Текст книги "Иван Шуйский"

Боевое ядро составляли четыре силы: во-первых, дворянское ополчение, во-вторых, служилые иноземцы (европейские наемники, татары, мордва, черкасы, ногайцы и т. д.), в-третьих, казаки и, наконец, в-четвертых, стрельцы. Если высчитать силу этого боевого ядра в полоцком походе, то она минимально составит порядка 44 000 воинов. По современным представлениям, в начале Ливонской войны количество «боевых холопов» или, иначе, «боевых слуг», приведенных с собою помещиками, составляло в среднем несколько менее одного дополнительного полноценного бойца на одного дворянина[160]160
  Смирнов Н.В. Боевые холопы в составе поместной конницы в первой половине XVI – первой половине XVII в. // Исследования по истории средневековой Руси. М.-СПб., 2006. С. 374.


[Закрыть]. Таким образом, по чисто умозрительным соображениям, численность дворянской конницы следует увеличить на 18–19 тыс. бойцов (итого ее будет примерно 35–40 тыс). Тогда численность всего боевого ядра русского войска составит 62–65 тыс. ратников, без учета иностранных специалистов.

Для того времени это весьма значительная сила. Молодому Шуйскому повезло видеть перед собою армию, которая сосредотачивалась для великого дела раз в несколько лет, а при более спокойной обстановке – в несколько десятилетий. Последний раз сравнимое по силе воинство Москва собирала в 1552 г. – для взятия Казани.

Известно, что «наряд» (артиллерийский парк) грозненской армии был огромен. По современной реконструкции, в него входило 4 гигантских осадных пушки (ядра весом от 160 до 320 кг), 36 «верховых» и «огненных» орудий, 3 крупнокалиберных пищали, а также 100–110 орудий меньшего калибра. При «наряде» находилось около 1500 дворян и 1000 казаков, возможно, к его обслуживанию были привлечены английские, немецкие, итальянские инженеры и артиллеристы[161]161
  Лобин А.Н. Русская артиллерия в Полоцком походе 1563 года // Балтийский вопрос в конце XV–XVI в. М., 2010. С. 137–140; Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года // Русский дипломатарий. Вып. 10. М., 2004. С. 128.


[Закрыть]. В распоряжении историков нет сведений о более масштабной артподдержке какой-либо наступательной операции вооруженных сил России в XVI столетии.

Не позднее 20‑х чисел ноября был составлен уточненный разряд похода, так как именно в эти дни (до 27 ноября) в Москве находился литовский «гончик (посланец. – Д.В.) Сенка Олексеев», тщетно пытавшийся добиться перемирия. Для будущих литовских послов царь велел выдать «опасную грамоту», но сами переговоры с С. Олексеевым велись, очевидно, лишь для отвода глаз, и отпущен он был с Лобаном Львовым по дороге через Тверь – Псков – Юрьев Ливонский, т. е. значительно севернее маршрута движения московских войск. Литовского посланника велено было придержать во Пскове до того момента, «когда государь с Лук пойдет, чтобы на государеву рать вести не дал»[162]162
  Сборник Русского исторического общества. Т. 71. С. 99; Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 301.


[Закрыть]. Этот фокус с задержкой послов, кстати говоря, Иван IV применял неоднократно, например в 1564 г.: Коммендони 7 января 1564 г. сообщал кардиналу Борромео из Варшавы: «Я только что узнал, что вельможа Его Величества (короля Сигизмунда Августа. – Д.В.), посланный в Москву с целью выхлопотать свободный проезд для послов, спешно возвратился и прибыл вчера вечером (6 янв.). Он принес весть, что великий князь принял и выслушал королевских послов; однако тогда же отправил свое войско в Литву, не считаясь с договорами о мире. Поэтому послы сколь можно спешно возвращаются. Но говорят, что и войско поспешает за ними. Это известие – сверх всяких ожиданий, и видимо, можно встревожиться не на шутку»[163]163
  Albertrandi J., Pamiętniki o dawniey Polsce… listy Jana Franciszka Commendoni do Karola Borromeusza. Wilno, 1851. Т. I. С. 11. Иван IV, таким образом, пытался дважды поймать западного соседа на один и тот же крючок.


[Закрыть].

Иными словами, маршрут был к 27 ноября окончательно определен.

Трое Шуйских получили посты в армии вторжения.

Во-первых, отец князя Ивана, боярин князь П.И. Шуйский. Он получил высокую должность второго воеводы в Большом полку. Непосредственно ему подчинялось 950 вооруженных дворян[164]164
  Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года // Русский дипломатарий. М., 2004. Вып. 10. С. 126.


[Закрыть]. Кроме того, сама должность выдвигала его на роль одного из главных руководителей всего воинства. Можно сказать, он оказался в составе штаба полевого соединения. Выше него стоял князь Владимир Андреевич Старицкий, но старшинство удельного князя – чисто номинальное. Всем распоряжались царские воеводы. Первым воеводой в Большой полк поставили князя Ивана Дмитриевича Бельского. Он по праву считался одним из знатнейших людей царства, обладал большим тактическим опытом и не был обделен отвагой. Но совсем недавно ему пришлось испытать тяжелую опалу. Царь имел основания сомневаться в его верности. 116 знатных людей в 1562 г. подписали «поручную грамоту», где обязались выплатить колоссальную сумму в 10 000 рублей, если И.Д. Бельский «отъедет» к другому государю. Опасались, конечно, не побега к крымцам или шведам, а перехода через литовский рубеж. С русско-литовской знатью он, как родовитый Гедиминович, был связан кровно… И вот его ставят… во главе армии, идущей под Полоцк, во владения великого князя литовского! Очевидно, второй воевода, то есть как раз И.П. Шуйский, получил вместе с высокой должностью своей дополнительную заботу: «приглядывать» за Бельским. Ведь неровен час…

Его сына, князя Ивана, определили в группу из 11 знатных молодых людей, коим вменялось в обязанность «за государем ездити». Они представляли собой не столько охрану Ивана IV, сколько команду его «порученцев», а также пышный аристократический эскорт. Для Ивана Петровича это назначение являлось не только почестью. Оно открывало возможности следить за всем ходом боевых действий из центра, где принимались важнейшие тактические решения. Молодой князь, будущий полководец, мог набираться опыта, наблюдая работу опытных военачальников. А то, чего он не знал или не понимал, мог рассказать и объяснить ему отец, находившийся неподалеку.

Князя Ивана Андреевича Шуйского назначили есаулом в полку самого государя. Его особой обязанностью было «спати в стану» Ивана IV, т. е. охранять сон монарха. Это был довольно отдаленный родич князя Ивана, представитель старшей ветви в семействе Шуйских, сын видного политического деятеля князя А.М. Шуйского по прозвищу Честокол, казненного в малолетство государя (1543). Как уже говорилось, летопись приписывает инициативу казни самому Ивану Васильевичу, тогда – тринадцатилетнему отроку. Но сыну казненного царь странным образом доверял, держал его «в приближении». Вот еще один аргумент в пользу того, что казнь отца могла совершиться именем юного монарха, но по замыслу и волей служилых аристократов, противостоявших «партии» Шуйских.

30 ноября царь Иван IV выступил с войском из Москвы. 4 декабря он был уже в Можайске. Здесь московские ратники остановились на две недели. Из Можайска к отрядам, собиравшимся по городам, были разосланы списки. Общий сбор назначили на 5 января – в Великих Луках. Там же, вероятно, должен был состояться и первый смотр собравшейся армии[165]165
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 303; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 32–45.


[Закрыть].

К назначенному сроку к Великим Лукам успели подойти все отряды. В один день! Это образец гибкости и слаженности военной машины Московского государства, удивительный даже и для последующих столетий.

Из истории западноевропейского военного искусства в один ряд с подготовкой и сбором войск Ивана IV в зимнюю кампанию 1562/63 г. можно поставить, пожалуй, один лишь знаменитый марш армии Оливера Кромвеля к Вустеру. Итальянец Алессандро Гваньини, долгое время служивший в Польше, хвалил тогда русское дворянство, собиравшееся в походы с удивительной быстротой, по первому приказу царя. Он был свидетелем работы русской военной машины грозненских времен и знал, о чем пишет, не понаслышке… К подобным спешным, но четко организованным действиям русские воинские люди были приучены многовековым противостоянием молниеносным набегам ордынцев. Гибкость военного управления в период Московского государства справедливо отмечал Дж. Кип, противопоставляя ее регулярному, но всебюрократизированному и громоздкому военно-административному аппарату Российской империи[166]166
  Замечания иностранца XVI века о военных походах русских того времени и преданности их к государю своему // Отечественные записки. 1826. Ч. 27. С. 92–94; Кеер J. Soldiers of the tzar. Oxf., 1985. С. 14.


[Закрыть].

В Великих Луках войска стояли до 9 января. Здесь был составлен разряд «путного шествия», согласно которому, дабы не было «воинским людем истомы и затору», полки выходили из города с интервалом в один день. Именно в Великих Луках был определен состав полков; до этой пятидневной стоянки армии как таковой еще не существовало. Дело сбора столь крупных воинских сил не являлось для московского командования чем-то совершенно новым: позади было взятие Казани. Однако единственный случай на историю целого поколения – еще не практика (походы в Ливонию не в счет – они не отличались таким размахом).

Отсутствие подобного опыта составляло существенное отличие московской военной системы от привычных к стратегическим операциям вооруженных сил восточных монархий. С этой точки зрения московская армия сближалась с армиями европейских государств XVI в. Четкое управление 60 с лишним тысяч боевых сил и целым морем посохи требовало тонкой, сложной организации. Тактика действий московских войск в небольших кампаниях была элементарно проста: армия делилась на три неравновеликих полка плюс «наряд», если он был. Вся карельская война с Густавом Вазой, например, велась силами не более трех полков… Кампания покрупнее требовала пяти полков: с пятью полками Юрий Захарьич встретил литовцев на Ведроше в 1500 г. Шестью полками брали Смоленск в 1514 г. Семь полков (Государев, Большой, Правой и Левой руки, Передовой, Сторожевой и Ертоул) бились за Казань в 1552 г. Наличие семи полков и присутствие самого царя в армии говорят о неординарности похода. Так вот, в Великих Луках московская армия была разделена на семь полков, выходивших из города в следующем порядке: Ертоул – Передовой полк – Полк правой руки – Большой полк – Государев полк – полк Левой руки – Сторожевой полк[167]167
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 304.


[Закрыть]. Организационная простота впоследствии породит большие сложности в управлении армией на марше.

Воинский смотр был назначен на момент прибытия к Невелю, но есть все основания предполагать, что уже в Великих Луках состоялся предварительный смотр: так как едва ли составление полков можно было произвести по спискам, без смотра. Лебедевская летопись сообщает, что в Великих Луках Иван IV «…росписал… бояр и воевод и детей боярских по полком. И головы с людьми, и сторожи, и дозорщики, и все чины полковые служебные устроил…»[168]168
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 304.


[Закрыть]. Это свидетельствует в пользу того, что первый смотр произошел все же в месте сбора войск.

Артиллерия была поделена на три отряда: «середний» и «лехкой» «наряды» шли на Полоцк за государевым полком и с первого же дня осады вступили в дело, а «большой наряд» был отправлен позади всех полков и прибыл к Полоцку по прошествии недели боев[169]169
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 310.


[Закрыть].

Наибольшую сложность представляла организация движения посошан. И московским воеводам не удалось найти для этой задачи приемлемого решения. В походе посошанам предназначалась роль вспомогательного войска: на их долю выпало заниматься инженерными работами, таскать на себе пушки, порох и прочие припасы, выполнять обязанности по лагерю и по обозу. Они же должны были принести к месту осады несколько тысяч мешков с землей и песком для заполнения туров. (Очевидно, эта мера была предпринята с тем, чтобы не возиться с мерзлой землей.) Иван IV берег лошадей и не велел использовать их на этих работах. Помимо всего этого на пути от Великих Лук к Полоцку необходимо было приготовить «мосты дубовые… с которыми мосты итти… к приступу» и щиты, «с которыми итти перед туры». Без сомнения, рабочая сила, нужная для этих работ, доставлялась посохой. И посошная же рать «чистила дорогу», так как участок похода от Невеля до Полоцка считался местами «пустыми, тесными и непроходимыми», а также строила мосты для пушек по царскому наказу[170]170
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 304; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 45–46, 119–120.


[Закрыть].

В такой ситуации хоть сколько-нибудь организовать громадное, слабоуправляемое и тяжко нагруженное скопище посошан было чрезвычайно трудно. Если не вся посоха, то существенная ее часть объединена была в полковые коши – отряды, переносившие лагерные и прочие принадлежности и припасы, которые числились за отдельными полками. Царь «приговорил» каждому кошу следовать за своим полком[171]171
  Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 46.


[Закрыть]. Но отнюдь не все громоздкое кошевое хозяйство поспевало за воинскими людьми.

14 января 1563 г. царь со своим полком и кошем выступил из Великих Лук. В этот день и начались «накладки»: многие посошане-кошевщики трех шедших впереди полков не успели выйти раньше и образовали «в острожных воротах затор велик». Далее вся эта орда так и шествовала между большим и государевым полками, а также вместе с государевым полком, страшно затрудняя движение. Московское командование каждый день высылало «голов для заторов». Дело было осложнено царской «заповедью»: в целях сохранения внезапности за литовским рубежом никого не отпускать «ни на какую добычу», ни на фуражировку, и запасы везти с собой. Таким образом, отряды фуражиров нисколько не разряжали мощного потока воинских людей и кошевщиков. Царь метался, пытаясь навести порядок, но тщетно. В результате «путное… шествие [было] нужно и тихо…». Не было никакой возможности провести смотр у Невеля, и 19 января он был перенесен на время прибытия под Полоцк[172]172
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 304–305; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 47.


[Закрыть].

Заторы на пути к Полоцку – результат неопытности московского командования, неготовности его к подобного рода боевой работе. Просто по старинному обычаю разделив армию на полки и «наряды», а затем разбив «посоху» и обозы по полкам, наши воеводы нашли способ решения тактической задачи, пригодный для войска вдвое-втрое меньшей численности. А такая громада людей, пушек, обозных телег, которая двигалась от Великих Лук через Невель к Полоцку, нуждалась в более серьезной организационной схеме.

Молодой князь Иван скакал по заснеженным путям вместе с государем. Он собственными глазами видел, сколь сложные проблемы рождает обеспечение крупной полевой армии. Он везде был рядом с монархом, видел и слышал, какие принимаются решения, какие отдаются приказы…

Он учился.

В том числе и на ошибках других воевод.

Будущее предоставит ему возможность применить полученный опыт на практике…

Поход Ивана IV где-то на участке Великие Луки – Полоцк перестал быть секретом для полочан. Вести о нем принесли жители местности, по которой двигались царские полки. Либо, что более вероятно, с некоторого момента за армией велось наблюдение лазутчиками и дозорщиками. По дороге к Полоцку из русского войска бежал и перекинулся на сторону неприятеля окольничий Богдан Никитич Хлызнев-Колычев, сообщивший о движении московской силы. Этот человек ненадолго предвосхитил измену князя Андрея Курбского. (Сам А. Курбский писал позднее о том, что во время полоцкого похода в Невеле царем был собственноручно убит князь Иван Шаховский[173]173
  Курбский А. История о великом князе московском // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. М., 1986. С. 335.


[Закрыть]. Возможно, оба инцидента взаимосвязаны: то ли первый бежал, устрашенный казнью второго, то ли второй был убит по подозрению в связи с «изменным делом» первого.)

Несмотря на осведомленность полочан о движении русской армии, до короля польского вести об угрозе из-за восточного рубежа дошли слишком поздно. Его тогда не было в Литве, он присутствовал на сейме в Петркове и узнал о полоцких событиях уже после падения города.

Литовский гетман Николай Радзивилл не успел собрать достаточного войска для контрудара[174]174
  Górnicki Lukasz. Dzieie w Koronie polskiej za Zygmunta I у Zygmunta Augusta az do śmierci iego… Warszawa, 1954. С. 159; Stryjkowski M. Kronika polska, litewska, zmódzka i wszystkiej Rusi (Далее: Stryjkowski…). Warszawa, 1846. Т. II. С. 413.


[Закрыть].

А что мог сделать один городской воевода Станислав Довойна? У него был небогатый выбор: или сдаться на милость Ивана IV, весьма, надо сказать, изменчивую в отношении завоеванных городов (Юрьева, например), – или драться, ожидая подхода Радзивилла. Довойна избрал второй вариант, успев лишь «затвориться… со всеми людьми всего Полотцкого повета».

Иными словами, в конце января в Полоцке скопилась громадная масса людей разного звания и достатка. И тогда Иван IV делает неожиданный ход: он посылает к Довойне с грамотами, где обращается с предложением сдаться не к одному только воеводе, который, собственно, лишь и мог это сделать, а еще и к православному епископу Арсению Шишке, и к местной шляхте, и к полякам, обещая их «…пожаловать на всей воле их, какова жалованья похотят»[175]175
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 305.


[Закрыть]. По всей видимости, царь рассчитывал посеять сомнения среди защитников города. Предполагалось, вероятно, что в городе имеются его доброжелатели. Это событие стоит запомнить и в свой срок к нему вернуться. Первоначальный результат, во всяком случае, был лишь тот, что «язык», отважившийся отвезти послания царя к своим, был казнен.

30 января с последнего стана в пяти верстах от Полоцка «царь ездил смотрити города…»[176]176
  Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 47.


[Закрыть]. Время тактических маневров закончилось. Литовская сторона не успела воспользоваться тем преимуществом, которое дало ей промедление русских войск на марше. Далее исход дела могло решить лишь прямое вооруженное столкновение.

Ultimo ratio regis…

Итак, несмотря на трудности в организации «путного шествия», заторы и «мотчание», огромная армия была в краткий срок собрана и быстро переброшена под самые городские стены Полоцка. Нет шахматной партии без ошибок или сомнительных ходов, но в итоге побеждает тот, кто делает меньшее их количество. На 30 января 1563 г. можно было констатировать: Иван IV и московские воеводы в дебюте сделали меньше оплошностей, нежели их противник, и добились существенно предпочтительной позиции.

* * *

Миттельшпиль полоцкой партии начался с расстановки полков вокруг города. Она заняла весь день 31 января. Перемещения полков выдают колебания русского командования, выбиравшего направление главного удара.

Первоначально, видимо, предполагалось нанести его из Задвинья, штурмуя город с юга, по льду Двины. За реку была послана большая часть сил: передовой полк отправили стоять на виленской дороге «против Якиманские слободы» (т. е. в районе нынешнего парка 50‑летия Советской власти и несколько западнее); полк правой руки – «на Черсвятцкой дороге… против острова и Кривцовские слободы» (т. е. от нынешнего парка 50‑летия Советской власти примерно до реки Бельчицы). Государев полк поначалу также был отправлен в Задвинье. Весь день он стоял «у Егорья Страстотерпца на поле», но к вечеру переправился через Двину и встал у Борисоглебского монастыря (восточнее полка правой руки). Таким образом, к вечеру 31 января на южном берегу Двины стояло 50 % всех войск. Ертоул встал в Заполотье, близ устья Полоты и, значит, против западной стены замка. Полк левой руки расположился на Себежской дороге (т. е. северо-восточнее ертоула, пересекая современную Октябрьскую улицу). Большой полк был поставлен «у Спаса на Шорошкове» – при Спасо-Евфросиньевом монастыре, очевидно, на правом берегу Полоты.

3 февраля в расположении войск была сделана важная перемена: «учалася река портитися», и поэтому сильнейший государев полк перешел за реку и встал «у Егорья Великого». На место государева полка был отправлен более слабый полк левой руки. Сторожевой полк, примерно такой же численности, встал между большим полком и ертоулом – следовательно, сменил на этом месте ушедший в Задвинье полк левой руки. Мотивировка всех этих передвижений очевидна: атаковать Полоцк из Задвинья по хрупкому льду или тем более во время ледохода – полное безумие. В результате перегруппировки сил основная часть русских войск была сконцентрирована против городских стен Великого посада (большой полк с севера и государев полк с востока).

Таким образом, направление основного удара переместилось.

Наряд с 31 января стоял «меж Георгия Святого и Волова озера»[177]177
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 300–301; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 50–51.


[Закрыть].

Но где этот храм «Егорья Страстотерпца», или «Георгия Святого»? Лебедевская летопись и разряд Сапунова однозначно говорят о сосредоточении государева полка и наряда около этой церкви, но точное местонахождение ее неизвестно.

Л.В. Алексеев в своей работе «Полоцкая земля IX – ХIII вв.» высказывал предположение, что это был храм, посвященный отцу святой Евфросинии князю Георгию (т. е. был построен в XII в.), стоял он «вблизи ограды монастыря, ближе к городу», вероятно, у костела святого Ксаверия, где в середине XIX в. виднелись кладки, сложенные из домонгольских плинф. Дополнительным доказательством своего утверждения Л.В. Алексеев считал путаницу в известии Стрыйковского, утверждавшего, что ставка Ивана IV в 1563 г. была у Святого Спаса (Спасо-Евфросиньев монастырь), – отсюда Алексеевым делается вывод о близком расположении двух построек, которое якобы и ввело хрониста в заблуждение.

На 2‑й конференции по истории и археологии Полоцкой земли в 1992 г. исследователь высказал уже несколько иное соображение: Егорий Страстотерпец – церковь, построенная Георгием в 1120–1150‑х гг. и обнаруженная в ходе раскопок М.К. Каргером к востоку от церкви Святого Спаса. В этом же храме была и полулегендарная гробница полоцких епископов. Подобное суждение уже высказывалось ранее и было определено П.А. Раппопортом как маловероятное[178]178
  Алексеев Л.В. Полоцкая земля в IХ – XIII вв. М., 1966. С. 212; Каргер М.К. Храм-усыпальница в Евфросиньевском монастыре в Полоцке // Советская археология. 1977. № 1. С. 240; Раппопорт П.А. Полоцкое зодчество XII века // Советская археология. 1980. № 3. С. 150.


[Закрыть].

И в том, и в другом случае неясно, почему надобно искать Георгиевскую церковь в XII в., если о ней прямо свидетельствуют документы XVI в. Полоцкая ревизия 1552 г. охватила, в частности, земельные владения церквей и монастырей города и его окрестностей. В документах ревизии указаны две церкви святого «Юрия», или, точнее, церковь и монастырь. Церковь Святого Юрия «в Голубичах» не подходит по своему расположению. Зато отлично подходит «манастыр Светого Юрья в поли за местом», продолжавший существовать и в 1580‑х гг., о чем свидетельствует известная опись полоцких церквей, составленная при Стефане Батории в 1580 г.[179]179
  Полоцкая ревизия 1552 г. / Изд. И.И. Лаппо. 1905. С. 175, 179; Лаппо И.И. Описание полоцких владычных и монастырских церковных земель ревизорами 1580 г. М., 1907. С. 13.


[Закрыть] Ни о древности, ни о каком-либо выдающемся значении монастыря данные земельных описаний не говорят. Отнюдь! Согласно документам ревизии 1552 г., за монастырем числилось 8 человек, живших на монастырской земле и плативших подати в монастырскую казну. Кроме того, в Великом посаде на земле монастыря жил 1 мещанин. Монастырю также принадлежали «борти церковные». Все это было пожаловано панами Зиновьевичами Корсаками. Это крупнейшие светские землевладельцы Полоцка и его округи, представители младшей ветви рода Корсаков, выделившейся в конце XV в.[180]180
  Полоцкие грамоты ХIII – начала XVI в. М., 1982. Вып. 4 / Подг. изд. и комм. А.Л. Хорошкевич. С. 151; Полоцкая ревизия 1552 г. / Изд. И.И. Лаппо. 1905. С. 22, 175–176.


[Закрыть] Для сравнения: крупнейшие полоцкие монастыри и церкви – святая София, Борисоглебский монастырь, Спасо-Евфросиньев монастырь, Островский монастырь Святого Иоанна Предтечи – располагали землями с десятками и сотнями плательщиков. В числе земель, составлявших их владения, имелись пожалования святой Евфросинии (княгини «Агрефины»), великих князей полоцких Михаила, Семена, Андрея Ольгердовича. У Борисоглебского монастыря пожалования тех же Корсаков перемежаются с землями, приобретенными на собственные, монастырские средства. Таким образом, Юрьевский (Георгиевский) монастырь едва ли мог похвастаться хотя бы вековой историей, скорее всего был невелик по размеру и не имел ни малейшего отношения к величественным постройкам домонгольского времени. Не мог он находиться и на правом берегу Полоты, поскольку о выходе московских войск, шествовавших с северо-востока по Невельской дороге, «к Егорью Страстотерпцу, Христову мученику» в Лебедевской летописи и воинских разрядах четко сказано до описания переправы части армии на правый берег Полоты. Материалы ревизии 1552 г. указывают на то, что монастырь находился «в поли за местом», а не за рекой, т. е. к востоку-северо-востоку от стен Великого посада, построенных почти перпендикулярно Двине[181]181
  Дейнис И.П. Полоцкая старина, рукопись. Полоцк, 1978. Полоцкий краеведческий музей. № КП2-1422/8. – См. карту городских стен; Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 306; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 50.


[Закрыть]. Наконец, ответ подсказывает сама логика расположения русских полков, осадивших Полоцк: против восточной стены Великого посада был поставлен сторожевой полк, и если, как утверждает Л.В. Алексеев, Георгиевская церковь стояла недалеко от Святого Спаса, то при перегруппировке сил 3 февраля его место остается незанятым. Таким образом, на самом ответственном участке в русских порядках образовалась бы громадная брешь, совершенно свободное пространство. Едва ли это было возможно, и остается предположить, что монастырь Святого Юрия, или Георгиевский, располагался на левом берегу Полоты, южнее Спасо-Евфросиньева монастыря и, возможно, южнее Волова озера.

Что же касается путаницы со ставкой Ивана Грозного, то на самом деле показания Лебедевской летописи и Хроники Стрыйковского[182]182
  Stryjkowski… Т. I. С. 241.


[Закрыть] вполне могут быть согласованы друг с другом. В летописи действительно сказано: «…царь и великий князь пошел за Двину реку и стал у Георгия Великого», но это может указывать не только и не столько даже на перемещения Ивана IV лично, а скорее на движение государева полка. Царская ставка, таким образом, вполне могла быть и в Спасо-Евфросиньеве монастыре.

Еще 31 января стрельцам с нарядом из состава государева полка велено было «закопатися у Двины реки в березех и на острову». Ныне этого острова уже не существует. Но на картах конца XVI столетия[183]183
  Alexandrowicz St. Nowe zródło ikonograficzne do obleżenia Połocka w 1579 r. // Kwartalnik Historii Kultury materialnej. R. XIX. Nr. 1. 1971, карты в тексте; Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 308.


[Закрыть] остров показан как раз напротив замка, ближе к южному берегу Двины. В наше время на месте Ивановского острова – лишь выступ берега с небольшой канавой и болотцем у основания. Березы, кстати говоря, растут там и до сих пор, но насколько они являются потомками деревьев времен Ивана Грозного, сказать трудно. С острова легко можно было осыпать замок ядрами и пищальными зарядами – расстояние до противоположного берега вполне это позволяло…

2 февраля в войсках был проведен смотр и приказано было «делать туры». Под термином «туры» могут скрываться укрепления самых разных типов: просто насыпные, из плетеных корзин, передвижные деревянные башни, наконец, в данном случае, – ни то, ни другое, ни третье. Виленский «летучий листок» дает сведения, по которым можно хотя бы примерно представить себе вид грозненских «туров» – это были деревянные каркасы, очевидно, передвижные или на катках, заполненные мешками с землей. Строили их в лесу, «в двух милях от города», и каждые десять человек должны были сделать одну «туру» – вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений. Кроме того, еще во время похода «розмысл и фрязи» (наемный военный инженер и иные военные специалисты-итальянцы) приготовили щиты, «с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити»[184]184
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 309; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 45, 120.


[Закрыть]. 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.

На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицкому монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до «Глубоцкой волости», не доходя до Глубокого 10–15 верст (около 60–65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого. Помимо передовых застав, 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и осадного «наряда»[185]185
  Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 46, 50–53; Stryjkowski… Т. II. С. 413.


[Закрыть], подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.

Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах последней декады января (т. е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о «немалых силах неприятельских и большой опасности», далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте. Польский хронист Лукаш Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы. Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов. Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления, указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из «летучих листков» (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном литовском войске при 20–26 орудиях[186]186
  Listy oryginalne Zygmunta Augusta do Mikołaja Radziwiłła Czarnego… Wilno, 1842. №№ 101, 103; Górnicki Lukasz. Dzieie w Koronie polskiej za Zygmunta I у Zygmunta Augusta az do śmierci iego… Warszawa, 1954. С. 160; Stryjkowski… T. II. С. 413; Mienicki R. Egzulanci Poloccy (1563–1580 г.) // Ateneum Wileńskie. Rocznik IX. Wilno, 1934. С. 34; Piwarski К. Niedoszła wyprawa t. zw. Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwę (rok 1567—68) // Ateneum Wilenskie. Rok IV. Zeszyt 13. 1927. С. 261; Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. № 22; Разрядная книга 1559–1605 гг. М., 1974. С. 199–200; Разрядная книга 1475–1598 гг., М., 1966. С. 53–54.


[Закрыть]. Скорее всего эти сведения – результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане и оттянуть часть сил осаждающих на себя. На большее гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе.

Замысел Радзивилла удался, но лишь отчасти.

13 февраля казанские татары «привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова»[187]187
  Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 53.


[Закрыть], кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с «Варколапом» (Баркулабом. – Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк – Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший «в Глубокой», передвинулся «…к бору у Черной речки». (Глубокое – около 80 км от Полоцка, Бобыничи – около 30 км, северный изгиб Черницы – около 45 км.) Причиной отхода русского отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина. 16 февраля, уже после сдачи Полоцка, против Радзивилла был послан князь А.И. Вяземский-Глухой с войском. Вяземский опять шел через Бобыничи до мест, «где были литовские люди», и вызнал, что Радзивилл и Ходкевич бежали к Березине и «рухледи метали много» – после того как они получили известие о падении города и движении на них московских отрядов.

Стрыйковский сообщает, что литовцам удалось разгромить несколько московских разъездов, о чем разряды умалчивают[188]188
  Сапунов А. Витебская старина. Т. IV. 1885. С. 53–54, 56; Stryjkowski… Т. II. С. 413.


[Закрыть]. Вероятно, разъезды были разбиты Радзивиллом и Ходкевичем на подходе к Полоцку, а появление крупных сил русских заставило их отступить: дальнейшее продвижение воевод Ивана IV в этом направлении грозило отрезать небольшой литовский корпус от Вильно и оставить тем самым столицу Великого княжества без прикрытия. Но и князь Вяземский отличился, взяв под Бобыничами литовских «языков»[189]189
  Баранов К.В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года // Русский дипломатарий. М., 2004. Вып.10. С. 131, 133, 136, 140–143.


[Закрыть].

В целом же, действия литовских военачальников, направленные на деблокаду Полоцка извне, не увенчались успехом. Городской гарнизон в течение всей осады был предоставлен самому себе.

Осадные орудия подошли к Полоцку лишь 7 февраля. Но артиллерийская перестрелка началась уже в первый день осады. Иван IV, переправлявшийся с государевым полком в Задвинье, был обстрелян с крепостной стены. В ответ заговорили русские пушки с Ивановского острова. Лебедевская летопись сообщает, что со стороны осаждающих был убит лишь один человек, а «… стрелцы из наряду с острогу пушкарей збили и литовских людей многих побили в остроге»[190]190
  Лебедевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 29. С. 308.


[Закрыть]. Эта стычка имела частный характер и не сыграла особой роли. Вся артиллерия, пришедшая вместе с московскими полками, кроме наряда на Ивановском острове, молчала до 5 февраля. 4–5 февраля под городскими стенами ставились укрепления и устанавливались пушки.