Текст книги "Правила подводной охоты"

Рипли

Камбуз оказался приземистым бараком с соответствующей надписью над дверью. Фонарь освещал только крыльцо. Пас ткнул в кнопку звонка, и почти сразу изнутри послышался низкий женский голос, помянувший барракуду. Потом донеслось гораздо отчетливей:

– Кого еще принесло, якорь вам в задницу? Со дна морского достанут, чтоб их десять раз в ил закопало!

– Женщина, – повернувшись ко мне, горячо шепнул Пас.

Мне хотелось сказать ему, что он идиот, но я только постучал костяшками пальцев себе по макушке. В этот момент пискнул замок, и дверь с мягким шипением уползла в сторону.

На пороге стояла женщина лет тридцати пяти, крепкая и стройная, словно по два часа в день проводила на спортивной площадке. На ней была синяя майка вместо рубашки и брюки, точно такие же, как у нас. Только большего размера – росту в незнакомке было полных метр девяносто. Ее грудь под майкой казалась отлитой из пластика, как мышцы капитана Максютина на скульптуре, а смоляные волосы были острижены коротко, по-мужски. На ногах у нее были спортивные туфли.

– Чего вас тут носит? – спросила незнакомка хорошо поставленным голосом, оглядывая нас с головы до ног.

Я ощутил себя рядом с ней ребенком возле пирамиды Хеопса. Меня подавлял не только и не столько ее рост, сколько бьющая через край жизненная энергия. Я заметил, что Пас ощупывает взглядом ее фигуру.

– Мы здесь проездом, – произнес он.

– И что? – незнакомка удивленно подняла брови.

– Есть хочется, – нехотя признался Пас.

В глазах женщины мелькнул озорной огонек. Она задержала взгляд на наших заправленных рубашках и шагнула в сторону, жестом пропуская в коридор. Там было сумрачно, почти темно – из четырех зарешеченных светильников горел только один, выхватывая из полутьмы стены, покрытые коричневым композитом, и бетонный пол со следами мясных потеков. Где-то еле слышно бубнило радио, рассказывая о новом транспортном коридоре между Индией и Австралией. В стене зияли боковые проемы без дверей, они уводили в совершенно темные помещения.

– Меня зовут Рипли, – сообщила работница камбуза. – В смысле Рита, но здесь все зовут меня Рипли. За рост. Я уже привыкла, так что можете не стесняться.

Прозвище показалось мне знакомым, но где именно я его слышал – вспомнить не мог. Решил спросить у Паса, когда представится такая возможность. По штатному расписанию наша новая знакомая скорее всего была коком, но применить это слово к женщине казалось диким. Я решил называть ее про себя кухаркой.

– С Огурцом приехали? – спросила она.

– Да, – кивнул я, сообразив, что Огурцом она называет Жаба.

– Прямо из учебки?

– Да.

– Голод, как я понимаю, хронический? – В ее глазах не угасал озорной огонек. – Ладно. Только услуга за услугу. Я вам соображу пожрать, а вы мне порубите говяжьи хвосты на суп и почистите лагун лука.

Я сглотнул. Получилось шумно, так что даже Пас на меня покосился.

– Мы не против, – сказал я.

– Только чур я чищу лук, – перебил Пас.

Это у нас в учебке был такой неписаный закон – кто успел сказать первым, тот и выиграл желаемое. Я безразлично пожал плечами и уточнил:

– Как их рубить?

– Первый раз, что ли? – усмехнулась Рипли.

– Ну…

Рядом с ней я ощущал себя несколько ущербным, словно неумение рубить говяжьи хвосты являлось для мужчины чем-то зазорным.

– В этом нет ничего сложного, – заверила хозяйка камбуза. – Пойдем, – она поднялась с кушетки и направилась в коридор.

Пас остался сидеть на стуле, терпеливо ожидая дальнейших распоряжений.

Рипли добралась до одной из боковых комнат и шагнула в темный проем, шлепнув ладонью по выключателю. Внутри вспыхнул свет. Переступив порог, я увидел деревянный пень, из которого торчал мясницкий топор, а с потолка свисали распиленные трупы коров и свиней. Запах в помещении стоял тяжелый, на бетонном полу виднелись потеки крови.

Я подумал, что люди не становятся вегетарианцами из-за того, что редко видят, как разделывают туши животных.

– Вот лагун с хвостами. – Кухарка выдвинула на середину комнаты огромную алюминиевую кастрюлю литров на сорок. Та была доверху наполнена окровавленными отростками, больше всего похожими на длинные крысиные пальцы, только фаланг на них было значительно больше. У меня мурашки по спине побежали. Рипли достала один такой «палец» из кастрюли, легко выдернула топор из плахи и четырьмя ловкими движениями разрубила хвост на пять одинаковых частей. – Вот так. – Она снова вогнала топор в дерево. – Куски такой длины удобно ложатся в лагун для варки. Обрубки складывай в пустой лагун. Только пальцы не обруби.

Она широким шагом покинула помещение, а я остался, с опаской оглядывая инструмент, которым мне предстояло заработать себе еду. Кстати, сама проблема зарабатывания хлеба насущного встала передо мной впервые – с детских лет еду мне выдавали. Сначала мама, затем раздатчики в учебке. Да и теперь предстоящая задача казалась мне не работой, а забавным приключением – эпизодическим, а поэтому любопытным.

Широкое лезвие топора тускло блестело, истертое многократной заточкой и частой рубкой. Рукоять выглядела удобно. Я взялся за нее двумя руками, но с первого раза выдернуть топор из дерева не удалось, так что пришлось напрячься и потянуть, упершись ногой в пень. Орудие наконец подалось и высвободилось. Я ощутил его чрезмерный, как мне показалось, вес и попробовал рубануть.

Управляться с широким лезвием оказалось труднее, чем ожидалось, – оно постоянно норовило ударить не туда. Пару раз я действительно чуть не рубанул по собственным пальцам, но выработанная за время тренировок реакция не позволила мне покалечиться.

– Вот барракуда! – ругнулся я вслух.

Первый хвост оказался изрублен скорее на холодец, чем на суп – так получилось. Я бросил нашинкованный хрящ на дно пустой кастрюли и взялся за второй. Но на пять частей порубить хвост не вышло и в этот раз. Точнее, по числу их было именно пять, но что касается размера, то он подчинялся некой сложной нелинейной зависимости. Стало ясно, что мне мешает не столько даже топор, сколько предостережение Рипли об отрубленных пальцах.

Музыкальная программа по радио кончилась, и начались новости. В училище это было время перед самым отбоем. Вспомнилось, как только вчера мы сонно рассаживались в кают-компании на двадцатиминутное прослушивание сводки происшедших в мире событий. Все-таки, как ни крути, вырваться из столь жесткого регламента – счастье.

Я вытер пот со лба и решил не придерживать хвост рукой, а наступить на него ногой. Рубануть по грубому штурмовому ботинку с вшитой титановой пластиной было не так страшно, как по пальцам. Уложив хвост на плаху, я придавил его ступней.

Размах, удар – хрясь! Результат меня удовлетворил. Я сделал еще три удара, после каждого рывком смещая подошву ботинка. Хвост оказался порублен почти идеально. Правда, после подобной обработки он выглядел несколько измочаленным – мощный протектор ботинка оказал на него воздействие, сравнимое с ударом отбивочного молотка. Но я решил, что это никак не отразится на качестве супа.

Довольный новым методом рубки, я взялся за работу с удвоенной энергией. По радио сообщили об успешной акции береговой охраны Бразилии по предотвращению незаконного сброса в океан радиоактивных отходов. Об охотниках, как обычно, ни слова, хотя без них такие операции попросту невозможны. Может, это и правильно. Не станешь же хвалить повара за то, что он каждый день варит суп. Вот об аварии на базе, случись такая, сообщат обязательно.

Когда я порубил почти все хвосты, в помещение заглянула Рипли.

– Барракуда! – прошипела она и выхватила топор у меня из рук.

Я испугался, не понимая, чем мог так ее разозлить. Казалось, она готова вогнать широкое лезвие прямо мне между глаз. Лицо кухарки выражало такое бешенство, что у меня проснулись защитные рефлексы – тело помимо воли приняло боевую стойку.

И тут же мне досталась мощная затрещина по уху. Черные точки завертелись перед глазами, и я едва не рухнул на пол.

– Хочешь еще? – зло прошипела Рипли, стиснув кулак на уровне моей груди.

В ее стойке не было ничего необычного – стандартная атакующая позиция с уроков рукопашного боя, но я сразу понял, что ни одного из ее ударов мне отразить не удастся. И дело было не в весовом преимуществе Рипли, а именно в ее жизненной силе, которая бросилась мне в глаза с первого взгляда.

– Нет, – я отшатнулся и потер ухо. – Ты что?

– Это ты что?! – она коротко мотнула подбородком в сторону кастрюли с расплющенными обрубками. – С ума сошел – топтать еду говнодавами? Ты хоть раз был голодным, барракуда тебя задери?

– Да постоянно… – вспомнил я учебку.

– Ты, наверное, даже не знаешь, что такое голодать неделю. Урод.

Рипли тяжело дышала, успокаиваясь после адреналинового шторма в крови. Опущенный топор подрагивал в ее руке. Мне стало стыдно. Я и впрямь ощутил себя уродом.

– Извини… – Мне с трудом удалось смириться с унижением.

– Да на кой мне твои извинения? Это же надо додуматься, мясо ногами топтать! Ты знаешь, как убивают коров, чтобы мы могли набивать ими свои желудки? Ты хоть раз видел живую корову, гладил ее по морде? Иисусу Христу до жертвы коровьего племени так же далеко, как этой комнате до дна Марианской впадины!

Висящие на крюках говяжьи туши покачивались страшными иллюстрациями ее слов.

– Я сама не вегетарианка, – закончила Рипли, – но надо хотя бы иметь уважение к тварям, которых мы жрем каждый день!

– Разве хвосты нельзя так сварить? – осторожно спросил я.

– Можно. Но я говорю не об этом, а об уважении.

Она вогнала топор в дерявянный пень.

«Сумасшедшая», – мелькнуло у меня в голове.

Из коридора донесся скрежет аллюминия по бетону – видимо, Пас тащил кастрюлю с очищенным луком. Рипли выглянула за порог и сказала в полумрак:

– В угол поставь, не надрывайся. Здорово же тебя прихватило!

Я не понял, о чем она говорит, пока не вышел в коридор и не увидел Паса. Он шмыгал носом, тер глаза, а его веки и ноздри выглядели так, словно их натерли смесью красного перца с песком.

– Надо было нож водой сбрызнуть! – сочувственно вздохнула кухарка и, без труда подхватив наполненную кастрюлю, унесла ее в глубину темного помещения. – Иди сюда, промоешь лицо.

В комнате вспыхнул свет, и я увидел у стены большую чугунную ванну, до половины заполненную водой и очищенной картошкой. На полу, вокруг внушительной горы очистков, стояли шесть деревянных табуретов. Рипли открыла кран и поманила Паса.

– Давай, промывай. Только промывай, а не три руками.

Пас принялся умываться, все еще шмыгая носом. Было видно, что ему очень плохо. Пару раз в жизни мне тоже приходилось чистить лук, когда я помогал маме на кухне, и слезы из глаз текли, но мне бы и в голову не пришло, что можно довести себя до подобного состояния.

– Ну как? – спросила у него Рипли через пару минут.

– Нормально, – страдальческим голосом сообщил Пас.

– Вот и славно. Пошли, я вам там кое-что приготовила.

Мы выбрались в коридор следом за ней. По радио сообщили о новом транспортно-пассажирском коридоре из Австралии в Индию.

– Что у тебя с ухом? – подозрительно покосился на меня Пас, все еще шмыгая носом.

– Расчесал, – ляпнул я первое, что пришло в голову.

Идущая впереди кухарка никак не отреагировала на мою ложь, хотя явно все слышала. Мне даже представилась усмешечка на ее губах.

Из полутемного коридора мы свернули сначала в кухню, а затем в раздаточную, за которой находился небольшой, но очень уютный зал. Это ничем не напоминало камбуз учебки – здесь столы были квадратными, а не прямоугольными, каждый был накрыт скатертью, и возле каждого стояло по четыре стула, а не по восемь.

– Это что, «глубинка»? – шепотом спросил меня Пас.

– Кажется, да, – ответил я, хотя сам ни разу не видел камбуз для погружающегося состава.

Мне показалось странным, что на такой тихой, можно сказать, захолустной базе есть люди, уходящие в глубину. Словно в подтверждение моих сомнений вспомнился запах протухшего «рассола» возле аппаратного класса. Но если есть камбуз для глубинников, то должны быть и сами глубинники. А о глубинном пайке среди курсантов ходила масса легенд. Поговаривали, что в него входят не только шоколад, творог и сметана, но еще икра и красное вино.

– Вон за тот столик садитесь, – Рипли показала на места у окна, а сама направилась к раздаточному окошку.

Мы сели.

– Интересно, она охотник или наемный персонал? – еле слышно спросил я.

– Хрен ее знает, – Пас коротко пожал плечами.

Через минуту Рипли вернулась с подносом, на котором стоял наш ужин. Она принялась расставлять тарелки, а мы с Пасом рты раскрыли, разглядев заработанное изобилие. Там были остатки недоеденного за ужином салата из помидоров и огурцов, там были холодные закуски из красной рыбы, а на горячее оказалось настоящее картофельное пюре со шницелем. Я чуть слюной не подавился, глядя на неожиданную роскошь предложенного угощения.

– Это и есть глубинный паек? – сглотнув, спросил Пас.

– Остатки, – ответила Рипли. – Если хотите, могу принести творог с изюмом. Его здесь не очень охотно едят. Остается.

– Хотим! – хором ответили мы.

Кухарка усмехнулась и ушла за творогом.

– По-твоему, катетер в спине не стоит такого питания? – поддел я Паса.

Он не ответил, и мы налегли на еду. В первые же секунды мои скулы заболели от перегрузки слюнных желез. Мир вокруг сколлапсировал до ограниченного пространства стола, а сам я превратился в один сплошной, непрерывно функционирующий пищеварительный аппарат. Моему эго было вежливо предложено отступить на второй план и не вмешиваться в физиологию поглощения пищи. Эго не возражало. Оно спокойно и тихо замерло, терпеливо ожидая сладостного состояния, которое неприменно наступит вслед за полным и окончательным насыщением. Время также утратило свое значение, оно словно вообще перестало существовать – наличие четвертой координаты пространственно-временного континуума выражалось только в уменьшении количества еды в наших тарелках.

Я вывалился из вселенной со столь странными свойствами лишь после того, как услышал голос Жаба:

– Рипли, привет! Двое моих щенков случайно не у тебя?

– У меня, – ответила кухарка, и я окончательно материализовался в своем родном мире. – Не слышишь, как у них за ушами трещит?

Жаб вышел из раздаточной и строго глянул на нас с Пасом. Рипли не спускала глаз с командира, сохраняя на губах ироническую усмешку.

– Ну что, задница ракушками в учебке не обросла? – спросила она у взводного.

– Хрена с два там задница чем-нибудь обрастет, – фыркнул Жаб. – Начальство так каждый день трахает, что ракушки от вибрации сами собой осыпаются. А вот твоя задница явно сделалась шире.

– Питаюсь хорошо, – вздохнула кухарка, – а трахать некому. Вот тело жирком и подернулось.

– Впервые слышу о том, что у тебя могут быть сексуальные проблемы.

Они рассмеялись и дружески обнялись. Вообще они вели себя так, словно мы с Пасом все еще оставались в параллельной вселенной.

– Значит, тебя окончательно списали на сушу? – после паузы спросил Жаб.

– У вас, мужиков, свои расклады.

– Кто возглавлял комиссию?

– Рапан, – зло ответила Рипли.

– Хрен старый. Сама как?

– Со спортплощадки не вылезаю, чтобы не скурвиться окончательно. Еще полгода – и как охотнику мне хана.

– Я не об этом.

– А… Забей. Слух полностью восстановился. Ну, джазовым музыкантом я уже, конечно, не буду, но со спины ко мне не подкрадешься. Куда ты сейчас?

– В Атлантику.

– Обратно на острова? Там ты точно ракушками порастешь.

– Не успею, – в глазах взводного появился мстительный огонек.

– Интересно, – кухарка вздернула брови. – С чего бы такая уверенность?

– Есть у меня для нее веские причины. Если морские боги помогут, перебазируюсь в Индийский океан.

– Не можешь забыть Поганку «М-8»?

– А ты?

– Стараюсь.

– А вот я не стараюсь. Не хочу, барракуда бы ее забрала.

– Может, она уже сдохла давно.

Рипли пожала плечами и устроилась за ближайшим столиком. Жаб сел напротив.

– Эти сами по себе не дохнут, – хмуро ответил он. – Их надо только уничтожать.

– Пока Поганка молчит, и хрен бы с ней.

– Вот поэтому баба и должна родить хотя бы одного ребенка, – кивнул Жаб. – Иначе понятие ответственности перед человечеством ей не объяснить.

Рипли нахмурилась и откинулась на спинку стула.

– Ишь, как загнул. Самому-то тебе на человечество насрать. У тебя крышу сорвало, вот и все. Думаешь, я не видела, как ты ночами ползал по карте Индийского океана? Поганка – это твоя идея фикс, ничего больше. Так что давай лучше сменим тему.

– Сама начала, – хмуро ответил Жаб. – Ты знаешь координаты нового Индо-Австралийского коридора?

– На кой они мне?

– А я вот поинтересовался. Дуга проходит через пересечение двадцать седьмой с девяностым.

Рипли промолчала. Я постеснялся взглянуть ей в лицо, но воцарившееся молчание было тягостным.

– У тебя еще осталось пожрать или мои все слупили? – чуть насмешливо спросил Жаб.

– Творог с изюмом будешь? – Интонации в голосе кухарки показались мне напряженными.

– Давай. Это все равно лучше консервов из сухого пайка.

Рипли скрылась в раздаточной, а через минуту вынесла две большие тарелки с творогом. Одну она придвинула нам с Пасом, другую поставила перед Жабом. Тот наклонился, понюхал, взял ложку и принялся есть.

Мы с Пасом тоже решили забить оставшееся в желудках место.

– О чем это они говорили? – тихонько спросил у меня Пас.

– А я почем знаю? Может, они когда-то работали вместе. Хотя баба в глубинном составе – это нелепица какая-то.

– А с чего ты взял, что Жаб из глубинников?

Этот вопрос поставил меня в тупик.

– Не знаю. Но он себя ведет, как боевой офицер. И голос. Я слышал, что у некоторых от «рассола» размягчаются связки.

Жаб с Рипли продолжали беседовать, но их слова тонули в перезвоне наших ложек. Лишь одну фразу Жаба мне удалось различить:

– Значит, не собираешься перебраться поближе к Индии?

Я прислушался.

– Плевать я хотела на Индию, – ответила Рипли. – Но я бы кому угодно отдалась за возможность снова ощутить над собой километр водяной толщи.

– Я не беру с женщин подобную плату, – фыркнул Жаб.

– Да куда уж тебе.

– Но я могу пристроить твою задницу в глубинный скафандр за другую услугу.

– Думаешь, удивил? – насмешливо спросила кухарка.

– Мне плевать на твое удивление. Но я специально проторчал два года в учебке, чтобы получить привилегии в наборе новой команды.

– Значит, ты приехал специально за мной? Лестно. Только я с тобой уже наработалась.

– Если откажешься, на всю жизнь останешься коком, состаришься и сдохнешь в одиночестве, – в голосе Жаба появились знакомые мне змеиные нотки.

Рипли молчала довольно долго.

– Значит, ты хочешь меня к себе? – уточнила она. – В команду сумасшедших придурков, охотящихся за призраком в глубине океана?

– А ты хочешь снова натянуть скафандр на начинающую жиреть задницу, – кивнул Жаб. – Мы можем друг другу помочь.

– Ты же не бог! – Я заметил, что в ее словах не прозвучало особой уверенности. – Решение врачебной комиссии отменить не просто.

– Я не бог, – спокойно кивнул Жаб. – Но зато у меня есть яйца. В общем, мы с Рапаном разберемся как самец с самцом. Он уже не в первый раз хватает меня за хвост, а я этого не люблю. Короче, если ты соглашаешься, то через несколько дней Рапану придется доказывать свою медицинскую компетентность в столице, а комиссию по твоему переосвидетельствованию возглавит Макамота. В Италии, например.

– Барракуда, – шепнула Рипли. – Ты действительно можешь это устроить?

– А на кой хрен мне в команде баба без права надевать глубинный скафандр? Надеюсь, твой катетер еще не отсох?

Пас доел творог, и мы разлили какао из чайника.

– Я согласна, – твердо сказала Рипли.

– Тогда завтра к десяти утра в штаб. Там поставишь подпись о своем согласии на моем рапорте и можешь загружать чемодан в «Ксению».

– Баракуда… – Рипли покрутила пустой стакан на столе, и я краем глаза заметил, как дрожат ее пальцы. – Барракуда тебя дери, Огурец! Почему у тебя всегда получается, как ты хочешь?

– Боги помогают психам, – хмыкнул Жаб. – Ладно, спасибо за угощение. – Он встал из-за стола и обратился к нам: – Эй, охотники! Хватит набивать утробы. Дуйте на «Ксению», она стоит сразу за штабом. Рекомендую ночевать в десантном отсеке, а не в кубрике со «стариками». Вы мне завтра нужны в боеспособном состоянии. Все.

Он развернулся и скрылся за дверью раздаточной. Рипли осталась сидеть, медленно поворачивая стакан в пальцах. Было слышно, как вокруг лампы гудят комары.

– Вы тоже в команде? – не глядя на нас, спросила она.

– Понятия не имею, – честно ответил я. – Жаб, в смысле Огурец, ничего об этом не говорил.

– У него мозги набекрень, – спокойно сообщила кухарка. – Все его затеи так или иначе заканчиваются бедой. И в то же время он всегда добивался намеченного. Кроме одного раза. Псих ненормальный.

«Кто бы говорил, – подумал я. – У самой с головой проблемы».

Пас потянул меня за рукав.

– Пойдем, – сказал он. – Жаб терпеть не может, когда игнорируют его приказания.

Мы покинули столовую. Над базой нависло антрацитовое небо, усыпанное крошевом звезд. Хор сверчков не умолкал, от земли начало потягивать сыростью. От бездонности и близости космического пространства у меня по спине пробежал холодок. Казалось, что в это небо можно упасть, если не приковать себя цепью к земле.

Пас шлепнул себя по щеке. Духота уже улеглась, позволив комарам выйти на извечную войну с человеческим родом.

Мы нашли амфибию в капонире за штабом и вскарабкались в отсек. Фонарь оказался погашен, так что нам пришлось устраиваться на ощупь. Через несколько минут мы благополучно разобрали рюкзаки, достали скатанные бушлаты и расстелили их на скамьях вдоль бортов. Таким образом получились две довольно жесткие койки, разделенные расстоянием чуть больше чем в пару шагов. Люк оставался открыт, в его квадратном проеме виднелись звезды, медленно плывущие, словно в фокусе телескопа.

Плотно набитый живот создавал некоторое неудобство, поэтому надежды на быстрый сон не было. Я лег на спину и устремил взгляд в бездну космического пространства. Можно было представить, что люк – это вовсе не люк, а иллюминатор космического корабля, а трели сверчков за бортом – свист каких-нибудь гравитационных преобразователей. Я ощутил себя астронавтом, межзвездным скитальцем, лежащим в коконе противоперегрузочной системы.

Рядом ворочался Пас.

– Как ты думаешь, – спросил я, – есть среди звезд какие-нибудь разумные чудики?

– Тебе мало истории с приводом Шерстюка? – фыркнул в темноте приятель.

– Это фигня. Никто ведь не доказал инопланетную природу его озарения. Мало ли что Шерстюк наплел о своем изобретении! Таких «контактеров», черпающих информацию из Вселенной, и сейчас полно.

– Но привод работает, – не согласился Пас.

– Да хрен с ним, с приводом! Если бы Тесла написал в газете, что его электромагнитный привод надиктован прямо из космоса, ты бы тоже поверил? Я говорю не о каком-то абстрактном вселенском разуме, а о конкретных зеленых человечках.

– Обязательно зеленых?

– Да ну тебя! – я обиделся. – С тобой хрен помечтаешь.

Пас затих. Я уже собрался перевернуться на другой бок, но приятель окликнул меня:

– А ты не хочешь узнать, что Жаб погрузил на амфибию?

Меня словно оса ужалила – я вскочил на скамейке и уставился в темноту, слушая, как брезентовые петли покачиваются над головой.

– Барракуда! Конечно, хочу! Кажется, в «Ксюхах» нет грузового отсека, так что ящики могут быть только здесь. В корме есть люк для погрузки, скорее всего они там.

Я на ощупь пробрался в заднюю часть отсека, и вскоре мои пальцы уткнулись в гладкий пластик, пахнущий застарелой складской пылью.

– Есть! Какой-то ящик. И не один.

Почти сразу я нащупал еще два таких же, но попытка поднять хотя бы одну крышку окончилась неудачей.

– Заперты! – шепнул я.

– Вряд ли Жаб мог оставить их открытыми, – заметил Пас.

– Хватит умничать! Ползи сюда.

Вскоре он задышал мне в затылок.

– Как ты думаешь, что в них? – спросил я.

– Почем мне знать?

По бокам к ящикам были приделаны металлические ручки для удобства погрузки. Я попробовал потянуть за одну из них, но груз оказался настолько тяжелым, что мне с трудом удалось его сдвинуть с места.

– Камнями набиты, – от усилия у меня свело живот.

– Вряд ли, – Пас явно не понял моего юмора. – Скорее металлом.

– Может, золото? – уже всерьез предположил я.

– Смеешься?

Мы попробовали простучать ящики, но из этого тоже ничего не вышло – при ударе они издавали равномерный глухой звук, словно до отказа были набиты самым обычным песком.

– Жаль, что свет выключен, – вздохнул Пас.

– Да.

Так ничего и не выяснив, мы вернулись на свои скамьи. От ощущения сытости меня начало клонить в сон, веки отяжелели и постель показалась удобнее, чем поначалу. Прошло минут десять, я почти уснул, но из дремоты меня вывел голос товарища:

– Похоже, Рипли поедет с нами.

– Ну и что? – неохотно ответил я. – Какая разница, с кем уходить за горизонт?

– Мы уже за горизонтом.

– В смысле? – я удивился и чуть привстал, опираясь на локоть. – Мы ведь не прибыли на свою базу.

– Ну и что? Учебка осталась за горизонтом.

Эта мысль показалась мне странноватой, но, раз уж беседа возобновилась, я решил выяснить у Паса то, что хотел:

– Слушай, а что у кухарки за прозвище? Что-то знакомое, но я все мозги наизнанку вывернул, пытаясь припомнить.

– Фильм был такой. Старый, еще двумерный. Там отряд десантников высаживается на планете, с которой утеряна связь. А консультантом у них была баба почти под два метра ростом. Капитан Рипли.

– Точно! – этой подсказки мне хватило. – Там еще были твари зубастые, кислотой плевались.

– Нет, у них вместо крови была кислота, – поправил меня Пас.

– Да. Я давно смотрел. Здешняя Рипли на артистку из того фильма даже лицом похожа.

– Есть такое. Она тебе понравилась?

– Ты что, совсем чокнулся? – я постучал себя пальцем по лбу. – Она же старая!

– По-моему, ей лет тридцать пять.

– Этого мало?

– Зато тело какое! Я и у молодых не видел таких упругих.

– У тебя легкая форма геронтофилии.

– Чего?

– Это изврат такой, когда старух трахают.

– Она не старуха, – возразил Пас.

– Ладно, давай лучше спать, – предложил я.

Пас притих. Честно говоря, первый день за чертой горизонта я представлял себе чуть иначе. Более героически, что ли. Хотелось стоять на палубе корабля и смотреть в пенные волны, а мы весь вечер прятались от «стариков». Ладно, по проселку в Атлантику не добраться, так что скоро будет и море, и волны. Надо лишь набраться терпения.

Вспомнив о «стариках», я подумал о водителе. Рано или поздно нам с ним придется столкнуться, и это меня тревожило. Я перевернулся на бок, прислонившись лбом к остывающему металлу – смотреть на звезды уже надоело. Сквозь проем люка лились убаюкивающие трели сверчков, от брони пахло машинным маслом. Через какое-то время мочевой пузырь напомнил о себе смутным беспокойством, и я решил справить малую нужду, чтобы не бегать потом среди ночи. Пас посапывал в темноте.

Я осторожно соскользнул со скамьи и шагнул в люк, стараясь не греметь подошвами ботинок по лестнице. Ночная сырость сгустилась росой, заставила воздух впитать всю горечь степной травы. Где-то вдалеке жутковато кричала ласка. Было зябко. Я соскочил в пыль и решил не отходить далеко.

Сделав свое дело, я собрался возвратиться в амфибию, но мое внимание привлекли странные звуки. Ощущение создавалось такое, будто за ближайшим холмом кто-то ищет в траве упавшие деньги – оттуда доносилось невнятное бормотание, шорох, а иногда отчетливые ругательства. Если бы голос показался мне незнакомым, я бы тихонько вернулся в амфибию, поскольку встречаться среди ночи с обкуренным «стариком» у меня не было никакого желания. Но в голосе слышался характерный булькающий присвист.

Я замер, разрываясь между желанием ни во что не вмешиваться и отчаянным любопытством. В конце концов у меня не осталось сил сопротивляться, и я, наклонившись, чтобы не маячить на фоне неба, двинулся на звук. Шуршание доносилось с открытого пространства между двумя соседними холмами, это было совсем рядом, метрах в тридцати от меня. Пришлось применять правила маскировки – присесть в траву и двигаться на корточках, коротким приставным шагом. Это давало возможность приминать траву у самых корней, не издавая практически ни единого звука. Таким образом я обогнул холм и замер, разглядев впереди смутную тень нашего взводного.

Жаб ходил кругами и громко выговаривал непонятные цифры.

– От тысячи двухсот до девятисот, – доносился его сипловатый голос. – Стоп. Восемь-сорок. От девятисот до семисот. Стоп. Девять-тридцать. Нет, барракуда его дери!

Жаб прекратил нарезать круги, уселся и поднял из травы странный предмет. Сначала я решил, что это эластичный коврик от спинки воздушного аппарата, но уже через секунду понял свою ошибку. Это была толстая тетрадь, не обычная, электронная, а с белыми страницами из бумаги. Жаб принялся ее перелистывать, то и дело нашептывая ругательства разной степени сложности.

– Перестраховщик хренов, – сказал он неизвестно в чей адрес. – Пескарь. Девять-тридцать! Может, еще на ручках тебя покачать?

Он жирно замазал стилом строчку в тетради.

– Девять-десять. Все. Точка. Девять-десять, барракуда тебя дери!

Жаб бросил тетрадь в траву, резко встал и снова принялся ходить кругами. На этот раз его слова не долетали до меня так отчетливо. Через какое-то время он успокоился, снова сел и взял в руки тетрадь. Только теперь он не читал ее, а принялся быстро писать сам. При этом он ерзал, грыз кончик стила, как первоклашка на уроке чистописания, а потом вдруг ни с того ни с сего выдрал лист, скомкал и бросил в траву.

– Чересчур! – фыркнул Жаб и снова принялся водить стилом по бумаге.

Но едва следующий лист покрылся вязью темных строчек, его постигла та же участь – белый комок полетел в мою сторону, упав буквально в двух шагах от лица.

Сердце у меня забилось так, что я перестал слышать трели сверчков. Дикое любопытсво вновь овладело мной, но теперь мне недостаточно было смотреть на непонятные страдания Жаба, я хотел завладеть трофеем, содержавшим, как мне казалось, некую страшную тайну. И до тайны этой было, в прямом смысле слова, рукой подать. Но тянуться к цели мне не позволял страх быть замеченным.

«Хоть бы ветерком его придвинуло чуть поближе!» – взмолился я.

Но это была пустая молитва. То ли боги не желали оказывать мне содействие, то ли ждали проявлений смелости от меня самого. И я решился – осторожно вжался в траву и схватил бумагу, обливаясь потом от страха. Обратный путь дался мне не легче – я пятился, боясь выставить зад слишком высоко, иначе Жаб меня точно увидел бы, несмотря на увлеченность своим занятием. Судороги боязни разоблачения оставили меня лишь за уступом холма. Я сел и перевел дух, все еще обливаясь холодным потом. Мне не терпелось взглянуть на бумагу, но инстинкт самосохранения настойчиво требовал немедленного отступления. В этот раз мне показалось разумным ему подчиниться. Зажав скомканный лист в кулаке, я пополз к амфибии сначала на четвереньках, потом на корточках, а потом рванул, словно с низкого старта на беговой дорожке. Лишь прислонившись спиной к броне «Ксении», я ощутил себя в относительной безопасности.