Текст книги "Святая Русь. Подлинная история старообрядчества"

Глава 13
Император Николай

После скоропостижной смерти императора Александра I на российский престол взошел его младший брат Николай Павлович. Самое начало его правления омрачилось восстанием на Сенатской площади и последовавшими за ним казнями и ссылками. Это наложило мрачный отпечаток на все царствование Николая I.

Встревоженный судьбами друзей-декабристов, Пушкин посвятил новому государю знаменитые стансы «В надежде славы и добра гляжу вперед я без боязни». В стихах поэт призывал царя уподобиться Петру I, который «не презирал страны родной – он знал ее предназначенье».

Наверное, Николаю I было не до стихов и не до Пушкина. Он не услышал призыв поэта быть не только неутомимым и твердым, как пращур, но и незлобным. Его царствование (1825–1855) стало самым неудачным за всю историю династии Романовых. Поэтому другой поэт, Тютчев, откликнулся на смерть Николая I такими стихами:

 
Не Богу ты служил и не России.
Служил лишь суете своей.
И все дела твои, и добрые и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки пустые.
Ты был не царь, а лицедей.
 

Если же в чем-то этот государь и уподоблялся Петру I, то только в ненависти к старообрядцам. Царская ненависть не знала законов Божеских и человеческих, пределов разумных и нравственных, человеколюбия и милосердия, жалости и снисхождения.

Это позволило писательнице Лидии Корнеевне Чуковской сравнить Николая I с Гитлером: «Быть может, Николай I истребил бы раскольников, как фашисты евреев. Но у него не было на это сил: автоматов, извести, экскаваторов, роющих рвы… У него не было газет и радио, долбящих в голову обывателя каждый день одно и то же. Что остановит, что прервет эту цепь зла?»[206]206
    Чуковская Л. К. Дневник – большое подспорье… М., 2015. С. 64.


[Закрыть].

В «просвещенном» XIX веке старообрядцев преследовали так же жестоко, как на «темном» рубеже XVII–XVIII веков. Казалось, что правительство Николая I руководствуется по отношению к староверам определениями нижегородского епископа Питирима.

В книге «Пращица», изданной по велению Петра I, этот архиерей пояснял, как власть и официальная Церковь должны относиться к старообрядцам: «Аще в ветхозаветной Церкви непокорных повелено убивати, кольми паче в новой благодати подобает наказанию и смерти предавати непокоряющихся Восточной Церкви». Питирим считал, что староверы «достойны суть преданы быти к наказанию гражданского суда».

Этими определениями столетней давности вольно или невольно руководствовалось чиновничество и синодское духовенство в отношении старообрядцев. После периода относительного спокойствия в царствование Екатерины II, Павла I и Александра I на приверженцев древлего благочестия снова обрушились репрессии. Их вдохновителем, новым Питиримом, стал московский митрополит Филарет.

Историк Соловьев писал о нем: «У этого человека была горячая голова и холодное сердце, что так резко выразилось в его проповедях: искусство необыкновенное, язык несравненный, но холодно, нет ничего, что бы обращалось к сердцу, говорило ему. Такой характер при дарованиях самых блестящих представил в Филарете печальное явление: он явился страшным деспотом, обскурантом и завистником… Талант находил в нем постоянного гонителя. Выдвигал, выводил в люди он постоянно людей посредственных, бездарных, которые пресмыкались у его ног. Это пресмыкание любил он более всего… Этот человек (святой во мнении московских барынь) позабывал всякое приличие, не знал меры в выражениях своего гнева… Филарет требовал одного – чтобы все клали поклоны ему, и в этом полагал величайшую нравственность»[207]207
    Соловьев С. М. Записки Сергея Михайловича Соловьева. Пг., [1915]. С. 15–16.


[Закрыть].

Для Филарета священники были такими же «должностными лицами», как чиновники или военнослужащие. Поэтому его особый гнев вызывали «беглые попы», оставившие Синодальную Церковь и перешедшие в старообрядчество. Митрополит утверждал: «Мысль позволить должностному лицу безнаказанно дезертировать или скрываться где хочет, есть разрушительная для общественного порядка… По закону беглого священника, как и всякого беглого, следовало бы тотчас поймать и отослать к суду».

В 1827 году правительство Николая I приняло два закона, направленных против «беглых попов». Им не дозволялось переезжать с места на место для исполнения треб, а староверам-поповцам вообще запрещалось принимать священнослужителей, переходящих из государственной Церкви.

В том же году переход в старообрядчество («совращение в раскол») был объявлен уголовным преступлением. Так началось новое гонение на благочестивых христиан, сохранивших верность древлему благочестию.

В 1838 году правительство издало бесчеловечный закон, разрешающий насильно присоединять детей «раскольников» к официальной Церкви и отдавать в кантонисты[208]208
    Кантонисты – несовершеннолетние военнослужащие в царской армии.


[Закрыть]. Прежде всего, этот закон касался староверов-беспоповцев, браки которых не венчались, а потому считались «незаконным сожитием» и «любодеянием». Дети, прижитые в таких браках, считались незаконными и даже сиротами.

Писатель Лесков в записке «О раскольниках города Риги» рассказывает, как этот жестокий закон осуществился в Прибалтике, где издавна существовали многочисленные беспоповские общины. Рижский полицмейстер получил предписание: «Немедленно, но с осторожностью, внезапно и совершенно негласно взять в распоряжение полиции круглых раскольничьих сирот – как мальчиков, так и девочек»[209]209
    Лесков Н. С. О раскольниках г. Риги // Златоструй. Староверческий журнал. 1990, вып. 1. С. 28.


[Закрыть].

На маленьких старообрядцев начались облавы, и несчастные дети прятались от полиции. Ненастной поздней осенью они укрывались в холодных балаганах на конском рынке, где их находили ночные патрули и доставляли в участки, а оттуда в храмы – для присоединения к Синодальной Церкви через миропомазание.

Облавы и насильственное присоединение или, как говорили староверы, «примазывание», продолжались до середины XIX века. В 1850 году рижский полицмейстер докладывал начальству о таком случае: квартальный надзиратель вел в храм мальчика-беспоповца Андриана Михеева. Его провожала сестра Марфа, всю дорогу отговаривавшая брата от «примазывания». При этом она говорила:

– Хоть и голову тебе отрежут – не поддайся!

Далее, как сообщает полицейский, «она громким плачем возбудила внимание проходящей публики и несколько человек сопровождали ее к церкви. По прибытии на место Марфа насильно ворвалась в церковь, стала позади своего брата, произнося жалобы. И, когда священник хотел приступить к обряду присоединения, Андриан сего не дозволил, так что св. миропомазание должно было оставить». Брат и сестра были арестованы.

А в 1857 году, уже при императоре Александре II, не менее драматичная история произошла в Дерптском уезде Эстляндии. Граф Соллогуб, чиновник особых поручений прибалтийского генерал-губернатора, рассказывал в донесении начальству: «В комнату мою ворвались крестьянин и крестьянка, с воплем и слезами кинулись на пол и начали просить защиты против священника. Сбежавшаяся моя семья не могла утешить почти ослепшую, рыдающую мать, вопиющую, что у нее отнимают детей»[210]210
    Там же. С. 30.


[Закрыть].

Выяснилось, что крестьянин Осип Дектянников – беспоповец, но записан в метрической книге Успенской церкви города Дерпта[211]211
    Дерпт – ныне город Тарту в Эстонии.


[Закрыть]. Его дети Иван, Василий и Андрей были крещены в старообрядчестве. Местный священник насильно перекрестил мальчиков. Тотчас же после перекрещивания тринадцатилетний Василий кинулся в реку, чтобы «смыть с себя священную печать дара Духа Святого».

Власти решили отобрать сыновей у Дектянникова и «передать на воспитание православным родственникам или опекунам». Родители вынуждены были прятать детей.

Из этой истории Соллогуб сделал неутешительный вывод: «Раскольники не имеют пред законом ни наставников, ни молельни, ни жен, ни детей, ни прав, ни обязанностей. Они не возвышены до степени разумного общества, а унижены до степени стада без пастыря». Эти горькие слова как нельзя лучше характеризуют тогдашнее отношение властей к староверам всех согласий.

В 1848 году правительство Николая I издает еще один жестокий закон, призванный уничтожить главный оплот старообрядчества – купечество. От всех торговцев и промышленников потребовали предоставить удостоверения, что они принадлежат к Синодальной Церкви.

В противном случае их могли исключить из гильдий и лишить сословных прав, с которыми было связано и освобождение от воинской повинности – 25-летней рекрутчины. Купцам предстояло выбирать – или отречься от веры, или как-то приспосабливаться.

В связи с указом были подготовлены списки московских купцов-староверов (более 500 семей). Некоторые из них, не выдержав давления, заявили о переходе из «раскола» в единоверие. Впрочем, большинство из них вернулось в старообрядчество после того, как в 1856 году нелепый закон был отменен.

Многие вышли из купеческого сословия и записались в мещане, а затем воспользовались неожиданной льготой – для скорейшего заселения основанного в 1848 году города Ейска староверам было разрешено приписываться к местному купечеству.

Так поступили знаменитые Рябушинские, ревностные прихожане храмов Рогожского кладбища. Павел Михайлович Рябушинский (1820–1899) на перекладных отправляется за 1400 верст за гильдейским свидетельством для себя, брата и зятя. В Москву он вернулся ейским купцом третьей гильдии и числился таковым до 1858 года.

Но власти не ограничились только изданием репрессивных законов. По всей стране разорялись старообрядческие монастыри и храмы, изымались древние книги и иконы.

В начале ХХ века публицист Александр Степанович Пругавин вспоминал о тех временах: «Последствия такого порядка вещей достаточно известны… Запечатанные часовни, разоренные скиты, разогнанные по лицу земли скитники и скитницы – дряхлые, бездомные старики и старухи – постоянные, непрерывные набеги на дома сектантов, обыски, аресты старинных книг и икон, бесконечный ряд процессов со множеством лиц, обвиненных в разных “совращениях”, тюремные заключения за постройку часовни, за отпечатание невиннейшей старинной рукописи, какой-нибудь четьи-минеи, лишения прав, ссылки, бесконечные этапные скитания, конвои, кандалы, пожизненные монастырские заточения – вот эти последствия»[212]212
    Пругавин А. С. Раскол и сектантство в русской народной жизни. М., 1905. С. 29.


[Закрыть].

Обычное для той эпохи описание погрома мы находим в «Соборянах» Лескова. Старгородский протопоп Савелий Туберозов пишет в 1836 году в своей «Демикотоновой книге»:

«9-го мая. На день св. Николая Угодника происходило разрушение Деевской староверческой часовни. Зрелище было страшное, непристойное и поистине возмутительное. А к сему же еще, как назло, железный крест с купольного фонаря сорвался и повис на цепях, а будучи остервененно понуждаем баграми разорителей к падению, упал внезапно и проломил пожарному солдату из жидов голову, отчего тот здесь же и помер. Ох, как мне было тяжко все это видеть. Господи! Да, право, хотя бы жидов-то не посылали, что ли, кресты рвать!

Вечером над разоренною молельною собирался народ, и их, и наш церковный, и все вместе много и горестно плакали и, на конец того, начали даже искать объятий и унии.

10-го мая. Были большие со стороны начальства ошибки. Пред полунощью прошел слух, что народ вынес на камень лампаду и начал молиться над разбитою молельной. Все мы собрались и видим, точно, идет моление, и лампада горит в руках у старца и не потухает. Городничий велел тихо подвести пожарные трубы и из них народ окачивать. Было сие весьма необдуманно и, скажу, даже глупо, ибо народ зажег свечи и пошел по домам, воспевая “мучителя фараона” и крича: “Господь поборает вере мучимой; и ветер свещей не гасит!” Другие кивали на меня и вопили: “Подай нам нашу Пречистую покровенную Богородицу и поклоняйся своей простоволосой в немецком платье!” Я только указал городничему, сколь неосторожно было сие его распоряжение о разорении, и срывании крестов, и отобрании иконы»[213]213
    Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Собрание сочинений в одиннадцати томах. Т. 4. М., 1957. С. 33.


[Закрыть].

Описание погрома – не художественный вымысел Лескова. Именно так были разорены сотни моленных по всей стране, знаменитые монастыри в Стародубье, на Ветке и Иргизе, славная Выговская пустынь в Поморье.

Ужас староверов был столь велик, что некоторые из них объявили Николая I антихристом. Часть поповцев, жившая на Урале и духовно окормлявшаяся священниками из монастырей на реке Иргиз, приняла беспоповское учение о наступлении последних времен.

Когда 1838 году Парамон Лебедев, последний старообрядческий священник на Урале, вернулся в Синодальную Церковь, а иргизские обители были уничтожены, эти староверы отказались от дальнейшего приема «беглых попов» и фактически превратились в беспоповцев.

Богослужение у них стали совершать простые миряне – «старики» или «дьяки». Свои моленные они называли «часовнями», отчего и получили прозвище «часовенных старообрядцев», или «Часовенного согласия».

Главнейшим орудием правительственной борьбы со старообрядчеством стало единоверие. С его помощью поповцев и беспоповцев насильно присоединяли к Синодальной Церкви. От единоверия пострадали и всероссийские староверческие центры – Преображенское и Рогожское кладбища в Москве.

В 1847 году богаделенный дом на знаменитом беспоповском Преображенском кладбище был подчинен гражданским властям. Беспоповцы были обвинены в «немолении за царя» и «противозаконных действиях». Попечитель кладбища, престарелый фабрикант Федор Алексеевич Гучков, глава династии известных предпринимателей, был арестован и сослан в Петрозаводск. Другой попечитель, купец Константин Егорович Егоров был выслан в Пензу.

В 1853 году в единоверие перешли сыновья Гучкова и «почтенные лица из купечества» – всего 53 прихожанина храмов Преображенского кладбища. По их прошению власти отняли у беспоповцев соборную Успенскую часовню. Здесь в 1854 году митрополитом Филаретом был освящен Никольский придел. В 1857 году весь величественный Успенский храм, перестроенный Гучковыми, был освящен как единоверческая церковь.

А в 1866 году большая часть Преображенского кладбища со всем находившимся там имуществом была захвачена Синодальной Церковью. По благословению Филарета здесь открылся единоверческий Никольский монастырь.

Поводом для разгрома Рогожского кладбища послужило появление в России епископов и священников Белокриницкой иерархии. Русские светские и духовные власти не признали законности этой иерархии, для них староверческие священнослужители были «самозванцами» и «простыми мужиками». Но борьба с ними на многие годы стала основным занятием духовенства официальной Церкви.

В 1853 году в Москву прибыл архиепископ Антоний (Шутов), возглавивший Церковь. А 19 декабря того же года скончался священник Иоанн Ястребов, признавший над собой власть владыки Антония и белокриницкого митрополита Кирилла (Тимофеева). На Рогожском кладбище остался последний «беглый поп» – Петр Ермилович Русанов (1785–1857).

В начале 1854 года группа прихожан-купцов во главе с Владимиром Андреевичем Сапелкиным (1800–1864), владельцем свечной фабрики, заявила о переходе в единоверие и обратилась к властям с просьбой об открытии на кладбище прихода Синодальной Церкви. Тотчас об этом был составлен рапорт императору. Николай I надписал на нем резолюцию: «Слава Богу, хорошее начало».

Этим незамедлительно воспользовался митрополит Филарет. Ренегатам была передана Никольская часовня со всеми находившимися в ней иконами, книгами и облачениями. Единоверцам была отдана и звонница, поскольку колокольный звон был запрещен старообрядцам еще в 1826 году.

Высочайшим повелением от 9 августа 1854 года предписывалось принять по Рогожскому кладбищу те же меры, что были установлены для Преображенского богадельного дома. Больницы и богадельни были переданы в ведение правительства, двенадцать лучших строений отданы единоверцам.

Полиция учинила обыск, однако все ценное было заблаговременно перевезено в дома богатых членов Рогожской общины. Несмотря на это в часовнях и кладовых было найдено несколько тысяч священнических и диаконских облачений (фелоней, стихарей, орарей и проч.).

Там же было обнаружено несчетное количество икон. Было найдено 517 рукописных и старопечатных книг, в том числе несколько чрезвычайно замечательных.

Наиболее ценные иконы и книги забрали единоверцы. Значительная часть икон была передана в новообрядческие храмы, туда же были переданы подсвечники и лампады. А облачения духовенства по указанию Филарета были сожжены как «бывшие в святотатственном употреблении лишенного священства».

В конце 1854 года в единоверие перешел поп Петр Русанов. Власти полагали, что теперь Рогожское кладбище будет окончательно уничтожено, но оно выжило. Для Церкви завершился период «бегствующего священства» и началась эпоха Белокриницкой иерархии.

После этого купец второй гильдии Сапелкин, ставший старостой Никольской церкви на Рогожском кладбище, прожил еще десять лет и умер 12 февраля 1864 года. Он был похоронен на одном из московских погостов, скорее всего, на Новоблагословенном кладбище при женском Всехсвятском единоверческом монастыре.

В 1922 году большевики закрыли эту обитель. В 1934 году уничтожили ее постройки и погост. Надгробие ренегата было разбито и использовано при асфальтировании улицы Большая Полянка – из него был сделан бордюр тротуара.

В июле 2011 года рабочие, менявшие асфальт на плитку, случайно извлекли из земли остаток надгробия Сапелкина. А потом вернули на место – под ноги прохожим[214]214
    httр://www.kр.ru/daily/25726/2717214


[Закрыть].

Глава 14
Митрополит Амвросий

В 1791 году у греческого священника Георгия, жившего в селе Маистра[215]215
    Маистра – село возле города Энос (Энез) в Турции.


[Закрыть] в Оттоманской империи, родился сын Андрей. Георгий был 22-м иереем в своем роду и никто не сомневался, что сын наследует его служение. Поэтому отец с детства готовил Андрея к священству.

Юношей Андрей поступил в духовное училище, где прослушал курс богословских наук. В 1811 году он женился и был поставлен в священники эносским митрополитом Матфеем (Мегалосом).

В 1814 году Андрей овдовел, оставшись с малолетним сыном Георгием на руках. А в 1817 году молодой священник принял иночество и был наречен Амвросием в честь святого Амвросия Медиоланского.

Митрополит Матфей принял Амвросия к себе в архиерейский дом. Благочестивым поведением и хорошим образованием инок снискал уважение иерархов Греческой Церкви. В 1823 году его сделали настоятелем Свято-Троицкого монастыря на острове Халки[216]216
    Халки (Хейбелиада) – один из Принцевых островов в Мраморном море неподалеку от Стамбула.


[Закрыть].

На Амвросия обратил внимание вселенский патриарх Константий I. Он перевел способного инока в Стамбул, к древней константинопольской епископской кафедре, основанной апостолом Андреем Первозванным. Амвросий был назначен на почетную и ответственную должность протосингела Великой Церкви – ближайшего помощника патриарха.

В 1835 году умер митрополит Вениамин, управлявший Боснийской и Сараевской епархией. Синод Константинопольской Церкви предпочел всем претендентам на эту кафедру кандидатуру протосингела Амвросия.

В митрополиты его рукополагал новый патриарх Григорий VI (Фуртуниадис) в сослужении четырех архиереев. Получив ставленую грамоту, Амвросий выехал в сербский город Сараево[217]217
    Сараево – ныне столица Боснии-Герцеговины.


[Закрыть].

Над боснийскими христианами тяготел многовековой зулум – турецкое иго. Бесправное положение сербов ярко изобразил Пушкин в «Песнях западных славян»:

 
Над Сербией смилуйся ты, Боже!
Заедают нас волки янычары!
Без вины нам головы режут,
Наших жен обижают, позорят,
Сыновей в неволю забирают,
Красных девок заставляют в насмешку
Распевать зазорные песни
И плясать басурманские пляски.
 

Мусульмане немилосердно угнетали христиан, а боснийские митрополиты не вмешивались в это. Не таков был новый архиерей. Истинный пастырь, он всем сердцем чувствовал страдания паствы и старался облегчить ее горькую участь. Человек бесконечно добрый и справедливый, он не мог равнодушно смотреть на бедственное положение сербов и встал на их сторону.

Это было так необычно, так противоречило народному представлению о надменных греческих архиереях, что сербы не признавали Амвросия за грека. А поскольку митрополит хорошо изъяснялся по-славянски, то распространился слух, что он природный славянин, болгарин. Так записали и в боснийской летописи:

 
Тот владыка святой человек был,
Сиротин малых призирал.
Он родом от болгар был,
Серебра нисколько не любил.
Лишь хотел, чтоб мирен был народ,
Чтоб народу не было зулума.
 

Поэтому, когда в 1840 году сербы под руководством некоего Глоджи подняли восстание против паши (турецкого губернатора), митрополит принял сторону восставших. Он говорил:

– За кого народ – за того и владыка!

Восстание привело к печальным результатам. Турки подговорили боснийских купцов написать патриарху донос на Амвросия, будто бы «он мешается не в хорошие дела, состоял в заговоре с Глоджей и сочинил клевету на Веджид-пашу»[218]218
    Субботин Н. И. История Белокриницкой иерархии. Т. 1. М., 1874. С. 367.


[Закрыть].

В то время константинопольскую кафедру занимал патриарх Анфим IV (Тамвакис). Он понимал, чем вызваны обвинения против митрополита, но не смел перечить турецким властям, требовавшим смещения почитаемого в народе святителя. В 1840 году патриарх отозвал Амвросия в Константинополь. Здесь митрополит оказался безместным архиереем, получавшим «приличную пенсию».

В ту пору Русская Церковь была совершенно разорена преследованиями правительства царя Николая I. Храмы закрывались, монастыри разорялись, священство уничтожалось. Староверы начали предпринимать решительные меры к поискам благочестивого иерарха, способного сохранить Церковь.

Всероссийский собор 1832 года постановил учредить за границей епископскую кафедру и пригласить на нее достойного архиерея. Было решено основать такую кафедру на Буковине, в Австро-Венгерской империи, где проживали многочисленные староверы, пользовавшиеся покровительством тамошних властей. В 1844 году кафедра была учреждена при старообрядческом монастыре в селе Белая Криница[219]219
    Белая Криница – ныне село в Черновицкой области (Украина).


[Закрыть].

Два инока из Белокриницкого монастыря, Павел (Великодворский, 1808–1854) и Алимпий (Милорадов), приступили к поискам на Востоке благочестивого епископа, согласного присоединиться к Русской Церкви.

Старообрядцам было предпочтительнее искать архиерея на Востоке, у греков, ведь Греческая Церковь, в отличие от Синодальной, строго соблюдала крещение в три погружения и не признавала крещения обливанием или окроплением.

В 1756 году в Константинополе состоялся церковный собор, подтвердивший, что крещение католиков и протестантов не является истинным крещением. В постановлениях собора говорилось: «Мы крещение еретиков, как несогласное с апостольским и божественным установлением и чуждое ему, как омовение, по словам св. Амвросия и великого Афанасия пользы не приносящее и принимающим оное никакого освящения не доставляющее и к очищению грехов нисколько не служащее, почитаем достойным отвержения и отвращения. А мнимо крещеных ими (αβαπτιστω βαπτιζοµενους), когда приходят они к православию, приемлем как некрещеных и без всякого опасения крестим по правилам апостольским и соборным»[220]220
    Сергий (Серафимов), еп. О правилах и чинопоследованиях принятия неправославных христиан в православную церковь. Вятка, 1894. С. 103.


[Закрыть].

В мае 1848 года греческие патриархи Анфим Константинопольский, Иерофей Александрийский, Мефодий Антиохийский и Кирилл Иерусалимский издали «Окружное послание единой, святой, соборной и апостольской Церкви ко всем православным христианам», направленное против католиков.

В «Окружном послании» были перечислены «гнуснейшие исчадия» Римской Церкви – нововведения, «большею частию противоречащие ясно изображенным в Евангелии заповедям Спасителя нашего»[221]221
    Окружное послание единой, святой, соборной и апостольской церкви ко всем православным христианам. СПб, 1849. С. 8.


[Закрыть]. Среди этих нововведений указывалось «окропление вместо погружения», из-за чего у католиков «не сохранился апостольский образ совершения святого крещения»[222]222
    Там же. С. 22.


[Закрыть].

Таким образом, ища епископа на Востоке, староверы могли быть уверены, что им не попадется обливанец.

Инок Павел вспоминал: начиная поиски архиерея, он «был в великом недоумении, прилежно молит Бога и призывает на помощь великого в нуждах помощника, святителя чудотворца Николу».

Павел рассказывал, что ему во сне явился святой Никола и сказал: «Время приблизилось определенное от Бога, и жребий сей тебе от Бога определен, и аз с тобой помощник на всяком месте». Но чернец, пробудившись, не предал должного значения сну. Видение повторилось на следующую ночь, а инок вновь не поверил ему.

На третью ночь, когда отец Павел, исполняя келейное правило, прилежно молился, Никола предстал пред ним «в голубой крещатой архиерейской ризе, держа в единой руке церковь, а в другой – меч». Святой грозно сказал изумленному иноку:

– Не буди противен промыслу Божью! Бог повелел мне яве стать во уверение. Аще ли еще сомнителен – меч, его же видишь, поразит тя[223]223
    Нил, инок. Происшествие господина Амвросия Митрополита // Духовные ответы: информационный сборник. Вып. 6. М., 1996. С. 37.


[Закрыть].

Ободренный удивительным явлением, Павел вместе с Алимпием объездил весь Восток. Они побывали в Египте, Сирии, Палестине и Константинополе. Здесь иноки познакомились с митрополитом Амвросием, стали частыми гостями в его доме и много беседовали с ним о разных религиозных вопросах. Умный и образованный архиерей понравился русским путешественникам, поэтому они решились изложить ему историю старообрядчества.

Проникновенные рассказы Павла и Алимпия тронули доброе сердце святителя. Он исполнился искренней любви к русским староверам, терпевшим от русских же властей страшные мучения, сравнимые только с мучениями греков и славян под турецким игом. Иноки говорили с митрополитом и о том, что именно старообрядчество является истинным православием древнегреческого, византийского образца.

Сначала эти слова удивляли Амвросия: «Какая есть еще вера истинная, кроме греческой?»

При случае он попросил некоего ученого грека объяснить ему суть старой русской веры. Ученый сказал, что по вере старообрядцы ничем не отличаются от греков, только держатся старинных книг и церковных обрядов.

Действительно, сравнивая обряды староверов с древними византийскими чинами, Амвросий убеждался в их одинаковости. Например, в греческой Кормчей книге (Пидалион) он читал о древности двуперстного крестного знамения: «Древние христиане иначе слагали персты для изображения на себе креста, чем нынешние, т. е. изображали его двумя перстами – средним и указательным»[224]224
    Никольский И. И. Греческая Кормчая книга (Пидалион). М., 1888. С. 259.


[Закрыть].

Через чтение книг и беседы митрополит совершенно уверился в правоте староверов, но медлил присоединяться к их Церкви, не решаясь совершенно порвать с константинопольским патриархом. Видя нерешительность Амвросия, Павел и Алимпий решили возвращаться в Белую Криницу. В последний раз зайдя к архиерею, они неожиданно услышали от него:

– Я согласен пойти к вам!

Обрадованным инокам митрополит поведал об удивительном явлении:

– Вчера, проводя вас, я был занят мыслию: добро ли мне предлагается? С этою мыслию, помолясь Богу, я лег. Но не успел я еще уснуть, как вдруг предстал предо мною во свете священнолепный муж и сказал: «Что ты много утомляешься размышлениями? Это великое дело тебе суждено от Бога исполнить и от русского царя пострадать». При последнем слове «пострадать» я содрогнулся и очувствовался, но никого не было. Только в комнате виден был свет, который постепенно исчезал, наподобие того, как бы кто уходил с зажженной свечой. Сердце мое исполнилось и страхом, и радостью, так что я от восторга всю ночь без сна проводил в своих к Богу молитвах. И решил дать вам полное мое согласие, ибо если на это есть Божие благоволение, то мы обязаны его с радостью исполнять[225]225
    Мельников Ф. Е. Краткая история Древлеправославной (Старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999. С. 213.


[Закрыть].

В конце мая 1846 года Амвросий покинул Стамбул и отправился в Белую Криницу, сказав патриарху, что «скуки ради» хочет немного попутешествовать. В дорогу Анфим дал митрополиту собственноручную расписку с позволением совершать богослужения.

Вместе с архиереем в Белую Криницу отправились сын Георгий, сноха Анна и секретарь – серб Константин Огнянович. На пароходе они достигли города Тульча в дельте Дуная. Местные казаки-староверы торжественно встретили долгожданного святителя хлебом-солью.

Отсюда путешественники отправились вверх по Дунаю, в Вену. Здесь 11 июня архиерей был представлен австрийскому императору Фердинанду I Габсбургу.

Амвросий подал на имя императора прошение, в котором заявлял: «С твердостию решился принять избрание реченного староверческого общества в верховного пастыря, видя пред собою самое явное божественное провидение, которое меня предназначило, дабы лишенное до сих пор священного архипастыря оное общество (числящееся, кроме Австрийского царства, в соседних державах до трех миллионов) руководить к вечному блаженства пути». В этом же прошении митрополит объявлял, что «совершенно уверился, что все догматы и уставы Греческой Церкви только у реченных староверцев во своей первой чистоте и точности содержатся»[226]226
    Субботин Н. И. История Белокриницкой иерархии. С. 419.


[Закрыть].

Из Вены святитель отправился в Белую Криницу, куда прибыл 12 октября. Войдя в монастырский собор, он со своими спутниками пропел по-гречески Трисвятое («Святый Боже») греческим же напевом, чему весьма подивились староверы.

В обители митрополит занял две кельи, в которых было много икон, довольствовался простой иноческой пищей (супом или похлебкой, кашей и рыбой). А 28 октября 1846 года состоялось торжественное присоединение митрополита Амвросия к Церкви.

В тот достопамятный день собор Белокриницкого монастыря был переполнен народом. Архиерей торжественно вошел в храм и проследовал в алтарь, где облачился в святительские одежды. Выйдя к царским вратам, он стал громко и внятно читать по-славянски чин отречения от ересей:

– Аз, Амвросий митрополит, прихожу к истинной Православной Церкви Христовой, проклинаю бывшие ереси…

Затем святитель вошел в алтарь и священноинок Иероним (Александров) помазал его святым миром. Пономари подали митрополиту архиерейские свечи – трикирий и дикирий – и он, выйдя из царских врат, благословил народ. Певчие пели многолетие, а люди, заливаясь радостными слезами, воссылали хвалу Богу:

– Воссия благодать Твоя, Господи! Воссия просвещение душам нашим!

Вместе с Амвросием в старообрядчество перешла его семья.

Специально для митрополита в городе Лемберге[227]227
    Лемберг – ныне город Львов (Украина).


[Закрыть] был изготовлен деревянный архиерейский посох с серебряным навершием, инкрустированный чередующимися пластинами перламутра и кости. Ныне этот посох, как великая святыня, хранится в Покровском соборе на Рогожском кладбище[228]228
    Древности и духовные святыни старообрядчества. М., 2005. С. 265.


[Закрыть].

По прошествии некоего времени был избран христианин, достойный стать наместником митрополита. Жребий святительства выпал уставщику Киприану Тимофееву (ок. 1786–1873), который вскорости был пострижен во иноки и наречен Кириллом.

На праздник Богоявления 6 января 1847 года Амвросий рукоположил Кирилла в епископы для казаков-некрасовцев, живших у озера Майнос[229]229
    Майнос (Маньяс) – крупное пресноводное озеро в западной части Турции.


[Закрыть]. После литургии митрополит и новый архиерей вышли из храма во главе крестного хода на иордань для освящения воды.

За ними степенно выступало духовенство в златотканых облачениях, множество иноков и простого народа с иконами и хоругвями. Звон колоколов сливался с торжественными песнопениями: «Глас Господень на водах вопиет, глаголя: приидите, приимите Дух премудрости, Дух разума, Дух страха Божия, явльшагося Христа».

Жившие в Белой Кринице беспоповцы вышли поглядеть на крестный ход и водосвятие. С умилением они говорили друг другу:

– Истинная их вера! Что будем делать? Не передаваться ли к ним?

Слух о старообрядческом митрополите распространился по всему свету. Это неожиданное торжество старой веры злило Николая I, готового преследовать и уничтожать «раскольников» не только в России, но и за ее пределами.