Текст книги "Гномы Боландского леса"

3

Если вы подумали, что ежедневные рейсы на шахту и обратно казались Лобхобу и его брату Гартвиду (не говоря уже о Снарте) скучным и утомительным занятием, то вы ошибаетесь.

Вовсе нет. Даже несмотря на то, что трое гномов договорились управлять паровозом по очереди, они каждый раз спорили о том, кто именно теперь должен вести состав.

Не сомневаюсь, что вам тоже понравилась бы такая работа. Мне бы она точно понравилась. Каждое утро машинисты вставали раньше всех; они приходили к воротам депо ещё до восхода солнца и болтали со стражами, с наслаждением вдыхая прохладный осенний воздух.

Паровоз, тендер и вагоны стояли в депо на станции «Боландский берег», у дверей которого всегда дежурили часовые. Если бы кто-нибудь попытался увести паровоз или повредить его, я не дал бы за жизнь этого негодяя и ломаного гроша, потому что у каждого стража был с собой специальный рожок, чтобы поднять тревогу. По сигналу такого рожка все дюжие гномы из поселения мигом примчались бы на станцию словно рой рассерженных ос. Каждый из них в таких случаях брал с собой арбалет или лук со стрелами, и горе тому, кто осмелится на какую-нибудь выходку!

Паровоз стал самым ценным достоянием гномов: они дорожили им больше, чем своей золотоносной шахтой, расположенной далеко в лесу. Гномы постоянно намывали и начищали паровоз. Он всегда сиял, словно бриллиант, его медные детали блестели красным золотом, словно в них отражалось заходящее солнце, и даже пол кабины машиниста содержался в такой чистоте, что на нём можно было сервировать завтрак.

Но я, пожалуй, вернусь к рассказу о том, как гномы готовили паровоз к отправлению.

Вдоволь поболтав со стражами (эти бедолаги продрогли на ночном дежурстве и теперь пытались согреть пальцы рук своим дыханием или хлопали большими волосатыми ушами, чтобы они не замёрзли), Лобхоб и Гартвид (или Снарт, если была его очередь) брали хворост и сухую траву, хранившиеся в депо специально для растопки парового котла, и укладывали их в топку паровоза. Они подбрасывали дровишек, и вскоре в топке уже весело плясало пламя. Как же приятно было согреть руки и, возможно, даже разок-другой выкурить трубку, набитую табаком из мать-и-мачехи.

Паровой котёл паровоза разогревался около двадцати минут, затем раздавался свист выходящего пара, в воздухе повисал запах разогретого металла, а из котла доносилось бульканье – паровоз теперь стоял «под парáми», как говорят железнодорожники.

Лобхоб и Гартвид забирались в кабину и медленно выводили паровоз из депо. К этому времени на перроне уже толпились рудокопы и сборщики дров, к которым иногда присоединялись несколько охотников, так как поздней осенью в лесу ещё можно было выследить кое-какую дичь. Те же, кто проспал или замешкался, в эту минуту второпях надевали свои кожаные пальто, натягивали на голову меховые шапки, целовали на прощание своих гномих и гномят и сломя голову неслись к станции.

У билетной кассы всегда была толчея, а всё потому, что билетёр по имени Чихýн не был силён в арифметике и всегда путался в расчётах, выдавая сдачу покупателям билетов. Порой перед кассой выстраивалась длинная очередь рассерженных и отчаянно жестикулировавших гномов.

Вы наверняка от души посмеётесь, когда узнаете имя начальника станции. Его звали Шмелепуз. Думаю, он получил такое имя потому, что был очень толстым гномом, хотя могла быть и другая причина, о которой я просто не знаю. Как бы то ни было, Шмелепуз считался очень важной персоной, и никто не осмеливался смеяться над ним, уверяю вас! Он носил щеголеватый цилиндр из кротовой кожи с золотой лентой и расшитую золотом нарукавную повязку.

Именно Шмелепуз давал команду об отправлении поезда, и ослушаться его не смел даже Лобхоб. По команде Шмелепуза стрелочник в своей будке тянул за рычаг, на мачте перед паровозом с лязгом поднималось сигнальное крыло семафора, последние пассажиры второпях вскакивали на подножки вагонов, и паровоз, издав громкий гудок, трогался с места. «Чуф! Чуф! Чуф! Чух-чух-чух, чух-чух-чух», – пыхтел паровоз. А какой замечательный вид открывался из кабины машиниста! Слева и справа мелькали деревья, кружились в диком танце красные листья, летевшие из-под колёс паровоза, дрозды с пронзительными криками улетали прочь, непрерывной чередой проплывали за окнами знакомые места.

Конечно, по нашим человеческим меркам «Гордость Боланда» шёл не очень быстро. Думаю, вы бы запросто обогнали его на велосипеде, но гномам такая скорость казалась довольно высокой. Но с какой бы скоростью ни шёл поезд, его пассажирам нравилось смотреть, как дымит паровоз, и ощущать запах масла и горящих дров.

Первой остановкой был «Совиный лес» – маленький полустанок с небольшой каменной сторожкой, огороженной частоколом. Если вы хотите узнать, как выглядит частокол, представьте себе стену из стволов деревьев с заострёнными концами, вкопанных в землю вплотную друг к другу и прочно скреплённых между собой.

Кстати говоря, частоколом была обнесена каждая станция. Это было сделано для того, чтобы к станции не приближались лепреконы и другие незваные гости, хотя, конечно, частокол едва ли мог остановить медведя или кабана, если они забредали сюда; правда, и ущерб, который наносили эти звери, оказывался небольшим. Но даже медведи опасались гномьих стрел, потому что стрелы эти жалили словно осы. Дело в том, что гномы смазывали концы своих стрел ядом, который они извлекали из осиных и пчелиных жал.

Но самым смертоносным ядом для стрел был, пожалуй, яд, который гномы извлекали из ядовитых желёз лесных гадюк, а гадюк в Боландском лесу водилось видимо-невидимо. Эти особые стрелы использовались лишь в крайних случаях – например, в сражениях с Шерой Бегом и его бандой. Было бы слишком жестоко применять их против стареньких медведей, которые, в конце концов, были просто слишком любопытными и никогда не пытались причинить гномам вред. А вот волки были вовсе не такими безобидными, особенно зимой, когда их вой частенько доносился до поселения гномов и не давал им уснуть. Время от времени гномы, работавшие в лесу, загадочным образом исчезали, и их сородичи были уверены, что тут не обошлось без волков.

За «Совиным лесом», где всегда царил сумрак, потому что полустанок окружали высокие буки и густые зáросли остролиста и тиса, следовала, конечно же, станция «Боланд». Здесь с поезда сходили рыбаки, шмыгая носами и притопывая ногами, если утро выдавалось особенно морозным.

Следующей остановкой была Шахта, где работали рудокопы. Они шли по перрону, гремя маленькими округлыми железными касками, которые были очень похожи на шлемы наших предков-воинов в далёком XVI веке.

После этого Лобхоб и Гартвид отправлялись в сторожку, чтобы перекусить. Холодным осенним утром горячий завтрак был очень кстати. Просто удивительно, какой жуткий аппетит разыгрывался у машинистов «Гордости Боланда» после каждой поездки на паровозе!

На кухне хлопотала жена охранника, которой иногда помогала жена начальника станции, а машинист и кочегар уплетали жареную плотву, только что выловленную в Боланде, или, если повезёт, жареного угря – в лесных прудах и ручьях водилось множество упитанных угрей. Эта рыба, подрумяненные на огне желудёвые лепёшки, варенье из ежевики и ягод тёрна и жаренные грибочки в придачу, благо была осень – отменный завтрак для любого гнома, да я и сам бы от такого не отказался. Кофе из обжаренного корня одуванчика или чай из высушенных листьев пáдуба тоже были весьма кстати. Иногда в качестве закуски на завтрак подавали печёных улиток на гренках, которые, возможно, покажутся вам не очень аппетитным угощением, но на вкус они были совсем как устрицы, если вы когда-нибудь пробовали устриц (а вы наверняка их не пробовали).

Иногда после завтрака Лобхобу и Гартвиду нужно было загрузить в последний вагон поезда багаж и грузы: маленькие бочки с пресноводными мидиями для Хэла О’Хобба (он их просто обожал), многочисленные мешки с орехами, вязанки дров, доски и бревна для какой-нибудь стройки, и, наконец, особо важный груз – сундуки с золотом, опечатанные начальником станции и переданные стражам под расписку, которые надо было доставить в поселение для выплаты гномам заработной платы.

Остаток дня машинист и кочегар проводили либо на охоте, либо на рыбалке, либо помогая гномам, работавшим в шахте, – в зависимости от погоды.

Когда солнце становилось «красным и округлым», как сказал бы английский поэт Джон Клэр[10]10
  Джон Клэр (1793–1864) – один из крупнейших английских поэтов XIX века. – Прим. пер.


[Закрыть], в тёмных елях на лесных холмах начинали ухать совы. Это означало, что гномам пора было возвращаться домой. Из шахты плотной толпой выходили рудокопы, уставшие и чумазые, щуря глаза после целого дня, проведённого в тёмных подземных пещерах; на перроне зажигались станционные фонари, начальник станции отдавал последние распоряжения, а стражи проверяли луки и арбалеты, готовясь во всеоружии встретить любую опасность, которая могла поджидать пассажиров поезда в лесном сумраке.

Когда были произнесены слова прощания, «Гордость Боланда» давал последний резкий свисток (звук которого эхо разносило по окрестным холмам), и поезд отправлялся в обратный путь, делая остановки в «Совином лесу» и «Боланде», чтобы забрать рыбаков с посиневшими носами и наполненными богатым уловом корзинами. Гномы были очень искусными рыбаками и редко возвращались домой с пустыми руками.

Так выглядел типичный рабочий день в поселении гномов. Я рассказал вам об этом для того, чтобы вы как можно ярче представили себе, чем именно занимались гномы в обычный осенний или зимний день.

К тому времени, когда «Гордость Боланда» прибывал на станцию «Боландский берег», становилось уже совсем темно; в лесной чаще раздавались пронзительные крики сов, а когда начинались сильные холода, из леса частенько доносился душераздирающий вой волков.

Поселение гномов, расположившееся под корнями огромных буков, было очень уютным местечком. В своих укромных и глубоких жилищах, какие можно встретить в лесу только у барсуков, гномы были в полной безопасности и могли не бояться ни врагов, ни холодных ветров и непогоды. И только бедолаги-стражи в полном одиночестве топтались на своих постах, время от времени потягивая горячую черничную наливку, чтобы не замёрзнуть. Стражи были настоящими храбрецами со стальными нервами. А кроме того, какой бы ни была ночь – морозной и снежной или тихой и лунной, – на поясе у каждого стража всегда висел медный рожок, с помощью которого можно было подать сигнал тревоги. В Боландском лесу может случиться всё что угодно!

4

Важной датой в календаре гномов было 22 декабря: в этот день случается то, что мы, люди, называем зимним солнцестоянием – такой момент, который знаменует поворот к весне и лету: солнце в своём движении по небосводу начинает подниматься всё выше и выше, дни удлиняются, а ночи становятся более короткими, хотя до весеннего пробуждения природы ещё далеко. Этот день был для гномов таким же праздником, каким для нас стал канун Рождества: они дарили друг другу подарки, пировали и веселились, чтобы скрасить длинную череду холодных, унылых, а иногда и голодных дней. Какой бы ни была погода за окном, каким бы ни был минувший сезон охоты и сбора урожая, можете быть уверены: гномы Боландского леса позаботятся о том, чтобы этот праздник прошёл весело и чтобы подарков и угощения хватило на всех.

Как и мы с вами, гномы мечтали о том, чтобы этот праздничный день выдался морозным и снежным, дабы они могли хорошо повеселиться. Гномы катались с гор на санях и ледянках, играли в снежки и даже лепили снежных гномов, как мы лепим снеговиков. Забавно, что у них тоже был свой Дед Мороз, как и у нас, но только выглядел он иначе. У гномов Дедом Морозом был большой белый медведь – огромный, пушистый, добрый, старый белый медведь, и ездил он на санях, которые тянули большие белые совы. Этот большой белый медведь, которого гномы величали Батюшка Пол, приходил в Боландский лес глубокой ночью в канун Середины зимы (так гномы называли своё Рождество) и приносил гномам подарки. Поэтому накануне праздника гномята развешивали у порога свои маленькие штанишки из кротового меха, штанины которых были завязаны узлом, чтобы оттуда ничего не выпало, а утром там непременно оказывались подарки, как оказываются они в наших рождественских носках и сапожкáх наутро после Рождества![11]11
  В европейских странах накануне Рождества принято вешать у камина или в изголовье кровати носки или выставлять за дверь сапожки´, чтобы Санта-Клаус положил в них подарки – Прим. ред.


[Закрыть]

* * *

Именно в канун Середины зимы в тот самый год, когда гномы запустили железную дорогу, в Боландском лесу и начались захватывающие события, о которых рассказывается в этой книге.

Разумеется, той зимой погода была именно такой, какую можно ожидать в самое холодное время года, но накануне гномьего Рождества она преподнесла гномам сюрприз! Двадцать второго декабря, то есть за день до праздника, с неба, цвет которого в тот день напоминал цвет раздавленных ягод тёрна, повалил снег.

Снежные хлопья плавно и мягко опускались на замёрзшую землю снежинка за снежинкой. Вскоре весь Боландский лес, который ещё совсем недавно был голым и чёрным, оказался укрыт огромным и пушистым белым одеялом.

Представьте себе, в какой неописуемый восторг пришли гномята, когда увидали сильный снегопад! Представьте себе, как они взволновались, когда услышали, что «Гордость Боланда» застрял в снежных сугробах неподалёку от станции «Боланд», и рудокопам пришлось вылезать из вагонов и расчищать снег на железнодорожных путях, чтобы поезд смог продолжить движение!

Лобхоб и Гартвид натянули на уши шапки из кротового меха, закутались в тёплые шарфы (связанные из овечьей шерсти, которую гномы набрали во время экспедиций в Вересковые холмы) и трудились вместе с остальными, разгребая и раскидывая мягкий белый снег, которым были занесены рельсы. И хотя они работали не покладая рук, снег продолжал падать. Незадолго до наступления темноты гномы смогли, наконец, расчистить пути и довести поезд до депо, и тогда маленьких гномят удалось уложить в постели.

Дóма всех отважных гномов, не побоявшихся выйти в метель и стужу на расчистку железнодорожных путей, ждал горячий чай, кофе и черничная наливка. Бедные уставшие рудокопы бросили на пороге маленькие железные каски, стряхнули снег с ботинок из мышиной кожи и с наслаждением развалились в уютных креслах перед очагами, в которых весело потрескивал огонь. Завтра утром им не придётся вставать засветло, чтобы успеть на поезд в 7:45! Гномихи поспешили принести им домашние тапочки и чашки с черничной наливкой, а над поселением гномов повис аппетитный запах жаркóго, почувствовав который, пробегавшие мимо хорьки и волки останавливались и долго принюхивались.

Хэл О’Хобб объявил, что нынешний праздник Середины зимы станет лучшим в истории поселения, потому что было решено заодно отпраздновать и запуск железной дороги. Хэл О’Хобб позаботился о том, чтобы тем вечером на столе у каждой гномьей семьи стояла жирная запечённая курейка – главное праздничное блюдо, чем-то напоминавшее нашу рождественскую индейку. Курейками гномы называли лесных птиц особой породы, которых гномы-охотники во множестве наловили в силки незадолго до праздника и выдерживали несколько дней перед тем, как отдать гномихам и гномятам для ощипывания.

Только представьте себе поселение гномов на Боландском берегу в канун Середины зимы! Из окошек каждого гномьего домика под корнями буков льётся тёплый свет и доносятся звуки веселья! Приглядитесь повнимательнее, и вы увидите, как между корнями снуют пухленькие гномы; полюбуйтесь их праздничными украшениями – венками и гирляндами из остролиста, развешанными над дверями домов; прислушайтесь к далёким тоненьким голосам – это гномята ходят от дома к дому, распевая праздничные песенки под падающими снежинками!

Но вот жалость! Ах, какая жалость, что несчастные гномы-стражи должны были провести эту ночь на дежурстве и в дозорах! В эту холодную зимнюю ночь они стояли на своих постах в полном одиночестве, словно какие-то изгнанники, а ведь им так хотелось повеселиться вместе со всеми своими сородичами на Боландском берегу!

Бедняги! Им просто не повезло, потому что все гномы договорились бросить жребий, чтобы выбрать тех, кому придётся стоять на страже в эту праздничную ночь. Жеребьёвка проходила под наблюдением самого Хэла О’Хобба. Каждый гном написал своё имя на клочке бересты. Все клочки бросили в пустой деревянный бочонок, который затем долго вращали и трясли. Хэл О’Хобб собственноручно вытаскивал клочки бересты из бочонка и зачитывал написанные на них имена перед собравшейся толпой.

Для Хэла было делом чести, чтобы в бочонке находился клочок бересты с его собственным именем, а также клочки с именами Лобхоба, Гартвида и всех остальных сыновей Хэла, которых у него было великое множество – больше пятидесяти, если мне не изменяет память.

Только представьте себе лица тех несчастных гномов, чьи имена были зачитаны. Жевун, Костелап, Смекун, Лежебок, Колесовёрт, портной Скороштоп (этот гном действительно был портным и шил кожаную одежду для всего поселения), Туголоб, Суслень, почтальон Неспешун и многие другие – для дежурства в праздничную ночь были уже отобраны пятьдесят три гнома, и Хэлу осталось назвать последнее имя. Он запустил руку в бочонок и вытащил свёрнутый клочок бересты с именем последнего бедолаги.

Хэл поправил свои очки в толстой оправе – его зрение было уже не таким острым, как прежде. Воцарилась мёртвая тишина… Затем, не дрогнув, он громко и твёрдо произнёс имя, написанное на бересте:

– Хэл О’Хобб!

Толпа тотчас же громко загудела, словно кто-то опрокинул улей с пчёлами.

– Нет! Нет! – кричали гномы. – Хэлу О’Хоббу не пристало стоять в карауле во время праздника Середины зимы!

Гномы ещё ни разу не сталкивались с такой ситуацией – по крайней мере, в последние триста лет, а триста лет назад Хэл был ещё молодым гномом или, во всяком случае, он был моложе, чем сейчас!

Хэл О’Хобб и слышать ничего не желал о том, чтобы поменяться с кем-то из соплеменников. Он пойдёт на дежурство, как и все остальные. Более того, он будет стоять в карауле на самом отдалённом посту – у моста через Боланд. Даже храбрейшие из гномов побаивались отправляться в караул на этот пост, потому что он находился более чем в ста ярдах от станции, а вода под мостом громко шумела и бурлила, что особенно раздражало стражей во время ночного дозора.

Но слово Хэла О’Хобба было законом. Он будет охранять мост в ночь накануне праздника, и никто и ничто ему не страшны – ни снег, ни град, ни лепреконы!

Так он и сделал. Едва вернулась с вечерней охоты последняя сова, как Хэл О’Хобб отправился на свой отдалённый пост, вооружённый хорошим арбалетом, острым кинжалом, и с полным колчаном острых стрел – болтóв, как обычно называют короткие и толстые арбалетные стрелы, – преисполненный отваги, как всегда, и одетый в самый тёплый тулуп. Работа есть работа, и Хэл О’Хобб никому не даст повода упрекнуть его в том, что он увиливает от исполнения своих обязанностей!

* * *

В свете станционного фонаря было видно, как кружились и падали бесконечные хлопья снега, снежинка за снежинкой уплотняя белое одеяло, укутавшее лес. Стоя на своём посту у моста, Хэл слышал, как его соплеменники вовсю веселились в доме начальника станции, и от этого ему становилось невыносимо грустно.

Незадолго до полуночи начальник станции навестил Хэла О’Хобба. Он принёс предводителю гномов горячий ужин (котлеты из угрей) и бутылку черничной наливки, которая была любимым напитком гномов. Её готовили, настаивая ягоды черники на спирту, и наливка эта была чем-то похожа на наш виски.

Когда начальник станции пожелал Хэлу О’Хоббу спокойной ночи, снег всё ещё шёл. Хэл видел, как на станции один за другим гаснут фонари. Укрытием ему служила маленькая сторожка у сáмого моста. В сторожке была печурка, а в печурке горел огонь, в какой-то мере скрасивший гному одиночество, но, конечно, ему больше всего хотелось бы оказаться в такую ночь дома.

Время от времени Хэл О’Хобб выходил на улицу и прохаживался по мосту, слушая, как скрипит под ногами свежевыпавший снег.

Где-то внизу, под мостом, в темноте бурлила вода, чёрной полосой выделявшаяся на фоне белых берегов. Из-за выпавшего снега в лесу было довольно светло, и, хотя небо казалось тёмным, лес подсвечивался каким-то причудливым светом, который шёл откуда-то снизу, а вовсе не с неба. Вокруг стояла тишина, и даже совы не кричали в лесу, пока Хэл О’Хобб стоял на деревянном мосту, сжимая в руках свой арбалет. На ремне у гнома висел медный сигнальный рожок: один гудок, и к нему тотчас же примчались бы на помощь. Но кого ему бояться?

Поскольку вокруг было тихо и спокойно, Хэл зашагал обратно к своей сторожке. То ли выпитая наливка так подействовала на него, то ли в этом были виноваты мягкий свет и тепло угасавшего огня, но примерно через час Хэл начал клевать носом: его клонило в сон. А затем он совершил довольно опрометчивый поступок: снова потянулся к бутылке с черничной наливкой. В конце концов, сегодня же был праздник Середины зимы!