Текст книги "Традиции православной благотворительности"

Дмитрий Михайлович Володихин, Анна Ильинична Федорец
Традиции православной благотворительности

Игумену о. Иоанну (Ермакову),

доброму пастырю, посвящается.

Игольное ушко

Трудно спасти душу богатому человеку.

Говорится в Евангелии от Матфея: «Иисус… сказал ученикам своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19: 23–24). Эти странно звучащие слова известны всему христианскому миру. На несколько строк написано бесчисленное множество комментариев. Кто-то полагает, что такая фраза появилась из-за ошибки в переводе оригинального библейского текста: вместо «верблюда» следует читать «толстая веревка» или «корабельный канат», который и в самом деле нельзя пропустить через игольное ушко. Некоторые ученые, занимающиеся историей Иудеи, принимая слово «верблюд», по-своему толкуют смысл слов «игольное ушко». Они полагают, что в древности так называли одни из ворот Иерусалима, через которые тяжело нагруженному верблюду пройти было практически невозможно… Однако частности в толкованиях этой фразы ничуть не затемняют общего ее смысла, совершенно очевидного. Чаще всего богатство добывается неправедно; во всех случаях оно является питательным источником для океана соблазнов; обладание им становится поводом для многих грехов. А значит, труднее богатому жить праведно и труднее спасти душу, чем бедняку. Обремененный множеством грехов, стучится он в райские врата, а ему не открывают: слишком велико бремя, чтобы в загробном бытие воздаяние за бытие земное позволяло бы вознестись к небесам. Сказано апостолом Павлом: «Желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу. Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Ты же, человек Божий, убегай сего»(1 Тим. 6: 9–11). Апостол Иаков в соборном своем послании выразился еще жестче, и слова его звучат почти что приговором для человека, обладающего немалым капиталом: «Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих (на вас). Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни. Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания. Вы осудили, убили праведника; он не противился вам» (Иак. 5: 1–6).

Материальные блага не могут сделать человека счастливым[1]1
  Основы социальной концепции Русской Православной Церкви, § VII.2.


[Закрыть]. Господь Иисус Христос предупреждает: «Берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк. 12: 15). Погоня за богатством пагубно отражается на духовном состоянии человека и способна привести к полной деградации личности. В беседе с юношей Господь сказал: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19: 21).

Но само богатство еще не есть грех.

Как же так? После всего сказанного выше!

Именно так.

Обладая богатством, человек вовсе не губит душу автоматически. Бедняк никогда не обретет большей праведности по сравнению с богачом только потому, что он бедняк. Богач никогда не станет грешником только потому, что он богач. Из купеческой среды, которая ближе всего к стяжательству, выходили порой величайшие святые христианского мира. Такой светоч русского православия, как святой Серафим Саровский, происходил из купеческого рода! Немалым состоянием обладали Иосиф Аримафейский и праведный Иов. Разве это умалило их благочестие?

Что есть богатство в земной жизни? Имущество, вверенное Богом во временное пользование – до смерти обладателя, растраты или банкротства. По представлениям, которых придерживается православная церковь, все сущее принадлежит Богу. Людям же дается всего лишь право так или иначе распорядиться небольшой частицей Божьего достояния.

В Новом Завете есть два эпизода, показывающих, как легко человек привязывается к материальным благам, как просто ему поставить собственный капитал между собой и Богом, ради приумножения богатства пойти против веры. Вот первый из них. Христос, войдя в Иерусалим накануне Пасхи Иудейской, «…нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, [также] и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли» (Ин. 2: 14–16). Второй обнаруживается в «Деяниях святых апостолов». Когда ученики Иисуса Христа проповедовали, в общине первохристиан «…не было… никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавали их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян. 4: 34–35). Некий Анания, продав имение, с ведома своей жены Сапфиры утаил часть денег, прочее же отдал апостолам. Святой Петр сурово укорил их за ложь, и сначала Анания, а спустя три часа и Сапфира испустили дух у его ног. Первый случай в комментариях, думается, не нуждается. Что же касается второго, то он сложнее. Церковь не отрицает частную собственность. Церковь не призывает собрать имущество прихожан в одну кучу и пользоваться им на правах колхозников, у которых теперь одно большое поле и один большой хлев для согнанной со всего села скотины. Коммуна для верующих людей возможна, да она и существовала на протяжении многих столетий в киновиальных (общежительных) монастырях, где у инока не было ничего своего. С необыкновенной строгостью подобный уклад соблюдался во многих русских обителях, особенно же им прославлен Иосифо-Волоколамский монастырь… Возможна – но не обязательна. Когда по благодатным землям Средиземноморья ходили ученики Христа, пыл уверовавших в Него был столь велик, что они добровольно отдавали свое имение, желая для себя более чистой жизни. Именно – добровольно. Никогда никому апостолы не говорили: «Спасти душу можно, лишь отдав общине все, чем владеешь, ибо твой капитал неминуемо приведет тебя к погибели». Это, скорее, характерно для современных сектантских проповедников, делающих из веры выгодное предприятие. Анания и Сапфира лишились жизни отнюдь не за богатства, иначе мертвыми пали бы все богачи мира. Они подверглись наказанию за ложь, совершенную перед лицом Бога.

Не согрешает тот, кто распоряжается своим состоянием, оставаясь в воле Господней. И для такого человека его богатство становится инструментом веры и любви.

Один из величайших мудрецов раннехристианской Церкви, святитель Климент Александрийский, написал в сорока двух главах прекрасное объяснение слов Христа об «игольных ушах» и верблюде. Это сочинение на протяжении многих веков служит идеальным наставлением, как богатому человеку спасти душу. «Поистине богатства и собственность, – пишет святитель Климент, – существуют и подчинены нам некоторым образом так же, как материал и орудия знающему доброе употребление их. Если ты искусно пользуешься ими, из-под руки твоей выходят художественные вещи; если же умелости ими пользоваться тебе недостает, то и вещи принимают неприглядный вид, хотя сами в себе они невинны. Точно таким же образом и богатство есть орудие. Ты можешь правым образом им пользоваться – тогда оно служит к твоему оправданию; если же кто не умеет пользоваться им так, как следует, тогда оно становится орудием неправедности. Назначение его служить, а не господствовать… Полномочно же человек распоряжается ему доверенным вследствие разума и рассудка, обусловливающих собой свободу и самоопределение. Оттого отрешаться должно не столько от богатства, сколько душу от страстей освобождать: эти затрудняют собой правильное пользование богатством. Кто добр и праведен, тот и богатство будет употреблять во благо. Следовательно, отречение ото всего, чем кто владеет и продажу всего своего имущества нужно так понимать, что сказано это с отношением к душевным страстям»[2]2
  Свт. Климент Александрийский. Кто из богатых спасется. Калуга, 2000. С. 20–21.


[Закрыть].

Лучшим, да и просто самым естественным путем для праведного богача становится постоянное жертвование части своего имущества на нужды Церкви и на нужды ближних. Для того, кто приковал себя к вещам и деньгам прочной цепью, этот маршрут либо очень труден, либо невозможен. Однако история христианского мира исключительно богата примерами, когда человек состоятельный совершал истинные подвиги веры, становясь благотворителем. Русское православие богато украшено духовным жемчугом таких самоотверженных благодеяний. Например, святая Иулиания Лазаревская, вдова дворянина, оставившего большое наследство, Христа ради раздала все имущество на милостыню.

Пожертвование считалось спасительным для души и в раннехристианских общинах, и под сенью православных держав Средневековья, да и позднее. Современная Церковь придерживается такой же позиции. Радость и полнота жизни – не в приобретении и обладании, но в дарении и жертве. Апостол Павел призывает «памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20: 35). Святитель Василий Великий считает вором того, кто не отдает часть своего имущества в качестве жертвенной помощи ближнему. Эту же мысль подчеркивает святой Иоанн Златоуст: «Не уделять из своего имущества есть также похищение». Церковь призывает христианина воспринимать собственность как дар Божий, данный для использования во благо себе и ближним[3]3
  Основы социальной концепции Русской Православной Церкви, § VII.2.


[Закрыть].

Ныне на щедрого благотворителя смотрят как на уникум. У многих не укладывается в голове: располагать миллионами и потратить их не на коллекцию автомобилей, не на виллу посреди заповедника и даже не на покупку депутатского места, а… на храм. Или на помощь приюту, школе, больнице, музею. Что этим приобретается? Ах, стяжание Святого Духа? Но где он, этот Дух Святой? Ведь нельзя его потрогать, разделить на части, инвестировать в ценные активы, а наиболее ликвидные фрагменты вывезти за рубеж и положить в сейф где-нибудь в окрестностях Женевского озера… «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать». Бизнесмен-благотворитель, к сожалению, до сих пор вызывает у своих коллег по миру деловых людей усмешки, непонимание, подозрение в корыстных мотивах. Между тем с христианской точки зрения он ведет себя подобающим образом. Это для наших дней щедро жертвующий предприниматель – редкий образец, живой шедевр общественной культуры и прочной веры. А еще сто или тем более пятьсот лет назад странно было не быть благотворителем. При Алексее Михайловиче купец, прилюдно скупящийся на милостыню, вызвал бы непонимающие, а то и презрительные взгляды. И даже в закатную пору Российской империи, когда вера стала оскудевать в сердцах, коммерсант, чуждый благотворительности, выглядел как эксцентричный чудак: так жить уже позволительно, но… несколько неприлично.

Разумеется, и при последних государях из династии Романовых, и сейчас отыскиваются ложные благотворители. Эти, расставаясь с деньгами, мечтают о чинах, орденах и иных почестях. Им и цена объявлена еще в евангельское время – Сыном Человеческим: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного» (Мф. 6: 1). И далее: «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6: 3–4).

Но для тех, кто помнит, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши», пожертвования имеют совершенно другой смысл. Им награды на небесах достаточно. А порой достаточно одного лишь осознанного действия во имя любви к Христу и ближнему своему. Благотворитель, приближающийся к христианскому идеалу, «…радуется, раздавая, не скупится… дает без ворчливости, без брани и печали, участливо»[4]4
  Свт. Климент Александрийский. Кто из богатых спасется. Калуга, 2000. С. 43.


[Закрыть], – как пишет святитель Климент Александрийский. И еще того лучше, если он, не ожидая просьбы, сам отыскивает того, кто достоин благодеяния. Ради того, чтобы рассказать о подобных людях – об истинных благотворителях, – и создавалась эта книга.

На Руси и в России они были всегда. И их всегда было много.

Благотворительностью что в Московском царстве, что в Российской империи занимались все слои общества. Богатый и бедный, дворянин и крестьянин. Каждый нес посильный вклад в храм, богадельню, больницу. Кто-то жертвовал тысячи, миллионы, отдавал поместья, ставил церкви, заказывал для храмов колокола и драгоценную утварь. А кому-то даже не снились подобные богатства; что ж, тогда он отдавал Церкви те самые две лепты, которые больше всех остальных вкладов. Одни помогали сирым и убогим, другие строили церкви, третьи помогали выжить творцам прекрасного: художникам, музыкантам, писателям. Тот, кто стяжал многие богатства, и жертвовал больше – не только для того, чтобы оправдаться перед Богом, но и потому, что возможности его становились на порядок более значительными. Благотворительность была огромна, необъятна и пестра, как сама жизнь. Она пронизывала повседневность и являлась таким же непременным атрибутом русской культуры, как, например, письменность или, скажем, наличие законов. Совершать благие дела во имя Христово вплоть до очень позднего времени было естественной надобностью. Такой же, как дышать воздухом или вкушать пищу. Подобное положение вещей знал еще XIX век, хотя к тому времени русская жизнь далеко отошла от устоев допетровской Руси и вера начала умаляться…

Купеческая благотворительность не была каким-то особым явлением или исключением из общего житейского правила. Купцы в этом отношении вели себя точно так же, как и любые их современники. В разное время христианские идеалы играли в купеческой среде то более, то менее значительную роль, но до самой революционной грозы, до слома Империи, они сохраняли могучее влияние на умы и души.

Изо всех слоев русского общества именно купечество оказалось в фокусе внимания авторов книги по нескольким причинам. Во-первых, его благотворительность гораздо легче представить читателям, чем пожертвования крестьян или городских низов: больше сохранилось источников. Во-вторых, православная вера в среде «торговых людей» России разрушалась медленнее и прочнее хранила главные устои, нежели у дворян. А это само по себе достойно особого внимания. В-третьих, купец всегда отличался высокой активностью; он влиял на экономику, порой – на политику, а сумеречная пора в судьбе Российской империи сделала его важнейшей фигурой и на культурном поле; финальные десятилетия предреволюционной эпохи выдвинули купца на роль общественной силы, «заказывающей» эстетический идеал – вместо священника и дворянина, как было прежде. Благотворительность же была одной из главных форм социальной активности предпринимательского класса. Наконец, в-четвертых, профессиональная деятельность купца, постоянное пребывание вблизи денежных потоков, делает для него соблазны богатства особенно сильными. Тем интереснее опыт, полученный столь значительной общественной группой при их преодолении!

Трудно сказать, в каком регионе нашей страны купеческая благотворительность была более интенсивной, а где проявлялась глуше, скромнее. Во всяком случае, провинция была столь же приучена к постоянным жертвованиям, что и столицы. Но именно в столицах все главные явления русской жизни получали концентрированную силу. Здесь они всегда были более массовыми, более различимыми в деталях. Благотворительность не стала исключением. Москва и Петербург знают великие деяния купцов-благотворителей во множестве – тут они кипят, переливаясь через край, тут они соперничают между собой в масштабах, тут они чуть ли не избыточны, а на огромных пространствах Российской державы материал подобного рода приходится собирать по крупицам. Поэтому деятельность столичных жертвователей может быть показана во всей красе, во всем разнообразии.

Почему именно Москва?

Петербург прославлен гораздо больше меценатством дворян, а точнее говоря – аристократии. Купец тут не столь заметный человек, как в Москве. Да и не увидишь в петербургскую подзорную трубу глубин отечественной истории. Петровская эпоха поставила свое клеймо на самом дне исторической судьбы северной Венеции… Глубже хода нет. Старая же столица на протяжении многих веков являлась центром притяжения для купечества. В Белокаменной купеческая культура приняла вид хорошо выдержанной, крепкой, густой и сладкой настойки с устойчивым вкусом и ароматом.

Кроме того… сердца авторов навек отданы Великому городу, его благородной старине. Москва – Порфирогенита. Она владычица по древнему праву, и в теплые июльские ночи брусчатка ее улиц откликается на шаги редких прохожих долгим эхом, в котором слышатся коронационные гимны. Древние обители ее, словно прочные якоря, держат заключенную в ней буйную силу, не позволяя оторваться от почвы. Обручами бульваров и проспектов стянут могучий источник жизненной энергии. Лавка и церковь здесь стоят по соседству – как триста лет назад, так и сейчас. И торговый человек, склонив голову у входа в храм, ощущает тепло, идущее свыше.

Великий город, царственный город.

* * *

Наша книга имеет научно-художественный характер. Она создавалась с опорой на источники, и в ней ничего такого, что не было бы взято из документов, мемуаров, дневников, памятников материальной культуры. В то же время авторы не ставили себе целью создать всеобъемлющую панораму купеческой благотворительности в дореволюционной России. Столь обширная тема требует не одной книги, а целой полки исследовательской литературы – если, конечно, излагать ее с адекватной основательностью.

Авторы всего лишь создавали иллюстрацию к одной из красивейших сторон русской старины. Отечественная история наполнена прекрасными судьбами, величественными поступками, благими обстоятельствами повседневной жизни. Добрые деяния, крепкая вера и душевная щедрость наших предков заслуживают того, чтобы о них знали потомки. Как минимум они достойны почтительного отношения. Но этого мало; если наши современники привыкнут видеть в них пищу для размышлений, то научатся отыскивать среди размытых силуэтов прошлого нравственные образцы для себя. Авторам оставалось взять богатый материал московской купеческой благотворительности, выбрать из него яркие страницы и представить их читателю простым и ясным языком, используя время от времени художественные образы.

Работа над каждой главой, над каждым параграфом велась совместными усилиями. Перу Анны Федорец принадлежат три четверти от общего объема, прочее же написано Дмитрием Володихиным. Авторы приносят горячую благодарность сотрудникам ОПИ ГИМ, а также Ивану Дронову и Александру Люльке за бескорыстную помощь в работе.

Москва, 2009–2010

Часть I

«За свое здравие и в поминок по родителех».
Благотворительность московских купцов допетровской эпохи

На протяжении многих веков христианство укреплялось на Руси, пускало корни, утверждалось в сердцах. Вся домонгольская эпоха прошла в условиях постепенно меркнущего двоеверия. Во времена Владимирской, тверской Руси, на заре возвышения Москвы православие испытало натиск со стороны ордынцев. Но именно Русская православная церковь стала той скрепой, которая не дала нашей стране развалиться на множество карликовых государств и сделала возможным объединение. Язычество отступало, христианские нормы и обычаи обретали нерушимую крепость. А для христианина церковная благотворительность – столь же естественная часть жизни, как трапеза, работа или семейные хлопоты… Нельзя жить без храма. Церковь требуется постоянно, и если она стоит по соседству с твоим двором, то ты твердо знаешь: храм стоит «пуст, без пения», когда в нем нет богослужебных книг, утвари, муки и причастного вина; еще богослужение невозможно без священника, дьякона, певчих, а им необходимы жилище, одежда и пропитание. Следовательно, как на Церковь в общем смысле, так и на приходскую церковь в смысле самом обыденном надо постоянно жертвовать. Из года в год, изо дня в день. Такова повседневная необходимость во всех городах и весях необъятной христианской страны.

Известия о благотворительности московских купцов, восходящие к первым столетиям существования Москвы, немногочисленны и темны. Так, есть предположения о том, что знаменитый купец Василий Ермолин был не только строительным подрядчиком и реставратором при Иване III Великом, но также, возможно, храмоздателем. Такие же предположения высказывались и относительно его предков – богатых купцов-«сурожан»[5]5
  Русские купцы-«сурожане» торговали с итальянскими колониями в Крыму, в том числе с Судаком, который в древности именовали «Сурож».


[Закрыть]. В этом роду существовал обычай: на старости лет оставлять дела и принимать монашеский постриг. Инок Ефрем, в миру – Ермола Васькин, дед Василия Ермолина, – жертвовал деньги на строительство Спасского собора в Спасо-Андрониковой обители. Его сын Петр незадолго до смерти дал Троице-Сергиеву монастырю вкладом село Куноки. Род Ховриных-Головиных, происходивший от выезжих греков и занявший видное место в русской аристократической среде, также выступал в роли заказчиков церковного строительства и подрядчиков. Так вот, Ховрины-Головины, хотя и вошли в боярскую думу, а также заняли место великокняжеских казначеев, были в старину «гостями», т. е. богатейшими купцами. В начале XV столетия на Русь выехали из Сурожа Стефан Васильевич и его сын Григорий Ховра. Внук Стефана Васильевича, Владимир Ховрин, известен как «гость и болярин великого князя» московского. Он был одним из богатейших людей Северо-Восточной Руси второй половины XV века. В.Г. Ховрин построил в Москве, на своем дворе, каменную Воздвиженскую церковь[6]6
  Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI в. М., 1988. С. 270.


[Закрыть].

Гораздо больше сведений о купцах-храмоздателях восходит к XVI и XVII векам. Столица стремительно растущей России сосредоточила колоссальные богатства. Каменное строительство ведется тут с XIV века, ускоряется в середине XV, а в XVI обретает доселе невиданные масштабы. Богатейшие «торговые люди» вносят в него свою лепту.

Так, на территории Китай-города с древности стоял храм Николая Чудотворца «Красный звон». В камне его отстроил купец Григорий Твердиков – в 1561 году[7]7
  Паламарчук П.Г. Сорок сороков. В 2 тт. Т. 1. Кремль. Китай-город. Белый город. М., 2007. С. 106.


[Закрыть]. Московский гость[8]8
  В XVI–XVII столетиях существовали три устойчивые привилегированные корпорации «торговых людей»: «гости», Гостиная сотня и Суконная сотня.


[Закрыть] Максим Верховитинов вместе с костромским гостем Максимом Шаровниковым в самом конце XVII столетия возвел новое здание церкви Максима Блаженного на Варварке. История ее уходит корнями в гораздо более ранние времена. Еще за столетие до работ, выполненным по заказу Верховитинова и Шаровникова, старое здание храма поднялось на деньги «сурожанина» Василия Бобра «с братией»[9]9
  Паламарчук П.Г. Сорок сороков. В 2 тт. Т. 1. Кремль. Китай-город. Белый город. М., 2007. С. 111–112.


[Закрыть]. Тот же Василий Бобр и еще два гостя-«сурожанина» – Федор Вепрь и Юшка Урвихвостов – заказали строительство храма Варвары Великомученицы на Варварке[10]10
  Паламарчук П.Г. Сорок сороков. В 2 тт. Т. 1. Кремль. Китай-город. Белый город. М., 2007. С. 112.


[Закрыть]. Храм Живоначальной Троицы в Никитниках возводился в 1628–1651 (по другим сведениям, в 1631–1634) годах, и роль заказчика сыграл известный купец Григорий Никитников[11]11
  Паламарчук П.Г. Сорок сороков. В 2 тт. Т. 1. Кремль. Китай-город. Белый город. М., 2007. С. 107.


[Закрыть].

Купеческое храмоздательство известно не только для Китай-города, но и для Белого города (так, на средства Ивана Матвеевича Сверчкова, богатейшего гостя, была воздвигнута церковь Успения Божией Матери в Котельниках конца XVII столетия)[12]12
  Паламарчук П.Г. Сорок сороков. В 2 тт. Т. 1. Кремль. Китай-город. Белый город. М., 2007. С. 247.


[Закрыть]. Расцветает оно и на землях Замоскворечья, которое позднее назовут «купеческим парадизом». Церковь Михаила Архангела в Овчинниках построена в 1610-х годах гостем Симеоном Потаповым[13]13
  Сорок сороков: краткая иллюстрированная история всех московских храмов: в 4 тт. Т. 2: Москва в границах Садового кольца / Авт. – сост. П.Г. Паламарчук М., 2007.. 3-е изд., испр. и доп. С. 580.


[Закрыть]. Купчиха Иулиания Ивановна Малютина поставила храм Черниговских чудотворцев Михаила и Федора (1695)[14]14
  Сорок сороков: краткая иллюстрированная история… С. 601.


[Закрыть]. На исходе XVII века гостями Добрыниными были возведены храмы Николая Чудотворца в Толмачах и Воскресения в Кадашах[15]15
  Сорок сороков: краткая иллюстрированная история… С. 633, 685; Московские синодальные ведомости. М., 1895. № 3; Москва: Святыни и памятники. М., 1903.


[Закрыть]. А каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы поставлена в 1702 году на средства купцов Лабазиных[16]16
  Сорок сороков: краткая иллюстрированная история… С. 707.


[Закрыть].

Сухой неполный реестр храмоздательских усилий московского купечества уже производит грандиозное впечатление! Между тем прозвучали в основном имена, гремевшие по русской столице при последних Рюриковичах и первых Романовых. Твердиковых еще при Иване Грозном звали на земские соборы[17]17
  Антонов А.В. Приговорная грамота 1566 года // Русский дипломатарий. М., 2004. Вып. 10. С. 179.


[Закрыть]. Твердиковы и Сверчковы поколениями пребывали в высшем эшелоне русского купечества[18]18
  Соловьева Т.Б., Володихин Д.М. Состав привилегированного купечества России в первой половине XVII века. М., 1996. С. 82–84.


[Закрыть]. Да и прочие пользовались репутацией солидных людей. Им по росту был поистине царский труд среди всех прочих трудов церковной благотворительности – возведение храмов. Но это лишь часть, пусть и самая заметная, от суммы разнообразных пожертвований на благо христианской общины. Малыми и большими дарами жизнь храмов поддерживали «торговые люди» самого разного ранга – от купцов-гигантов, коих сегодня именовали бы миллионерами или даже олигархами, до малозаметных лавочников. Ведь для каждого из русских торговцев той эпохи благие дела в пользу Церкви были делом обычным, естественным. Потребность в них впитывалась с молоком матери, становилась частью личности на протяжении детских лет, отрочества, юности… Придя к зрелым годам, московский делец допетровского времени и не мыслил для себя иного.

Благотворительность столичных «предпринимателей» допетровской эпохи с трудом прослеживается по документам. Информация о ней рассеяна по разным архивным материалам, отрывочна, неполна даже в первом приближении. Легче всего обнаружить ее во вкладных книгах больших обителей, ибо крупные пожертвования «торговых людей» находятся там на почетном месте, да еще в синодиках, поскольку большие траты на «помин души» – собственной, родителя, брата, сестры, супруга или супруги – были естественной нормой для устоявшегося христианского социума.

В качестве примера можно привести купеческий род Калмыковых. Не самый богатый и не просиявший особым благочестием, он хорошо известен историкам благодаря превосходно сохранившемуся семейному архиву. В 1694 году умер богатый московский предприниматель Клим Прокофьевич Калмыков из нижегородской купеческой фамилии. Его вдова Ульяна Клементьевна устроила поминальный обед для родственников и знакомых, «кормку» для нищих и раздала деньги по церквям «на помин души». В общей сложности ею было истрачено 2000 рублей[19]19
  Бакланова Н.А. Торгово-промышленная деятельность Калмыковых во второй половине XVII в. М., 1959. С.181.


[Закрыть]. К.П. Калмыков являлся владельцем нескольких лавок, кирпичного и уксусного заводов, дворов и дома в Огородной слободе. Из Нижнего Новгорода он переселился на московское жительство в 1680-х годах. По сравнению с иными состоятельными соседями по приходу Клим Прокофьевич не выделялся щедростью пожертвований. Но все же известны его вклады в храм Харитония Исповедника, к числу прихожан которого принадлежали купец и его жена. В синодике этой церкви значится род Калмыковых, записаны его вклады «по родителях». За все время пребывания среди харитоньевских прихожан Климом Прокофьевичем были «писаны образы в своде трапезном, дано с Иваном Павловым… десять рублев, да в оконешное строение десять рублев, да котел железной, взято за него пять рублев с полтиною, да золотой в сосуды черневые… в сосуды золотые полтину»[20]20
  Бакланова Н.А. Торгово-промышленная деятельность Калмыковых во второй половине XVII в. М., 1959. С. 191–192.


[Закрыть].

Обитель преподобного Сергия Радонежского блистала среди москвичей славой древнего благочестия. Пожертвования в ее пользу иной раз бывали огромными. Служилые аристократы порой отдавали монастырю обширные родовые вотчины. Во вкладной книге обители выделены группы «торговых и всяких людей» – вкладчиков от разных городов. Самая большая группа состоит из столичных жителей. Московские купцы не могли соревноваться с богатыми землевладельцами в размере вкладов, но рядовых дворян они легко «обходили». В царствование Бориса Федоровича Годунова Т.Г. Касаткин, «торговый человек» Суконной сотни (принадлежность к которой свидетельствовала о крупном состоянии дельца), отдал обители «…у Соли Галицкие на посаде дровяное кладбище». Полтора десятилетия спустя, уже при царе Михаиле Федоровиче Романове, московский «торговой человек» Г.М. Перепелкин пожертвовал «…денег 10 рублей да солоду 10 чети за 8 рублев». Даже в тяжелейшие годы Великой смуты столичные купцы не забывали Троице-Сергиев монастырь. Едва оправившись от тяжелой осады со стороны польско-литовских интервентов и воровских казаков, обитель получила от «торгового человека» Степана Каплина 40 рублей, и «…за тот вклад ево постригли»[21]21
  Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 224.


[Закрыть].

Особняком стоит группа благотворителей из среды «гостей» и купцов Гостиной сотни. Эти воротилы могли преподнести монастырю драгоценные дары. В 1530–1540-х годах много жертвовал гость Никита Романов. Он, среди прочего, дал вкладом по матери своей инокине Марфе шубу, летник и «ожерелье бобровое», а затем – сердоликовую «лжицу» (ложечку), серебряные позолоченные «плащи» к Богородичной иконе и другую ценную утварь. Жертвовали лошадей, соль, столь необходимую для монастырского хозяйства, священнические одежды из дорогих тканей и просто деньги – как сделал, например, в 1628 году «Гостиной сотни торговый человек» Никита Родионович Пушников, давший сто рублей. Весной 1671 года Анна Буйкова, вдова гостя Ивана Парамоновича, как видно, безутешно тоскуя по ушедшему супругу, сделала вклад, необыкновенно щедрый даже для купеческой среды. Вот что в него вошло: «…стихарь дьяконский камчатой – камка желтая куфтерь, оплечье алтабас золотой, опушка камка цветная; пелена обьярь золотная по зеленой земле, опушена отласом цветным; пелена отлас золотой по таусиной земле, опушена отласом красным; пелена отласец серебряной цветной, опушена отласом желтым, на серединах кресты шиты серебром; две пелены тафтяные на жаркой цвет; две патрахели камчатые цветные, у них пугвицы серебряные; уларь камчатой; сосуды церковные: потир, копие, звезда, 3 блюдечка серебряные весом 2 фунта 10 золотников. И тот стихарь и пелены, и патрахели, и уларь, и сосуды церковные по приказу… вдовы Анны отдано в Троицкой Хотьковской монастырь в церковь Покрова Пресвятыя Богородицы»[22]22
  Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 190–191.


[Закрыть].

Точно такими же записями пестрят вкладные книги иных монастырей – как московских, так и расположенных неподалеку от столицы России. Русский предпринимательский класс присутствует среди вкладчиков постоянно, год за годом.

Постоянная работа купцов, совершающих пожертвования, – а это была именно регулярная работа и никак не единичные «порывы души» – открывается порой «экзотическими» источниками.

Например… надписями на страницах книг.

Православное богослужение немыслимо без литургических текстов. Ни один православный священник не станет служить в храме и совершать требы, если в его распоряжении нет целого комплекта богослужебных книг. Некоторые из них были в XVI–XVII веках дешевы, иные – дороги, но любые стоили денег. Особенно это касается огромных напрестольных Евангелий, поскольку их любили (да и ныне любят) облекать в роскошные переплеты. Приобрести богослужебную книгу при наличии денег не составляло труда: их постоянно продавали в лавке Московского Печатного двора и торговых рядах. Любопытно, что на Печатном дворе велась запись покупателей. Среди имен «торговых людей» разного достатка время от времени встречаются богатые, хорошо известные купцы, бравшие по нескольку экземпляров одного издания. Чтение литургических книг ради просвещения или удовольствия – нонсенс. Они предназначены исключительно для богослужебных нужд. Следовательно, торговцы покупали их, заранее предполагая пустить на пожертвования. И – точно, в частных собраниях и музеях немало книг с вкладными надписями, которые сделали купцы допетровской эпохи.