Текст книги "Последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах эпохи Путина"

Я призываю всех абсолютно – это, знаете, может быть, наивно звучит, и над этими словами принято смеяться и ухмыляться – я призываю жить не по лжи.

Я хочу поблагодарить всех за поддержку. Я хочу призвать всех жить не по лжи. Я хочу сказать, что я уверен абсолютно, что изолируют меня, и посадят, и так далее. Но, как говорится, на его место придет другой. Ничего уникального и сложного я никогда не делал. Все, что я делаю, может делать любой человек. Я уверен, что и в Фонде борьбы с коррупцией, и где-то еще найдутся люди, которые будут продолжать делать то же самое, вне зависимости от решения, вот этих судов, единственная цель которых – это придание вида законности. Спасибо»

Последнее слово Олега Навального на суде

«Уважаемый суд, уважаемые коллеги и не коллеги!

Алексей посоветовал мне основательно подготовиться к своему последнему слову. Я очень долго думал, пару недель размышлял, что же мне такого сказать, но ничего не придумал – не буду подстегивать ваши ожидания. Сегодня у нас такой литературный день, когда идут ссылки на высказывания адвокатов прошлых лет. Я сейчас подумал: может, прочитать кусок Кафки из «Процесса» или прочитать речь Джулса из «Криминального чтива», но подумал, что в принципе здесь все знают, что это такое, судье это не очень интересно, а прокуроры не поймут. Поэтому я по-другому построю свое последнее слово.

Единственная причина, по которой я стою на скамье подсудимых – это политическая деятельность моего брата и его борьба с коррумпированным режимом

Начну с того, из-за чего я здесь. Понятное дело, что единственная причина, по которой я стою на скамье подсудимых – это политическая деятельность моего брата и его борьба с коррумпированным режимом, в которой он выступает борцом последовательным и непримиримым. Несмотря на то, что события двух последних лет изменили существенно наш быт, я призываю Алексея ни в коем случае не оставлять свою борьбу. Нужно понять, что его деятельность обеспечит то, чтобы мы жили в свободной и богатой стране, а не в мире пропаганды, которую государство рисует в угоду царских амбиций Карлика с черной душой. Я знаю, что Алексей не один, конечно, это сделал. Это сделало много людей, похожих на него по убеждениям. Если для этого мне лично нужно заплатить какую-то цену, я готов ее заплатить. Даже тот срок, который озвучивали прокурор, он очень смешной. Потому что то, о чем говорит Алексей, гораздо важнее. Конечно, это дело политическое. Но я бы хотел обратиться несколько к другой стороне вопроса.

Сейчас они используют это, чтобы закрыть Навального. А потом будут использовать, чтобы отжимать бизнес любых других предпринимателей.

Здесь нужно понимать, что создается прецедент. По этому прецеденту любая посредническая деятельность ставится вне закона. Мы понимаем, как это работает. Сейчас они используют это, чтобы закрыть Навального. А потом будут использовать, чтобы отжимать бизнес любых других предпринимателей. Купил банку колы в магазине – купил у преступника, потому что на заводе она стоит в два раза дешевле. Заказал через «Яндекс-такси», как же так! «Крылатский кортеж» подал машину, а не «Яндекс-такси»… Можно миллион примеров таких привести. Но вы должны понять, что это же не только по грузоперевозкам. На рынке грузоперевозок, вообще, 90% компаний – экспедиторы. У них нет своего транспорта. Сидит один диспетчер. Весь бизнес этой компании – это продажа информации: они знают, у кого есть груз, они знают, у кого есть машина, и соединяют этих людей. Такого рода бизнеса очень много в России. Вынеся это решение, – обращаюсь к вам в первую очередь, Ваша честь, —вы гигантский сектор частного бизнеса ставите под большую угрозу. Я не хочу сказать, что сейчас предприниматели не сидят по лже-обвинениям по лже-прокурорам. Конечно, сидят! Их тысячи человек сидит. Но будут десятки тысяч сидеть людей. Я, конечно, поддерживаю и передаю привет всем политическим заключенным, которые сидят за свободу слова по всей стране. Но точно также передаю привет всем незаконно осужденным за мошенничество предпринимателям. Если первые люди сделают нашу страну свободной, то вторые люди сделают нашу страну богатой. И несмотря, господа, на ваши попытки, это абсолютно неизбежно.

Я, может быть, необычно закончу свое выступление. Вы здесь цитировали кого-то. Я недавно смотрел фильм. И там есть цитата героя, она мне очень понравилась. Она имеет отношение к делу гораздо больше, чем все 127 томов к моему преступлению, больше, чем показания десятков свидетелей, больше, чем все ходатайства, которые заявили. Этот фильм называется «Стражи Галактики». Там есть такая фраза: «Я есть Грут». Вот эта фраза имеет больше смысла и объясняет мое преступление больше, чем вы все здесь сделали несколько месяцев.

Ваша честь, спасибо.»

Дело группы Pussy Riot (Алёхина, Самуцевиц, Толоконникова)

Акция, которую группа Pussy Riot назвала панк-молебном «Богородица, Путина прогони» состояла из двух эпизодов. Съёмка первого эпизода состоялась 19 февраля 2012 года в Богоявленском соборе в Елохове, второго – 21 февраля 2012 года в храме Христа Спасителя. Эти два эпизода были использованы для создания видеоролика с наложением студийной аудиозаписи. Публикация видеоролика в Интернете повлекла возбуждение уголовного дела.

26 февраля 2012 года в связи с «панк-молебном» «Богородица, Путина прогони!» участницы группы были объявлены в розыск по обвинению в хулиганстве. 3 марта 2012 года были арестованы Надежда Толоконникова и Мария Алёхина, а 16 марта – Екатерина Самуцевич.

17 августа 2012 года участницы группы были признаны виновными в хулиганстве по мотивам религиозной ненависти и приговорены к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима. 10 октября 2012 года Мосгорсуд оставил без изменения приговор для Толоконниковой и Алёхиной, а для Самуцевич заменил реальное наказание на условное.

23 декабря 2013 года Надежда Толоконникова и Мария Алёхина вышли на свободу по амнистии, принятой Госдумой к 20-летию российской Конституции.

Мария Владимировна Алёхина (родилась 6 июня 1988) – студентка 4-го курса Института журналистики и литературного творчества. Также бывшая участница арт-группы «Война» и её «московской фракции». Мария с декабря 2008 года участвовала в акциях Гринпис по спасению заказника «Большой Утриш», а в 2009—2010 годах – по защите озера Байкал и Химкинского леса.

Екатерина Станиславовна Самуцевич (родилась 9 августа 1982) – по окончании Московского энергетического института работала программистом в оборонном концерне «Моринформсистема-Агат» (в том числе два года участвовала в разработке программного обеспечения для подводной лодки К-152 «Нерпа»), после ухода из концерна продолжила работу программиста в качестве фрилансера. В 2009 году окончила Московскую школу фотографии и мультимедиа имени Родченко. Также принимала участие в акциях арт-группы «Война» и потом в её «московской фракции».

Надежда Андреевна Толоконникова (родилась 7 ноября 1989 года в Норильске) – студентка 5-го курса Философского факультета МГУ, замужем за художником Петром Верзиловым. Оба супруга – бывшие участники арт-группы «Война» и её «московской фракции», участвовавшие в большинстве громких акций «Войны», включая акцию 2008 года в Государственном биологическом музее имени К. А. Тимирязева, разбрасывание тараканов в здании Таганского суда в 2010 году и акцию – лауреата премии «Инновация» – рисование фаллоса на Литейном мосту напротив здания ФСБ в Санкт-Петербурге.

Последнее слово Марии Алёхиной на суде

«Этот процесс показателен и красноречив. Не раз ещё власть будет краснеть за него и стыдиться. Каждый его этап – это эссенция беспредела. Как вышло, что наше выступление, будучи изначально небольшим и несколько нелепым актом, разрослось до огромной беды. Очевидно, что в здоровом обществе такое невозможно. Россия как государство давно напоминает насквозь больной организм. И эта болезненность взрывается резонансом, когда задеваешь назревшие нарывы. Эта болезненность сначала долго и публично замалчивается. Но позже всегда находится разрешение через разговор. Смотрите, вот она форма разговора, на который способна наша власть. Этот суд – не просто злая гротескная маска, это лицо разговора с человеком в нашей стране. На общественном уровне для разговора о проблеме, часто нужна ситуация – импульс.

И интересно, что наша ситуация, она уже изначально диперсонифицирована. Потому, что говоря о Путине, мы имеем в виду, прежде всего не Владимира Владимировича Путина, но мы имеем в виду Путина – как систему, созданную им самим. Вертикаль власти, где всё управление осуществляется практически вручную. И в этой вертикали не учитывается, совершенно не учитывается мнение масс. И, что больше всего меня волнует, не учитывается мнение молодых поколений. Мы считаем, что неэффективность этого управления, она проявляется практически во всём.

И вот здесь вот, в этом последнем слове, я хочу вкратце описать мой непосредственный опыт столкновения с этой системой. Образование, из которого начинается становление личности в социуме, фактически игнорирует особенности этой личности. Отсутствует индивидуальный подход, отсутствует изучение культуры, философии, базовых знаний о гражданском обществе. Формально эти предметы есть. Но формы их преподавания наследуют советский образец. И, как итог, мы имеем маргинализацию современного искусства в сознании человека, отсутствие мотивации к философскому мышлению, гендерную стереотипизацию, и отметание в дальний угол позиции человека как гражданина.

Современные институты образования учат людей с детства жить автоматически. Не ставить ключевых вопросов с учетом возраста. Прививают жестокость, и неприятия инакомыслия. Уже с детства человек забывает свою свободу.

У меня есть опыт посещения психиатрического стационара для несовершеннолетних. И я с уверенностью говорю, что в таком месте может оказаться любой подросток, более или менее активно проявляющий инакомыслие. Часть детей, находящихся там, из детских домов.

У нас в стране считается нормой ребенка, попытавшегося сбежать из детдома, положить в психбольницу. И осуществлять лечение сильнейшими успокоительными, такими, как например аминозин, который использовался ещё для усмирения советских диссидентов в 70-е годы.

Это особенно травматично при общем карательном уклоне и отсутствии психологической помощи, как таковой. Всё общение там построено на эксплуатации чувства страха и вынужденном подчинении этих детей. И как следствие, уровень их жестокости, опять же, вырастает в разы. Многие дети там безграмотные. Но никто не делает попыток бороться с этим. Напротив, отбивается последняя капля мотивации к развитию. Человек замыкается, перестаёт доверять миру.

Хочу заметить, что подобный способ становления, очевидно, препятствует осознанию внутренних и в том числе религиозных свобод, и носит массовый характер, к сожалению. Следствием такого процесса, как я только что описала, является онтологическое смирение, бытийное смирение социализации. Этот переход или перелом примечателен тем, что если воспринимать его в контексте христианской культуры, то мы видим, как подменяются смыслы и символы на прямо противоположные. Так смирение, одна из важнейших христианских категорий, отныне понимается в бытийном смысле не как путь ощущения, укрепления и конечного освобождения человека, а напротив, как способ его порабощения. Цитируя Николая Бердяева можно сказать, что: «Антология смирения – это антология рабов божьих, а не сынов божьих». Когда я занималась организацией экологического движения, окончательно сформировался у меня приоритет внутренней свободы, как основы для действия. И также важность, вот непосредственная важность действия, как такового.

До сих пор мне удивительно, что в нашей стране требуется ресурс нескольких тысяч человек для прекращения произвола одного или горстки чиновников. Вот я хочу заметить, что наш процесс – это очень красноречивое подтверждение тому, что требуется ресурс тысяч людей по всему миру, для того, чтобы доказать очевидное. То, что мы не виновны втроём. Мы не виновны, об этом говорит весь мир. Весь мир говорит на концертах, весь мир говорит в интернете, весь мир говорит в прессе. Об этом говорят в парламенте. Премьер-министр Англии приветствует нашего президента не словами об олимпиаде, а вопросом: «Почему три невиновные девушки сидят в тюрьме?» Это позор. Но ещё более удивительно для меня, что люди не верят в то, что могут как-либо влиять на власть. Во время проведения пикетов и митингов, вот на той стадии, когда я собирала подписи, и организовывала этот сбор подписей, очень многие люди меня спрашивали. При том, спрашивали с искреннем удивлением, какое им собственно может быть дело, до… Может быть единственного, существующего в России может быть реликтового… Но какое вот им дело до этого леса в Краснодарском крае? Вот небольшого пятачка. Какое им собственно дело, что жена нашего премьер-министра Дмитрия Медведева собирается там построить резиденцию? И уничтожить единственный можжевеловый заповедник у нас в России.

Ну, вот собственно, эти люди… Вот ещё раз находится подтверждение, что люди у нас в стране перестали ощущать принадлежность территории нашей страны им самим, гражданам. Эти люди перестали чувствовать себя гражданами. Они себя чувствуют просто автоматическими массами. Они не чувствуют, что им принадлежит даже лес, находящийся непосредственно у них около дома. Я даже сомневаюсь в том, что они осознают принадлежность собственного дома им самим. Потому, что если какой-нибудь экскаватор подъедет к подъезду, и людям скажут, что им нужно эвакуироваться, что: «Извините, мы сносим теперь ваш дом. Теперь здесь будет резиденция чиновника». Эти люди покорно соберут вещи, соберут сумки, и пойдут на улицу. И будут там сидеть ровно до того момента, пока власть не скажет им, что делать дальше. Они совершенно аморфны, это очень грустно. Проведя почти полгода в СИЗО, я поняла, что тюрьма – это Россия в миниатюре.

Начать также можно с системы правления. Это та же вертикаль власти, где решение любых вопросов происходит единственно через прямое вмешательство начальника. Отсутствует горизонтальное распределение обязанностей, которое заметно облегчило бы всем жизнь. И отсутствует личная инициатива. Процветает донос. Взаимное подозрение. В СИЗО, как и у нас в стране, всё работает на обезличивании человека, приравнивании его к функции. Будь то функция работника, или заключенного. Строгие рамки режима дня, к которым быстро привыкаешь, похожи на рамки режима жизни, в которые помещают человека с рождения. В таких рамках люди начинают дорожить малым. В тюрьме – это например скатерть, или пластиковая посуда, которую можно раздобыть только с личного разрешения начальника. А на воле – это соответственно, статусная роль в обществе, которой тоже люди очень сильно дорожат. Что мне, например, всегда всю жизнь было удивительным. Ещё один момент – это осознание этого режима, как спектакля. Который на реальном уровне оказывается хаосом. Внешне режимное заведение обнаруживает дезорганизацию и не оптимизированность большинства процессов. И очевидно, что к управлению это явно не ведет. Напротив, у людей обостряется потерянность, в том числе во времени и пространстве. Человек, как и везде в стране, не знает, куда обратиться с тем или иным вопросом. Поэтому обращается к начальнику СИЗО. На воле, считай, к начальнику Путину. Выражая в тексте собирательный образ системы, который… Да, в общем можно сказать, что мы не против… Что мы против путинского хаоса, который только внешне называется режимом.

Выражая в тексте собирательный образ системы, в которой по нашему мнению происходит некоторая мутация практически всех институтов, при внешней сохранности форм. И уничтожается такое дорогое нам гражданское общество. Мы не совершаем в текстах прямого высказывания. Мы лишь берем форму прямого высказывания. Берем эту форму, как художественную форму. И единственно, что тождественно – это мотивация. Наша мотивация – тождественная мотивация, при прямом высказывании. И она очень хорошо выражена словами Евангелия: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Я, и мы все, искренне верим, что нам отворят. Но увы, пока что нас только закрыли в тюрьме. Это очень странно, что реагируя на наши действия, власти совершенно не учитывают исторический опыт проявления инакомыслия. «Но сейчас не та страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае, как героизм. А в худшем, как психическое расстройство», – писал в 70-е годы диссидент Буковский. И прошло не так много времени, и уже как будто не было ни большого террора, ни попыток противостоять ему. Я считаю, что мы обвиняемся беспамятными людьми. Многие из них говорили: «Он одержим бесом, и безумствует. Что слушаете его»? Эти слова принадлежат иудеям, обвинившим Иисуса Христа в богохульстве. Они говорили: «Хотим побить тебя камнями, за богохульство». (Иоанн 10.33). Интересно, что именно этот стих использует русская православная церковь, для выражения своего мнения о богохульстве. Это мнение заверено на бумаге, приложено к нашему уголовному делу. Выражая его, русская православная церковь ссылается на Евангелие как на статичную религиозную истину. Под Евангелием уже не понимается откровение, которым оно было с самого начала. Но под ним понимается некий монолитный кусок, который можно разобрать на цитаты, и засунуть куда угодно. В любой свой документ, использовать для любых целей. И русская православная церковь даже не озаботилась тем, чтобы посмотреть, в каком контексте используется слово богохульство. Что в данном случае оно было применено к Иисусу Христу. Я считаю, что религиозная истина не должна быть статичной. Что необходимо понимание и моментов путей развития духа. Испытаний человека, его раздвоенности, расщепления. Что все эти вещи необходимо переживать для становления. Что только посредством переживания этих вещей человек может к чему-то придти, и будет приходить постоянно. Что религиозная истинна – это процесс, а не оконченный результат, который можно засунуть куда угодно. И все эти вещи, о которых я сказала, эти процессы, они осмысляются в искусстве и философии. В том числе, в современном искусстве. Художественная ситуация может и, на мой взгляд, должна содержать свой внутренний конфликт. И меня очень сильно раздражает вот эта «так называемость» в словах обвинения, применительно к современному искусству.

Я хочу заметить, что во время суда над поэтом Бродским, использовалось ровно то же самое. Его стихи обозначались, как так называемые стихи, а свидетели их не читали. Как и часть наших свидетелей, которые не были очевидцами произошедшего, но видели в интернете клип. Наши извинения, видимо, тоже обозначаются в собирательной обвиняющей голове, как так называемые. Хотя это оскорбительно. И наносит мне моральный вред, душевную травму. Потому, что наши извинения были искренними. Мне так жаль, что произнесено было такое количество слов, но вы до сих пор этого не поняли. Или вы лукавите, говоря о наших извинениях, как не искренних извинениях. Я понимаю, что вам ещё нужно услышать. Для меня лишь этот процесс имеет статус так называемого процесса. И я вас не боюсь. Я не боюсь лжи и фикции, плохо задекорированного обмана в приговоре так называемого суда.

Потому что вы можете лишить меня лишь так называемой свободы. Только такая существует в РФ. А мою внутреннюю свободу никому не отнять. Она живёт в слове, она будет жить благодаря гласности, когда это будут читать и слышать тысячи людей. Эта свобода уже продолжается с каждым неравнодушным человеком, который слышит нас в этой стране. Со всеми, кто нашел осколки процесса в себе, как когда-то нашли Франц Гафт, и Ги де Бор. Я верю, что имею честность и гласность, жажду правды, сделать всех нас немного свободнее. Мы это увидим.»

Последнее слово Екатерины Самуцевич на суде

«На последнем слове от подсудимого ждут либо раскаяния, либо сожаления о содеянном, либо перечисления смягчающих обстоятельств. В моем случае, как и в случае моих коллег по группе, это совершенно не нужно. Вместо этого я хочу высказать свои соображения по поводу причин произошедшего с нами.

То, что храм Христа Спасителя стал значимым символом в политический стратегии наших властей, многим думающим людям стало понятно еще с приходом на руководящий пост в Русской православной церкви бывшего коллеги Владимира Владимировича Путина Кирилла Гундяева. После чего храм Христа Спасителя начал откровенно использоваться в качестве яркого интерьера для политики силовых спецслужб, являющихся основным источником власти.

Почему Путину вообще понадобилось использовать православную религию и ее эстетику? Ведь он мог воспользоваться своими, куда более светскими инструментами власти, например, национальными корпорациями или своей грозной полицейской системой, или своей послушной судебной системой? Возможно, что жесткая неудачная политика правительства Путина, инцидент с подводной лодкой «Курск», взрывы мирных граждан среди бела дня и другие неприятные моменты в его политической карьере заставили задуматься о том, что ему уже давно пора сделать самоотвод, иначе в этом ему помогут граждане России. Видимо, именно тогда ему понадобились более убедительные, трансцендентные гарантии своего долгого пребывания на вершине власти. Здесь возникла потребность использовать эстетику православной религии, исторически связанной с лучшими имперскими временами России, где власть шла не от таких земных проявлений, как демократические выборы и гражданское общество, а от самого бога.

Как же ему это удалось? Ведь у нас все-таки светское государство, и любое пересечение религиозной и политической сфер должно строго пресекаться нашим бдительным и критически мыслящим обществом? Видимо, здесь власти воспользовались определенной нехваткой православной эстетики в советское время, когда православная религия обладала ореолом утраченной истории, чего-то задавленного и поврежденного советским тоталитарным режимом, и являлась тогда оппозиционной культурой. Власти решили аппроприировать этот исторический эффект утраты и представить свой новый политический проект по восстановлению утраченных духовных ценностей России, имеющий весьма отдаленное отношение к искренней заботе о сохранении истории и культуры православия.

Достаточно логичным оказалось и то, что именно Русская православная церковь, давно имеющая мистические связи с властью, явилась главным медийным исполнителем этого проекта. При этом было решено, что Русская православная церковь, в отличие от советского времени, где церковь противостояла, прежде всего, грубости власти по отношению к самой истории, должна также противостоять всем пагубным проявлениям современной массовой культуры с ее концепцией разнообразия и толерантности.

Для реализации этого интересного во всех смыслах политического проекта потребовалось немалое количество многотонного профессионального светового и видео оборудования, эфирного времени на центральных каналах для прямых многочасовых трансляций и последующих многочисленных подсъемок к укрепляющим мораль и нравственность новостным сюжетам, где и будут произноситься стройные речи патриарха, помогающие верующим сделать правильный политический выбор в тяжелые для Путина предвыборные времена. При этом все съемки должны проходить непрерывно, нужные образы должны врезаться в память и постоянно возобновляться, создавать впечатление чего-то естественного, постоянного и обязательного.

Наше внезапное музыкальное появление в храме Христа Спасителя с песней «Богородица, Путина прогони» нарушило цельность этого так долго создаваемого и поддерживаемого властями медийного образа, выявило его ложность. В нашем выступлении мы осмелились без благословения патриарха совместить визуальный образ православной культуры и культуры протеста, наведя умных людей на мысль о том, что православная культура принадлежит не только Русской православной церкви, патриарху и Путину, она может оказаться и на стороне гражданского бунта и протестных настроений в России.

Возможно, такой неприятный масштабный эффект от нашего медийного вторжения в храм стал неожиданностью для самих властей. Сначала они попытались представить наше выступление как выходку бездушных воинствующих атеисток. Но сильно промахнулись, так как к этому времени мы уже были известны как антипутинская феминистская панк-группа, осуществляющая свои медианабеги на главные политические символы страны.

В итоге, оценив все необратимые политические и символические потери, принесенные нашим невинным творчеством, власти все-таки решились оградить общество от нас и нашего нонконформистского мышления. Так закончилось наше непростое панк-приключение в храме Христа Спасителя.

У меня сейчас смешанные чувства по поводу этого судебного процесса. С одной стороны, мы сейчас ожидаем обвинительный приговор. По сравнению с судебной машиной, мы никто, мы проиграли. С другой стороны, мы победили. Сейчас весь мир видит, что заведенное против нас уголовное дело сфабриковано. Система не может скрыть репрессивный характер этого процесса. Россия в очередной раз выглядит в глазах мирового сообщества не так, как пытается ее представить Владимир Путин при каждодневных международных встречах. Все обещанные им шаги на пути к правовому государству, очевидно, так и не были сделаны. А его заявление о том, что суд по нашему делу будет объективен и вынесет справедливое решение, является очередным обманом всей страны и мирового сообщества. Все. Спасибо».