Текст книги "Последний рывок"

Глава 5

Александр Анненский, юнкер Михайловского артиллерийского училища, сидел в курилке и, не замечая порывисто-леденящего ветерка, задувавшего с набережной на плац, бездумно смотрел в пустоту сквозь дым папиросы. Даже сегодняшние ошеломляющие события – арест начальника училища генерал-майора Леонтовского, командира 1-й батареи полковника Невядомского и ещё нескольких офицеров, который обсуждался во всех аудиториях, каморах[5]5
  Спальное помещение для юнкеров (сленг).


[Закрыть] и курилках, оставил его совершенно безразличным. Два дня назад жизнь совершила крутой поворот, из-за которого он стал отверженным…

– Не помешаю, юнкер?

Саша рефлекторно попытался встать перед вошедшим в курилку незнакомым прапорщиком.

– Да не тянитесь, не на плацу.

Прапорщик достал из воронёного портсигара папиросу, раскурил её и только тогда с интересом посмотрел на юношу.

– Чего пригорюнился, парень? Случилось чего? – И речь, и внешний вид выдавали в нём выходца из нижних чинов, а два солдатских Георгиевских креста и одноимённая медаль ясно указывали на способ производства в офицеры.

Саша хотел ответить что-то нейтральное и тем самым избавиться от внимания назойливого собеседника, но в глаза ему бросился ранее незамеченный шифр на погонах. Императорская корона, буква «Н» и ещё ниже – «ОН» на погонах! 1-й отдельный Её Императорского Высочества великой княжны Ольги Николаевны Нарочанский батальон!.. Тот самый, о котором сложено множество легенд, одна другой неправдоподобней, но всё, что рассказывают – истинная правда!..

– Вы ведь с самого утра здесь? Скажите, если можно, конечно… за что арестовали?..

– Начальство ваше? – хитро усмехнулся прапорщик. – Да никто его не арестовывал. Знаете же, что генералов только по высочайшему указу можно… Просто пригласили их побеседовать…

Саша не сомневался, что его собеседник просто ломает комедию, не желая раскрывать какие-то свои секреты. Пригласили! Как же!.. Так не приглашают! И под конвоем не везут по городу. А солдат в том конвое ему удалось вблизи повидать. Сразу видно, не тыловые, не новобранцы, а бывалые и опытные фронтовики, которые себя называли почему-то…

– А почему солдат «янычарами» называли? – вопрос сорвался с языка неожиданно.

– Потому, что это – наша пешая штурмовая рота. – Собеседник выпускает клубы дыма и улыбается. – Их ротный командир так придумал.

– А кто ещё есть?..

– Ох и любопытный ты, парень!.. – Прапорщик весело смотрит на юнкера. – Да не менжуйся, секретов я тебе всё одно рассказывать не буду… А вот загадку загадаю. Есть у нас ещё «кентавры» и «призраки». Как думаешь, кто такие?.. Не знаешь?.. Подсказывать не буду.

– А вы сами как называетесь? – решил схитрить Саша.

– Да ты и слова такого не знаешь. И я допрежь не знал, пока батальонный нас так не стал называть… «Громозеки» мы.

– А… А кто это?

– А это такие чудища многорукие, и в каждой руке по пулемёту или по винтовке. А то и из пушки с рук могут стрелять. Нам командир тогда нарисовал, как они выглядят, по его мнению. Мы чуть животы от смеха не надорвали… Так, «зорю» слышал? Тогда почему ещё здесь?..

– Господин прапорщик!.. А можно я после отбоя приду? Всё равно спать не хочется.

– А дежурный?

– Не увидит никто… Мне б хоть с кем-то поговорить за два дня… Мне батарея бойкот объявила… – Саша неожиданно для себя признался в своём горе.

– Ладно, юнкер, беги, а то опоздаешь… – Прапорщик мгновенно стал серьёзным. – А потом, коль не спится, приходи. Правое крыло, класс на третьем этаже. Спросишь прапорщика Ермошина, позывной «Кот». Всё! Бегом марш!..

После отбоя прошло полчаса, которые, наверное, были самыми долгими в его жизни. Наконец Саша поднялся и, стараясь не шуметь, выскользнул из дортуара. Через десять минут, никем не замеченный, он зашёл в класс, где рядом с каким-то странным агрегатом, стоявшим на сдвинутом в глубь аудитории учебном столе и накрытым шинелью, сидели давешний прапорщик Ермошин и двое солдат. То, что это была не вся команда, юнкер понял только тогда, когда из-за его спины бесшумно вышел ещё один солдат:

– Всё тихо, никого.

– Так, хлопцы, ружьё не трогать, петли ещё раз полить маслом и проверить, как открываются окна. Я – в курилке, поговорить вон человек пришёл.

– А если попрутся?

– Нет, отмашку всё равно мы даём, рано ещё…

* * *

– …В тот вечер мы впятером под командой поручика Спицына патрулировали улицы – в городе по вечерам было неспокойно из-за сбежавших уголовников. А начальник училища разрешил выставлять только один патруль… Мы уже прошли тот злополучный доходный дом, когда сзади посыпалось стекло и кто-то закричал: «Помогите!»… Голос был детский… Поручик не растерялся и тут же отправил троих, в том числе и меня, к чёрному ходу. Развернуться и забежать во двор было делом нескольких секунд. И как раз вовремя, из подъезда прямо на нас выскочили две фигуры. Один в грязной шинели без погон, другой в каком-то полушубке… Я от неожиданности растерялся и, забыв о том, что в руке винтовка, уложил бегущего впереди прямым слева в челюсть… Английским боксом когда-то занимался…

Второго налётчика сбили на землю прикладами. Я оставил товарищей вязать пойманных, а сам рванулся вверх по лестнице, добежал до открытой двери на втором этаже, заскочил внутрь и открыл парадную дверь. Поручик Спицын был уже на площадке… Зашли в комнату, а там… На полу лежала пожилая дама, рядом с ней – мальчишка лет десяти… Его ударили чем-то по голове, рана была большая, и кровь сильно текла… А даму… Я только потом понял, что за пятно было у неё на платье… Спицын сказал, что, скорее всего, чем-то вроде длинного шила её ударили. Прямо в сердце… Он послал двоих, что с ним были, за дворником и доктором и стал перевязывать голову мальчику… А мне сказал осмотреть другую комнату. Я туда вошёл… – Саша зажмурился и помотал головой, стараясь прогнать нахлынувшие воспоминания. Затем машинально взял из подставленного прапорщиком портсигара папиросу, подкурил её и продолжил: – Там… Там на кровати… Там барышня… Девочка… Лет четырнадцати… Её привязали наподобие андреевского флага… Рваная ночная сорочка… Совсем рваная, в лоскутки… Кровь на животе, на бёдрах… Закушенные губы… И взгляд… Она так на меня смотрела!.. Как будто… Я никогда не видел такого взгляда!.. Я перочинным ножиком обрезал верёвки, накрыл её каким-то покрывалом или пледом… Я не помню… А она лежит и смотрит на меня!.. А я…

– Так, парень, подожди-ка… – Прапорщик достал из кармана фляжку и, открутив крышку, протянул юнкеру. – На-ка, глотни антишокового…

Водка обожгла рот и пищевод, маленьким горячим взрывом расползлась по желудку, ударила в голову.

– …Я… Я сказал Спицыну, что там… барышня, она жива, но туда не нужно ходить… Он сразу всё понял…

– А потом?.. Из-за чего весь сыр-бор?

– Поручик сказал, что нельзя никому говорить о том, что произошло в той комнате. Честь офицера… Нельзя позорить барышню… А потом я пошёл вниз, там уже собрались какие-то жильцы, эти двое стояли возле стены. У них при обыске нашли наградные часы штабс-капитана Татарникова. В квартире были его дети и мать…

– А супруга-то его где была?..

– Она на дежурстве в госпитале. За ней послали… Потом поручик объявил, что согласно приказу командующего округом их расстреляют. А тот, главный, стал кричать, мол, что мы обиделись, что с нами девкой не поделились… Я понял, что он всё сейчас расскажет!.. И ударил его штыком в живот. Потом ещё и ещё!.. И другого тоже!.. Я не помню, сколько раз я их… Очнулся от выстрелов рядом. Поручик из нагана пристрелил обоих, чтобы не мучились…

– …А потом что?.. – Прапорщик дождался, пока Саша снова закурит. – Из-за чего бойкот-то?

– Да… Потом, в батарее те, с кем был, рассказали всё, что я делал. И потребовали объясниться. А я не имею права говорить!.. Есть у нас портупей-юнкер, бывший помощник присяжного поверенного. Он во всеуслышание заявил, что я – преступник и психопат, удовлетворяющий свои садистские замашки, доставляя пусть даже и преступникам страшные мучения, вместо того чтобы просто их застрелить. А потом предложил объявить мне бойкот, чтобы я написал рапорт об отчислении…

– А ты всё равно молчишь? Сколько, два дня уже?.. Ну, ничего, нам эту ночку пережить, а там и с твоим адвокатишкой разберёмся. Спать не хочешь?.. Ну, тогда пошли…

* * *

Разговор с доброжелательно-понимающим человеком после двух суток всеобщего молчания вкупе с «антишоковой» дозой водки расслабили Сашу, и он сам не заметил, как его сморило. Очнулся от негромких команд, лязга железа и свежего ветерка с улицы. Шинель с замеченного ранее странного устройства была скинута, и юнкер увидел незнакомое ружьё с толстым стволом на станке-треноге, возле которого возился прапорщик с одним из солдат. Двое других устроились возле уже открытого окна, причём у обоих Саша заметил на винтовках оптические прицелы. Но его ум больше занимало ружьё на станке, и он, встав со своего места, хотел подойти поближе, но был остановлен прапорщиком:

– А вот теперь, юнкер, не мешай, не до тебя. Скоро они через мост попрутся, их остановить надобно, и не абы где, а в нужном месте… Сядь где-нибудь. И товарища вон своего присмотри… – Не оборачиваясь, Ермошин показал рукой на бесформенную груду, накрытую портьерой.

Заинтересовавшись, Саша откинул край тяжёлой ткани и несколько секунд озадаченно смотрел на наполовину тёмное, наполовину белое даже при таком скудном освещении лицо, пока не признал своего врага, того самого портупей-юнкера Гершевина, который и был инициатором травли. И тут же сообразил, что разница в цвете была обусловлена громадным синяком, расползающимся по левой половине лица. Увидев Сашу, тот визгливо промычал нечто нечленораздельное заткнутым портянкой ртом и попытался отодвинуться подальше, но связанные руки и ноги остановили этот процесс в самом начале.

– А как вы его?..

– Так он сам к нам и пришёл. С фонариком, – обернувшись, негромко ответил один из изготовившихся стрелков, – чтобы сигнал мятежникам подать. А нас увидел, спужался да прочь кинулся. Тока вот не рассчитал маненько, мордой своей об дверной косяк и приложился.

Улыбка и тон, которым это было сказано, натолкнули Сашу на мысль, что всё произошло не совсем так, но уточнять он не стал.

– А про сигнал?.. Вдруг он совсем по другой причине тут?

– Да не… Он сам нам сказал. После того, как Котяра… Виноват, прапорщик Ермошин с ним в сказку поиграл. – Говоривший теперь откровенно веселился, коротая время.

– Петюня, хорош трепаться… – Колдуя над оптическим прицелом, предостерёг прапорщик, правда, не очень строгим тоном.

– Так я и не треплюсь, правду, как есть, рассказываю… Нам батальонный наш, капитан Гуров, как-то рассказывал не то байку, не то сказку про воина однова. Его Железным Арни звали. Так там как-то раз враги евонную дочку скрали. А к нему человечка своево подослали, мол, убьёшь для нас вот такого-то князя, мы тебе девчонку-то и отдадим. А он етаго человечка за ногу над обрывом поднял и держал, пока той не сказал, где злодеев искать… Сильный был… Говорит, думай быстрее, я ж тебя левой рукой держу, она у меня слабее будет… Вот его благородие господин прапорщик тако же и с етим поступил. Высунул в окно и дал понюхать невского ветерка вниз головой. Тока двумя руками держал…

Их беседу прервало появление незнакомого Саше чернявого поручика, также носившего погоны Нарочанского батальона. Только спустя несколько секунд он вспомнил, что именно этот офицер «приглашал на беседу» училищное начальство.

– Ну, что, орлы, готовы? Фёдор Иваныч, ты как?

– Готов, Димитр Любомирыч.

– Так, а это кто? – Поручик только сейчас разглядел лишнего человека.

– Я его привёл. Разговорились в курилке. – Прапорщик опередил вскочившего и собравшегося представиться Сашу. – Дело у него серьёзное…

– Кот!.. – В голосе поручика послышалось недовольство. – А если?..

– Против нас четверых? Ну он же не самоубивец. А по тому делу другой припёрся, вон, валяется. – Ермошин кивает на тело под портьерой. – Сигнал подать хотел к шухеру.

– Живой?

– Конечно. Я ж помню, что командир говорил… Сигнал-то мы сами подали… Только правильный. Сейчас должны уже появиться.

– Добро. Я проверю растяжки на баррикадах и – в Медицинскую академию, к пулемётчикам. Господин юнкер, следуйте за мной. Провожу через посты, чтобы недоразумений не было. – Поручик, увидев недоумение, пояснил: – Все каморы блокированы моими солдатами. До конца боя никто не имеет права выходить под угрозой применения оружия.

– Но как же так! Мы же!..

– Вот так, юнкер, только так. Тем более, сами видите. – Поручик носком сапога легонько пнул тело под портьерой. – Так что не возражать и следовать за мной!

– Едут… Включили фонари… Два броневика уже на мосту… – негромко доложил один из стрелков. – Ещё два…

– Фёдор!.. Иваныч…

– Вижу. – Прапорщик приник к оптическому прицелу, стараясь рассмотреть подробней. – Серёнька – окошки.

Его второй номер бесшумно распахнул оконные рамы, стрелки последовали его примеру. Поручик, стоя рядом, сосредоточенно разглядывал мост в бинокль…

Глава 6

– Фсё ф порят-тке. Они пода-али нуш-шный сигнал. – Тойво Вялсяйнен подошёл вплотную к полковнику Энгельгардту. – Мош-шем еха-ать.

Борис Александрович мысленно перекрестился, глубоко вздохнул и скомандовал стоявшим рядом командирам групп:

– Выдвигаемся!..

Первыми на мост заехали три «Ланчестера» с пушками Гочкиса – ударный кулак их отряда, который должен был разобраться с двумя пулемётами на том конце моста. Мешки с песком, которыми их обложили, да и невысокие баррикады, перекрывавшие съезды с моста и Нижегородскую улицу, не должны были стать серьёзной преградой для 37-миллиметровых снарядов. За ними попарно ехало четыре разномастных броневика с одним или двумя пулемётами. Это было всё, что удалось стащить из-под носа у келлеровцев и спрятать в маленьких частных мастерских. Был еще и «Пирс-Арроу», вооружённый противоштурмовой трёхдюймовкой, но этот козырь Борис Александрович оставил на самый крайний случай. Тем более что на мост он не должен был въезжать, оставаясь в резерве. За бронеавтомобилями двумя колоннами шла повзводно его «армия революции».

В темноте ни Борис Александрович, ни кто-нибудь ещё, кто при всём желании не мог заметить, как, проезжая мимо остатков баррикады, в большинстве своём состоящей из бочек и каких-то полуразбитых ящиков, передний бронеавтомобиль зацепил крыльями и тут же оборвал незаметную леску, натянутую поперёк моста. Привязанный к ней кирпич, не удерживаемый более ничем, ухнул вниз, попутно выдёргивая тёрочный запал из небольшой петарды, прикреплённой под мостом. Вспыхнув на мгновение яркой точкой в темноте, она погасла, но сигнал увидели те, кому он предназначался. Лежавший в неприметном «занорыше» фельдфебель прилип к окопному перископу, отслеживая втягивающуюся на мост колонну пехоты, а расположившийся рядом унтер, перехватив поудобнее бечёвку, легонько её натянул, выбрав свободный ход…

Глядя на это скопление мусора, Борис Александрович усмехнулся. Наблюдатели докладывали, что со вчерашнего вечера келлеровские бандиты пытались разобрать баррикаду, скорее всего для того, чтобы иметь свободный проезд на Выборгскую сторону. Что-то оттаскивали телегами, что-то вывозили… А сыграли на руку ему, полковнику Энгельгардту, имевшему теперь возможность запустить броневики по два…

Со съезда на Арсенальную вразнобой ударили винтовочные выстрелы, рассыпалась очередь из «максима». Но всё это перекрыл грохот пушек, стоявших на броневиках. В узенькую смотровую щель не было видно, что именно там происходит, но Борис Александрович был уверен в успехе. Что тут же подтвердилось громким взрывом и мгновенно разгоревшимся пожаром на набережной. Пренебрегая опасностью, полковник откинул бронезаслонку и увидел бегущие прочь фигурки защитников моста, отлично подсвеченные пламенем. «Пехота», шедшая позади, поддавшись азарту охотников, видящих ускользающую дичь, стала стрелять по беглецам, но без особого успеха.

«Идиоты! Зазря пожгут патроны, которых не так уж и много», – со злостью подумал Борис Александрович и хотел уже крикнуть, чтобы прекратили стрельбу, но в этот момент в глубине одного из окон на третьем этаже Михайловского училища сверкнула вспышка, тут же донёсся звук выстрела, и один из передних броневиков остановился как вкопанный…

* * *

Поручик не стал дожидаться начала боя и увёл Сашу с собой. Но когда они дошли до конца коридора, из класса, где они только что были и где остался прапорщик со своими солдатами, донёсся звук пушечного выстрела, а спустя несколько секунд – приглушённый взрыв, заставивший их стремглав броситься обратно.

Подоконника больше не существовало. От него остались только пучки щепок, торчащих с двух сторон там, где он недавно был. Но самое худшее было в том, что прапорщик пытался перебинтовать рану на лбу, ругаясь сквозь зубы и не обращая внимания на кровь, заливающую глаза. Его второй номер неподвижно лежал на полу, невидящие уже глаза смотрели в потолок, из шеи торчала щепа длиной в палец. Под ногами скрипело битое стекло, его же пытались стряхнуть с себя стрелки-снайперы.

– Я помогу! Я умею! – Саша бросился к прапорщику и, перехватив бинт из его руки, стал накладывать тур за туром, как когда-то учила его Полинка, служившая сестрой милосердия в госпитале.

– Твою мать!.. Серёнька!.. Нарочь прошёл, Барановичи, а тут… Ну, суки, за всё щас ответите! Хорош, заканчивай!..

Юнкер едва успел завязать концы бинта, как Кот приник к прицелу и почти тут же бахнул заложивший уши выстрел. Саша увидел, как башня одного из броневиков дёрнулась и кургузый ствол беспомощно задрался вверх.

– Патрон!.. Не спи, юнкер!.. – Рык прапорщика заставил Сашу оглядеться вокруг и достать из деревянного ящичка длинный латунный патрон-снаряд с остроконечной пулей.

– Вот сюда!.. Вот так!.. Закрывай!.. – Ермошин молниеносно зарядил ружьё, перекинул его, как пушинку, на другой стол, и через секунду второй броневик, пытавшийся объехать замершего собрата, получил тяжёлый удар, качнувший его на рессорах, и замер рядом, перегородив путь остальным.

– Патрон!..

На этот раз Саша был готов, гильза скользнула в патронник, затвор клацнул, закрываясь. Секунда на прицеливание, выстрел, и ствол пушки броневика дёрнулся от попадания.

– Патрон!..

Откинуть затвор, уворачиваясь от вылетающей горячей гильзы, вложить новый патрон, затвор на себя до щелчка… Юнкер сделал всё быстро и правильно… Выстрел!.. Следующий броневик начал отворачивать в сторону, пока не упёрся колесом в перила и не заглох… На этот раз Саша без команды перезарядил ружьё и – новый выстрел. От удара башню дёрнуло в сторону, и пулемёт неподвижно целился куда-то вдоль Невы…

С моста пристрелялись, пули всё чаще стали залетать в открытые окна, глухо чпокая в штукатурку и сбивая на пол таблицы и портреты, украшавшие стены. Откуда-то неподалёку, скорее всего, из Медицинской академии, в перестрелку вступили два пулемёта, Саша сразу узнал по звуку ровные строчки «максимов». Мятежники начали дуэлировать с новыми противниками, тем временем прапорщик мгновенно выглянул в окно, затем последовала быстрая команда:

– Патрон!..

Клацнул затвор, прапорщик выждал несколько секунд, затем поднялсятся. Новый выстрел и привычная уже команда:

– Патрон!..

Снайперы перебегают от окна к окну. Улучив момент, мгновенно стреляют, спустя несколько секунд несколько запоздалых пуль впиваются туда, где они только что были. А их выстрелы грохочут уже из других мест.

– Да что они там тянут! Заснули, что ли, мать их перетак и разэтак?!.. – рычит Ермошин. И, как будто услышав, в ответ ему с улицы раздаются непривычные Сашиному уху выстрелы-хлопки. Огонь по окнам ослабевает, и он выглядывает в окно. Внизу, на набережной, под защитой гранитного парапета расположились три расчёта с диковинными… Юнкер не поверил своим глазам! Оружие более всего походило на гигантские и почему-то бронзовые револьверы с очень короткими стволами и загнутыми вверх прикладами из железного прута на таких же треногах, что и ружьё прапорщика.

– Что это?!

– Гранатомёты. Наша батальонная придумка…

Саша, пренебрегая опасностью, снова высовывается из окна. Наводчик, чуть смещая точку прицеливания, даёт очередные пять выстрелов. Первая граната залетает под мост, вторая рикошетит от перил, остальные три кучно накрывают мятежников, спрятавшихся за подбитыми броневиками. Оставшиеся в живых пытаются отбежать от летящего железа, но опять грохочут выстрелы снайперов, и несколько тёмных фигур падает и больше не поднимается…

– Кот!!! Тот берег!!! Броневик!!! – вдруг кричит один из стрелков.

– Твою маман!!! Трёхдюймовка!!! – Ермошин, не обращая внимания на стрельбу, пытается выцелить нового противника. – За парапетом, гад, прячется!.. На, сука!.. Патрон!..

На первом этаже рявкает горное орудие, снаряд попадает в гранитную плиту рядом с мостом, непоправимо её изуродовав. Тут же «от медиков» бахает вторая пушка, и башня броневика исчезает в пламени взрыва.

То, что случилось через какие-то мгновения, запомнилось Саше, наверное, на всю жизнь. На мосту вспух, разбрасывая далеко вокруг себя брызги жидкого пламени, гигантский вулкан нового, гораздо более мощного взрыва…

Это потом, помимо воли понижая голос от подспудного страха, представители арт-бомонда и интеллигенции будут, захлёбываясь праведным гневом, рассказывать друг другу о том, как палач-изувер Келлер в буквальном смысле огнём и железом выжигал свободомыслие в столице. А в этот миг… Два добровольца-подрывника понимают друг друга без слов. Фельдфебель, оторвавшись от перископа, хлопает унтер-офицера по плечу, тот резко натягивает бечёвку, выдёргивая чеку, отлетает в сторону предохранительная скоба и хлопает гранатный запал. Мгновенно срабатывают детонирующие шнуры, прикреплённые к КД-шкам, вставленным в тротиловые шашки. Ящики, из которых состояла баррикада, взорвавшись, выбрасывают вдоль моста мелкую щебёнку, «сечку» из гвоздей, кусков проволоки, старых срубленных заклёпок и прочего железного мусора, который только можно было найти в слесарных мастерских и механических цехах. Картину апокалипсиса дополняют взрывы двух пятивёдерных бочек с загущённым бензином, щедро оросившим людей на мосту огненным дождём, который не так-то и легко оказалось потушить…

Неожиданный удар привнёс панику в ряды «борцов за светлое будущее», а последовавший тут же залп картечи двух горных трёхдюймовок окончательно сломил их волю к сопротивлению. Стрельба со стороны моста прекратилась, а спустя полминуты над одним из броневиков поднялся флаг капитуляции – солдатская нательная рубаха, привязанная к винтовке…

– Тойво, отбери человек пять самых надёжных, надо уходить! – Борис Александрович попытался перекричать крики раненых и обожжённых. Но финн на этот раз сделал по-своему. Зайдя за спину Энгельгардта, он ребром ладони резко ударил того по затылку, подхватил обмякшее тело и объяснил рядом стоящим:

– Эт-то наш единственный коз-зырь, чтоп-пы остат-ться сейчас живым-ми…