Текст книги "Архонт"

Дмитрий Видинеев
Архонт

Глава первая

Хорошее местечко. Рыжий кот из пятнадцатой квартиры обожал этот подоконник на третьем этаже. Снизу от батареи поднималось тепло, а от фикуса в горшке приятно пахло. Кот дремал, свернувшись калачиком, длинные усы слегка подрагивали. Но вот он распахнул изумрудные глаза, насторожился – кто-то спускался по ступеням. Это была знакомая девчонка, недавно она дала ему половинку сосиски. Хозяева были пьющие, кормили неважно, а тут вкуснятина такая. Может, и сейчас чем-нибудь угостит?

Нет, не угостила, всего лишь по голове потрепала.

– Привет, рыжая морда.

Мяукать не стал – не привык клянчить. Он был умным котом и знал, что «мяу» работает плохо, а некоторых людей и вовсе злит. Ну что ж, обойдётся на этот раз без угощения.

Потрепав рыжего кота, Агата Воронкова продолжила спускаться по лестнице. Соседи с ней редко здоровались, ведь на «здравствуйте» эта пухлая некрасивая девчонка неизменно отвечала молчанием. А иной раз могла и наградить презрительным взглядом, который красноречивей всяких слов говорил: «Да пошли вы все!»

Вот и сейчас, встретившись с Агатой на лестничной площадке, соседка с пятого этажа даже не кивнула. Разминулись, словно друг друга видели впервые. Поднявшись на несколько ступеней, соседка покачала головой и усмехнулась, мысленно раскритиковав Агату: «Эта озлобленная на весь мир жирдяйка даже не пыталась приукрасить себя. Ну, какая имеющая хоть каплю самоуважения восемнадцатилетняя девчонка напялит на себя такую нелепую шапку-ушанку, такой убогий пуховик с громадным капюшоном? А сапоги? Они же мужские! Неужели ей не всё равно, как она выглядит?»

А Агате действительно было всё равно. Комплексов по поводу своей неприглядности она не испытывала. Научилась не испытывать. Внешний вид модно упакованных красавиц вызывал у неё не зависть, а лёгкую, граничащую с равнодушием, неприязнь. Красота, счастье, пресловутые семейные ценности – всё это Агата считала чем-то ложным, как весёленькие пёстрые декорации к скучному спектаклю. Настоящей была только серая обыденность, на фоне которой иногда что-то мелькало, вспыхивало, расцветало. То, что на фоне – недолговечно. Обрадует, возбудит, обнадёжит – и растворится, вызывая своей скоротечностью недоумение и обиду. Уж лучше не замечать то, что на фоне. Обыденность надёжней красоты, она хоть и бывает жестока, зато не сулит ложные надежды. С ней только нужно свыкнуться, стать её частичкой. А если хочется разнообразия, можно слопать пирожное или спереть в магазине какую-нибудь безделушку.

Как раз за пирожным Агата и направлялась. Одно пирожное в день, хоть и с небольшим внутренним протестом, она себе позволяла. Протест был вовсе не из-за опасения ещё больше располнеть или заполучить лишний прыщ на физиономии, а потому что сладкое она считала слабостью. Такой же слабостью, как пристрастие к табаку, алкоголю, наркотикам. С некоторыми вещами нужно вести постоянный бой. Поддашься, сдвинешь чашу весов – и кранты самоуважению. Сожрёшь вместо одного пирожного два, три – и можно с полной правотой саму себя называть свиньёй. Но у Агаты хватало силы воли не переходить эту черту. Одно пирожное – и баста!

Поправив шапку, она вышла из подъезда.

Падал мелкий снег. Во дворе, радостно повизгивая, носились дети. Возле скамейки о чём-то громко спорили двое явно подвыпивших мужиков. Середина января. Суббота. Полдень. Обыденность. Всё как всегда в новой вариации.

А вот и очкарик. Ну, куда уж без него?

Агата ухмыльнулась: ухажёр хренов. Знал ведь когда подкараулить. Раньше она посылала его на три буквы, даже угрожала, а потом… привыкла к нему что ли. Он появился в её жизни полгода назад – весь из себя такой аккуратненький, прилизанный, отутюженный. Вот только ростом не вышел. Классический мелкий ботаник в очках, который густо краснел, стоило ей только обратить на него взор. Поначалу Агата недоумевала: что этому придурку от неё нужно? Он ведь преследовал её, вернее – скромно ходил за ней, держась на приличном расстоянии.

И это бесило.

Ну не верилось ей, что кто-то может в неё влюбиться. Даже мысли такой не допускала и не собиралась допускать ближайшие лет сто. Она и себе не позволяла не то что влюбляться, но и просто питать тёплые чувства к какому-нибудь мужчине. Ну, кроме Викинга, который, как и Тиранозавр, были всего лишь картинками на стене в её комнате. А тут гляньте – чувачок в очочках.

Терпела его преследования Агата недолго. Подошла как-то к нему, схватила за ворот пиджака, встряхнула, как следует, и впечатала в стену дома: «Какого хрена за мной ходишь, а? Отвечай, крысёныш!» Он молчал, глядя на неё с обидой. Пришлось встряхнуть ещё раз. Ботаник, наконец, промямлил: «Вы… вы мне очень нравитесь. Вы настоящая». Агата была обескуражена. Неужели действительно ухажёр? Может у него со зрением совсем погано, и то, чего не в состоянии разглядеть он дополняет фантазией? Выяснять он не стала – отшвырнула его и процедила: «Чтоб я тебя больше не видела!»

Но тем же вечером он встретил её возле подъезда и, не зная, куда от волнения деть руки, заявил: «Меня Павел зовут. Я в соседнем доме живу. Недавно переехал. Я когда вас увидел впервые…» Агата не позволила ему договорить, рявкнула так, что бедолага аж подпрыгнул: «Исчезни!»

И он исчез. До следующего вечера. Больше Павел не пытался с ней заговаривать. И близко не подходил. Обозначал свою неразделённую любовь лишь своим скромным присутствием на периферии её зрения. Во всей этой ситуации его могло радовать только одно: соперников у него уж точно не предвиделось.

Впрочем, как и шансов.

За всё время Агата ничем его не обнадёжила. Ни разу ни кивнула, приветствуя, ни посмотрела на него доброжелательно. Достаточно и того, что она с ним свыклась: да пускай ходит по пятам. Хрен бы с ним.

Вот и сейчас, задержав на нём взгляд не больше, чем на поддатых мужиках возле скамейки, она натянула серые вязаные перчатки и зашагала прочь от подъезда.

Несмотря на крупную грузную комплекцию, Агата была довольно подвижной. Походка – мощная, уверенная. Если встречный прохожий не дурак, то посторонится, уступит дорогу, ведь это не просто крупная девчонка шагает, а настоящий танк прёт напролом. Её полнота была не рыхлой, а плотной. «У тебя комплекция тяжелоатлетки. Почти. Вот только лишний жирок не мешало бы согнать» – учитель физкультуры произнёс эти слова, когда Агата училась в седьмом классе. Тягать штангу, метать ядра и молоты она не собиралась. Жирок сохранила. Если бы кто-нибудь осмелился спросить её, мечтает ли она о точёной фигурке – дала бы в морду. Ну, или, по крайней мере, огрызнулась бы. Её полнота для посторонних – запретная тема. Даже чей-то критический взгляд – проявление агрессии. Это её жир, её двойной подбородок, её прыщ на лбу! Это личное! А личного касаться не смейте! Бывшие одноклассники и пацаны во дворе отлично усвоили этот урок. Агата умела убеждать. А для отчима – бешеного вонючего ублюдка – урок «Не сметь трогать!» вообще стал последним. Но это секрет. Запретная тема для самой Агаты Воронковой.

Пирожные она покупала только в одном месте, в небольшом торговом павильоне в центре города. Кулинарные изделия там всегда были свежие, без всякой хрени вроде пальмового масла. Да и выбор большой. И от дома недалеко.

Когда она шагала через площадь возле Дома культуры, устремив взгляд на вожделенный павильон по ту сторону шоссе, к ней подбежал молодой человек и буквально преградил дорогу. Он улыбался так широко, словно неожиданно обнаружил родную сестру, с которой злой рок разлучил его много лет назад. Но Агата уж точно знала, что этот крендель не её брат. Она моментально его оценила: смазливый, хилый, женоподобный. Педик?

Он протянул ей глянцевый буклет и самозабвенно затараторил:

– Здравствуйте, девушка! Разрешите вам сообщить, что прямо сейчас в Доме культуры проходит выставка-распродажа косметики фирмы «Золотой рассвет». Крема, туалетная вода, духи, тоники, лаки для ногтей, тени…

– Отвали, дятел, – с ледяным спокойствием сказала Агата.

Улыбка парня чуть померкла, но он продолжал, словно не в силах был прервать заготовленную речь:

– …В буклете вы найдёте отрывной талон, который даёт право на двадцатипроцентную скидку…

Агата схватила его за ворот куртки, притянула к себе и прошипела ему в лицо с каким-то злобным весельем:

– Посмотри на мою рожу, чудила! Эту рожу спасёт косметика, а?

– К… конечно. Обязательно, – промямлил он испуганно. – Вся продукция фирмы сделана из… из натуральных продуктов…

Отпустив парня, Агата выхватила из его руки буклет, открыла страничку, смачно харкнула на изображение баночки с кремом, закрыла и сунула в карман куртки побледневшего агитатора.

– Вали!

Он свалил. Поспешно. Растерянно хлопая глазами. Агата только сейчас обратила внимание, что он был не единственным зазывалой на площади. Ещё один парень и две девчонки высматривали среди прохожих потенциальных клиентов. Мелкие хищники с крошечными зубёшками. Кого-нибудь да сцапают на радость хищникам покрупнее. И приманка хоть и тухлая, зато надёжная – двадцатипроцентная скидка. А вон уже и сцапали: тётка в полушубке приняла буклет с таким видом, будто миллион в лотерею выиграла. Лохушка.

Ну да хрен бы со всеми ними. Пирожное уже заждалось. Усмехнувшись, Агата устремилась к павильону. Настроение улучшилось. То, что произошло, её развеселило, а не разозлило.

Ехидно улыбался и Павел, который наблюдал за этой сценкой на расстоянии: как она его, а?! Будет знать, как лезть к моей любимой!

* * *

Эклеры, песочное, трубочки, слоёное, бисквитное, безе… Нет, только не безе! Агата терпеть не могла этот сладкий пенопласт. Но какое же выбрать? О, «Птичье молоко» – воздушное, аппетитное. Пускай сегодня будет «Птичье молоко». А завтра… нет-нет, даже думать об этом нельзя. Если сделать выбор заранее, то потеряется весь кайф. Выбирать пирожное нужно спонтанно, порой, вопреки собственному вкусу: может, выбрать пышный, обильно покрытый шоколадной глазурью эклер? Увы, не его сегодня день. Вот просто захотелось, чтобы было так, и точка! Сиюминутный бунтарский порыв. Эдакая неожиданность для самой себя. Без обид, эклер. Такая наивная блажь позволяла Агате не чувствовать себя рабой привычки.

С пирожным, завёрнутым в бумажный квадратик, она покинула павильон и направилась в парк. Заметила Павла. Тот, переминаясь с ноги на ногу, стоял возле продуктовой палатки и, несмотря на приличное серое пальто, галстук и круглые очки в металлической оправе, всё равно выглядел как бедный родственник. Агата давно отметила, что у этого дрыща был просто талант не вписываться в окружающую обстановку. Вокруг прохожие, автомобили по шоссе ползут, а он как будто диссонировал со всем этим. Так могла бы выделяться сухая ёлка в летнем лиственном лесу. А может, он и старался неосознанно выделяться? Для неё. Мол, вот я, всегда рядом, заметь меня.

Тут хочешь-не хочешь, а заметишь. Но он всё равно был частичкой обыденности – скучной и банальной, как пирожное безе, которое Агата никогда не покупала.

Итак – парк. Он находился совсем близко от торговых рядов. Место, которое давно облюбовали алкаши. Но они, как правило, собирались по утрам, чтобы объединить своё мутное сознание в не менее мутный, но мощный коллективный разум. Вопрос на консилиуме всегда решался один и тот же: где бы похмелиться? Коллективный разум неизменно находил ответ.

А Агата приходила в парк, чтобы расслабленно откинувшись на спинку скамейки, в спокойном одиночестве съесть пирожное. Откусывая от лакомства по маленькому кусочку, она обычно размышляла о всяких пустяках. Но порой именно в парке на неё что-то накатывало, и она принималась думать о том, что никогда не уедет из этого города, что родилась не в том месте, не в то время, и не в той семье. Думала об этом без жалости к себе – просто перебирала в голове неприглядные факты. Жалеть себя – запрет!

Посетят ли её сегодня подобные мысли? Кто знает… Обычно, степень депрессивности мыслей зависела от погоды. А сегодня погода была неплохая – ветра нет, снежок. К тому же, весёлый настрой ещё не испарился.

Агата расчистила снег со скамейки и уселась. В парке было безлюдно. В сотне метрах отсюда жизнь кипела, а тут никого. Она не могла припомнить, чтобы здесь прогуливались влюблённые парочки, отдыхали старики. Неухоженный парк, дряхлый какой-то. Раз в год скамейки красили, недавно новые фонарные столбы установили… а всё равно дряхлый. Учительница в школе рассказывала, что когда-то здесь по выходным дням играл оркестр. Теперь же от эстрады в центре парка почти ничего не осталось. Никому больше не нужна живая музыка среди летней и осенней листвы. Разве что старикам, а их голоса слабы. Где-то в городе растут многоэтажки, строятся супермаркеты, а что-то увядает. Новое убивает старое. Оркестры под открытым небом, трамваи, пацаны с гитарами во дворе – уходят в прошлое. Вместо них ночные клубы, неподсудные мажоры на крутых тачках, косметические зазывалы на площади. Город разбухает, превращаясь в бездушного монстра.

Агата удивлялась: и откуда у неё такие мысли берутся? Ей ведь всего восемнадцать. Почему грустит по прошлому, которое знала лишь по советским кинофильмам? Или это удел всех некрасивых, считать, что лучше всегда там, где их нет? Даже в прошлом. Агата с грустью усмехнулась: паршивые мысли, девочка-танк. Так и до жалости к самой себе не далеко.

Она откусила кусочек от пирожного. Вкусно. По-другому и быть не могло. Пирожные утрачивают способность удивлять, когда к ним привыкаешь. Радуют, но не удивляют. Предсказуемые, сволочи.

А вот тип, который шагал в её сторону, Агату удивил. Он был болезненно тощий, его худоба ощущалась даже под чёрным плащом. Плащ зимой? Сейчас довольно тепло, но всё же… А ещё этот парень – с виду ровесник Агаты – был ну очень высоким. Человек-цапля. Лицо – обтянутый кожей череп с жидкими клочками волос на вытянутом подбородке. Тёмные волосы – прямые, длинные. В его походке было что-то комичное, птичье. Он шёл с задумчивым видом, держа спортивную сумку и глядя себе под ноги. Агата подумала, что этот тип, как ходячее наглядное пособие для капризных детишек, не желающих кушать: смотрите, дети и ужасайтесь! Вы станете такими же, если не будете есть кашу. Впрочем, эта аналогия её слегка смутила, ведь и она сама была как наглядное пособие, правда иного рода.

Но вот те раз – навстречу человеку-цапле шёл другой тип, не такой примечательный, но какой-то дёрганный и одновременно напряжённый. Он зыркнул на Агату, и она без тени сомнения определила его в разряд конченых наркоманов. Глаза. Дело было в глазах. В них отражались озлобленность, голод и хитрость. Мерзкая смесь.

Спинным мозгом она почувствовала, что на фоне обыденности сейчас разразится гроза. Она даже представила, как всё будет: обдолбыш поравняется с Цаплей, выхватит из его руки сумку и умчится в неведомые дали. А Цапля вздохнёт печально, проводит ублюдка тоскливым взглядом, да и потопает дальше.

Откусив от пирожного ещё кусочек, Агата откинулась на спинку скамейки: ну давайте, ребята, начинайте представление!

Наркоман поравнялся с тощим, схватил за лямку сумку, рванул…

А затем, к какой-то детской радости Агаты, всё пошло не по её сценарию: тощий сумку не отпустил. Он злобно заверещал, словно издав боевой клич, и принялся махать свободной рукой, как мельница крыльями. Даже умудрился заехать ублюдку по уху.

Наркоман опешил, ведь его план ограбления был точной копией сценария Агаты. Впрочем, он быстро пришёл в себя и, не собираясь отпускать лямку, начал бить тощего под дых. Но человек-цапля не ломался, его кулак снова нашёл цель – смачно впечатался в лоб похитителя сумок.

Увлечённая этим зрелищем, Агата даже не заметила, как целиком запихала пирожное в рот. И забыла, что его ещё нужно и пережёвывать. Так и сидела с раздутыми щеками и глупой улыбкой на губах. Кто победит? Только бы не обдолбыш! Ну, давай, тощий, поднатужься! В нос бей, в нос!

Но он, как человек абсолютно не умеющий драться, бил куда придётся. Впрочем, и наркоман был тот ещё боец – попадал метко, но слабел быстро. Он уже хрипел и задыхался. Исход поединка зависел от того, кто первым отпустит лямку.

Сдался наркоман. Снова получив удар по уху, он разжал пальцы, выкрикнул какое-то нечленораздельное ругательство и, пыхтя как паровоз, помчался прочь.

И тут долговязый совершил ошибку. Видимо, проникнувшись до мозга костей боевым духом и опьянённый победой – побежал следом. Но не успел сделать и пары шагов, как одна его нога зацепилась за другую, и он грохнулся на землю. Наркоман продолжал улепётывать.

Агата вспомнила, что её рот набит пирожным и принялась усердно работать челюстями. Прожевала, облизала губы.

Человек-цапля попытался подняться, но, скривившись от боли, снова опустился на землю. Он приподнял штанину, потёр лодыжку. Спустя минуту-другую, опять предпринял попытку встать на ноги, и на этот раз ему это удалось. Сделал шаг. Поднял сумку. После следующего шага едва не упал. Исподлобья он взглянул на Агату и сразу же отвёл взгляд, словно смущаясь своего незавидного положения.

А она ожидала, что он попросит у неё помощи. Это ведь было естественно. Очевидно, у него растяжение, а возможно и трещина в кости. Вот она цена победы. Доковыляет сам до дома, ну или куда он там шёл? Вряд ли. Ещё несколько шагов – и грохнется. Любой нормальный человек на его месте дополз бы до скамейки, передохнул бы после схватки. А этот упёртый какой-то. Почти не может ходить, а не сдаётся, словно бой для него ещё не закончился.

И Агата испытала к нему уважение. Несвойственное ей чувство. К кому вообще она испытывала уважение? Только к Викингу и Тиранозавру, но они были всего лишь рисунками на плакатах в её комнате. А человек-цапля – настоящий. И ему не помешала бы помощь.

Решено.

Нужно помочь!

Если девочка-танк что-то решила, то так тому и быть. Она поднялась со скамейки, подошла к нему, взяла за руку, бесцеремонно положила её себе на плечи, приобняла парня и пробурчала:

– На меня опирайся. Доковыляем как-нибудь.

Отказываться от помощи он не стал.

– Премного благодарен.

Агата хмыкнула: да кто вообще так говорит? Премного благодарен – это явный выпендрёж. Вот только не верилось, что он сейчас способен выпендриваться. Ну да хрен бы с ним. Доведёт его до дома и вычеркнет из памяти. Молча доведёт. Вот только вопрос один задаст:

– Что в сумке-то?

– Макароны, чай, булка, – был ответ.

Она усмехнулась.

– Точно не бриллианты?

– Точно.

Девочка-танк и человек-цапля медленно брели по аллее, а из глубины парка за ними с недовольством наблюдал Павел. Когда началась драка, он, не раздумывая, принял сторону наркомана. Ну не нравились ему высокие люди и всё тут.

Прежде, чем последовать за Агатой и тощим типом, Павел подошёл к скамейке, поднял бумажный квадратик, в который было завёрнуто пирожное, осмотрел его и, обнаружив мазок сладкой массы, тщательно, с наслаждением облизал бумажку. Для него это было, как поцелуй с возлюбленной.

* * *

– Меня зовут Глеб, – буркнул долговязый.

Зачем он представился? Агата не желала никакого знакомства. Это смущало, а смущение заставляло чувствовать себя слабой. Она не собиралась называть ему своё имя. Обойдётся! Для него она навсегда останется «Той, кто помог». Без имени.

– Агата.

Зачем она представилась? Ведь не собиралась же! И вот итог – ещё больше смутилась. Видимо, с обыденностью сегодня что-то не так. Не обыденное оно какое-то. Слова сами собой произносятся. Может разозлиться на себя? Злость умеет расставлять всё по своим местам… Но не получалось злиться. Слабачка! Викинг и Тиранозавр презрительно рассмеялись бы, если бы умели. Чёрт возьми, даже ещё пирожного захотелось. Это уже слишком. Две кулинарных хрени в день – строгий, строгий, строгий запрет! Табу, мать его!

Глеб уже шёл более уверенно. Агата косо поглядела на его лицо и отметила, что он хоть и терпел боль, но вида не показывал. Тощий, как скелет, непонятно в чём душа держится, но внутренний стержень в нём явно был. И вряд ли он вступил в бой с обдолбышем лишь затем, чтобы не лишиться макарон, чая и булки. Он дрался, потому что не желал быть трусом. Достойно уважения. Викингу человек-цапля, наверное, понравился бы. А ей?.. Стоп! Запретная тема! И без того далеко зашла, оценивая его.

Они подходили к девятиэтажке за торговыми рядами. Агата очень надеялась, что лифт в доме работает. Да, Глеб немного «расходился», но подъём по лестнице для него всё равно будет серьёзным испытанием. А она, вот так, приобняв его, станет тащить его на девятый этаж? Ей отчего-то казалось, что он непременно живёт на последнем этаже. Человек-цапля, как-никак. Птицы любят высоту.

Но жил он на первом.

– Я очень вам благодарен, – произнёс Глеб, открывая дверь. – Сам бы я долго добирался.

– Всегда – пожалуйста, – угрюмо сказала Агата.

Она решила, что на этом всё. Хватит с неё на сегодня приключений. Бросить его здесь на пороге? Нет, пожалуй. Она всегда доводит дело до конца.

Зайдя в прихожую, Агата помогла Глебу снять плащ, осмотрелась. В коридоре висел выцветший календарь 2010 года, а круглое зеркало возле вешалки не мыли, похоже, с прошлого столетия. Да и толстый слой пыли на плинтусах с облупленной краской многое говорил о хозяине. Агата сделала такой вывод: либо человек-цапля лентяй, либо у него нет времени на уборку. Хотя был и третий вариант – его просто-напросто устраивали и грязное зеркало, и календарь многолетней давности, и пыль. Возможно, он видел в этом какое-то упадочное очарование. А почему нет? Однако Агата всё же склонялась к первой версии – лентяй.

Она провела Глеба в комнату, усадила в кресло. Он, напряжённо поджав губы, коснулся пальцами больной ноги.

– Сделай йодистую решётку. Йод есть?

– Не помню, – он поднял глаза на Агату и как-то виновато улыбнулся.

– Где у тебя аптечка?

– Вон там, – он кивнул на паршивенький сервант. – На верхней полке, кажется.

Агата сняла рукавицы, сунула их в карман, подошла к серванту и открыла дверцу. И вдруг застыла и с толикой злости спросила себя: что я творю? Дотащила его до дома – и всё! Дальше он сам справится. Нянькой она не нанималась. А йод? Ну, уж ладно, йод поищет. Так и быть. А потом нахрен свалит.

Медикаменты оказались в коробке из-под обуви. Хотя, какие там медикаменты – флакончик с зелёнкой, почти пустая баночка с перекисью водорода, как будто обгрызенный и не совсем чистый рулон ваты. И йод. Совсем чуть-чуть йода.

Агата всучила флакончик и кусок ваты Глебу, сняла шапку и, позабыв о «потом нахрен свалит», осмотрелась. Да-а, жил человек-цапля небогато. Нищеброд. Или аскет. Скорее – первое. Вынужденный аскет по причине нищебродства. Однокомнатная убого обставленная квартира. Обои выцвели так, что былого узора не разглядеть. На окне – трещина, на подоконнике – чахлая герань. Агата непроизвольно усмехнулась: а может, он действительно дрался именно за макароны, чай и булку?

Пока Глеб сосредоточенно мазал йодом лодыжку, Агата подошла к письменному столу.

Компьютер, стопки бумаг. Раскрытая тетрадка, страницы которой исписаны… рунами? О да, она в этом немного разбиралась. Если дружить с Викингом, то со временем знакомишься с такими вещами. Ровно так же познаёшь мир юрского периода, если водишь дружбу с Тиранозавром. Но помимо рун в тетрадке были и оккультные знаки, и цифры, и отдельные, будто вырванные из текста, слова, и геометрические фигуры. Какая-то сумбурная мешанина. А в своём ли уме человек-цапля? Агата не могла представить, чтобы психически здоровый человек мог исписать тетрадь подобным образом. Причём, все эти знаки были выписаны аккуратно, старательно. Нет, тут от вопросов ну никак не удержаться:

– Это что? – она взяла тетрадь и поглядела на Глеба.

– Цепочки, – последовал ответ. – Магические цепочки.

– Шутишь?

– Я серьёзно. Это моё… не знаю, как лучше сказать… Хобби. Даже больше, чем хобби.

Он точно не в своём уме. Поставив ему диагноз, Агата поймала себя на мысли, что он ей интересен. И признать это оказалось не так уж и сложно.

Глеб положил вату на журнальный столик, опустил штанину.

– Больше, чем хобби, – повторил он. – Вы, должно быть, думаете, что я с катушек съехал?

– Думаю. И не нужно со мной на «вы». Терпеть не могу.

Глеб, прищурившись, смерил Агату оценивающим взглядом, и в ней всколыхнулась злость: ненавидела, когда на неё так смотрели! Она что, манекен, чтобы её так разглядывали? Девочка-танк не привыкла терпеть подобное:

– Чего пялишься, а?

Он отвёл взгляд. Агата, нахмурившись, подошла к полке с книгами, пробежалась взглядом по «корешкам». Говард Лавкрафт, Густав Майринк, Франц Кафка… Ни одного знакомого автора. Ну а что она ожидала увидеть, Марию Семёнову с её «Волкодавом» или «Сагу о викингах»? Те книжки, что у неё самой на полке стоят?

– Расскажи лучше про эти… магические цепочки.

Ну и зачем попросила? Ей ведь даже не интересно. Агата беззлобно упрекнула себя за то, что всё ещё торчит здесь, и дала себе зарок уйти минут через пять. Ну, может, десять.

– Тебе действительно интересно? – спросил Глеб.

– Иначе не спрашивала бы.

– Ты ведь считаешь, что я с катушек съехал.

– Ну, так разубеди меня.

Глеб хмыкнул, и Агата подумала, что он не такой мрачный и болезненный, как казалось ей раньше.

– Магические цепочки, это что-то вроде формул. Если написать определённые знаки в определённом порядке, и проделать кое-какие манипуляции, то можно сотворить чудо.

– Бред, – сделала заключение Агата.

– Я и не ожидал, что ты поверишь. Ты попросила, я рассказал.

– С тобой всё ясно. Фэнтази насмотрелся. Ну, я понимаю, если бы тебе было лет тринадцать, но…

– Что «но»?! – в голосе Глеба проскользнули холодные нотки. Агата умудрилась его уязвить. Он подался в кресле в её сторону. – Если ты чего-то не понимаешь, это не значит, что этого не существует. Лучше в такие вещи не верить, правда? Так спокойней. Живёшь себе в своём скучном мирке и не желаешь видеть дальше собственного носа.

– Это ты обо мне? – разозлилась Агата. – Да ты нихрена обо мне не знаешь!

– А мне и не нужно знать. Ты такая же, как все.

Ей захотелось подойти и вдарить по его больной ноге. Да так, чтобы на этот раз точно сломалась. Сдержалась. И, чёрт возьми, он всё ещё был ей интересен!

– Вот что для тебя магия, а? – распалялся Глеб, ёрзая в кресле. – Как ты её себе представляешь? Волшебная палочка, молнии из глаз, Гарри Поттер на метле, посохи, пуляющие огненными шарами?

Ну, в общем, именно так она её себе и представляла. Но сказать «да» означало вслух подтвердить его правоту. А он только этого и ждёт, чтобы потом посмеяться. Хрен ему, а не «да»!

Глеб вздохнул и заговорил уже без прежнего пыла:

– Магия – это наука. Это физика, химия, психология и много ещё чего. Я эти знания по крупицам собираю.

– В интернете, – ехидно заметила Агата.

– И там тоже.

– Ну-ну… И много ты уже этих крупиц насобирал?

Рассерженный её сарказмом, он поглядел на неё хмуро.

– Меньше, чем хотелось бы. Мне приходиться многое самому додумывать. Экспериментировать.

– Маг-самоучка, – Агате хотелось его подразнить. Он ей сейчас казался обычным мальчишкой-фантазёром. Не психом. И было даже что-то забавное в том, как он защищал свои убеждения. – И чего ты добился?

– Кое-чего добился. Я научился видеть логику в конструкциях магических цепей. Но тебе-то что? Ты ведь всё равно не веришь?

– А может, я хочу поверить. Ну, давай, покажи какой-нибудь магический фокус?

Он фыркнул.

– Ты что же, думаешь это так просто? Нужно подготовиться, настроиться…

– Так я знала!

– Что так и знала?

– Что всё это фигня полная. Ты уже ищешь отговорки, – Агата тонким голосом передразнила его: – Не так просто, нужно подготовиться… Видела я по телеку таких вот магов, ведьм всяких потомственных, колдунов. Болтовня одна.

– Ты видела шарлатанов.

– Да что ты? – Агата всплеснула руками. – А ведь все они тоже говорили, что дофига чего умеют. Ну, прям волшебники из сказки. Вот только доказывать они ничего не хотели. Хотели, чтобы им на слово верили. И ведь им же верят, лохов на белом свете, как собак не резаных.

– Ты видела шарлатанов, – нервничая, повторил Глеб. – Они своей ложью деньги зарабатывают. А мне какая выгода врать?

– Да кто тебя знает… Может, ты и не врёшь. Может, действительно веришь в этот бред про магические цепочки.

Глеб поморщился, словно надкусил лимон.

– А ты злая.

– Какая есть, – проворчала Агата. – Между прочим, эта «злая» тебя до дома дотащила, не забыл?

Она натянула на голову шапку и пошла в коридор.

– Я буду рад, если ты ко мне ещё зайдёшь, – сказал Глеб.

– Я же злая.

Он улыбнулся.

– Я тоже не подарок. Зайдёшь?

– Вряд ли!

Выйдя на улицу, Агата подумала, что Глеб единственный человек, с кем она за последнее время так долго беседовала, спорила. И ей ещё хотелось с ним беседовать и спорить. На разные темы. Отчего-то казалось, что он не зациклен на одной только магии. Но она на его приглашение ответила резким «вряд ли!». А значит… а значит, девочка-танк больше не увидит человека-цаплю. Так будет лучше. Фон обыденности должен оставаться серым. Так легче существовать.

Она вздохнула и побрела по заснеженной улице домой.