Текст книги "Рапсодия гнева"

Вниз, к морю, вела широкая лестница, и Владислав Петрович уверенно направился к ней.

– Посидим минут двадцать, – довольно, как кот, сощурился он. – А то так задолбала эта жара… Поедим мороженого, а я кофе выпью. В кабинете наглотался растворимого, теперь организм просит чего-нибудь получше.

– Дорогой тут кофе, – осторожно заметил Саша.

– Эх! В могилу денег все равно ни копейки забрать не дадут, да и не нужны они там.

– Хорошая философия! – одобрительно хмыкнул Фролов, выбирая столик поближе к воде.

Эффектная длинноногая официантка смерила Сашу каким-то странным взглядом, видать, с этим приличным заведением его футболка, штаны и шлепанцы гармонировали не очень.

– Пива? – чуть скривившись, спросила она.

Грудь у нее выпирала так, что на белой сорочке, казалось, вот-вот сорвет пуговицы, они визгливыми рикошетами ударят в стол и улетят далеко в море. Черная юбка кончалась чуть выше, чем начинаются ноги, а волосы походили на гриву матерого льва.

– Два мороженых с клубникой и один кофе, – с легкой издевкой ответил Владислав Петрович, уложив на стол свою папку. – Кроме клубники не забудьте положить киви и ананас. Саня, хочешь вина?

– На шару? – Фролов нарочито осклабился, вызвав у официантки легкое содрогание.

– Я ж тебе говорю! – поддержал его манеру следователь. – Угощаю!

– Хе… Тогда пусть хоть уксус несет! Но лучше «Крымский эдельвейс». Двести грамм в запотевшем бокале. А на закуску…

– Обойдешься, – оборвал его Владислав Петрович.

– Правильно! Ну кто сухое вино закусывает? Что мы, варвары, что ли? И не надо ананасов в мороженое! Вычеркните. Вообще нет, впишите обратно.

Официантка все это выслушала с чуть отвисшей челюстью, аккуратно записала в блокнотик и с явным вздохом облегчения поспешила дальше. Заносчивый вид с нее как ветром сдуло.

– Безнаказанность… – вдруг очень серьезно сказал Саша. – Вот я сейчас над милой девушкой буквально поиздевался. А почему? Потому что никто не выйдет из подсобки и не набьет мне морду.

– Ну, эту девушку можно назвать какой угодно, только не милой.

– Какая разница! Я говорю о принципе. Все корни зла растут из безнаказанности. Знаешь, почему я так окрысился на тех гопников, что тебя оплевали?

– Меня пожалел?

– Да снился ты мне триста лет, – шутливо отмахнулся Фролов. – Они мне напомнили юсовцев.

– Тьфу на тебя! А они тут при чем? Ты как жидофоб уже, который везде ищет происки мирового сионизма. Самому не смешно?

– Ничуть! Ты лучше послушай. – Он закинул ногу на ногу и положил ладони на стол. – Давай поглядим на все это, став на сторону тех хулиганов, – предложил он. – Что они делали? Пили пиво, курили, слушали музыку. Им хорошо, им весело, но главное – их много. То есть за ними сила.

– Согласен, – кивнул следователь.

– А теперь поглядим, почему именно им хорошо. Они взяли у папы магнитофон, у мамы денег, а часть, я уверен, забрали у более слабого. На пиво и сигареты. Своего труда они в эту развлекуху, поверь мне, вложили минимум. То есть, сегодняшним комфортным состоянием они обязаны опять-таки силе. Но, как говорил старик Эйнштейн, все на свете относительно. Смысл даже не в силе, а в наличии рядом более слабого и желательном отсутствии более сильного. Отними любой из этих двух факторов, и компания гопников не собралась бы.

– Почему? – удивленно поднял брови Владислав Петрович.

– Поясняю, – Саша несильно стукнул ладонью по столу. – Если убираем более слабого, то где взять денег и магнитофон?

– По-твоему, отец этого Форсы слабее его самого?

– Конечно! Не физически, так морально. Если дал магнитофон, значит, не нашел сил отказать или не посчитал нужным, а вполне возможно, что он вообще на работе и о пропаже не знает, тогда он не в силах защитить собственное имущество. Пойдет?

– Пока да. Философ… Давай, развивай.

– Агась… Значит, если убрать слабого, сегодняшняя гулянка отменилась бы. Теперь попробуем вставить в уравнение фактор наличия более сильного. Тогда у них кто-то просто отобрал бы и магнитофон, и деньги. Теоретически, понимаешь?

– Конечно.

– Вот мы и получили «золотую формулу» агрессивности – агрессивность существует при наличии структуры, у которой можно забрать, и отсутствии структуры, которая может забрать у тебя. Или уничтожить тебя самого.

– Твоя формула не учитывает внутреннюю дисциплину и внутреннюю культуру поведения, – покачал головой Владислав Петрович. – Я не стану ничего забирать у того, кто слабей меня, даже если никакое наказание мне не грозит.

– Ха! Так это самое главное! Хорошо, что ты заметил. К этому мы еще обязательно вернемся. Теперь давай поглядим на США, как они возникли и к чему пришли. Представь себе уже вполне сформировавшийся отброс общества. Эдакого усредненно-карикатурного туповатого троечника-десятиклассника. В существующем обществе ему место отведено весьма незавидное, поэтому он садится на корабль и… И вдруг попадает в чудное место, где всего вдоволь – пива вдоволь, девок, жратвы. Надо только отобрать все это у детей детсадовского возраста. Наивных и слабых. Именно такими были индейцы для технически оснащенных и пофигически настроенных переселенцев из Англии. Не англичан, попрошу заметить, а людей, оставивших свою родину в поисках тех радостей жизни, которые им не добыть дома ввиду собственной убогости или лени. – Саша, довольный проведенной аналогией, откинулся на спинку стула. – Как ты думаешь, – хитро спросил он, – что будет делать наш троечник? Ведь никакой силы, способной диктовать ему какие-либо условия, в данном месте не существует.

– Это зависит от его моральных качеств, – упрямо повторил Владислав Петрович. – Один станет забирать добро у детей, другой примется с ними торговать тем, что привез, распашет землю…

– Стоп! – снова поднял ладонь Саша. – Давай возьмем идеальный вариант. Первым приехал самый расчудесный из троечников. Добрый, честный, трудолюбивый. Таких не бывает, конечно, но я специально взял такого, чтоб у тебя не было никаких сомнений. Он приехал, никого не обижает и даже встает на защиту несчастных индейцев, когда его же соотечественники, но уже не такие морально устойчивые, начинают бить коренное население. Победит, естественно, та мораль, которая окажется в большинстве, плюс та, которая поведет себя более активно. И поскольку у троечников – недоучек, отщепенцев и лентяев – чаще встречается именно безнравственная мораль, нам становится понятно, что индейцы обречены. Их выбивают дружными залпами из винчестеров и кольтов, после чего без всякого труда, не считая пролитой крови, подгребают под себя все богатство.

– Ну и что? – пожал плечами следователь. – Так поступали и европейские государства в Африке, в Индии, в Южной Америке.

– Э-э-э-э… Постой. Разница есть, и ты ее сейчас быстро уловишь. Некоторое время Америка была вполне нормальной страной. Ну и что, если все ее население составляли те, кто не устроился в Европе? Как и в любой стране, в Америке были хорошие и плохие, честные и гады, богатые и бедные. Но время шло, богатые обирали и убивали бедных, оставшиеся бедные постепенно богатели. Вот в этом и разница, дорогой мой Владислав Петрович, что на том проклятом континенте всего было вдосталь. Золота, алмазов, нефти, урана, свободного места и чистой воды. Хватило на всех, еще даже осталось.

Молча подошла официантка, и на стол встали две вазочки мороженого, чашка кофе и толстопузый бокал с вином. Бокал и впрямь был запотевшим, а от кофе шел вполне соответствующий цене аромат. Фролов пригубил вино и налег на мороженое, выуживая ложкой крупные ломтики клубники, ананаса и киви.

– И вот, – пережевывая, продолжил он, – через двести лет мы получаем здоровенную банду гопников, задарма набравших пива, девок, магнитофонов и прочего. Все они сидят на одной огромной лавочке, называемой Североамериканским континентом, и… Что они делают?

– Отдыхают, – отпил кофе Владислав Петрович.

– Правильно! – снова приложившись к бокалу, ответил Саша. – Кто-то там на Диком Западе продолжает пахать на фермах, но подавляющее большинство просто отдыхает. Имитируя, по большому счету, кипучую деятельность по перекладыванию денег из одного мешка в другой. Это у них называется бизнесом. Они достигли практически всеобщего достатка и комфортного состояния, эйфории от прошлых побед и безоблачного будущего впереди. Того самого состояния, которое испытывают гопники, пьющие пиво на лавочке. Я утрирую, конечно, потому что и в Америке ходят на работу, даже занимаются каким-то производством. Но суть от этого не меняется. Главное то, что это производство служит всего двум целям. Либо поддержанию комфортности самой банды гопников, то есть производится пиво, сигареты, кока-кола, бездумное кино, порнография, отупляющее телевидение с бесконечными викторинами и рекламой. Либо производится оружие, которое позволяет, не затрачивая своего труда, отбирать ценности у более слабых.

– Перегнул! – пробуя мороженое, покачал головой следователь. – Как ни выеживайся, а есть у них и своя культура.

– Конечно! – усмехнулся Фролов, усердно наворачивая мороженое. – Культура у всех есть, даже у гопников. Граффити на стенах, отпадный музон, психоделическое искусство, в основе которого лежит наркотический кайф, эротическая и приключенческая литература, даже наука, помогающая доказать самим себе, что они, гопники, самые лучшие и крутые, что только такой способ существования достоин человеческого существа. Это все просто необходимо для ощущения комфортности.

Он понюхал вино и снова отпил из бокала.

– А теперь мы вернемся к комфортному состоянию на лавочке, – тихо сказал он, но от его тона следователю сделалось не по себе. – Что приходит вслед за комфортным состоянием?

– Скука.

– Ага! Она самая. Каждому отдельному американцу еще есть к чему стремиться, как правило, к зарабатыванию своего миллиона, но самой Америке двигаться уже некуда. Им никто не мешал, они не воевали, экономику за чужой счет удалось развить выше крыши, пива, кино, музыки и телевизора сколько угодно. А поскольку они так и остались теми троечниками, какими приехали из Европы, то на большее фантазии не хватает. И что может делать гопник, когда ему комфортно и скучно?

– Кидаться яйцами и плеваться в прохожих, – учитывая сегодняшний опыт, кивнул Владислав Петрович.

– А если не дают?

– Кто же им может не дать?

– Ха! – Фролов довольно улыбнулся. – Ну, например, байкеры. Или рабочие с соседнего завода. Объединились и не дают им плеваться. Нельзя, говорят, будем бить. Какая в среде гопников должна развиться пропагандистская идея, способная свести на нет все запреты и заодно привлекающая в их ряды новых членов?

– Свобода, – чуть слышно сказал следователь.

Он вдруг с оглушающей ясностью понял, что Саша прав, что все факты на стороне его безумной теории. Государство-хулиган… Огромная банда разнузданных гопников, вооруженная ядерными ракетами и высотной авиацией.

Ему стало страшно.

– Что, испугался? – глядя ему в глаза, спросил Фролов. – Страшно… А я вот так же трясусь уже много лет, со времени зверского избиения Югославии. Именно так гопники избивают в подъезде не подчинившегося им сверстника. Ни для чего. Просто для демонстрации силы, для того, чтоб другие увидели, как они круты. Это было не что иное, как акт международного хулиганства. Причем с тяжелыми последствиями. Веришь?

– Трудно спорить. Или ты подтасовываешь факты, или оно так и есть, – согласился Владислав Петрович.

– Во-о-о-о-о… Начинает доходить. И их липовая Свобода – лишь пропагандистский инструмент, позволяющий творить все, что угодно. Но для того, чтоб этот инструмент работал, его надо внедрить везде. Чем они и занимаются! Им нужно заразить этой Свободой – читай – безнаказанностью и безответственностью – весь мир, и тогда никто не сможет сказать «низзя». Никто и не скажет, ведь Свобода превыше всего…

В бокале почти не осталось вина, и Саша осушил его одним глотком.

– Я даже могу рассказать, как именно они это заражение производят. Сидел, изучал…

– Погоди. Надо все же в ЭКО заскочить. По дороге расскажешь. Мне честно интересно.

– Да я уже вижу.

– Дайте счет, пожалуйста! – подозвал официантку следователь.

– Двенадцать гривен, – никуда не заглядывая, сказала она.

Владислав Петрович расплатился, и они пошли вдоль набережной к рынку, за которым высилось здание полка патрульно-постовой службы. Там, на четвертом этаже, располагался экспертно-криминалистический отдел. Сокращенно – ЭКО.

Вариация 6

14 ИЮНЯ. ЭКСПЕРТНЫЙ ОТДЕЛ

Они решили не толкаться через рынок и обошли его по грязному боковому переулку. Вдоль тротуара валялись обломки ящиков, капустные листья и клочья газеты, над мутными лужами с монотонным гудением роились мухи, поджарые собаки выискивали что-то в смятых картонных коробках. Тяжело урча, мимо проехал грузовик, оставляя за собой клубы угарного черного дыма.

– Ты понял? – не унимался Саша, развивая тему о распространении американской свободы. – Сначала выкидывают на мировой рынок приятное и более или менее привычное. Например, газированный напиток, объявив его символом Америки. Вкусно, приятно. Ассоциативная цепочка увязывается легко: Америка – равно получение удовольствия. Потом идет свобода получения денег, разные викторины и конкурсы. Тут уже не только подкрепляется увязанная цепочка ассоциаций, но и внедряется новое понятие – беззаботность. Оказывается, деньги совсем не обязательно зарабатывать. Их можно беззаботно и весело выиграть в телеигре. Потом свобода секса. Она воспитывает не только беззаботность, но и безответственность. Зачем вступать в брак? И так можно натрахаться, как водяная крыса. Никакой ответственности. Правда, им тут немного спутал карты СПИД, но они его объявили не таким уж и страшным. Одел презерватив и вместе с ним можешь выбросить любую ответственность. Любую! Это все происходит на уровне подсознания. Америка – хорошо, Америка – приятно, никаких забот, сладкая жизнь, безответственность. Под такую музыку можно было запросто проводить испытание атомных бомб на городах с живыми людьми, чтоб не просто испытать, а показать, что Америку ничего не остановит.

Но все-таки остановили. Пока был Советский Союз, они не сильно рыпались. Плевались, как сегодня в парке, гадили в умывальники, пытались совращать молодежь. Осилили. Через молодежь, через свободолюбивых безответственных политиков, через всяческие фонды и премии. Теперь можно попробовать снова. Я сам не понимаю, как в Югославии обошлось без водородной бомбы. Видимо, их позиции в Европе еще не так сильны, боялись, что возникнет другая ассоциативная цепочка: Америка – равно беспредел. Отчасти она возникла, но они ее быстро затопчут новыми подачками. А может, они вспомнили, что у России тоже есть водородная бомба. Они не могут стать полноценными международными хулиганами, пока есть кто-то равный им по силам, кто еще не полностью стоит на их стороне, не каждую секунду лижет им пятки. Россия лижет, но очень осмотрительно и весьма эпизодически. А вот у Европы уже мозоль на языке.

Они подошли к зданию полка, у дверей которого с десяток бойцов ОМОНа в полной экипировке вяло щурились от солнца, посасывая дешевые сигаретки. Фролов вошел в дверь и нажал кнопку звонка на решетке.

– Юсовцы плюнули в Россию бомбардировкой Югославии и поняли, что мы пока еще отвечаем на плевки, в отличие от прирученной ими ООН и прочих международных структур. Подождут, потерпят. Если мы и дальше будем ушами хлопать, то они и нас укатают изнутри, как сделали это с Европой. Но знаешь, очень многим это по-настоящему понравится. Пришел с работы, взял пивка, зажрал его «Диролом», вперился в телик, потрахался… Ни забот, ни хлопот… Никаких усилий! Ни умственных, ни моральных, а физические по большей части в тренажерных залах. Вот только мало кто задумывается, что среднестатистический американец отупел настолько, что не назовет европейские страны, кроме Англии, Франции и Германии, что литература в упадке с пятидесятых годов, кинематограф превратился в штамповку, без автомобиля они не смогут пройти и двадцати километров, а без компьютера поделить трехзначное число на двузначное. Казалось бы, ну и что? На фига нам все это, если пиво есть? Вроде бы да… Но что они будут делать, когда ресурсов все же не хватит на всех? Они же без всей этой техники гадить под себя начнут! Передохнут! Пойдем следом за ними? К светлому, блин, будущему… И так Америка уже держится на импортных умах из России и Европы, а дальше это будет все сильнее заметно.

Дежурный по полку подошел к решетке, посмотрел документы следователя, вернулся и нажал кнопку, отпирающую замок.

– Ну и оставь их в покое! – улыбнулся Владислав Петрович. – Чего тужишься, если они и так передохнут?

– Дело в том, – презрительно скривился Саша, – что чем больше стран они под себя подомнут, тем дольше протянут на готовеньком. Пока им сопротивляется бывший Союз и весь исламский мир, но надолго ли нас хватит? За мусульман я спокоен, на них у юсовцев кишка тонка, а вот мы потихоньку сдаем позиции, принимаем правила навязанной игры, пытаемся влезть в рамки навязанного мерила «цивилизованности» и именно этим послушно влезаем в сети, расставленные более полувека назад. Это именно то, что я тебе говорил о рекламе. Помнишь? Мы видим, что Америка сильна, и хотим стать такими же. Это естественно! Поэтому делаем то же, что и они. Ошибка! Их благополучие ничем не связано с их образом жизни, с их ценностями. Оно основано только на разграблении богатейшего континента, очищенного от коренного населения. Как раз именно это изначально завоеванное благополучие позволяет им вести такой образ жизни, понимаешь? Если бы Россия взялась и покорила всю Азию, то мы бы тоже зажили припеваючи! Но за последние полвека именно юсовцы так яростно выступают против захватнических войн. Это нецивилизованно! Ага… Пока шла вторая чеченская война, они визжали как резаные, что мы, мол, устраиваем этнические чистки. На себя бы поглядели, уроды…

– Ты предлагаешь вести захватнические войны?

– Куда мне… – отмахнулся Саша. – Но, надев джинсы, упершись в телик и посасывая кока-колу, до экономического уровня Америки не поднимешься.

Они поднялись по влажной, только что вымытой лестнице на четвертый этаж, и Владислав Петрович прошел в одну из настежь распахнутых кабинетных дверей. А Фролов привычно остался в просторном вестибюле, уставленном стеклянными стендами.

Чего только не было на этой «выставке для служебного пользования»! Всевозможное огнестрельное оружие, от самодельного до иностранного, фомки, пилки, кусачки, какие-то тряпки, гипсовые слепки автомобильных протекторов и образцы отпечатков пальцев. Рядом красовалась коллекция поддельных документов и целый арсенал холодного оружия – от дубинок, сделанных из обрезка телефонного кабеля, до сверкающих финок и армейских штыков всех времен и народов.

Саша видел все это бесчисленное количество раз, но все равно засмотрелся. Было что-то завораживающее в предметах, хранивших на себе отпечаток преступных мыслей, хитрых замыслов и печальных судеб. За каждым экспонатом таилась своя история. Даже две. Одна рассказывала о преступнике, а другая о людях, поймавших его. Фролов никогда не мог для себя уяснить, какая из историй его волнует больше. Наверное, все же первая… Идти по чужим следам не так интересно, как пробивать дорогу самому, запутывать следы и состязаться мозгами с активно работающим правоохранительным аппаратом.

Но в то же время такая дорога всегда пропитана чужими слезами и кровью… Наверное, именно поэтому Саша уверенно встал по эту сторону баррикад, даже когда уволился из СОБРа.

Он давно уже вывел для себя единую формулу Добра и Зла, и теперь любое решение требовало куда меньше моральных усилий, потому что он всегда был уверен в правильности выбора. Раньше было намного хуже. Выполняя приказ, он никогда не знал точно, имеет ли моральное право нажать на спуск.

– Эй, Саня! – крикнул из кабинета Владислав Петрович. – Ходи сюда! Ты вроде хотел пулю поглядеть?

Саша прошел по коридору и заглянул в кабинет. Следователь, облокотившись о подоконник, разглядывал пулю сквозь целлофан пакетика, а молодой лейтенант Сережа в три погибели скрючился над микроскопом за единственным в кабинете столом.

– На… Погляди. – Владислав Петрович положил на стол поверх папки свои массивные очки и протянул Фролову покореженный кусок омедненного свинца со стальным сердечником. – Сережа, что у тебя с отпечатками?

– Ой, Владислав Петрович, на той крышке их больше десятка разных. Кто ее только не лапал! Картотечных точно нет, уже проверили, а для указанной вами сверки у нас нет пока материала. Надо дактилоскопировать указанных лиц.

– Мне, что ли, с чернильной подушечкой по домам бегать? – скривился следователь. – Ваша работа, вы и займитесь. Когда будет готово?

– Ну… Завтра вечером, если срочно.

– Вы, лейтенант, кажется, не совсем понимаете важность данного дела, – ровным, но явно угрожающим тоном произнес Владислав Петрович. – Дед на утренней летучке поставил его в первую голову, а мне, извините, надо ежедневно отчитываться. Наравне со следователем прокуратуры и с комиссией из областного Управления. И я с вас спущу столько шкур, сколько потребуется, если будете тянуть кота за хвост. Доступно?

– Так точно, товарищ майор, – вздохнул Сергей. – Завтра к вечеру все будет сделано.

– Вот и славно. Саша, что там с пулей?

– Так сразу могу сказать только то, что патрон обычный, стандартный. У «Рыси» пуля другая, специально сделанная, хитро сбалансированная и покрытая тефлоном. А это обычная болванка от КПВТ. Но ничто не мешает выстрелить из «Рыси» даже такой пулей, просто нужно побольше умения, чтоб залепить ею в башку с трех километров. Вес не тот, прецессия опять-таки чудовищная… Не знаю. Хороший стрелок.

– Как ты? – Владислав Петрович оторвал взгляд от пакетика.

– Лучше, – честно признался Саша. – Я уже совсем не тот. Жизнь укатывает помаленьку. Палец отвык, мышечные навыки утерялись, да и тремор… Видал какой?

Он вытянул вперед руку, показывая, как она дрожит, но Сергей только усмехнулся, оторвавшись от микроскопа:

– Что-то не вижу я никакого дрожания. Ваше алиби, сударь, не прокатывает.

– Иди ты, – хмуро отмахнулся Фролов.

– Оскорбление работника милиции при исполнении служебных обязанностей… – шутливо процитировал лейтенант.

– Если будешь трендеть, – фыркнул Саша, – то я еще и адрес назову, куда именно тебе надо сходить. Адрес длинный, так что возьми на чем записать. – Сергей рассмеялся и снова уткнулся в микроскоп. По коридору лениво расплылось курлыканье телефонного звонка, кто-то в другом кабинете снял трубку – слов не разобрать, лишь невнятное бормотание.

– Эй, молодой! – крикнули оттуда, и Сергей недовольно поднял голову. – Дежурный следователь у тебя?

– Ну!

– А гражданский?

– Пулю рассматривает. А что?

Глухо брякнула уложенная на рычаг трубка.

– Ничего. Дежурный из управы звонил, спрашивал, добрались или нет.

Сергей пожал плечами и вернулся к работе, но Фролов отреагировал на этот звонок как-то странно. Напрягся весь, словно прыгать собрался, глаза стали холодными, злыми, сощурились, будто смотрели в прицел. Он положил пакетик с пулей на стол и потер ладони.

– Ты чего? – шутливо спросил следователь.

– Хрен его знает… – тихо ответил Саша, напряженно прислушиваясь к происходящему в коридоре. – Пойду покурю.

– Ты же бросил.

Но Фролов не ответил, расслабленно вышел из кабинета, только шлепанцы лениво пошлепывали, отбивая каждый шаг нарочито расхлябанной походки. Владислав Петрович подумывал было пойти следом, но внезапно из коридора раздался истерический крик:

– Стоять! Руки на стену!

Удар, грохот упавшего тела. Лязг взводимых автоматных затворов.

Когда следователь выскочил из кабинета, все уже было кончено. Саша стоял, упершись лбом в стену, руки за голову, ноги широко расставлены, а пятеро милиционеров при полной экипировке наставили на него короткие стволы автоматов. Шестой тюфяком лежал на полу, даже не двигался.

– Дернешься – выпущу кишки, урод… – грозно рявкнул молодой сержант ОМОНа, осторожно подходя к Фролову с наручниками.

Он размашисто, с удовольствием шарахнул Сашу стальным прикладом по почкам, потом, осмелев, добавил еще пару раз:

– Козел…

Сержант неумело сковал руки задержанного наручниками и лишь потом присел над поверженным товарищем, положив ему ладонь на сонную артерию.

– Давайте врача! – коротко рявкнул он и, подскочив, саданул Фролова носком ботинка в лодыжку.

Тот не удержался и грохнулся на колени, не издав ни звука.

– Что случилось?! – ошарашенно спросил следователь.

– Задержали преступника по указанию дежурного по полку, – ехидно скривился сержант.

– Какого преступника? Они что там, сдурели совсем? Это оружейный эксперт Управления!

– Нам сказали, мы работаем, – отмахнулся омоновец. – А в своих юридических тонкостях разбирайтесь сами. Пойдем, козлина поганая! Драться он удумал… Я тебе за Витька голову еще снесу… Сейчас руки марать неохота, а вечерком зайду в райотдел, побеседуем малехо.

Он ухватил Фролова за наручники и, немилосердно выворачивая руки, потащил к лестнице. Лежавший на полу Витек начал понемногу очухиваться, даже попробовал застонать, хрипя поврежденным горлом.

– «Скорая» уже едет! – крикнул снизу дежурный. – Давайте задержанного в машину!

Владислав Петрович, совершенно обалдев от случившегося, как сквозь туман глядел на суетящихся милиционеров, выносивших поверженного товарища. Весь ЭКО вывалил в коридор, но следователь никого не хотел замечать, он резко и порывисто вбежал в кабинет и сдернул телефонную трубку.

– Сафронов на линии! Дайте зама по оперативной. Я знаю, что он на совещании! Скажите, что в утреннем деле сложилась чрезвычайная ситуация. Что? Ладно, я сейчас подскочу.

Он бросил трубку и, скинув маску солидности, пробежал по коридору к лестнице, на которой виднелись капельки свежей крови.

Спустившись, он зло глянул на дежурного.

– Есть машина до управы? – не скрывая чувств, спросил он.

– Только отъехала, – ледяным тоном ответил дежурный.

– Черт…

Владислав Петрович отомкнул лязгнувшую решетку и скорым шагом направился мимо рынка. Мысли так и метались, не находя ответа на заданные сегодняшним днем вопросы. Личное указание зама по оперативной… Дурь какая-то. Ошибка! Или… Неужели действительно Саша замешан в этом деле? Неужели именно он… Нет! При всей его напускной ненависти не похож он на ночного стрелка. Слишком рассудителен, слишком опытен… Или областная комиссия что-то на него раскопала? Конечно… Бывший снайпер, вовремя подвернулся под руку. Вот беда… Доказывай теперь, что ты не верблюд! Интересно, есть ли у него алиби?

Народу на троллейбусной остановке собралось столько, что яблоку негде упасть – мужчины, женщины, бабки с котомками и сумками на колесиках. Троллейбус был и вовсе забит, словно банка с селедкой, а знойный тягучий воздух остро пах сотней тел, ну точно как застоялый рассол.

Не обращая внимания на протестующие возгласы, следователь пробил себе дорогу локтями и втиснулся в уже закрывающуюся, шипящую, как пробитая шина, дверь. На него навалились, поручень больно врезался в непривычное к таким упражнениям тело, пот сразу потек по лицу неприятными струйками. Троллейбус дернулся и, надрывно гудя, тронулся с места, а ворвавшийся через открытый люк ветер приятно забежал за воротник взмокшей рубашки.

Владислав Петрович не был склонен к поэтическим сравнениям, но в метавшемся уме мелькнула вполне оформившаяся мысль, что троллейбус разгоняется в неизвестность. Привычный мир вздрагивал и покачивался, словно грозя опрокинуться вверх тормашками, и это ощущалось почти физически, до легкой тошноты, но свежий ветер обдувал лицо, разгонял потную духоту, намекая, что не все перемены к худшему.