Текст книги "Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала"

К сожалению, старые раны давали о себе знать, и вскоре на должность начальника Управления прибыл генерал-лейтенант Г.П. Романов. В годы Великой Отечественной войны он был членом Военного совета 23-й армии, оборонявшейся на Карельском перешейке. Генерал Романов и предложил на Военном совете мою кандидатуру на должность командира 197-го мотострелкового полка. Полк стоял в Саперном, в 110 километрах от Ленинграда, но по-прежнему являлся парадным полком.

Перед праздниками допросов стало меньше. 8 ноября, в мой день рождения, разрешили свидание с Эммой Евгеньевной и на один час с дочерью Еленой и зятем Александром.

Встреча в присутствии омоновца – это какое-то кощунство. Два часа пролетели мгновенно. Пока я шел в камеру с цветами, сочинил стихотворение:

 
Опять мы встретились в тюрьме,
Ты подарила вдохновенье,
Спасибо, Эммочка, тебе
Что скрасила мой день рожденья.
 

Надо было выживать после гнетущих душу бестактных допросов следователей, и я понемногу начал записывать все, что касалось моей командировки на Кубу.

– А почему вы, Дмитрий Тимофеевич, начали описывать свое житье-бытье с Кубы? Обычно начинают с детства, матери? – спросил меня один из сокамерников.

– О детстве и матери я напишу на свободе. Когда за мной не будут подглядывать через глазок. Детство – это слишком личное, святое. Это колыбель, которую всю жизнь качает судьба. А начну я с Фиделя. Пусть эти капитаны-стукачи, подглядывающие за нами, уяснят: настоящие офицеры защищают честь Родины, а не торчат у «кормушек» и глазков. Может, Фидель их чему-нибудь и научит. Все равно будут рыться в моих черновиках…

Прощай, Саперное!

В наш гарнизон Саперное охотники наведывались частенько, но известие, что к нам приезжает сам Василий Иванович Чуйков, требовало проверки. Главнокомандующий Сухопутными войсками любил охоту, но в наших краях никогда не рыбачил и глухарей не отстреливал.

Василия Ивановича в войсках и любили, и побаивались. Ценили за волевые качества, полководческое искусство, за стойкость и мужество. Маршал отличался крутым характером и умел спросить за упущения по службе. Вспоминаю, как одна женщина-врач выдала весьма лестную характеристику Чуйкову: «У вас, Василий Иванович, чистые помыслы, как снега на Эльбрусе. Но эти снега готовы обрушиться лавиной, завертеть в водовороте тех, кто показал себя нерадивым».

Маршал требовал от командиров и войск действовать «как в бою». Большое внимание уделял разведке. Это по его инициативе создали разведбатальоны в дивизиях, они были способны вести радиотехническую и иные виды разведки, десантироваться в тыл противника.

Не любил главнокомандующий скоропалительных решений подчиненных ему командиров, он требовал всесторонней оценки ситуации и убежденности в правильности принимаемого решения. Маршал рассуждал примерно так: если командир принимает решение и способен его обосновать перед вышестоящим начальством, он имеет моральное право отдавать приказ войскам. Для нас, офицеров-фронтовиков, В.И. Чуйков, как и полководцы Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, Р.Я. Малиновский, Л.Л. Говоров, К.А. Мерецков, И.Д. Черняховский, был примером служения своему Отечеству. Наш командир дивизии Иван Калистратович Колодяжный, фронтовой офицер, повоевавший в Корее и получивший звание генерал-майора, со спокойной совестью ожидал прибытия главнокомандующего. Он сказал мне, что вместе с маршалом едет генерал армии Михаил Ильич Казаков и что он собирается предложить им отдохнуть на озере. А так как вокруг несметные тучи комарья, нужно приготовить на всякий случай гостиницу.

Еще он предупредил меня: «Завтра утром маршал будет беседовать лично с вами, подготовьтесь, проверьте расчеты на выход по тревоге и обеспечьте, чтобы все офицеры были на своих местах».

Я собрал командиров подразделений и высказал предположение, что приезд главкома связан не с рыбалкой и охотой, скорее всего, это проверка новых образцов техники и вооружения в условиях лесисто-озерной местности.

И вот наконец около восьми утра мне позвонил начальник штаба дивизии полковник Степан Иванович Сидоренко, попросил подойти к офицерской столовой, там завтракают Чуйков, Казаков, Свиридов и Колодяжный.

При входе в столовую меня встретил подполковник И.М. Сысолятин. Он сказал, что сейчас маршал выйдет. Не успел он договорить, как на пороге показался В.И. Чуйков и первым поздоровался. Василий Иванович взял меня за левое плечо и спросил:

– Ну как, натурально здоров?

– Здоров, – скромно ответил я.

И мы пошли по гаревой дорожке. Я докладывал ему о состоянии полка, укомплектованности техникой и личным составом. В свою очередь, маршал поинтересовался выходом полка в зимний лагерь. Ответы мои выслушал очень внимательно и затем, как бы рассуждая про себя, сказал: «Вам из леса в лес ходить польза не велика, но то, что там, на полигоне, можно научить все подразделения взаимодействовать с артиллерией, противотанковыми и зенитными средствами, в этом я вижу смысл».

Затем Василий Иванович заговорил о больших учениях, на которые предполагалось направить наш полк. Вспомнил он и осенние учения 1961 года, когда полк за сутки совершил 500-километровый марш из Саперного в район Пскова. По словам маршала, ему доложили, что «полк показал себя тогда хорошо: штаб сколочен, командиры инициативные, техника действовала безотказно».

– Вам придется действовать самостоятельно, а возможно, и воевать. На войне как на войне – сам принимаешь решение, сам его выполняешь. Не напугал я вас?

Мне хотелось ответить с достоинством, а получилось как-то академически:

– Оказанное доверие оправдаю!

– Откуда родом?

– Сибиряк, из Омской области!

Василий Иванович оживился:

– В самую трудную минуту сибиряки выручили Родину под Сталинградом. Дивизия полковника Гуртьева, сформированная в Омске на базе пехотного училища и переброшенная на Волгу, заняла оборону на тракторном заводе, а затем вместе с армией перешла в наступление. Это были самые тяжелые бои, в них побеждали выучка, упорство, патриотизм. Там победил наш Дух! Сибирякам можно доверять!

Мы вернулись в штаб дивизии. Я остался в приемной, а маршал прошел в кабинет командира дивизии вместе со свитой, большой группой генералов и офицеров.

Через несколько минут меня пригласили в кабинет. Василий Иванович объяснил присутствующим:

– Новые части будут формироваться на базе гвардейской дивизии. В первую очередь предстоит подобрать командный состав отдельных мотострелковых полков. На должность командира 400-го отдельного мотострелкового полка предлагается полковник Д.Т. Язов. Я с ним разговаривал и считаю назначение продуманным. Есть ли у присутствующих вопросы?

Вопросов не последовало.

Сначала приступили к обсуждению кандидатуры на должность начальника штаба. Когда спросили мое мнение, я назвал майора Крысова Анатолия Георгиевича. Тут же генерал-лейтенант Майоров ознакомил с личным делом кандидата: «…вторично женат, первая жена умерла. Закончил Академию бронетанковых войск, уроженец Красноярского края.»

– Пригласите на беседу, – заключил маршал. – Кто ваш заместитель? Сдайте ему полк.

Я начал понимать, что предстоит сформировать совершенно новый полк и что учения будут проводиться вдали от Ленинграда.

– Кто начальник политотдела полка?

Я предложил майора Спинева Никандра Михайловича.

– На беседу!

В течение двух часов рассмотрели всех кандидатов от командира полка до командиров рот.

Когда я вышел из кабинета, в приемной встретил командиров полков нашей дивизии полковника A.C. Токмачева и полковника В.П. Некрасова, а также командира мотострелкового полка полковника Г.И. Коваленко, нашего соседа.

«Ну что? Куда?» – последовали вопросы. Я пожал плечами, мол, плановые учения. Хотя появились кое-какие мысли о необычности «учений». Но догадки для командира так же неприемлемы, как и распространение ложных слухов.

Мы склонялись к мысли, что где-то на Севере намечается испытать термоядерное оружие. Не зря нам приказали взять с собой шапки-ушанки, теплые палатки, лыжи. Тогда же промелькнуло в печати, что в мае в учебном центре в Кубинке побывал Рауль Кастро. Но на это сообщение мало кто обратил внимание. Всех беспокоила Индонезия: там произошел переворот. Но любые наши предположения могли быть неверны из-за недостатка информации. Жены, как и подобает в подобных случаях, делали самые невероятные выводы. Не случайно Бальзак заметил: «Кто способен управлять женщиной, тот способен управлять и государством». Может быть, потому романист и не женился до 48 лет?

Тяжело, имея семью, собираться куда-то в неизвестное. Екатерина Федоровна, привыкшая к быстрым сборам, с сожалением сказала: «И зачем оставили квартиру в Ленинграде? Ты уедешь, а я снова останусь с детьми здесь, в лесу».

Через сутки нам, командирам полков, под расписку вручили директиву, началась бурная работа по формированию отдельного мотострелкового полка.

В разработке плана формирования полка непосредственное участие принял начальник штаба дивизии полковник С.И. Сидоренко. Офицеры и личный состав подбирались со всего округа, но костяк составлял полк, которым я командовал. Техника поставлялась только новая, непосредственно с заводов-изготовителей. Автомобили ЗИЛ своим ходом шли из Москвы, ГАЗ-66 поступали эшелонами с ленинградской базы хранения, самоходные артиллерийские установки (САУ) также поставлял округ. Одновременно с получением техники проходило переформирование подразделений.

Эта задача была возложена на командиров батальонов: капитана B.C. Еремина, подполковника А.Ф. Пахомова и майора М.С. Берестецкого. Командиры подразделений боевого обеспечения и боевого обслуживания те же вопросы решали под руководством соответствующих начальников служб полка.

В конце июня меня и начальника артиллерии подполковника Н.Е. Титаренко вызвал к себе начальник штаба округа генерал-лейтенант А.М. Паршиков. Доложив командиру дивизии о вызове, в шесть часов утра я и Н.Е. Титаренко на газике выехали в Ленинград.

В штабе округа пропуска нам уже были заказаны. Алексей Михайлович ждал нас в кабинете. Он был немногословен:

– Вылетайте в Лиепаю. Сегодня туда прибывает танковый батальон, танки Т-55А, командир батальона подполковник Анатолий Сергеевич Ширяев из Киевского военного округа. Из Московского военного округа туда прибывает отдельным эшелоном батарея ПТУ PC «Малютка». Командир батареи капитан Г.С. Дихтяр. Проведите строевой смотр. Составьте акты приема техники и личного состава в шести экземплярах. Погрузкой и отправкой в район учения занимается Главный штаб Сухопутных войск и Генеральный штаб. Все ясно?

– Ясно!

– Вот документы: командировочные предписания, пропуска на военно-морскую базу и билеты на рейс. Вылет в 11.00 с Пулковского аэропорта. Вашу машину оставьте в комендатуре. Вас отправят на гостевой «Волге».

В Лиепае мы без приключений добрались до военно-морской базы. Через час эшелоны начали прибывать один за другим. С первым прибыл командир танкового батальона подполковник A.C. Ширяев – бодрый, энергичный, подтянутый. Он коротко доложил о составе батальона, о семье, как и я, он был фронтовиком.

Строевой смотр провели на другой день на строевом плацу базы. Был задан единственный вопрос: «Куда отправляемся?» Я отвечал, что на учения, в какой район – узнаете позднее.

Жалоб и заявлений не было, хотя в строю стояли солдаты, дослуживающие третий год. Солдаты выглядели молодцевато, смотрели в будущее с надеждой. Они были уверены, что Родина не оставит их в беде.

Один из офицеров в разговоре со мной вдруг сказал: «Нас посылают на Кубу». Я спросил: «Откуда вам известно?» Он ответил, что в Киеве формируется госпиталь, туда набирают сестер, водителей, а в военкоматах всех предупреждают, дескать, поедут в страну с жарким и влажным климатом, значит, на Кубу. Я возразил, что стран с жарким и влажным климатом много. Не будем гадать.

Вместе с командиром базы и капитаном теплохода «Красноград» мы осмотрели корабль. Пришли к выводу, что необходимо провести большие работы по подготовке помещений, чтобы личный состав мог в пути учиться и отдыхать.

Вернувшись в Ленинград, я доложил начальнику штаба округа, что принял в состав полка танковый батальон и батарею ПТУРС. В штабе получил информацию о том, сколько будет выделено транспорта, какие необходимо провести мероприятия по подготовке подразделений и как лучше обеспечить полк всем необходимым для длительного самообеспечения в отрыве от постоянных баз снабжения.

Возвращаясь в Саперное, заехал в Шувалово-Озерки на кладбище, где покоится наша доченька Лариса. Несчастье, к сожалению, посещает людей чаще, чем удача. Дочурка из нашей жизни исчезла, как волшебный сон. Это горе до сих пор меня мучает. Черная Речка вызывает у меня мрачные ассоциации: Пушкин погиб на дуэли на Черной речке, и в моей судьбе Черная Речка стала черной полосой: незатухающая боль утраты, словно огонь, испепеляющий сердце, постоянно мучила и Екатерину Федоровну.

Проезжая через осиновую рощу, вспоминал пережитое, мне казалось, что только вчера мы переехали из Ленинграда в Саперное. Этот городок постоянно проверял нас на прочность: весной, когда я с полком ушел готовиться к первомайскому параду, тяжело заболела Леночка. Ей тогда еще не исполнилось 8 лет, а уже пришлось в условиях дивизионного лазарета перенести тяжелейшую операцию, которую делал дивизионный хирург, а мы с женой стояли у окна в коридоре. Часа через два вышла сестра: «Аппендицит». Операция продолжалась, и наконец, еще часа через два, появился усталый врач, он успокоил: «Все будет в порядке. Уберегли!»

В начале июля формирование нового полка было закончено. Солдаты были как на подбор, второго и третьего годов службы. Особенно хорошую выучку прошли воины из северных дивизий, на одиночных стрельбах и тактических учениях они показывали высокие результаты.

В ходе формирования батальонов мы проводили учения на пересеченной местности, одновременно тренируя штаб полка в управлении подразделениями в различных видах боя. Шли пешим маршем, преследовали «противника» параллельными маршрутами на бронетранспортерах, закрепляли захваченные рубежи, обороняли побережье.

Особенно отличился на полигоне подполковник Н.Е. Титаренко, выполняя боевые стрельбы с артиллерийским дивизионом, батареей САУ и минометными батареями. Он был опытным, обстрелянным артиллеристом, выдержанным и находчивым, и очень скоро стал пользоваться всеобщим уважением.

В штабе дивизии на основании директивы штаба округа, которую разрабатывал непосредственно полковник Владимир Петрович Черемных, нам выделили сухогрузы «Ковров», «Сретенск», теплоходы «Эстония» и «Победа». «Красноград» уже из Лиепаи вышел в море. Вместе с начальником политотдела Иваном Матвеевичем Сысолятиным мы пришли к выводу, что, скорее всего, нам предстоит помогать Кубе.

Возможны и боевые действия – американцы Фиделя не жаловали.

В конце июля – начале августа началась погрузка в железнодорожные эшелоны на станции Громово, что в семи километрах от Саперного. Первым уходил 1-й мотострелковый батальон Виктора Еремина, недавнего выпускника академии имени М.В. Фрунзе. Провожающих было много: жены, дети, сослуживцы, родители, друзья и конечно же начальники. Был какой-то особый настрой, играл оркестр, все шутили, и тени уныния не было на лицах. И лишь когда раздался гудок, наступила тишина и поезд тронулся, Виктор Еремин, улыбаясь, послал своей жене Галине воздушный поцелуй. Она держала на руках дочку Мариночку, сквозь слезы дочка крикнула: «До встречи!»

Эшелоны уходили каждые два-три дня, все меньше оставалось техники на танкодроме, все меньше людей оставалось в городке. Уже отправили Пахомова и Крысова, Спинев и с ним 500 человек уехали 10 августа. Я же с остальными, а их насчитывалось 500 человек, убыл из Саперного 18 августа.

Перед отъездом, как и обещал детям, сделали вылазку на Балахановские озера, где поспели малина, земляника, черника и было много грибов. Почти весь день провели в лесу, а к вечеру уставшие, но довольные вернулись домой.

И тут к нам заехали наши давнишние знакомые по Ленинграду Василий Семенович и Зинаида Александровна Коконины. Получился хороший прощальный ужин. Василий Семенович аккомпанировал, а Зинаида Александровна исполнила полюбившиеся арии из опер, оперетт, протяжные народные песни.

Проводив гостей, мы с Екатериной Федоровной решили обсудить, как им жить без меня. Командующий обещал, что квартиру в Ленинграде моей семье дадут до Нового года, и я сказал жене, к кому ей можно обратиться за помощью.

Утром 18 августа нас приехало проводить все руководство дивизии. Хорошо, что никто не плакал, оркестр уезжал с нами, и ему было не до игры. Попрощались спокойно. Непрошеная слеза скатилась по щеке Екатерины Федоровны, когда я целовал детей. Поезд тронулся, и вскоре набежавший туман закрыл станцию и провожающих.

Командировка по маршруту Колумба

Во второй половине дня мы прибыли в Приморск. У причала нас поджидали военные корабли, несколько катеров, вдоль причальной стенки выстроилась команда моряков.

Я подошел к строю, капитан второго ранга доложил, что команда готова оказать помощь в погрузке материальных средств и размещении личного состава. Море было спокойное, стоял редкий туман, только чайки, вечные спутники мореплавателей, визгливо кричали над пристанью.

Вдруг прямо к пирсу подъехало несколько легковых автомобилей. Первым вышел из машины М.И. Казаков, за ним командующий ленинградской военно-морской базой. Я подал команду «Смирно!», доложил о прибытии на погрузку. Михаил Ильич подошел к строю, поздоровался, офицеры и солдаты четко ответили: «Здравия желаем, товарищ генерал армии!»

– Чувствуется парадная выучка, – улыбнулся Михаил Ильич.

Командующий побеседовал с офицерами и солдатами, и затем подразделения прошли торжественным маршем с песней. Пели так, что у Михаила Ильича проступили слезы на глазах. Командующий объяснил мне, что мы выезжаем в Кронштадт и что «Победа» уже подходит из Марселя.

Городок моряков, где нам предстояло разместиться на сей раз, был безлюдным. Здесь готовятся специалисты для 5 всех флотов, и сейчас они находились на практике.

К вечеру прибыли мои гвардейцы, катерами доставили персонал военного госпиталя, сформированного в Киеве, военно-морской лазарет из Ленинграда.

Распоряжался в городке представитель Генерального штаба, он и встречал, и размещал, и советовал, кому в какое гражданское платье переодеться. На переодевание ушли сутки, солдаты, да и офицеры не узнавали друг друга. В шутку стали называть себя «аграриями», специалистами по сахару.

Я до самого последнего момента ходил в форме, переоделся в гражданское только на «Победе». Многие засели за письма. Писали, не зная того, что все письма будут уничтожены.

Ночью удалось дозвониться до квартиры в Саперном, сказал жене, что говорил с Михаилом Ильичом – квартиру выделят, поручение дано генерал-полковнику М.П. Константинову. Шел уже двадцать первый год моей службы в Вооруженных силах. Мне часто приходилось расставаться с семьей, переезжать, но мы с женой никак не могли привыкнуть к разлукам. Я положил трубку, и меня окутала грусть, знал, что и Катя не уснет до утра. В каком-то полузабытье я мысленно подходил к ней, и меня охватывал ласковый, как солнечный полдень, знакомый зной ее дыхания. И, убаюканный ее ласками, я плыл дальше к берегу счастья.

Беспокойные мысли не позволяли уснуть, столько было вопросов, и все без ответов. Вспоминались слова Василия Ивановича Чуйкова: «Ты будешь в полном смысле слова единоначальником, думай и решай. Все в твоих руках».

Утром военный городок моряков мне показался муравейником: все куда-то спешили в гражданском платье, было много женщин. «Аграрии» расспрашивали моряков: укачивает ли на корабле? Бывалые мичманы только посмеивались.

После обеда в день отплытия, а это было 23 августа, в городок прибыли командующие округом и военно-морской базой и генерал-полковник Николай Иванович Четверяков – помощник начальника Генерального штаба по организационно-мобилизационным вопросам.

Генералы интересовались, нет ли больных. Есть ли вопросы, жалобы, заявления. М.И. Казаков представлял меня личному составу как старшего над «пассажирами».

«Победа» бросила якорь на большом рейде. Сразу же приступили к погрузке продовольствия, медицинского имущества и оборудования, боеприпасов, оружия. В 24.00 подошли паромы для перевозки людей из Кронштадта к «Победе». Я шел на втором пароме. На «рейде большом» стояла тишина, на легких волнах лениво покачивалась стальная громадина с поднятыми стрелами кранов, через ситец белой дымки все ярче вырисовывались очертания «Победы» и гирлянда огней на спущенном трапе.

Я обратил внимание, что стоявший на борту полковник по головам считает людей. Когда я поднялся, он сказал, будто в пустоту: «Одна тысяча двести тридцать». Моряки-«квартирьеры» разводили женщин и офицеров по каютам, определяли места для размещения подразделений, им помогал майор В.И. Поляков, начальник полковой разведки.

Генерал-полковник, два полковника и я поднялись в капитанскую каюту. Капитан представился: «Иван Михайлович Письменный». Ему показали телеграмму, подписанную министром гражданского торгового флота и министром обороны.

Генерал вручил два пакета:

– Первый откроете после прохода проливов, второй… Впрочем, об этом узнаете из первого пакета.

Пригласили в каюту офицера КГБ, и в его присутствии в сейф капитана положили пакеты, опечатав их тремя печатями.

– Все ясно, – сказали мы.

«Гости» продолжали сидеть, поглядывая на холодильник. Заметив их взгляды, Иван Михайлович спокойно сказал:

– Положено бы угостить, но корабль более полутора месяцев как ушел из Одессы, а иностранную валюту мы израсходовали.

– Спасибо, спасибо, – заметили генштабисты.

Мы вышли их проводить. И только тогда, когда катер отошел, Письменный спросил меня, как я устроился. Я ответил, что еще не знаю, где моя каюта. Тогда капитан провел меня на вторую палубу:

– Здесь я исключительно миллионеров и герцогинь размещаю, каюта люкс!

– Спасибо за доверие, – пошутил я, – пошикуем, переоденемся в гражданский костюм – и пошикуем!

– Кто из нас начальник? – спросил капитан.

– На море, на корабле – вы, Иван Михайлович, а уже на суше после высадки – ваш покорный слуга полковник Язов Дмитрий Тимофеевич. Сибиряк. Воевал с 1942 года до конца войны, был дважды ранен, женат, двое детей. Окончил академию имени М.В. Фрунзе в 1956 году. Полком командую второй год.

– Спасибо, расскажу о себе. Я одессит, 1900 года рождения, так что – ровесник века. В годы войны был капитаном третьего ранга, командовал боевым кораблем. В войну и погибла моя семья. После войны второй раз женился, имею сына, ему сейчас 12 лет, очень жалею, что редко приходится бывать с семьей.

На корабле у нас строгий порядок. Прошу вас предупредить пассажиров, что мы не «вольные птицы», нас может проверить международная санитарная инспекция, мы подчиняемся международным правилам судоходства. В машинное отделение, на капитанский мостик никто не имеет права заходить. И учтите: обычно мы возим 330 человек, а вас в несколько раз больше! Поэтому прошу дать соответствующие указания.

Я собрал командиров всех частей и подразделений, пригласил первого помощника капитана, директора ресторана, и мы вместе решили все бытовые вопросы, определили, в какое время и какое количество «аграриев» может быть на прогулке. Категорически запрещалось что-либо выбрасывать за борт корабля, особенно газеты и пачки от сигарет. Мы должны были играть роль туристов, совершающих круиз.

Ровно в 5.00 на капитанском мостике Иван Михайлович дал команду: «Малый вперед». «Победа», слегка покачиваясь на волнах, медленно пошла… Кто-то начал напевать «Прощай, любимый город.». Песню вдруг подхватили на нижней палубе, и вот уже она взвивалась ввысь потревоженной ночной птицей, казалось, она расплескалась на весь Финский залив, ее слышат Ленинград и Выборг, очень мне хотелось, чтобы она донеслась и до Саперного.

Под любимую песню «Победа» набирала ход, и мы все дальше удалялись от родных берегов. Кронштадт таял на наших глазах, и только купол Матросского собора еще маячил вдалеке…

Еще до нашего отъезда мой заместитель подполковник Александр Иванович Мороз вылетел самолетом с рекогносцировочной группой в Африку, в Конакри. И вот теперь, оставшись в каюте один, сопоставив все факты, я пришел к выводу: мы держим путь на Кубу. Конакри – это, скорее всего, промежуточный пункт для заправки самолета.

Пока мы играем в переодевания, а что, если придется высаживаться с боем?

Вспомнил мемуары маршала Бирюзова «Когда гремели пушки». Он описывал, как в начале Великой Отечественной войны отправлял на фронт дивизию эшелонами поочередно. Но когда прибыл на фронт с последним эшелоном, то собрать дивизию полностью так и не смог. И дело было не в недостаточном професионализме маршала, а в том, что после разгрузки части и подразделения вступали в бой, переподчинялись другим соединениям. Маршал вспоминал об этом как о самой большой своей неудаче.

Незавидное у меня положение. Не знаю, куда ушел транспорт, где места разгрузки, кто прикроет. Почему бы мне самому не вылететь самолетом, не принять полк на месте? Или, на худой случай, почему бы не отправиться с первым кораблем, например с танковым батальоном?

С этими мыслями я вышел на палубу. Светило солнце, в небе плавали редкие кудрявые облака, нарядные женщины и мужчины прогуливались по палубам, иные сгрудились на корме, кормили чаек. Но вот на палубу вышел капитан «Победы», он объявил: «Идем с крейсерской скоростью – 12 узлов».

Ивана Михайловича обступили «туристы» и начали расспрашивать о «Победе». Он поведал, что это корабль немецкий, в войну горел, был заново отремонтирован и по комфортабельности не уступает другим нашим теплоходам.

Вскоре на горизонте появился большой корабль, капитан шепнул мне: «Многовато «туристов» на палубах – сократить!» Чуть позже вместе с капитаном поднялись на мостик, он пригласил в каюту, где завязалась дружеская беседа. Иван Михайлович оказался начитанным человеком. Он достал толстую тетрадь и показал мне свои выписки: «Я их делаю для сына Михаила, он у меня единственный, пусть почитает, во что я верю, в чем вижу смысл жизни».

Среди выписок я встретил имя «Тимофей». Капитан спросил: «Вы Тимофеевич, а знаете, кто это был в древности?» Я не знал. «Тимофей, – читал Иван Михайлович, – это афинский военачальник, много лет успешно командовавший флотом афинян. Однако после одного неудачного похода в 350 году до н. э. он был обвинен в измене, приговорен к огромному штрафу и ушел в изгнание. Враги Тимофея приписывали его предыдущие успехи счастливому случаю. Даже заказали картину, на которой был представлен спящий Тимофей, а Счастье ловило города, заморские земли огромными сетями».

…«Победа» подходила к проливам. Предрассветная мгла улетучилась, первые лучи солнца осветили острова слева по курсу корабля. Ясно просматривался город, набережная, зеленели островерхие кирхи. Это явился нашим взорам Копенгаген. Старпом на карте-схеме показывал: «Видите русалку?»

Снова «аграрии» в порядке установленной очереди вышли на прогулку полюбоваться берегом. Ветер усиливался, но солнце еще приятно пригревало, настроение у всех было приподнятое, пока мы не задумывались о предстоящих испытаниях.

Справа от нас остался Гетеборг. В сторону моря со свистом на форсаже взлетали реактивные самолеты, проходили учебные полеты. Но вот проливы остались позади, и мы вышли в Северное море.

Пригласил капитана госбезопасности Е.П. Топорова. Вместе пошли к капитану вскрывать пакет. Вскрыли. В пакете оказалась «Историческая справка о Кубе» и указание распечатать второй пакет после прохода через Ла-Манш. Все стало ясно: идем на Кубу!

Иван Михайлович заметил, что в следующем пакете будет указан пункт назначения. Я собрал командиров частей и определил очередность изучения «исторической справки».

Справка объемом 28 страниц машинописного текста содержала краткий политико-экономический обзор стран Латинской Америки. Там же было дано подробное описание Кубы: географическое расположение, рельеф, административное деление, государственное устройство, состав правительства, партии, вооруженные силы на Острове свободы.

Кубинская проблема нам, военным, была знакома в общих чертах. Она больше занимала дипломатов. Попытка президента Кеннеди весной 1961 года с помощью кубинских контрреволюционеров покончить с Кастро не увенчалась успехом. И тогда американцы не раздумывая прибегли к блокаде Кубы, сценарий которой опробовали ранее в самых разных регионах. Блокада была палочкой-выручалочкой для политиков: натянутые взаимоотношения с чужаком превращались в вялотекущие. Но Хрущев на кубинскую проблему смотрел оптимистично, на заседании президиума всех заверил, что на переговорах в Вене с президентом США он переломит ситуацию в лучшую сторону. Микоян попытался было усомниться, но остался в гордом одиночестве, как говорится в подобных случаях, восторжествовала линия партии.

В Вене Хрущев и Кеннеди обсудили целый пакет проблем, традиционно – вопрос о Германии, о признании двух немецких государств, проблему прекращения ядерных испытаний, а под самый занавес переговоров перешли к Кубе. И здесь президент Кеннеди польстил самолюбию Хрущева, дескать, прошлогодняя операция по высадке десанта на Кубу выглядит безрассудной, к силовому решению Кеннеди подтолкнули дезинформаторы из стен Центрального разведывательного управления.

В Москву с венских переговоров Хрущев возвращался триумфатором – «на коне». Правда, министр иностранных дел Громыко вряд ли отважился бы повесить в своем кабинете «подкову» на счастье от этого «коня». Политический барометр зашкалило, он показывал грозовые облака над Кубой.

«Интересно, – подумал я, – догадываются в Вашингтоне, что мы вот-вот ступим на берег?» Чтобы успокоить официальный Вашингтон и чтобы президента США не «заносило», Хрущев направил хозяину Белого дома известное послание от 18 сентября, в нем говорилось:

«Самые серьезные последствия может иметь резолюция сената по кубинскому вопросу. Содержание этой резолюции дает основание сделать вывод, что США, видимо, готовы взять на себя ответственность за развязывание ядерной войны. Резолюция говорит об отказе США в помощи любой стране, которая торгует с Кубой. Это полный произвол!

Хочу обратить внимание Ваше, господин президент, на продолжающиеся облеты американскими самолетами наших судов. В августе имело место 140 случаев таких облетов. Американские военные корабли в открытом океане пытаются остановить наши суда. Хочу еще раз сказать Вам: советские суда, которые следуют по заданному правительством курсу, имеют указания не уступать никаким пиратским требованиям в международных водах и идти своим курсом, если даже им будут угрожать открытием огня. Пусть попробуют задержать или потопить наши суда – это будет началом войны, потому что мы ответим тем же. У нас достаточно подводного флота, который может постоять за честь своей Родины».