоже перестали, и за кустами раздался голос:

– Не стреляйте, я один и без оружия!

Из зарослей можжевельника вылез человек и осторожно пошел к лагерю. Когда он подошел ближе, Таниус вышел навстречу, держа наперевес свой двуручный меч. Против него стоял смурной тусклоглазый тип с широким шрамом через нос на висок и повязкой на глазу, в одежде серых и зеленых расцветок, столь распространенной в разбойничьих кругах.

– Меня послали на переговоры… – глухо пробормотал он, но в голосе все же чувствовалась дрожь.

– Так говори! – оборвал его Таниус. – Но знай: случись подвох, и ты первым лишишься головы!

– Какой еще подвох? Да кому это надо? – ответил одноглазый. – Мы уже обложили вас, как лису в норе, а у вас стрелы на исходе.

– Мы будем сражаться, – упрямо ответил капитан Фрай. – А вы не рискнете напасть на нас открыто.

– На что вы еще рассчитываете? – недоуменно пожал плечами одноглазый. – Хотите прорваться? Но верхами вам не уйти – постреляем, как курей, и ночью вам тоже не уйти – в этом лесу мы хозяева. А вы, если будете и дальше так скверно сражаться, вряд ли доживете даже до вечера… Но! – возвысил голос бандит, заметив, как Таниус медленно отводит руку для удара. – Мы – люди разумные, убивать понапрасну не желаем, потому всем тем, кто сложит оружие, будет дарована жизнь. И еще! – сказал он громко, обращаясь к воинам. – Бубай обещал немедленно отпустить всех рядовых солдат! Это все, теперь у вас есть четверть часа, чтобы подумать. Я буду рядом, крикните, когда договоритесь. – С этими словами кривой бандит повернулся и затрусил обратно под защиту кустов.

Солдаты когорты собрались в свой кружок, наша четверка—в свой.

– Ох, господари хорошие, страсть как не хочется умирать-то… Да и поразмыслите, чево бы им нас убивать – пограбят, да и пустят на все четыре стороны, – первым высказался Трейсин.

Конечно, с него-то что возьмешь, разве что сапоги снимут. А у нас – золото, кони, снаряжение, те же Таниусовы Доспехи стоят, как хороший дом… Вот такие дела – как сажа бела. Сначала я стал бездомным, а теперь в придачу окажусь еще и нищим, без гроша в кармане.

– Добро – оно как уйдет, так и вернется, да и не стоит оно даже одной жизни, – задумчиво сказал Штырь. – Конечно, за вас, господин Райен, мы будем сражаться до последней капли крови. Но взглянем правде в глаза – этот бой уже проигран нами. Если попробуем прорваться, все поляжем: когорта, похоже, не горит желанием спасать наши шкуры.

Действительно, солдаты быстро приняли решение и теперь настороженно ждали, пока мы разберемся промеж себя.

– Сейчас сложить оружие – наилучшее решение, – сказал Таниус, и было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. – Войну выигрывают те, кто умеет вовремя отступать. Победитель – не тот, кто погиб в неравном бою, а тот, кто выжил… и потом нанес последний удар. Потерять золото – пустяк, Корона возместит потери. Но у нас нет права погибнуть – слишком много человеческих судеб стоит за нами. Впрочем, последнее слово за тобой, Райен. Все нити этой безумной авантюры в твоих руках.

Я?! Мне они вверяют свои жизни?! Неужели они взаправду считают, что я – спаситель человечества?! Пронырливый и болтливый Трейсин, колкий и острый на язычок Штырь, строгий и справедливый Таниус… Вот сейчас они сидят, затаив дыхание, и смотрят мне в глаза, готовые покорно принять свою участь. В их сердцах сияет фиал веры. А я… Я не могу так, я опускаю глаза. Золото… Да пропади оно пропадом, никто из них не должен умереть!

– Мы сдаемся… – еле слышно прошептал я.

Разбойников оказалось больше, чем мы предполагали, около сотни. С солдатами поступили просто – отобрали доспехи, оружие, коней, обшарили с головы до пят, выудив все, что показалось ценным, и отправили в сторону границы, влепив каждому на прощание хорошего пинка. А вот к нам и к нашим вещам они даже не притронулись.

Как пояснил кривой бандит, кстати, фаценец по происхождению, за всеми нападениями стоял некто Бубай – живая легенда лесов. Его приказам подчинялись беспрекословно, кое-кто даже поговаривал о нем как о будущем короле Зеленых Долин. Хоть это и громко сказано, но все же поселения в Восточном Зеленодолье предпочитали платить за свою защиту именно лесному вождю, а не какому-то там герцогу за семью горами. Бубай запретил самостийно грабить купцов во избежание раздоров промеж лихого люда. Разбойный атаман лично разбирал трофеи и награждал подчиненных «по справедливости», поэтому обделенных и обиженных в банде не было. Более того, это привлекало в ее ряды новых соратников – преимущественно подросшую молодежь из беженцев минувшей войны. По обрывкам разговоров выяснилось, что этот отряд – не единственный, есть и другие. Каждый держал «свою» дорогу, полагался только на себя, но в этот раз разбойников кто-то предупредил, и банда Кривого вышла на дорогу, усилившись бойцами из соседних отрядов. Мои опасения насчет засады полностью сбылись – возможно, вскоре мы узнаем, кто стоит за всем этим.

Ставка Бубая, куда нас привели кружным путем и с завязанными глазами, оказалась настоящей крепостью на лесном холме, окруженной рвами, частоколом и стенами высотой в три человеческих роста, с бойницами, стрелковыми башнями и подъемным мостом, а внутри даже стояли баллисты. Народу здесь было много – кто-то уходил в разбойные походы, кто-то, как в нашем случае, возвращался с добычей, иные жили прямо здесь, открыв лавки и мастерские.

Нас загнали в большой сарай-сеновал, где, по-видимому, и происходила дележка награбленного. Сюда же принесли все то, что отобрали у солдат. Некоторые разбойники уже ходили вокруг да около, примериваясь к трофеям, – смотрели в зубы лошадям, прикидывали, какой доспех им лучше подойдет, какой клинок поострее. Вокруг Вороного и Белоснежки собралась большая группа, возбужденно галдяшая и прикидывающая, кому достанется такое богатство. Внезапно оттуда Донеслось отчаянное ржание, перемежающееся с воплями и проклятиями, и из толпы вывалились двое – один хромал, Другой держался за окровавленную голову.

– То ж не конь, то зверюга дикая! Я токмо белую коняжку тронул, а он как прыгнет на мене, как… О-ой!

– Так, земляки, выкладывайте на столы все, что у вас в Карманах да за пазухой припрятано! Потом вас все равно будут обыскивать, и если найдут хотя бы монетку, жестоко накажут другим в назидание, – сказал Кривой, который не отходил от нас ни на шаг и не позволял своим «соратникам» покопаться в наших сумках.

– Господарь… э-э… начальник, дозвольте перекинуться с вами парой слов наедине, у мене имеется важное сообщение! – заискивающе пролепетал Трейсин, осторожно взяв бандита под локоток. Что еще он придумал? – у него-то точно ничего не возьмут… Трейсин и Кривой отошли на пару шагов и стали о чем-то шептаться.

– …он – знатный людина при королевском дворе… – донеслось до нас, а в руке Трейсина что-то блеснуло.

– Этот мерзавец стащил мой кулон! Предатель! Какую змею мы пригрели! – яростно взревел Таниус, собираясь броситься на купчишку и по меньшей мере забить его в землю по уши, Но, обнаружив перед собой наконечники копий, нацеленные прямо в грудь, капитан остыл и умолк, кусая губы.

– Так-так, лучше будет, если Бубай услышит это из твоих уст… – задумчиво пробормотал Кривой, искоса поглядывая на нас. – Пойдем-ка, пока раздача не началась. Эй, вы, глаз с них не спускать, головой отвечаете! – прикрикнул он на охранников.

Одноглазый чуть ли не волоком утащил Трейсина на доклад – тот, впрочем, особо и не сопротивлялся. Теперь наше положение сильно осложнилось – лесные бандиты просто обожали брать в заложники высокопоставленных особ и затем терзать нервы и кошельки их родственников, присылая отрубленные уши и пальцы пленников. Конечно, самих заложников не калечили, зато их слуги вполне могли лишиться какой-нибудь части тела. А на такую-то роль можем и мы сгодиться, тут талантов особых не требуется…

В отсутствие командира его подчиненные совсем распоясались. Некоторые принялись копаться в наших мешках и седельных сумках, но никто не рискнул набивать себе карманы – товарищеский глаз зорче руководящего. Самые смелые начали присматриваться к нашей одежде, один особо наглый бандит с пышными усами принялся щупать плащ-хамелеон Штыря, восхищенно цокая языком. Чем выше он взбирался, тем внимательнее смотрел на нахала Штырь. В конце концов его терпению пришел конец – последовало едва заметное движение, и бандит отскочил, словно его ужалила гадюка. Поначалу никто не понял, что произошло, – он крутился, выпучив глаза, обхватив руками челюсть, и отчаянно мычал. Все остальные отпрянули от нас на безопасное расстояние, похватавшись за оружие. Но так как повода для нападения мы все-таки не давали, да и был недвусмысленный приказ – не трогать пленников, то постепенно все, кроме охраны, разбрелись по сараю. Исключая пострадавшего – тот, отойдя от болевого оцепенения, зарычал: «Замочу гадов на хрен!», тут же выхватил меч и очертя голову бросился на Штыря, наплевав на все указания свыше. Слепая ярость – плохой спутник для бойца. Штырь играючи уклонился от удара и демонстративно поставил подножку бандиту, Тот продолжил свое движение в виде полета с жесткой посадкой головы об край стола.

Охранники залыбились было, но в этот момент от дверей последовал требовательный окрик, и все бандиты как один вытянулись в стойке. В сопровождении вооруженной до зубов свиты в зал вошел сам бандитский вождь.

Теперь я понял, почему перед главарем так трепетали, – Бубай был огромен, ростом он был даже выше Таниуса и много шире в плечах, при этом округлый, как бочонок. Эдакий сомяра посреди стайки окуней – вальяжный и в то же время готовый сожрать любого, кто попадется на пути. Из-за его плеча выглядывал, как голодная щука, Кривой, а у того под ногами путался Трейсин – этот своим жалким видом не тянул даже на головастика, но шел, гордо выпятив подбородок и пытаясь создать вид, что без него тут и муха на навоз не сядет,

– Где они?! – загрохотал хриплый могучий голос, не уступивший бы тембром самому большому барабану.

Тут он и сам увидел нас. Выражение его лица не изменилось ни на каплю, но вблизи я увидел в его глубоко сидящих глазках бурю чувств. Был то страх или радость – непонятно, но чувствовалось, что сейчас с ним произошло что-то важное, определяющее, тот самый главный поворот на жизненном пути, который ищут все, но находят немногие.

– Полоненные отныне вольны! – обратился он к банде. – Возвернуть им усе, а коли хоть единый гвоздь из подковы пропадет – усем главы посеку! Сия добыча – жалкие крохи по сравнению с нашим грядущим почином! И нам ни к чему воевать с фаценским войском, кое вскоростях тута пройдет! Вняли, остолопы!!! – рявкнул он так гулко, что с крыши посыпалась солома, и, подкрепляя свои слова, вытащил из-за спины огромный, жуткого вида топор, коим при такой-то неимоверной силушке было реально не то что голову снять, но и раскроить человека надвое одним ударом.

Бандиты, уже прикидывавшие, как потратить награбленное, приуныли – добыча ускользала прямо из карманов, Впрочем, у них еще оставались трофеи когорты, так что их поход оказался не совсем бесполезным.

– На тропу вас выведет Ласка – мое чадо. – Бубай махнул рукой себе за плечо. – Звестимо, очи нужно завязать, и вы должны поклясться, что ни сымете завязки, покуда он вам не дозволит. Он будет один, но я полагаюсь на вашу честь. До свидания… хм… господари…

Ну и чудные времена нынче настали – разбойник уповает на честь жертвы! Во всем том, что сейчас произошло, было что-то неправдоподобное. «Следующее дело» – что он имел в виду? Какая-растакая фаценская армия? Нет ее здесь и никогда не будет. Бубай неуклюже лгал, даже не пытаясь сгладить неровности. Причин этому могло быть лишь две – или бандитский вождь знал что-то, чего не знаем мы, или это…

Трейсин? Если это именно его заслуга в нашем неожиданном освобождении, то что же он такое сказал бандитскому вождю? Если имелся в виду легион Гористока, оставшийся где-то в Фацении, так о нем никто из нас и словом не обмолвился в присутствии Трейсина. А кроме нас, по эту сторону гор про легион никто и слыхом не слыхивал. Нет, этот купчик – непростая штучка, хоть и ведет себя по всем торговым канонам. Пускай он заслужил дифирамбы в свой адрес, но надо его тряхнуть как следует, докопаться до истины.

«Поводырь» так долго водил по лесу нашу незрячую кавалькаду, связанную веревкой, что я, схлопотав несчетное количество раз ветками в лицо, под конец уже убедил себя, что честное слово, данное по большой нужде, таковым на самом деле не является. Впрочем, проиграв эту битву, моя совесть стала упирать на солидарность с другими страдальцами. Это было уже выше моих сил, к тому же я уверился: если бы и этот рубеж пал, то совесть придумала бы новый. Поделом тебе, Валиен, – не умеешь быть беспринципным, так огребай оплеухи…

Когда мы наконец добрались до дороги, солнце уже клонилось к закату, а его огнистый сосед давно исчез за горизонтом. Бубай-младший, развязав нам глаза, почему-то не торопился скрыться и внимательно осматривал нас, как бы порываясь что-то сказать, но в то же время смущался, осознавая, кто он есть по отношению к нам. Все-таки он решился и спросил на почти правильном фаценском:

– Кто у вас главный? Мне бы с ним обмолвиться словечком…

Вот так вопрос – мы его еще не поднимали! Я посмотрел на Таниуса, тот – на меня. Штырь тоже смотрел на меня, а Трейсину, видимо, вообще было все равно, но он тоже поглядывал на меня, пусть и искоса. Небеса с вами, уговорили…

Мы вдвоем отъехали и встали поодаль. Парнишка все еще мялся, не зная, как начать, поэтому первым заговорил я:

– Кто предупредил разбойников о нашем появлении? Ты их видел?

– О чем это вы? Не знаю. Возможно, это были люди Кривого – у него везде есть соглядатаи.

– Нет, те бандитами не были… Но если не знаешь, так какой же с тебя спрос. А вот как ты сам очутился в банде? Вроде бы ты не похож на всех этих охотников до чужого добра.

– А мне просто некуда было больше идти… Сами пони-Маете, какая репутация у отца.

– Странное дело, я тут слышал, что поселения признали его как власть, уже чуть ли не короновать собрались.

– Это сейчас его все боятся и… уважают. Но так было не всегда. Несколько лет назад, когда мелкие банды заполонили округу, а все правители закрывали на это глаза, отец собрал отряд из самых отчаянных селян и отправился бить бандитов. Его отряд не знал поражений, разбойники из разбитых банд присоединялись к ним. И как-то незаметно, постепенно он сам стал таким же, как они. А для тех, кто сидит в Эштре, – первостепенным врагом. Вот тогда многие наши родичи попали в петлю только лишь потому, что они с ним одной крови. И мама… тоже. Но я верю, настанет час, и мы отомстим. Всем отомстим…

– Ты, кажется, хотел что-то мне сказать? – поспешил я отвести мысли Ласки с кровавого пути.

– С вашим появлением что-то изменилось в нашем отряде, в отце. Он никогда так не кричал на людей. И это внезапное упоминание о «большом деле» меня очень тревожит – даже мне он ничего не сказал. Да и никакой фаценской армии нет ни по эту, ни по ту сторону границы – сами же видели, наверное. А ваш потертый товарищ очень странный. Уж не знаю, что он такое отцу сообщил, но после того разговора отец… м-м… изменился, что ли, – стал жестким, резким, решительным. Я не могу понять, что происходит, но все каким-то образом завязано на вас. Вроде все… Я поеду тогда? Прощайте. Может, еще свидимся.

Свидимся ли? Всех нас несет куда-то бурный поток событий, и мы не в силах выйти из него. Ну да ладно, сейчас очередь Трейсина исповедоваться. Что-то он скажет?

Увы, ничего путного выжать из Трейсина не удалось. Выяснилось, он сообщил Бубаю, что Таниус – командир большой фаценской армии, которая якобы стоит на границе, готовая к наступлению в Зеленодолье, что Таниус следовал на переговоры в Эштру с предложением о капитуляции и что сам Трейсин завербован фаценцами на предмет создания смуты в городе – для облегчения переговоров. Он и сам особо не надеялся, что ему поверят, а вот, глядишь, получилось…

Да уж, такой бред мог прийти в голову только такому полуграмотному торговцу, как Трейсин. Я бы его словам ни на грош не поверил, да и никто бы не поверил, даже этот разбойничий вождь с деревенским уклоном. Однако что-то же его убедило… Может быть, верна и вторая моя догадка – Бубай знает что-то важное, чего не знаем мы? Но, с другой стороны, если Трейсин чего-то не договаривает, то как его расколоть? Во всяком случае, пока он с нами, нужно за ним внимательно понаблюдать.

* * *

Вечером следующего дня наш отряд въехал в Эштру. Этот город, располагаясь в центре Зеленодолья, на перекрестке всех дорог, был здесь самым крупным, по праву считался столицей и был достоин своего имени, на стародольненском наречии означающем «звезда». По сравнению с Эйсом Эштра была, конечно, меньших размеров, но куда более красива и ухожена. Широкие улицы, выложенные брусчаткой, аккуратные двухэтажные дома, много деревьев, газончиков, зеленеющих молодой травкой. Город не имел никаких стен, поскольку никто и не помнит, когда последний раз Эштре угрожало нападение.

В Эштре я был второй раз в жизни. В последний год войны войска Империи были наголову разбиты в Травинате, к востоку от Зеленодолья. Но мне не довелось участвовать в той мясорубке, поскольку еще до падения столицы Травинаты – города-крепости Травинкалиса – я получил ранение и был отправлен в тыл с обозом. По мере того как остатки имперских войск отступали с боями, наш госпиталь на колесах уходил все дальше на запад. Это было кошмарное время – десятки тысяч беженцев нескончаемой колонной шли, спасаясь от войны. Весенняя распутица превратила дороги в грязные канавы, в обозе не хватало лекарств и продовольствия, раненые умирали каждый день, и их уже не хоронили – просто оттаскивали на обочину. Я боролся за свою жизнь из последних сил – и выжил.

Тогда, четырнадцать лет назад, такой же ранней весной еле живой мальчик, грязный, оборванный, отощавший так, что ребра выпирали, и с рукой на перевязи, вошел в этот чистенький, благопристойный городок. Как мы радовались известию о том, что война закончилась. Но, как оказалось, жизнь от этого не переменилась, и найти себе кусок хлеба в «хлебном» городе было ой как непросто. Местные власти с неприязнью относились к беженцам, заполонившим улицы, в конце концов они выгнали их из городской черты, и несчастные начали расползаться по всему Зеленодолью. Моя рана к тому времени зажила, и я тоже покинул негостеприимную столицу, возвращаясь в свою родную деревню.

Как только мы въехали на центральную городскую улицу со звучным названием «Звездная», Трейсин сразу куда-то засобирался и покинул нас, пообещав, однако, что вскоре вернется. Мы остановились напоить коней на узкой и длинной центральной городской площади. С левой ее стороны возвышалась громада главного городского Прихода, справа широко раскинулись торговые ряды – Эштра славилась своими ярмарками. На другом конце площади стояла ратуша – изящное трехэтажное здание с остроконечными шпилями на крыше. Чуть подальше, в углу площади, подпирала небо колокольня, окруженная лесами, на ее верхней площадке-звоннице висела главная достопримечательность Эштры – Отец-Колокол, самый большой колокол в бывшей Империи.

Еще здесь было много фонтанов, украшенных бронзовыми скульптурами и барельефами, рассыпавших веером золотые брызги в лучах заходящего солнца. Вокруг с восторженными криками носились дети, прогуливались горожане, на лавочках в тени деревьев уединялись влюбленные, за столиками под открытым небом сидели завсегдатаи пивной. Погода установилась прекрасная, волосы трепал легкий ветерок, а из таверны напротив повеяло ароматом жареной рыбы. Вот она, идиллия. Как бы я хотел тут поселиться, купить маленький домик в пригороде, подстригать газон каждую неделю, а по вечерам сидеть вот так же, за столиком, медленно потягивать пиво и болтать о разных пустяках – просто так, для души. Я оглянулся на своих спутников. Таниус и Штырь стояли, озаренные лучами заходящего солнца, долго, молчаливо смотрели на меня, и у каждого на правой руке сверкал бликами серебристый браслет. Таниус заговорил первым:

– Чтобы рассеять тьму подозрений и избежать возможного кровопролития, не ставя под удар твою драгоценную жизнь, еще в Эсвистранне мы договорились: каждый из нас расскажет все, что знает и что не является чужой тайной. Теперь я знаю, что мой бывший боец Сток – на службе воровского Синдиката, что мафия наняла тебя найти некоего эфемерного сотрясателя мира и что у тебя на другой руке еще один браслет.