Текст книги "Шесть дней на реке. Путешествия, приключения"

Потом он этих белок выпускает. И вот уже осенью, когда охота начинается, охотник добудет такую белку и сразу увидит у неё на ухе эту метку и прочитает, что там написано. Пошлёт он её в Москву и напишет, где добыл эту белку. Или в заповедник. Тогда учёные узнают, куда ушла белка и сколько она прошла по тайге.

А ещё у нас в заповеднике, в нашем посёлке, построили большие клетки. В них дядя Серёжа и тетя Эля посадили белок. Они их наловили в лесу. У этих белок появились маленькие бельчата. Когда они вырастут, им тоже нацепят метки на ухо и выпустят в лес как диких. Только тетя Эля не разрешает часто смотреть белок в клетках. Они от этого пугаются и даже могут разбиться об железную сетку.

Девчонки еще много спрашивали папу про белок. Особенно Анжела. Она ведь совсем ничего не знает про тайгу и зверей. А я их не слушал.

ПОДАРОК СКОПЫ

Мы ехали всё дальше и дальше. Волна от нашей лодки катилась по песку, когда лодка проходила рядом с берегом. Маленькие кулички-перевозчики вспархивали с песка, как только набегала на них эта волна. Кулички летели над самой водой впереди нас и пищали тоненько: «Тири-ти-ти! Тири-ти-ти! Тири-ти-ти!». Их называют потому перевозчиками, что они летают с одного берега на другой и будто говорят: «Перевезу! Перевезу! Перевезу!» И верно, похоже. Иногда они летели прямо рядом с лодкой, около меня. Я даже видел очень хорошо их маленькие глазки, чëрненькие и блестящие. Они улетали вперëд и там садились на песок около самой воды. Они поднимали крылья, будто потягивались после сна, и останавливались, и качали своими хвостиками. Хвостики у них коротенькие-коротенькие. Когда мы подъезжали к куличкам, они опять срывались и летели вперëд. Потом они долетали до своей границы и поворачивали обратно. А там, впереди нас встречали новые кулички. И были ещё крупные кулики. Они называются большие улиты.

Хорошо мне было сидеть впереди, в носу лодки. Смотришь вперёд, а за каждым поворотом открываются новые и новые печорские излучины. Если смотреть в воду, то видно совсем рядом жёлтое дно. Иногда я замечал, как уходили в сторону от лодки большие и маленькие хариусы. Водоросли шевелились словно волосы. Я увидел даже налима, когда папа замедлил ход на перекате. Налим не убежал от лодки. Он стоял на месте, головой против течения и чуть-чуть шевелился. Я замахал папе рукой, и он остановил лодку. Мы все стали смотреть, как налим лежал на мелком месте. Мне даже захотелось выпрыгнуть из лодки и схватить его. А папа сказал, что это бесполезное занятие. Разве можно поймать рыбу в воде руками. Налим, хоть и еле шевелится в воде и на вид ленивый, но плавает не хуже других рыб. Даже может ловить мальков.

За одним поворотом мы вдруг увидели на гальке у самой воды огромную птицу. Снизу белую, а сверху чёрную. Она взмахивала крыльями и что-то долбила на камнях. Какую-то добычу.

– Это скопа! – крикнул папа и встал во весь рост, чтобы лучше видеть.

Мы тоже повытягивали шеи и во все глаза смотрели на скопу. И тут я увидел, что она клюёт какую-то здоровенную рыбу. Рыба изгибалась и била хвостом по гальке и песку. Даже камни летели в стороны.

– Это она налима поймала! – крикнула мама и стала папу торопить, чтобы он поддал газу, а то скопа утащит рыбу.

А та всё долбала и долбала налима по голове, но никак, видно не могла его добить. Почему она сразу не уволокла его, я так и не понял. Налим, правда, был большой, но ведь из реки-то она его вытащила и смогла донести до берега.

Когда до скопы оставалось совсем недалеко, она развернула, прямо распахнула огромные свои крылья, снизу белые, и взлетела. Она несколько раз прыгнула по берегу, будто разгонялась, как самолёт, а потом взлетела. Налим запрыгал к воде. Я закричал папе, чтобы он скорее газовал к берегу. Я приготовился выпрыгнуть из лодки и схватить налима.

Лодка с разгона загремела по камням, я выскочил на берег и животом навалился на налима. Прямо у самой воды! Он выкручивался из-под меня, но я лежал на нём и кричал, чтобы они меня выручали и тоже хватали налима. Тут подбежал папа, схватил его под жабры и швырнул в сторону, подальше от воды, к кустам.

Все повыскакивали из лодки и помчались к налиму. Он лежал на песке, большой, длинный. Рот у него был огромный, во всю голову, с белыми губами. Он медленно его раскрывал и шлёпал по песку хвостом.

– Вот так скопа! – сказал папа. – Прямо подарочек нам она сделала. Будет у нас сегодня вечером первая уха. Да какая уха! Из налима!

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

А Печора становилась все уже и уже. Появились перекаты с сильным течением и волнами. Они били в лодку, и брызги летели мне в лицо.

Потом мы проехали место, где в Печору впадает река Унья. Только непонятно, почему Унья впадает в Печору, а не наоборот. Печора ведь меньше и мельче.

Там ещё есть деревня Усть-Унья. Она стоит на крутом высоком берегу, прямо на горе. К воде обрыв, и видно камни, как скалы. Когда мы подъехали к этой деревне, как раз садилось солнце, и вся она была освещена красным светом. И было очень красиво.

После этой деревни совсем стало мелко. Лес рос прямо по берегам. Везде ёлки наклонились к воде, и один раз мы проехали прямо под ними. До веток можно было рукой достать. Я хотел, а мама сказала, чтобы я не крутился в лодке.

Когда уже стало темнеть, мы причалили к острову. Этот остров мы потом назвали Необитаемым островом. С двух сторон его обтекала Печора. Одна протока, глубокая и узкая – слева, а другая, широкая и мелкая – справа. Вот мы и остановились со стороны широкой протоки.

Первым делом я вытащил якорь и закопал его в песок поглубже. Берег был невысокий и немного пологий. Кругом никаких кустов, а сам остров ровный как доска.

Хоть и было уже поздно, но заря светилась за верхним концом острова. Там, где начинались эти две протоки. В том месте сильно шумела вода, потому что там были перекаты.

Мы стали быстренько выгружать из лодки наши вещи и таскать их на берег. Папа сказал, чтобы мы не раскидывали вещи по всему острову, а то потом искать их будет одно мучение. Ну, конечно, мы тут же стали валить всё в одну кучу. Папа стал возмущаться и сказал, что это мы нарочно так делаем, что потом надо будет перерывать всю эту кучу, чтобы найти нужное. Тогда мы стали раскладывать вещи по сортам. Посуду в одну кучку, спальные принадлежности в другую, а еду в третью.

Из верховьев Печоры дул легкий, прохладный ветерок. Пахло цветами, тайгой и рекой. Мне так захотелось остаться жить на этом острове! Я сказал папе, как хорошо было бы здесь построить дом и поселиться всем на всю жизнь. Но папа сказал, что это сейчас, летом, вода в Печоре малая, а весной тут над островом метра три-четыре глубины и течение страшенное.

Потом мы с папой пошли за дровами на верхний конец острова. Там, где начинались эти наши две протоки, было навалено много сухих деревьев. Их нанесла река весной в половодье, мне папа сказал. Весной так много в реке воды, что она выворачивает деревья с берегов и несёт их. А в тех местах, где узко или мелко, они цепляются за дно, а потом друг за друга, и получается куча, завал. Она, такая куча, на Печоре называется хóлуй. Там было много сушняка, и мы притащили полно дров для нашего костра. Будто собирались всю ночь не спать, а сидеть около него.

На другой стороне острова росли большие ивы. Мы туда пошли за палками для палатки. В полумраке кусты эти казались очень высокими. От ветерка они шевелились как живые. Листья с обратной стороны были светлее, как будто серебристые. Листья шевелились, и они казались живыми, эти кусты.

Папа срубил три большие ветки, и я начал обламывать с них мелкие сучки, чтобы легче было тащить. А папа сказал, чтобы я ничего не ломал, а тащил все это к месту. Если бросить мелкие веточки с листьями в костёр, то будет много дыма, и он отпугнёт комаров.

А комаров, тут я увидел, около кустов было ужас сколько! Как только мы влезли в кусты, и папа стал рубить палки, целая тучища комарья навалилась на нас и стала грызть со страшной силой. Мы целый день не знали, что такое комары, потому что на лодке ветерком обдувает. Мы совсем забыли про комаров, и я даже забыл намазаться дэтой.

Я подхватил уже нарубленные ветки и помчался к нашему лагерю. Когда я прибежал к берегу, где сидели мама и девчонки, то все комары, которые мчались за мной, стали их тут же грызть. Даже ветерок не отгонял, А мама сразу зашумела и сказала, что это я нарочно сделал, чтобы комары грызли их тоже. И все стали скорее мазаться дэтой. Без этой мазилки на Печоре летом пропадёшь от комаров.

Тут пришёл папа, разжёг костёр и стал ставить палатку, а в палатке натянул полог от комаров. Потом он выпотрошил налима, нарезал его на куски и сказал маме, чтобы она его готовила, потому что надо уже ужинать и спать ложиться. Мама сложила все куски налима в большой котелок и стала варить уху. Вот она сварилась и мы стали черпать её ложками прямо из котелка, а потом пили чай из кружек, сидели у костра и слушали ночную тайгу. Река шумела на перекатах. Комары зундели тучами над нами, и дым костра их совсем не отгонял. За деревьями в лесу на другой стороне протоки, наверное, прятались разные звери и смотрели на нас через реку. Они смотрели на нас, какие мы красные от костра. Было ещё совсем светло, потому что это была белая ночь.

Я подумал, что вот всегда звери смотрят на тех, кто проезжает по реке и ревут моторами, а самих зверей не видят. Люди совсем не умеют скрываться в лесу. А вот звери и птицы часто так хорошо прячутся, что сразу их и не увидишь. Один раз мы с папой ходили летом в лес, и у меня прямо из-под самой ноги вылетела куропатка. Она сразу так сильно затрещала крыльями, что я чуть не упал от испуга. Да ещё она закричала так сильно, будто захохотала. Я сел на землю даже, а папа стал смеяться надо мной. Потом он сказал, что и сам испугался от неожиданности.

Вдруг с верхнего конца острова послышался какой-то плеск. Сначала мы все сразу услышали, как на берегу осыпалась и загремела галька, а потом – плеск. Мы посмотрели в ту сторону, но ничего не увидели.

И вдруг появился лось.

Он медленно переходил реку, а потом остановился посередине и стал смотреть в нашу сторону. Он стоял как раз так, что весь был виден на заре. Если бы он остановился правее или левее, то мы не смогли бы его рассмотреть хорошо. Он скрылся бы на фоне леса. А так он стоял и смотрел в нашу сторону, и мы ему, наверное, были хорошо видны. Потому что на нас светил костёр. И он нам был хорошо виден. Это был большой бык. Рога у него были толстые. Я видел такие рога у нашего лосефермского лося Бурого. Они все в коже и ещё растут. Они каждый год растут у лосей-быков, а зимой они спадают и на следующий год вырастают новые. Еще больше, чем были. Такие молодые рога, сказал папа, у оленей называются панты. Лоси тоже ведь олени. Эти панты все в мелких-мелких волосках. Как в бархате. Осенью вся кожа с них слезает, и рога становятся твёрдыми и острыми. Лоси ими дерутся. А ещё лучше лоси дерутся копытами, передними ногами. Мне папа рассказывал, что они могут даже отбиться своими ногами от волков, которые на них нападают. И даже как-то охотники нашли волка с пробитой головой. Это ему лось пробил её копытом.

Нам видно было, как лось водит своими большими ушами во все стороны. Он старался услышать, что мы делаем. Мне показалось, что он нас вовсе не боится. Просто подошёл поближе узнать, что это за люди живут на его острове и что тут делают.

Мы сидели неподвижно, и лось тоже не двигался. Он замер, будто красовался перед нами.

Потом Нинка встала во весь рост. Лось испугался, фыркнул и бросился дальше по своему пути через реку. Он разбрызгивал воду во все стороны ногами и гремел галькой. Потом он ухнул в глубокую протоку и сразу исчез. Там были деревья, и темно. Но мы услышали, что он дальше не пошёл и снова остановился. Он, наверное, соображал, гонимся мы за ним или нет. Стоит ли удирать во весь дух, как от охотников.

Он постоял несколько минут на берегу, потом он ушёл в темноту. Он хрустел там ветками, и нам даже был слышен этот хруст, хотя река сильно шумела.

Я раньше думал, что звери ходят по лесу совсем бесшумно всегда. А этот лось даже и не пытался не шуметь.

Когда он выходил на берег, я успел заметить, как его белые ноги замелькали в темноте.

Он исчез, а мы все полезли в палатку, и я сразу же уснул.

День второй

КРИЧАТ ЖУРАВЛИ

Проснулся я от комаров. Ой, ну и сколько же набилось их в наш полог! Тучи и тучи! И все они нас грызли. У меня даже левая щека вся распухла. А у Нинки на щеке сидела два толстенных комара, прямо чёрных от крови, а она даже не шевелилась. Нинка вообще всегда спит так, что её сразу не разбудить. У нас было немного темно, потому что палатка не пропускала свет. Комары сидели по потолку и по углам. Просто их были сотни. Может, тысячи! Я ещё никогда столько комаров не видел сразу. Наверное, кто-то во сне задрал ногой полог, и эти комары к нам набились. От них просто житья не было.

Папа тоже проснулся и всех разбудил. Все заохали, стали чесаться и мазаться дэтой от комаров. Из полога их уже было невозможно выгнать.

Все ворчали друг на друга – кто же напустил комаров. А я уже спать расхотел и вылез наружу.

Было совсем светло. Я сразу же замёрз, продрог от сырого тумана, стал трястись. Туман стоял так низко, что деревья были видны только наполовину, а макушек совсем не было видно. Остров наш мне уже не казался таким таинственным, как ночью. Река шумела и плескалась на камнях.

И вдруг где-то за деревьями, в тумане, раздался громкий крик: «Кри! Кру!»

Папа сразу быстро вылез из палатки и подошёл ко мне.

– Журавли, – тихо сказал он. – Журавли!

Они снова крикнули: «Кри-кру! Кру! Кри!» И словно светлее стало, будто журавли дали команду утру светлеть. Ветерок шевельнул еловые лапы, а туман поплыл быстрее.

«Кри! Кру! Кру-кри!» – кричали журавли. А я увидел яркое пятно там, где взошло солнце.

– Что это такое? – спросила из палатки мама.

– Это журавли кричат на болоте, – ответил папа.

– Как красиво, – сказала мама, – Как будто в серебряные трубы трубят.

Мама что-то тихо стала говорить девчонкам. Наверное, объясняла им про журавлей.

И опять несколько раз: «Кру-кри! Кру-кри-кру!!» Это они, мне показалось, будили и нас, и тайгу, и реку.

Вдруг эти крики стали приближаться. Вот журавли кричат над самыми нашими головами. Они где-то совсем рядом с нами! Слышно даже, как скрипят перья на их крыльях. Но самих журавлей не было видно. Их скрыл туман.

– Как красиво, – сказала мама опять. – Как красиво!

Я подумал, что вот сколько людей живёт на Земле, но мало кто слышит журавлей ранним утром вот так, как мы, среди тайги, на острове. Мне почему-то стало трудно дышать. Я посмотрел на папу, а он так и замер и смотрел в ту сторону, куда полетели журавли.

Почему же так бывает всегда, когда видишь, как над тобой летят большие какие-нибудь птицы? Гуси, журавли, лебеди! Они кричат так сильно, словно хотят, чтобы ты их увидел, и чтобы позавидовал им, как они хорошо летят, высоко и быстро. Я уже несколько раз и весной и осенью видел, как летят на север или юг стаи перелётных птиц.

Один раз осенью, в прошлом году четыре огромных белых-белых лебедя сделали несколько кругов над нашим посёлком. Они летели очень низко, над самыми домами и деревьями, и все, кто в это время был на дворе, бросили свои дела и смотрели на этих лебедей. Я видел у них жёлтые клювы и чёрные глаза. А папа был дома и что-то там делал. Я ему сразу закричал, что лебеди летят, и застучал в окно. Он выскочил на крыльцо и успел увидеть лебедей. Они уже скрывались за деревьями. Папа даже опрокинул дома два стула.

ЧТО ТАКОЕ ШПОНКА

Мы стали готовить завтрак, собирать свой первый лагерь и таскать вещи в лодку. Разожгли мы костёр, разогрели вчерашнюю уху, наелись и стали усаживаться в лодку, чтобы ехать дальше вверх по Печоре.

Было ещë прохладно, и мы понадели на себя все одёжки, какие у нас были.

По реке плыло много пены. Папа сказал, что где-то в верховьях прошёл сильный дождь, и вода стала прибывать. И, правда. Я увидел, что вода подобралась к самому якорю. А я его далеко затащил на берег. Папа сказал ещё, что сегодня нам плыть будет не трудно. Вода поднялась, и на перекатах стало глубже.

Летом по Печоре ездить трудно потому, что приходится во многих местах выключать мотор, поднимать его, и перетаскивать лодку по перекатам на руках или шестами толкаться.

Но только мы отчалили и стали проходить первый перекат, как мотор винтом стукнулся о камень и взревел. Это лопнула шпонка в моторе. Папа, наверное, слишком обрадовался, что вода прибывает, или просто засмотрелся по сторонам и наехал на камень.

Вот мне уже девятый год, но, сколько я помню, у нас только и разговоров, что о шпонках, когда мы едем по реке. Без шпонки на реку не выезжай. А шпонка – это просто кусок толстого гвоздя. Как раз, чтобы засунуть в дырочку на валу в подводной части у мотора. Там, где на него насаживается винт. И он не прокручивается и толкает лодку вперёд. Или назад, если переключить скорость. Эта шпонка чуть ли не самая главная деталь в моторе. Если винт ударяется о камень, то эта самая шпонка срезается винтом, а сам винт остаëтся целый. Иногда попадаются очень твёрдые гвозди. Тогда может винт поломаться, а без него мотор не сможет толкать лодку. Я однажды видел, как мотор ударился о камень, и лопасть от винта вылетела из воды. Я даже подумал, что это какая-то красная рыбка выскочила из воды сзади лодки. Тут уж пришлось запасной винт ставить. У папы в лодке всегда есть и запасные винты и шпонки. А некоторые, когда едут в верховья, берут с собой запасной мотор. Вдруг главный сломается.

Папа рассказывал, что когда он первый раз ехал в верховья, то ещё совсем не знал, куда надо ехать по реке, и поэтому всё время наезжал на камни. Он даже все шпонки израсходовал, которые взял с собой.

БЕДНЫЙ КУЛИЧОК

И вот, когда уже солнце поднялось и стало припекать, и мы все пораздевались, произошло целое событие.

Печора повернула вправо, вдоль большой песчаной косы. Я вдруг увидел, что там над её краем взлетает и пикирует какая-то птица. С острыми крыльями. Было видно, что она пытается кого-то поймать. Я уже научился различать некоторых птиц по полёту и понял, что это был какой-то соколок небольшой.

– Смотри вперёд! – крикнул я папе. – Что это он там делает!?

– Ловит кого-то, что ли? – папа встал во весь рост и достал бинокль. Он направил лодку прямо к тому месту, где летал этот соколок.

– Что там? Что там? – заволновались мама и девчонки. Они увидели, что мы с папой смотрим вперёд, и не хотели пропустить интересное.

– Кобчик ловит какую-то птичку. А какую, не пойму, – сказал папа. Он правил лодкой коленом. Он уперся им в румпель, и лодка мчалась словно бы сама по себе. Без папы. А он смотрел в бинокль.

Мне всегда ужасно нравится, когда папа вот так небрежно правит лодкой только одним коленом, а сам смотрит по сторонам. Лодка бежит по реке как будто сама и подчиняется только папиным мыслям.

– Да это он, поганец, перевозчика ловит! – папа всё не отрывал бинокля от глаз. – Надо бедняжке помочь. Прибавить хода!

И мы помчались! Мы увидели, что под летающим соколком на воде сидит маленький куличок-перевозчик. До них было метров пятьдесят. В это время лодка заскребла по песку, папа упал на скамеечку и заглушил мотор. До берега было ещё далеко, но уже в этом месте начиналась мель. Воды здесь было ниже колен.

– Я побегу туда! – крикнул я папе. – Может, отпугну!

– Давай! – папа замахал веслом и стал стучать им по борту,

– Кыш! Кыш! – закричали все, но кобчик стал ещё яростнее нападать на куличка. А тому, видно, приходилось туго. Совсем уже туго.

Я выскочил из лодки в воду и помчался к птицам. Вода была холодная, а ноги вязли в песке. Бежать было трудно. Кобчик всё нападал на перевозчика, когда тот взлетал. Но куличок садился каждый раз на воду. Сокол может взять добычу только в воздухе,

Я видел, что кобчик меня совсем не боится и вот-вот поймает куличка. Тогда я стал на бегу кричать и брызгать водой, чтобы напугать вредного этого соколка.

Когда до них было уже совсем недалеко, перевозчик вдруг снялся с воды и полетел мне навстречу. Кобчик перевернулся через спину и кинулся на куличка сверху, Я услышал, как зашипели его крылья. Всего в трёх шагах от меня куличок снова упал на воду. Кобчик промазал, и ветер от его крыльев опахнул мне лицо. От неожиданности я сел. Перевозчик тут же сорвался и бросился мне в руки.

– Поймал! Поймал! Он поймал его! – закричали Нинка и Анжела.

Но я его и не думал ловить. Это он сам кинулся ко мне, чтобы я защитил его. Я сидел по пояс в воде, а куличок прижался к моей груди. Мне было холодно, но я не шевелился. Мне было так хорошо, что куличок прижался ко мне. Он шевелил лапками и посматривал на меня чëрненьким глазиком. А соколок полетел прочь и уселся на сухой лиственнице на берегу.

Пока я смотрел на кобчика, куличок вдруг вспорхнул и перелетел на песок. Он сел возле самой воды и будто поклонился мне два раза. Словно благодарил за спасение. Потом он покатил на своих тоненьких ножках вдоль берега. Потом он взлетел, а кобчик тут же сорвался с наблюдательного поста и спикировал на перевозчика.

И всё началось сначала!

Куличок старался увильнуть, кобчик нападал, выделывал удивительные повороты. Мы все орали. Я выскочил на песок и побежал к ним, к птицам, и стал орать самым страшным своим криком.

Всё было бесполезно!

Эх! Зачем куличишка не стал ждать, пока его враг улетит! Мы бы его всё равно прогнали!

Над самым песком кобчик набрал скорость, и перевозчик не выдержал и поднялся выше. Кобчик взмыл и ударил по куличку. Я даже закрыл глаза от страха. А когда открыл, то соколок уже тащил бедняжку через реку к лесу, и тот трепыхался у него в когтях.

Всё было кончено!

– Зачем он его?! – закричала Анжела, а Нинка ничего не говорила. Видно было, что она вот-вот заплачет. А мне так уж было жалко бедняжку-куличка. Ведь я его чуть-чуть не спас! Он погиб! Погиб по собственной глупости. Если бы он подождал немножко! Глупый, глупый куличок!

Папа стал нас уговаривать и успокаивать. Он сказал, что так постоянно бывает в природе. Хищник он на то и хищник, поэтому питаться по-другому не умеет. Ему ведь тоже надо есть, а перевозчик прошляпил, зазевался. В природе всегда так ведь хищник ловит более слабого или неповоротливого.

А всё равно жалко!

Я смотрел в ту сторону, куда соколок потащил перевозчика. Я представил себе, как он подлетит сейчас к своему гнезду, и птенцы закричат противными тонкими голосами. Я слышал, как они кричат в гнезде, мне папа показывал однажды гнездо кобчика. Птенцы станут возиться и отнимать друг у друга добычу. Они будут рвать её на части, и пёрышки полетят по ветру над лесом. А старый кобчик, который принёс эту добычу, будет сидеть на краю гнезда и высматривать новую.

– Давай в лодку! Отпихивай нос! – крикнул мне папа.

Я подошёл к лодке. Она сидела днищем на песке, и за ней скопилось много вандышей. Они собирали всякую муть, которую мы подняли в воде. Стайка брызнула в разные стороны, от моих ног, но тут же собралась снова. Маленькие рыбки щекотали мне пальцы.

Я переоделся в сухое и стал пихать лодку в реку, а папа помогал мне шестом.

БЕЛЫЙ МОХ

В одном месте Печора разбилась на три рукава. Папа поехал по самому правому и сказал, что за островами стоит кордон Собинская. Его не было видно. Мы его увидели, когда уже проехали эти острова. Он стоял на высоком пригорке. Всего три дома. И там ходили два коня.

А впереди снова показались острова. Слева были небольшие скалы, а справа большой остров с высокой травой и кустами. На самом конце острова стояла палатка, и кто-то натачивал косу. Вот мы подъехали к этому острову и стали проходить по неширокой протоке возле самого-самого берега. Прямо можно было достать рукой. В этом месте вода неслась сильно навстречу лодке, и она сбавила ход. Но мотор работал на полном газу. Берег острова был выше нас, и я не мог увидеть, кто там косит траву. Но тут из-за края обрыва показалась голова в белом платочке. Это был наш заповедницкий радист Василий Семёнович.

Папа немного сбавил газ и упёрся носом лодки прямо в берег. Он не заглушил мотор, а только упирался в берег и не давал лодке отойти от него.

Мы поздоровались, а папа стал говорить с Василием Семёновичем о сенокосе и рыбалке. На Печоре нельзя просто так проезжать мимо, надо хоть на минутку остановиться и поговорить. Василий Семёнович сказал, что прямо за островом на глубокой яме стоит большая стая окуней. Он сказал, что там здоровенные окуни и чтобы мы попробовали половить, а сам пошёл косить.

Мы проехали остров, и река стала шире. Слева громоздился какой-то высокий земляной остров, а за ним шли скалы, а на них сосны и белый мох. Папа сказал, что это место так и называется – Белый мох.

Лодка выплыла на этот широкое место, на яму. Папа выключил мотор, и сказал, чтобы мы высматривали под водой окуней. Лодка медленно плыла, а течение в этом месте было таким слабым, как будто вода стояла на месте, а не текла. На больших ямах в реке течение всегда слабое.

Под нами было глубоко. Метров пять, наверное. Вода была не очень прозрачная, но всё-таки что-то там было видно. Но окуней не было. Я решил лучше смотреть по сторонам.

Тот земляной остров слева был весь истоптан. Я даже подумал, что Василий Семенович косит там траву. Наверное, он просто по нему зачем-то лазил.

– Кто это истоптал весь островок? – спросил я папу.

– И, правда, кто-то его истоптал. Надо поглядеть, – папа посмотрел на остров. – Ну-ка кто отгадает, кто это весь остров излазил.

Мы никак не могли сообразить. Нинка сказала, что это Василий Семёнович. А Анжела сказал, что это звери какие-то. Мама засмеялась и сказала, что Анжеле везде всякие звери мерещатся. Она ведь из города и не понимает, что на таком маленьком островке звери не живут. Им там просто делать нечего.

– Вы сами ничего не понимаете, – сказал папа. – На этом островке людям нечего делать, а не зверям.

Тут папа опустил руку за борт и достал какую-то маленькую веточку. Он сказал, чтобы я угадал, что это такое. Веточка была от ивы и с мою ладонь. А толщиной в указательный палец. Оба конца веточки были срезаны словно ножом. Но ножом с каким-то углублением.

– Да это ведь бобр веточку сгрыз, – догадался я.

– Точно, – засмеялся папа. – Ай да следопыт!

Папа рассказал нам, что на этом островке уже давно живет семейство бобров, что лесники и научные работники за ней наблюдают. Этот островок для бобров словно хатка. Они понарыли в нём норы и живут. Они, наверное, и сейчас там сидят.

– Вот бы их увидеть, – сказала мама.

– Да разве их днём увидишь, – сказал я ей.

Мы все стали смотреть на этот остров и на его густую истоптанную траву, будто сейчас вся семья бобров должна выйти наружу и смотреть на нас. Но конечно, никакие бобры и не думали выходить.

Тогда папа веслом подгрёб немного к островку, велел нам не шуметь, а просто посмотреть на бобровые тропы и следы. Потом папа снова зашевелил веслом, и мы выплыли на яму и стали снова высматривать окуней. Солнце стояло высоко и сильно просвечивало сквозь воду. Тень от лодки уходила в глубину тëмным столбом. А видно было не очень хорошо, потому что вода была немного мутная.

Но мы всё-таки нашли окуней, и папа первый их увидел. Конечно! Он человек бывалый и сколько раз высматривал рыбу под водой. А я вот никак не мог увидеть, хотя папа остановил лодку прямо над стаей. И все остальные тоже смотрели в воду и никак не могли увидеть, где стоят или ходят эти окуни.

И тут я вдруг их увидел. Сначала одного. Он проплыл под лодку, и я его сразу рассмотрел. А потом тут же увидел и остальных. Как здорово они маскируются! Окунь весь зеленоватый с тёмными полосами поперёк туловища. Его совершенно не видно. Вернее, видно, но заметить трудно. Ну, уж когда увидишь, то и смотреть можно! А за мной и все остальные увидели окуней. И мама, и Нинка, и Анжела.

Мама сразу забеспокоилась, стала суетиться и искать червяков. А папа сказал, чтобы мы совершенно не шумели и, главное, не стучали по лодке. Потому что окуни могут уйти, если их сильно напугать. Мы все притихли и стали доставать свои рыбацкие снасти. Я стал разворачивать удочку, но папа сказал, чтобы я с ней не возился.

– Сейчас увидишь, как будем ловить, – сказал он и велел каждому отмотать метров по пять-шесть лески.

– Какую леску-то доставать? – спросил я.

– Давай ноль три. Крючки покрупнее привязывай и грузила ставь.

И крючки и грузила из картечин у нас были уже приготовлены. Я быстро наготовил всем удочек.

– Теперь насаживайте червяков. Где червяки? Куда ты дел червяков? – зашипел он на меня.

А я забыл, где они спрятаны. И все стали вспоминать, куда я их мог запихать. А я сам их нашёл. Они лежали на самом дне, где холоднее. В баночке консервной с землёй.

– Как же мы будем без удилищ-то ловить? – спросила мама.

– Вы смотрите, как я делаю, – сказал папа.

Он насадил червяка на крючок и аккуратно опустил его за борт, Я увидел, как грузило быстро пошло на дно. Оно обогнало крючок с червяком и опустилось прямо в середину окуниной стаи. Их там было штук сорок, если не больше. «На всех хватит», – подумал я и стал смотреть, что будет дальше.

А дальше было вот что.

Как только грузило остановилось, все окуни сразу повернулись к нему и стали подходить со всех сторон к червяку. Вдруг один крупный окунь словно прыгнул вперёд и моментально заглотал червяка с крючком вместе. Папа дёрнул, окунь метнулся и распугал остальных. А папа стал быстро перебирать леску в руках, выволок его наверх и бросил в лодку. Все зашумели, но папа на нас шикнул и стал снимать окуня с крючка. Мы всё смотрели на него, а он велел нам не терять времени и начинать рыбалку. И мы насадили червяков на крючки.

Окуни уже снова собрались, потому что папа бросил в реку несколько червячков и немного земли из банки. Он приманил рыб, и они не разбегались.

И началась рыбалка! Вот было здорово!

Мы едва успевали снимать окуней с крючков. Я укололся об одного. Мама тоже. Потом у Нинки и Анжелы перепутались лески. Они разозлились друг на друга и стали ссориться. Папа рассердился и сказал, что если они испортят сейчас нам такую прекрасную рыбалку, то он повернёт лодку назад. И не увидят они ни Уральских гор, ни кордона Шижим, где живёт старый лесник Поликарп Григорьевич.

Когда папа сердится, с ним лучше не спорить, а то возьмёт и сделает то, чем погрозил.

Но стаю-то мы всё-таки распугали. Окуни куда-то ушли, а мы даже не заметили в какую сторону.

ДОЖДЬ И КУНИЦА

А вокруг стала собираться гроза. Из туч, видно было, лился дождь. Он висел в воздухе длинными полосами, будто у тучи выросла борода.