Текст книги "Красный жук"

Дмитрий Захаров
Красный жук

Часть 1

Санкт-Петербург. Кронверкский проспект. 15 апреля. 11.45. Утро.

Нынешняя весна выдалась необычайно теплой для апреля. За несколько дней солнечные лучи сожгли остатки талого снега, ноздреватые кусочки льдистого крошева робко жались возле тенистых стен домов. Вдоль парапета с веселым журчанием неслись потоки мутной воды, в лужах барахтались забияки воробьи, а голуби раздували могучие сизые груди и томно урчали. Влажные пролежни стылой мороси быстро высыхали, оставляя на асфальте седые пятна. Воздух пах стальной, бесполой вязкостью и древесной корой. Неизвестно почему, но каждый год, именно такие запахи накрывают северный город холодными стальными ладонями.

Две девушки, взявшись за руки, перебежали, дорогу, возмущенно сигналил красный «ниссан микро», тормоза издали протестующий визг, из-под колес брызнули потоки грязной воды. Девушки дружно расхохотались. Одна, рыжеволосая, с веснушчатым лицом, будто перецелованным солнечными лучами, другая смуглая, чернявая, похожая на цыганку. Звонкий смех рассыпался в воздухе, как небрежно раскиданные золотые монеты.

Сергей проводил девиц угрюмым взором, поднял лицо к небу, в носу противно зачесалось, он дважды чихнул.

– Будьте здоровы, ваше сиятельство! – ухмыльнулся Павел, извлек из пакета поллитровку, и водрузил ее на ребристую скамью.

Громыхнула пушка на Петропавловской крепости, девчушка восторженно хлопнула в ладоши, стая голубей сорвалась с места, подняв кучу пыли.

– Хорош дуру гонять! Насыпай!

– Сию секунду! Снежники не успеют коснуться ваших ресниц, сударь!

В прошлом Павел Горовиц являлся писателем, и речь его изобиловала необычными оборотами. От былого величия сохранились завидная, иссеченная седыми нитями шевелюра, вычурная речь, и персональный стограммовый стаканчик, который он всегда носил с собой. Сергея подчас раздражала манера собутыльника обращаться к окружающим на «вы», но Павел ему нравился. Разум он не пропил, а наблюдательности бывшего литератора можно только позавидовать. Однако нынешнее похмелье не располагало к светской беседе. Вот и сейчас литератор проводил девушек задумчивым взглядом, провел ладонью по шевелюре.

– Некоторые сцены из нашего быта напоминают фрагменты усеченной киноленты. Видите двери офиса, куда направили стопы эти юные девы? Нынче там находится помещение антикварного салона. Ума не приложу, что таким прелестницам делать в лавке старьевщика?!

– Спят с директором!

– Как это спят?! – опухшее лицо писателя негодующе скривилось. Будто лимон сжевал.

– Тебе рассказать, как именно они это делают? Одновременно или соблюдают очередность? Я бы на его месте выбрал рыженькую…

– Стыдоба! Она годится вам в дочери, сударь! Но я не о том. Итак, в том самом здании раньше находилась чебуречная. Весьма демократичное место, ваш покорный слуга отведывал там лучший чанах, на всей Петроградской стороне! Это нынешние буржуи коверкают русский язык, называя чудесное кавказское блюдо во множественном числе – «чанахи»! Ни в коем случае! Только чанах! А какую там подавали водочку! – он мечтательно пожевал тонкими винными губами.

– Если немедленно не нальешь, я тебе шею сверну! – Сергей одарил собутыльника широкой улыбкой.

– Грубо, но информативно. Вам следует избавляться от казарменных привычек, сударь! – Павел осуждающе покачал головой, обезглавил бутылку, и плеснул в стакан. – Дай Бог! – он смиренно опустил глаза, и перекрестил содержимое.

– Поехали! – Авдеев поднес стаканчик к губам, в нос шибануло резким сивушным запахом, рот наполнился слюной. – Дешевая дрянь! – судорожно сглотнул, опрокинул в рот горчичную жидкость, закашлялся.

– Первый блинок комком, как говорят в народе… – литератор услужливо пододвинул бутылку с минералкой. – Прошу вас, мсье коллонель!

– Это еще что за хрень? – мужчина вытер губы, жаркое тепло благодарно разлилось по пищеводу.

– Вы – боевой офицер, а не знаете простых вещей! Воинское звание во французской армии. Вроде нашего полковника.

– Перегнул палку, классик! Я – бывший капитан…

– Говорят, бывших офицеров, алкоголиков и уголовников не бывает!

– Врут! – Сергей извлек из пачки сигарету, щелкнул колесиком зажигалки, с наслаждением выпустил изо рта колечки голубого дыма.

– Забавная вещица… – Павел держал стаканчик двумя пальцами, большим и безымянным, а мизинчик отставил в сторону, отчего стал похож на манерного гомосексуалиста.

– Подарок.

– Много раз хотел спросить у вас, господин Авдеев. Что начертано на сем подарке?

– Ничего особенного… – мужчина стянул куртку, и подставил лицо скупым лучам северного солнца. Кривой причудливый шрам на скуле, похожий на келоидный рубец порозовел. Горовиц с уважением посмотрел на узловатые груды мускулов, вздувшиеся под тканью футболки.

– Вы не похожи на обычных россиян, мон шер… И уже тем паче на нашего брата, пропойцу. Я все-таки – писатель. Богатое воображение, широкий кругозор, умение видеть незаметные для окружающих граждан вещи. Вы не вписываетесь в привычный формат. Для военного чересчур умны, для интеллектуала недостаточно образованы, прошу извинить мою фамильярность. Я видел, как вы мастерски отключили трех брутальных кавказских джентльменов. Такими приемами не владеют боксеры или борцы. Вы вот давеча пообещали свернуть мне шею, и я поверил сей угрозе! Вы больше похожи на персонаж американского комикса, нежели на стандартного гомо сапиенса.

– Извини, Паша! – Сергей улыбнулся. У него было жесткое, даже жестокое выражение лица. Серые узко посаженные глаза хищника, цепко, исподлобья следящие за собеседником. Свернутый на бок нос – юношеская влюбленность в бокс, мускулистая шея, и раскачанная трапеция, вызывала невольные ассоциации с носорожьим загривком. Но улыбка производила обезоруживающее впечатление. Возле глаз собирались веселые морщинки, белые зубы сверкали так заразительно, что немедленно хотелось рассмеяться вместе с ним, и даже запросто хлопнуть здоровяка по плечу.

– Извини, – повторил мужчина. – Похмелье сегодня нешуточное, трясет с утра. На, погляди, если хочешь! – он протянул зажигалку.

Павел поднес ее к глазам. Обычная выдавшая виды металлическая зажигалка, с затертыми краями, и глубокой ямкой на боку. Каллиграфически выедены крохотные буквы. Писатель близоруко прищурился, но Сергей отобрал зажигалку.

– Там ничего особенного не написано. Побереги глаза для создания будущих шедевров, братишка!

– У меня нет будущего, герр капитан!

– На зарекайся.

– Какой уж тут зарок?! Я – весь в прошлом. Не человек, а тень. Смешно сказать, но на меня даже бродячие псы не лают. А вот глядя на вас, я вижу большую, драматическую историю в недалеком будущем. Люди вашей породы способны изменить историю!

– Круто загнул!

– Дефект на зажигалке – след от пули? – Горовиц пытливо всматривался в лицо собеседника.

– Догадливый! – усмехнулся мужчина. – Наливай, остывает…

– Вы не похожи на обычных людей, Серж! – убежденно повторил писатель. – Я хотел бы написать о вас книгу.

– Валяй! – мужчина равнодушно пожал широкими плечами, и выпил водку. Вторая доза прошла значительно легче предыдущей, в голове приятно зашумело. Сергей рассеянно смотрел на голубей, гарцующих по черному газону. Птицы расхаживали промеж обломков ледяного крошева, гортанный клекот напоминал приглушенное урчание слаженного двигателя. Он закрыл глаза, и погрузился в сладкую дрему. Свежий ветер ласково ерошил упрямый ежик коротко стриженых волос. Павел развивал фабулу предстоящего романа, нанизывал вымышленных персонажей, как опытный рыболов лещей на кукан. Сергей его почти не слышал. Услужливая фантазия перенесла его в выжженную солнцем пустыню. Раскаленный песок, едкий пот затекает под засаленный воротник. Он вжимается в землю, как заправский пластун, в сотне метров зияет черное жерло пещеры, оттуда мерно, с завидной методичностью стреляют из «Калашникова». Рядом лежит Володя Лоренц, у него ранена нога, бурая кровь смешалась с песком, окрасив почву ржавой окалиной. Он тяжело дышит, бледное лицо покрыто крупными горошинами пота, ресницы дрожат, парню долго не протянуть. Похоже, пуля угодила в магистральную артерию. Сергей перетянул ему бедро своим ремнем, бьющая ручейком кровь теперь медленно истекает на землю. Если Лоренц потеряет сознание, до припаркованного на обочине джипа, под градом пуль сто килограммовую тушу напарника не дотащить. Прикончат обоих. И тогда колбу заберут «лешие». Жутковатые субъекты, носятся быстрее джейранов. Мосластые, черные, заросшие густой бородой, глаз почти не видать. Возникают словно джины из песка, и так же резво исчезают прочь. Но стрельбу ведут обычные наемники. Местный спецназ, или нечто подобное. Сели на хвост возле базы. Володька заодно с колбами прихватил из сейфа чипы, запечатанные в термостойкую упаковку. Зачем он это сделал, одном демону пустыни ведомо, но за ними немедленно увязалась погоня. Сергей нащупывает герметичный пакет. Две небольшие колбы, а чипы рачительный Лоренц спрятал себе в карман. Пустая затея. Володя подмигнул, он держится из последних сил.

– До дороги пятьдесят метров… Семь секунд бега, за холмом они тебя не достанут. Пока я не отрубился, прикрою. Беги, иначе оба здесь пропадем! – он сморщился от боли, и подтянул ремень автомата.

– Толково придумано, – кивнул Сергей. – Но не пойдет!

Одним рывком, будто на тренировке, он взвалил Лоренца на плечо, вскинул автомат, вскочил на ноги, выпустил очередь в сторону пещеры, пули взбили в песке веселые барашки. На краткое мгновение, «Калашников» кашлянул и захлебнулся. Менять рожок нет времени. Авдеев рванул в сторону черной полоски шоссе. В полусотне метров застыл старенький зеленый джип. Боковые колеса занесло песком, поржавевшие стойки тускло блестят на солнце. Он бежал так быстро, как никогда раньше. Еще два десятка метров, и они исчезнут из зоны обстрела, шоссе закрывает высокий бархан. И в то же мгновение, автоматы преследователей зашлись яростным кашлем, будто стая взбесившихся собак атакует жертву. Пуля ударила в твердый камень под ногами, осколок впился в икру, но Сергей не ощутил боли. Сквозь заливающий глаза пот, он видел уродливый силуэт джипа, похожий на жука скарабея. До машины оставались считанные метры. Спустя полдюжины горячих, истекающих горьким потом и кровью секунд, он швырнул тело товарища в кузов джипа, и прежде чем нырнул за руль, ощутил сухой, короткий толчок в бедро. Будто тупым концом копья ударили. Это уже было не важно. Взревел мотор, машина сорвалась с места. Несколько минут он мчался на полной скорости, слыша лишь завывание раскаленного ветра над головой, и дробные удары собственного сердца. Затем Авдеев притормозил, оглянулся.

Глаза Лоренца дерзко смотрели в голубое небо, на груди расплылись два крохотных багровых пятнышка. Чуда не бывает. Он хотел спасти товарища, а тот закрыл ему спину, как живым щитом во время бега. Сергей сунул руку в карман, пальцы наткнулись на изувеченную зажигалку. Случайность – удел любимцев богов! Пуля «Калашникова» пробивает стальной рельс, вероятно кусок мягкого металла срикошетил, изменив ее направление, и сберег жизнь хозяина. Резкий сигнал рации заставил мужчину вздрогнуть, во рту застыл привкус меди, словно он лизал пятак.

– Слушаю…

– Был шум?

– Нарвались на охрану, Лоренц мертв.

– Колба у вас?

– Так точно!

Зависла короткая пауза, затем голос дрогнул, словно невидимого собеседника дернули за рукав.

– Ты видел «леших»?

– Их пустили по нашему следу, когда обнаружили пропажу.

– Ясно… – голос пустой, безразличный, словно разговор шел о самых обыденных вещах, как планы на предстоящие выходные, или грядущее повышение цен на бензин.

– Вы оторвались от них?

– Иначе бы мы сейчас не разговаривали!

– Не горячись, капитан! Жду в условленном месте, через тридцать минут.

– Буду через двадцать.

– Конец связи!

Авдеев закрыл ладошкой Лоренцу глаза, вывернул руль, джип покатил по пустынному шоссе. Высоко в небе, как две смазанные точки объявились вороны падальщики. Машина неслась по дороге, вдоль обочины простиралась вечная желтая пустыня, и вздымая кучи седого песка, следом мчались неуловимые черные тени…

– Вас будет интересно описывать, дружище! – бархатный голос литератора оторвал от тягостных воспоминаний. – Сколько вам лет? Не больше сорока пяти, я полагаю?

– Угадал. Сорок четыре.

Мелодичный звонок вывел человека из состояния хмельного оцепенения. Сергей кинул быстрый взгляд на дисплей, номер не определен. Последние месяцы ему звонили крайне редко. Бывшие приятели приняли сторону жены во время развода, судьба армейских товарищей туманна. Говорят, что Володька Сухоруков женился и умотал за границу, Андрей Кузьмин спился, бичует где то на Дальнем Востоке, если вообще еще жив. Костя Павловский живет на Валааме, третий год, послушником. Обычная судьба солдат на гражданке, лишние люди. А он женился на хорошенькой блондинке. Старая как мир история, чудесная красотка оказалась стервой. Хорошее дело браком не назовут! Трехгодовалый союз закончился разделом его уютной квартирки на улице Правды, и рождением очаровательной зеленоглазой Ангелины. На суде жена блажила как истеричка, демонстрируя синяки и ушибы, хотя он ее ни разу даже пальцем не тронул. Чести ради, следует признать, что ее ухажеру пришлось сломать кисть в двух местах. Получилось автоматически, сработал условный рефлекс, когда напомаженный будто гламурный индюк культурист, схватил его за плечо. Конечно, он был пьяным. Всего лишь хотел поговорить с дочкой. А бывшая супруга не вышла из комнаты. Сидела там и дрожала. Женщина так и не могла простить ему неосознанного страха, что всякий раз испытывала перед собственным мужем.

«Прошу тебя, чаще улыбайся…» – она заискивающе смотрела в медвежьи глаза. – «Когда ты улыбаешься, мне не так страшно».

Сергей жестом остановил поток писательского красноречия.

– Говорите!

– Господин Авдеев?

– Нет! Это – Эрнст Кальтенбруннер.

– Шутите… Это хорошо. Чувство юмора вам не помешает.

– Что надо?!

– Не советую грубить. Мы хотим предложить неплохую работу.

– Мне не нужна работа. Весна, тепло, девушки гуляют…

– Вам нужна работа, – веско произнес незнакомец. – Хотя бы для того, чтобы оплатить судебные издержки и жилье. Иначе вы не сможете видеться с дочерью.

Сергей задумчиво ударил сбитыми костяшками по скамье.

– Вы неплохо осведомлены.

– Работа такая. Не хочется тратить время, излагая биографию бывшего опытного диверсанта, а ныне спивающегося бездельника.

– Звучит как строчка из протокола общественного суда. Вы намерены читать мне мораль?

– Упаси Бог! Попросите об этом вашего друга писателя, господин Авдеев, он в настоящий момент наливает водку в стакан… – незнакомец дружелюбно засмеялся.

Сергей не двинулся с места. Со стороны можно подумать, что человек вальяжно раскинулся на скамейке, облокотившись на спинку. Лицо безмятежно, мускулы расслаблены, трубка прислонена к уху, глаза полуприкрыты. Обычный городской лоботряс радуется теплому деньку! Но то было обманчивое впечатления. Мужчина осмотрел окрестности с деланной ленцой. Он отмел женщин, гуляющих с детьми, двух старичков на скамеечке, и пузатого господина, одетого в длинное бежевое пальто из верблюжьей шерсти. Утренний час, будний день, в парке пустынно. Дорогу пересекли парень с девушкой. У мальчишки в руке банка пива, девица похожа на белочку. Влажные карие глаза, пушистый рыжий хвостик, желтая курточка. Они уселись на скамейку, парень достал сигарету, закурил, девчонка хлопнула спутника по руке, окурок выпал на землю, оба рассмеялись. Горовиц восседает спиной к воротам, следовательно, увидеть то, как он наливает водку в стаканчик, можно только со стороны сквера, и парковочной площадки. Люди, находящиеся в поле зрения, исключаются, следовательно, наблюдатель находится в автомобиле. Там припарковано пять машин. Не так много для полудня. С тонированными стеклами три. «Фольксваген» плотно прижался передним бампером к решетчатой чугунной ограде, его можно также исключить. Для того чтобы быстро покинуть пост наблюдения, придется совершить разворот в два приема. Остаются два автомобиля. Черный шевроле с заляпанной синей глиной порогами, и голубой «ниссан кашкай». Шевроле. Вне всякого сомнения. До него метров сто – сто двадцать. Хорошее место для наблюдения, учитывая тот факт, что по утрам в парке малолюдно. Вероятно, приехал из области. Такого цвета глины в наших краях не сыскать, хотя нельзя исключать, что это ловкий трюк. Заметные детали отвлекают внимание. Опытные диверсанты часто использовали для работы красивых девушек, или напротив, ярких, приметных людей. Рыжих, толстых, с дефектом на лице, и тому подобное.

Все это пронеслось в сознании человека за несколько секунд. Он усмехнулся в тон собеседника, и неторопливо, будто пробуя слова на вкус, проговорил.

– Черный шевроле тахо. Назвать номера?

– Бинго! – воскликнул незнакомец. – Я в вас не ошибся. Талант не пропьешь, поздравляю!

Сергей поднял стаканчик на уровень глаз, как бы приветствуя невидимого собеседника, и неторопливо осушил содержимое. Павел непонимающе переводил взгляд с собутыльника на автомобиль.

– Может быть, вы мне объясните…

– Авдеев поднял широкую ладонь, писатель запнулся.

– Излагайте, что вам надо. Ничего не обещаю, но готов выслушать.

– Записывайте адрес.

– Говорите. Я запомню…

Незнакомец быстро продиктовал адрес, назначил время одиннадцать утра назавтра, и прежде чем отключится, внушительно добавил.

– В ваших интересах, Сергей Матвеевич, явиться трезвым. Ну, вы меня понимаете…

– До связи! – Сергей нажал отбой, и протянул стакан растерянному литератору.

– Налей еще сто грамм, Паша, и на сегодня хватит! – он пару минут размышлял, глядя на зреющую в стаканчике водку. Солнечные крупицы полоскались в прозрачной жидкости как беззаботные рыжие львята. Затем достал из кармана монетку.

– Орел или решка?

– Нелепый розыгрыш, господин Копперфилд! – усмехнулся Горовиц. – Я видел шоу с вашим участием неоднократно, и не помню случая, чтобы монета выпала не так, как вы задумали!

– Усложним задачу, – кивнул Сергей. – Пусть будет гурт!

Не дожидаясь ответа собеседника, он щелкнул ногтем по аверсу, денежка звякнула, перекувырнулась в воздухе десятки раз, стукнулась об асфальт, завертелась юлой. Павел зачарованно смотрел на монетку, как мальчишка в цирке, широко открыв рот. Металлический кругляшок несколько раз обернулся вокруг собственной оси, и застыл, балансируя на узком гурте.

– Фу ты черт! – выдохнул писатель, бегло перекрестился, и залпом выпил спиртное.

– Судьба… – едва слышно прошептал Сергей, и решительно отодвинул початую бутылку. Пить ему больше не хотелось.

* * *

Черный «шевроле» неторопливо выкатил с парковочной площадки, и скрылся за ближайшим поворотом. Аккурат возле того самого антикварного салона, где раньше подавали легендарный «чанах». Скорее повинуясь выработанному годами автоматизму, Авдеев зафиксировал в памяти номер машины. Хлопнула дверь, из салона выскочили девушки, и весело переговариваясь зашагали по проспекту.

– Наши умозаключения оказались ошибочны, дорогой классик! – улыбнулся Сергей. – Девушки не спят с директором этого магазина.

Он потянулся всем телом, хрустнули позвонки, затекшие мышцы налились силой. Впервые за последнее время у него было хорошее настроение…

Ставрополь. Институт молекулярной биологии.

– Сколько единиц препарата содержит последний образец сыворотки?

– Десять-двенадцать миллионов…

– Почему неточные данные?

– Наверняка сказать трудно. Вещество нестабильно. Мы даже не уверены можно ли применять к препарату PL-14 привычную схему расчетов. Не пенициллин все-таки…

– Не дерзите, господин Травкин! Знаете такую пословицу, свято место пусто не бывает!

Высокий мужчина покраснел как девушка, судорожно снял очки, и принялся протирать стекла подолом своего безукоризненно чистого халата. Он всякий раз тушевался, общаясь с этим чиновником. В противовес атлетически сложенному ученому, тот был маленький, щуплый, с бледным, изъеденным оспинами плоским лицом. И фамилия у него созвучна с внешностью – Хорьков, и в профиль гражданин Хорьков напоминает сушеную воблу. И тесный костюм, сшитый по моде 19 века, делает его фигуру похожей на Чичикова. Острый круглый живот выпирает из-под наглухо застегнутой жилетки, плечи узкие, грудь впалая. Но была в нем сокрыта некая внутренняя сила, привычка повелевать, отчего сухие, рубленные фразы, превращались в догматические изречения. Вероятно, такие люди и становятся дикторами, а спустя десятилетия, благодарные потомки облачают их в образы романтических героев. Недаром, Иван Грозный был хромым, Распутин плюгавым мужичком, и Петр Алексеевич Романов при росте две с лишком метра, носил обувь тридцать пятого нынешнего размера. Магия властителей преображает невзрачных приматов в величественных мужей.

– Прошу прощения, Роман Аркадьевич! Я и не думал вам грубить. Но проект весьма трудоемкий, мои люди работают без выходных…

– Это похвально, – смягчился чиновник. Он потрогал пальцами безукоризненно твердый узел галстука, повязанный так крепко, что при случае, его хозяин мог без хлопот удавиться. – Мы тоже не казенные чинуши, как это может показаться. В случае положительного результата испытаний, все сотрудники лаборатории будут премированы, а вы лично, Алексей Семенович, можете рассчитывать на высокую должность. Не говоря уж квартире в столице, и прочих привилегиях.

– Спасибо, господин Хорьков! Больше спасибо… – гигант часто кланялся, словно вернулись времена рабовладельческого строя, добрый барин сулит крепостному вольную. Он даже стал меньше ростом. Чиновник высокомерно наклонил плешивую голову.

– Благодарить потом будете. А пока, необходимо первые образцы сыворотки отправить в Москву.

– Это непросто сделать… – комкал слова Травкин.

– В чем дело?! – Хорьков уже намеревался покинуть лабораторию, но последние слова ученого заставили его остановиться. Он надменно поднял бровь. – Почему непросто сделать?!

– Это трудно объяснить. Период распада действующего вещества очень недолог. Пять-десять минут во враждебной среде.

– Что вы понимаете под враждебной средой?

– В воздухе PL-14 окисляется, в герметичной среде споры быстро гибнут, потому что им требуется кислород. Замкнутый круг!

– Чушь какая! Как же вы его фиксируете?

– Мы подобрали редкий физиологический раствор, наподобие плаценты. Искусственно насыщаем его макрофагами, кислородом и питательными веществами. Эндометрии, столь богатые гликогеном требуют поддержания стабильного атмосферного давления и температуры…

– Советую перейти на родной язык! – властно перебил ученого Хорьков.

– Слушаюсь. Проще говоря, транспортировка препарата на данном этапе крайне нежелательна. Самолет исключен – в салоне пониженное давление. В поезде или на автомобиле не избежать вибрации, мы не можем знать наверняка, как это скажется на сыворотке.

Чиновник подозрительно покосился на Травкина.

– И что вы предлагаете?

– Обождать… Я проведу еще серию тестов, возможно следующий образец PL-14 окажется стабильнее предшественника.

– Возможно… – как эхо отозвался Хорьков. Он равнодушно скользнул бесцветными рыбьими глазами по сверкающим стерильной чистотой никелированным шкафам, провел пальцами по стеклянным колбам, выстроившимся в ряд, как новобранцы на военном параде. Ученый старался не дышать, благоговейно взирая на высокого гостя. Чиновник смерил его громоздкую фигуру презрительным взглядом. Парень больше похож на киноактера в малобюджетном американском фильме, чем на гения! Широченные плечи, смуглое лицо, густые черные волосы без намека на седину. Напоминает Джона Траволту, только глаза прячет, словно деньги украл. Такому место на пляже, а не в скучной лаборатории! В классическом понимании, настоящий ученый должен выглядеть как замызганный сварливый старикашка, с дрожащими пальцами, и засаленными лацканами, усыпанными перхотью. Впрочем, это не важно. Мальчишке от силы сорок лет, а он уже является автором сенсационного препарата. Причем найденным дедовским методом, в провинциальном институте города Ставрополя. Сюда вроде и субсидии давно не поступают, люди работают на голом энтузиазме! Такое изыскание запросто тянет на нобелевскую премию, но едва ли оно станет достоянием общественности. Нечто подобное уже делали американцы, но безуспешно. Истинно говорят, земля русская богата талантами! Разработки уже засекречены, Москва с нетерпением ждет первых образцов сыворотки. Надо что-то предпринять…

– Ладно, – прервал затянувшеюся паузу чиновник. – Скиньте мне результаты последних опытов на почтовый ящик. Что-нибудь придумаем, – он протянул тонкую ладонь, Алексей пожал ее с великой осторожностью, рука Хорькова на ощупь напоминала остывшую сардельку, и утонула в огромной горячей лапе ученого.

– Слушаюсь! – чеканил он как в армии. – Немедленно вышлю.

Чиновник не оборачиваясь, вышел в коридор, Алексей только сейчас заметил, что при ходьбе тот слегка прихрамывает. Как Иван Грозный или лорд Байрон. Он подождал, пока шаги стихнут, и только после этого вышел следом.

Из окон лился безудержно яркий солнечный свет, весна в Ставропольском крае подчас бывает не мене жаркой, чем лето. Травкин достал сигарету, щелкнул колесиком зажигалки. Он ненавидел себя за эту рабскую покорность, всякий раз возникающую при встрече с господами подобного рода. Выдохнул колечко дыма, внимательно проследил за растекающемся в пыльном воздухе голубым облачком. Неприятно зудела губа, мужчина тронул пальцем подсыхающую простуду, и тихо выругался матом, что делал крайне редко. Идея возникла неожиданно. Как озарение. Он даже вскрикнул. Из соседней двери выскочила аспирантка Люда – недавняя выпускница университета, всеобщая любимица, умная, старательная девочка. Она ворковала над толстой крольчихой. Молодые ученые окрестили животное Самантой. Жирная, неуклюжая крольчиха выжила в результате действия сыворотки, и приобрела нетипичную для миролюбивых зверьков злобу. Она смотрела сквозь прутья решетки на окружающих круглыми глазами, и скалила плоские зубки. В настоящий момент Люда пыталась кормить непокорную крольчиху.

– Алексей Семенович! Что случилось?!

– Как чувствует себя Саманта?

– Очень агрессивная. Едва не откусила мне палец! – на щеках милой девушки играли чудесные ямочки. Мужчина смущенно отвернулся, свою увлеченность аспиранткой он будто школьник скрывал за небрежной грубостью, и плоскими остротами.

– Может быть, уколоть ее транквилизатором?

– Еще не хватало! Предложите ей водочки налить в мисочку. Вы что-то хотели спросить, шеф? – девушка кокетливо поправила русый локон.

– Черт возьми! Черт возьми!!! – спохватился ученый. Как ему это сразу в голову не пришло?! Он кинулся было немедленно догнать чиновника, но усилием воли притормозил свой порыв. Колечко дыма медленно расслаивалось, оставляя рваные клочья сизого тумана.

– Люда! У меня к вам просьба. Немедленно возьмите пять миллиграмм опытного вещества, и смешайте с образцами плазмы крови.

– Какой крови?! Мы прививали вещество крысам, кроликам, почти все сдохли, только Саманта живет, и еще две крысы. Вы ведь сами знаете…

– Вот видите! Из двадцати особей трое животных здоровы, и прекрасно себя чувствуют. Черт побери! Делайте, что вам говорят. Хоть бы у меня наберите крови в пробирку! – он швырнул недокуренную сигарету в ведро, быстро закатал рукав халата, обнажил мускулистое загорелое предплечье, и кинулся в помещение, едва не сбив с ног миниатюрную девушку. Заразившись энтузиазмом шефа, Люда сорвала упаковку с одноразового шприца, выхватила из шкафчика пузатую склянку, в ноздри ударил ядреный запах спирта.

– Будет немного больно! – улыбнулась девушка, пухлые губы чуть дрожали.

– Колите! – прорычал ученый.

– Колю! – тонкая игла впилась в вену, прозрачная колба наполнялась алой жидкостью.

Крупицы сигаретного дыма рассеялись не оставив следа, и только опальная взвесь кружилась в солнечных лучах, как невидимые волшебные пушинки. Сочная южная весна ликует на улице. Месяц апрель – юноша – безумец с огненной шевелюрой, и румяными щеками. Апрель – пора любви, надежд и великих открытий! Новая эра, новая эпоха, новая жизнь…

Пожилая уборщица выносила мусор через черный ход института. Это являлось нарушением мер секретности, все отработанное сырье надлежало запечатать в специальные емкости и сжигать. Но инструкции создаются для того, чтобы их нарушали. Женщина бросила два черных полиэтиленовых мешка на обычную помойку, и равнодушно оглядев залитый солнцем пустырь, захлопнула за собой дверь. К отбросам тотчас устремился бродячий рыжий пес. Собака осторожно протянула к пакетам черный нос, едко пахло формалином, известью и еще чем-то гадким, несъедобным. Пес рванул зубами пакет, сквозь прореху на землю посыпались одноразовые стаканчики, остатки еды, битое стекло, и пластиковые шприцы со следами мутных пузырьков на колбах. Неприязненно косясь на шприцы, собака жадно лизала засохшую мясную подливку. Громкие шаги заставили бродяжку зарычать, черная губа обнажила сточенные желтые клыки. Пес поджал облезлый хвост, и убежал в сторону пустыря.

Двое молодых парней подошли к свалке.

– Глянь, Артур, сколько баянов! Расточительная халатность, как базарят в новостях.

– Это отбросы из института, б…! – выругался худощавый черноволосый парень, по виду кавказец. – Там любая зараза может быть…

– Зараза к заразе не пристает! – хмыкнул белобрысый мужчина. У него не лбу зрело багровое родимое пятно, из-за выбитого переднего зуба, человек шепелявил, сглатывая шипящие согласные. – Готовь централ, братишка! – человек подобрал с земли относительно чистый шприц, сдул с иглы невидимые крошки пыли, уверенно закатал рукав грязного свитера.

– Я – пас! – Артур брезгливо покосился на мутные пузырьки в колбе. – Пошли в аптеку, Кашей, купим новый баян.

– Если хочешь, сам топай в аптеку, – решительно отрезал мужчина. – Мне не резон в центр города на ломах тащиться!

Он небрежно сунул в карман несколько пустых шприцов, присел на корточки, достал столовую ложку, в руках запылал синий огонек зажигалки.

– Сейчас, сейчас…

На черенке закипала бурая смесь, губы белобрысого дрожали, по лбу катилась струйка пота.

– Ты все еще грустишь, мой сладкий бэби… – прогнусавил он строчку из песни.

– Ну тебя на х…, помоечник! – Артур сплюнул себе под ноги, зашагал по направлению к автобусной остановке.

Солнце стояло почти в зените. Рыжий пес внимательно следил из зарослей колючего кустарника. Они видел, как человек, вонзил острие себе в вену, рука с рубинчиком крови на коже безвольно откинулась, шприц покатился на сухой землей, алые губы исказила кривая ухмылка. Казалось, это смеется клоун, только красное родимое пятно на иссиня-бледном лбу выглядит как чернильная клякса на листе бумаги. Собака тихо зарычала, повинуясь инстинктивному влечению, потрусила прочь. Через несколько минут, пес забыл и про свалку, и про бледного человека. Говорят, собаки не могут помнить отдельные события больше пяти минут. В памяти животного сохранился лишь жутковатый запах, который исходил от незнакомца. Запах смерти…