Текст книги "Паутина судьбы"

Doc Stenboo
Паутина судьбы

Моему большому другу, верному и надежному спутнику жизни Тамаре Узон посвящается.

Зоолог на пенсии.

Художник и фотограф с литературными данными.

Живет спокойной, размеренной жизнью на творческих островах Сибири и на Байкале.

В 2014 году начал литературное сотрудничество с Интернациональным Союзом писателей и Союзом независимых авторов и издателей.

Пауки на земле появились 300 млн. лет назад. Их на планете насчитывается более 40 тыс. видов. И не случайно у многих народов мира паук считается священным и божественным существом. Это сакральный символ процветания и счастья, благополучия и благоденствия. Защита от темных сил, от болезней и порчи. Спаситель и охранитель домашнего очага. С образом паука связывается творческая деятельность, профессиональные навыки, трудолюбие, благоприятные предзнаменования, мудрость и холодная рассудительность. Паутина плетется из центра, как символ Солнца и мироздания, как созидательная сила Вселенной. Паутина отсеивает все плохое и пропускает в жилище человеку все позитивное и светлое. Паук на паутине – это женское начало, Великая Мать, ткачиха судьбы. Это труднообъяснимое, фатальное хитросплетение жизней и судеб людей…

Морское крещение

Сколько помню себя, в дошкольном возрасте жил в деревне. Родители работали в городе. Дедушка с бабушкой целыми днями возились в саду, да в колхозе и я был отдан сам себе. По соседству с нашим садом простирался кустарниковый пустырь, заросший бурьяном. Я здесь всегда находил себе занятие с птичками, зверушками, жучками и паучками. Это был мой таинственный мир открытий и познания окружающей природы. В гнездах птиц кормил птенцов, подкармливал ежат и ласок. В стеклянных баночках жили разноцветные жучки. Но самым загадочным и животрепещущим было множество, почти на каждом кусте, паучьих сетей с большими пауками-крестовиками…

Когда подрос, родители меня забрали в город учиться. К городу, школе и к обществу людей так и не смог привыкнуть.

Все свободное время уединенно проводил в лесочках, на полях и на озерах. Здесь тоже меня как магнитом притягивали к себе паучки с их загадочными сетями-паутинами, и я часами наблюдал за этим таинством.

Закончив школу, уехал учиться в университет на биологический факультет.

В университете мне нравилось изобилие научных книг и лаборатории, где можно было не только учиться, но и проводить простейшие эксперименты. Старался досрочно сдавать экзамены и на все лето до осени уезжал на Белое море в Кандалакшский заповедник. Север меня очаровывал красотой дикой природы.

Привыкший с детства к вольнодумству и самостоятельности, здесь, на Севере, пристрастился к мореплаванию на байдарке. Ни от кого не зависишь, сел и поплыл вдоль берега залива к своим творческим островам.

Случилось так, что; когда я приехал в Кандалакшу, то стояла ветреная погода и по всей акватории залива было штормовое предупреждение, запрет на выход в море судов малого и среднего класса. Во время затишья мне все же удалось выбраться на попутном катере из порта до ближайшего островка заповедника. Катер ушел, а затишье продолжалось весь день и следующее утро. Улеглись «барашки», море как будто бы успокоилось. И мне не терпелось быстрее выйти в море.

Это было мое первое путешествие по морю на каркасной байдарке «Салют 2», обтянутой прорезиненной тканью. Замерил скорость ветра по анемометру, проверил замки крепления каркаса, загрузил байдарку снаряжением и продуктами. Поставил самодельный парус из треугольного куска брезента. Без всякого страха отчалил от островка и направился к материковому берегу, чтобы вдоль него безопасно идти к своим островам.

Светило солнце, ветер умеренный до сильного. Лодка быстро бежала под парусом. Морская романтика зашкаливала эмоциями. Восторг и впечатления неописуемые! Но осторожность и благоразумие все же были не излишни. Здесь приходится надеяться только на самого себя. Плыл уже продолжительное время Даже отошел дальше в море от материкового берега, скорее, ветром сдуло. Небо немного прояснилось, увеличилась видимость, появился какой-то островок, но к нему причалить было невозможно, со всех сторон буруны.) Потом на горизонте появился другой остров. С подветренной стороны мне на него и удалось высадиться. Отдохнул, перекусил, просушил вещи и снова в путь. Остров остался позади, лодка бежала быстро по морской глади. Небольшое волнение. Настроение чудесное. Какое-то странное состояние бесстрашия и уверенности перед этой грозной непредсказуемой водяной стихией. Однако я излишне увлекся катанием по волнам и не заметил, как берег остался далеко позади.

Тем временем небо нахмурилось. Низкие рваные облака над морем совсем закрыли горизонт. Шторм разыгрался во всю свою силу. И я оказался в центре этого шторма, совершенно не осознавая серьезность и опасность ситуации. Горло Кандалакшского залива считается самым опасным местом на Белом море. Штормовые волны с моря, заходя в сужение залива, набирают крутизну порою до десятка метров. На огромных крутых волнах моя лодка то взлетала вверх, то потом обрушивалась куда-то вниз. Вокруг ничего не видно. Море смешалось с тучами. Одно занятие – изучать ритмы и динамику движения волн. Важно держать лодку поперек волны, всходить на ее вершину и разрезать бурлящий гребень. Обычно после крутой волны идут поменьше волны а потом «замешательство» их (успокоение). В это время можно и экстрим-перекус сделать, что-то поправить на лодке, фотиком пару кадриков снять и просто расслабить руки от весла. В Заполярье белые ночи, и поэтому иногда сбиваешься со времени суток. Кажется, плывешь бесконечно долго. Потом вдруг ветер резко изменил направление и волны как «побесились», потеряли свой обычный ритм. Началась волновая чехарда. Объектив фотика залило водой, но старая добрая «Смена-2» с автоспуском и механическим затвором работала безотказно даже в соленой воде. (Небо стало проясняться, крыло шторма ушло в сторону. Прилично уставший, ориентируясь по компасу, я наконец приблизился к своему острову.

После благополучной высадки как будто бы и сил прибавилось. Но море все еще штормило. Волны мощными накатами с грохотом разбивались о прибрежные скалы. Обследуя остров, увидел огромное количество бревен плавника, выброшенных штормом. Даже ужаснулся, что такое бревно могло в шторм налететь на байдарку! А в лодке, как потом оказалось, из спасательных принадлежностей не было даже надувной подушки. В таком случае столкновения с бревном шансы на спасение равнялись нулю. Как писала газета: «Студент-биолог исследователь был полностью отдан на милость морской стихии. Огромные волны шторма терзали утлое парусное суденышко. Как щепка оно носилось по волнам кипящего моря… Но выдержал он это адское морское испытание!» Ознакомившись с островом, я стал устраивать лагерь. При разгрузке лодки обнаружилось, что у меня в полости носа байдарки паутинка, а в ней небольшой паучок. Тоже путешествовал со мной по морю…

До глубокой осени я под руководством научных сотрудников заповедника В. В. Бианки и В. Д. Коханова на острове проводил наблюдения за гнездованием и миграциями водоплавающих птиц в Кандалакшском заливе. В октябре вернулся в университет из своей научной экспедиции, продолжил учебный процесс и обрабатывал собранный материал. По итогам экспедиции сделал доклад на научной конференции в своем университете и потом по приглашению выезжал еще с докладами на научные студенческие конференции в Петрозаводский, Псковский и Ленинградский университеты. Через некоторое время меня ждала неприятная новость. От директора Кандалакшского заповедника на имя ректора университета пришло письмо, где говорилось, что за нарушение правил морской безопасности мне дорога в заповедник была навсегда закрыта…

Поцелуй волка

Смутные сталинские времена. Шло раскулачивание зажиточной деревни.

В дом к молдавскому фермеру, имевшему трактор и свою мельницу, ворвались солдаты. Хозяйка спряталась на скотном дворе, убегающего хозяина застрелили в спину, а молодоженов Ивана и Елену с маленьким ребенком погнали на железнодорожную станцию, где вместе с односельчанами погрузили в товарные вагоны с дощатыми перегородками для перевозки грузов и скотины. В послевоенные годы начиналась большая эпопея по освоению Дальнего Востока. Всех неугодных и раскулаченных граждан отправляли на ударные стройки социализма. Трудно даже представить, как люди в таких скотских условиях, да еще с детьми, могли полмесяца ехать на самую окраину страны. В Амурской области их расселили по баракам. Создавались колхозы для освоения целинных земель.

Иван был трактористом, а Елена колхозницей. Здесь у них родились еще двое детей. Жизнь как будто бы налаживалась. Но как всегда неожиданно грянула беда. Весной Иван на тракторе проваливается в реку и погибает. Елена, очень любившая мужа, в помешательстве теряет рассудок и попадает в советскую психушку. Троих малолетних детей, ставших сиротами, отправляют по разным детдомам. На долгие годы их связь теряется.

Тамаре исполнилось три года. Она была средним ребенком в семье. Ее отправили в Мазановский детдом для детей, потерявших репрессированных родителей. В детдоме было более 500 человек. Чтобы легче переносить горькое чувство утраты родных людей, дети объединялись в небольшие группки. Тамара подружилась с Томой Гладченко, Любой Гульковой и Валей Ворониной. Они росли вместе, Валя Воронина была старшей. Дети всегда друг другу помогали. Старшие заботились о младших. За Тамарой ухаживала и присматривала Лида Сигоенко из Западной Украины. Старшие девочки учили младших заправлять постели, расчесывали волосы, гладили школьную форму. Чувствовалась теплая забота друг о друге. Жили в больших светлых комнатах, в которых стояло по 20–25 кроватей. Подъем утром по команде, зарядка. Умывание из обычного чайникового рукомойника холодной водой. Поэтому зимой маленькие девочки смачивали пальчиками только глазки. Зубных щеток не было. Туалет, советский стандарт, на улице – деревянные кабинки с «очком» и «М», «Ж».

Самым большим и желанным праздником для детей был Новый год. В дом заносилась настоящая живая елка, ее наряжали самодельными игрушками. Стояло невообразимое оживление. На них были нарядные красочные костюмы, которые девочки сами шили. Малыши взрослели и начинали входить в настоящую жизнь. Но самое главное, в этот день они получали настоящие сладкие подарки и кукол с пышными волосами на голове, в красивых платьицах, с двигающимися пластмассовыми ручками и ножками. Девчонки целыми днями не выпускали этих красивых куколок из рук, укладывали их рядом в свою кроватку. А через несколько дней все эти куклы куда-то бесследно исчезали. Дети плакали горькими слезами, а старшие девочки их успокаивали. Шоколадных конфет в подарках никогда не видели, были только печенье и немного карамелек в красивых фантиках. Карамельки в тот же день съедались и потом дети долго играли с фантиками, вспоминая мимолетную сладкую радость новогодней сказки, которая быстро заканчивалась. Дни рождения детей почему-то никогда не отмечали.

Зимы здесь суровые. Морозы – 30, -40 с метелями и ветрами считались нормой. В валенках и в ватных пальтишках детвора спускалась с горок. А по льду катались на коньках-«ледянках», которые привязывали веревками к валенкам. Из снега и цветного льда (с добавлением в воду акварельных красок и последующим замораживанием) создавали разные красивые фигурки сказочных персонажей. Летом и на зимние каникулы часть детей уезжала к знакомым и дальним родственникам. А оставшиеся дети в детдоме полностью оставались без присмотра.

Тамаре со своими пятью подружками тоже некуда было ехать. Они сами себе находили занятия, ходили по лесам, на речку. Летом обычно детдомовцы работали до обеда на приусадебном хозяйстве и по ремонту помещений. А после обеда и до вечера шли в лес по ягоды или купались на речке.

Как-то на зимние каникулы Тамара с подружками пошли в лес за речку полакомиться сладким подмороженным шиповником. Шли по глубокому снегу без троп, проваливаясь в сугробы порой до пояса. Дети увлеклись этим лесным лакомством и не заметили, как ушли далеко в лес. Зимний короткий день заканчивался, и быстро стало темнеть. Девочки стали возвращаться домой уже по темноте. Где-то вдали начал выть волк, ему ответил другой. Места здесь дикие, и волки часто нападают на домашних животных и даже на людей. Возвращаясь своим следом, уставшие дети утопали в снегу. Кто-то из малышей от бессилия ложился и отказывался идти дальше. Старшие девочки подбадривали младших, поднимали их, и они продолжали медленно двигаться вперед. Никто не хотел себя чувствовать слабым. Все знали, что если ты отстанешь от группы, тебя съедят волки. «Пока жив – ползи» – такое правило. Вот уже и речка. Но и волки все ближе слышны.

И вдруг в полной темноте из леса к детям быстро стало приближаться черное пятно, два светящихся глаза. Группа девочек остановилась. Дети от неожиданности и страха оцепенели, даже слова не могли произнести. Тамара шла последней, и быстро приближающийся зверь бросился на нее. Кто-то из детей вскрикнул от страха. Тамара упала на снег, а подбежавший зверь стал лизать упавшую девочку в щеки. Другие дети в ужасе наблюдали эту сценку с темными, едва различимыми фигурами. Все думали, что теперь и их волки загрызут насмерть. И тут Тамара поняла, что это не волк, а собака-дворняжка из детдома, которую подкармливала, играла с ней, часто ходила в лес и на речку. Она закричала: «Шарик! Шарик!» Услышав из темноты радостный голос Тамары, дети весело выбежали за Шариком на дорогу и направились к себе домой…

«Чур, заповедано!»

Его русское добродушное, окаймленное пышной белой бородой, лицо светилось человеческой добротой, спокойствием, яркостью ума и молодостью духа. В каждом его слове и в каждом жесте чувствовались достоинство и высокая культура. При жизни Олег Васильевич Волков почти до 90 лет считался закрытым писателем, обойден писательской славой, читательской популярностью. И только после того, как его рукопись знаменитого романа «Погружение во тьму» Булат Окуджава тайно вывез за границу и роман был напечатан во Франции, а французское правительство наградило О. В. Волкова Орденом Словесности и Искусства, в России тоже стали печатать труды писателя. Родина вдруг открыла для себя выдающегося талантливого писателя, свидетеля трагических событии истории.

О. В. Волков являлся основоположником советского экологического движения, ярым и непримиримым борцом за сохранение природы в заповедниках. На этой творческой стезе заповедного дела и произошла наша историческая встреча на берегу Тихого океана в Кроноцком заповеднике на Камчатке, которая кардинальным образом повлияла на все мое дальнейшее научное и литературное творчество! Вот как он описывает нашу встречу в своей книге «Чур, заповедано!» (привожу в сокращении).

«Как-то у переправы через лагуну меня поразил багаж маленького и щуплого, совсем молодого человека. Он сошел с катера, водрузив на объемный заплечный мешок, наполовину закрывавший его тщедушную фигурку, детский самокат. Вид этой ребячьей утехи на участке сурового камчатского, маршрута побудил меня тут же узнать: для чего понадобилось нагружать себя им в трудную дорогу? Так я познакомился с самым молодым научным сотрудником заповедника, приехавшим из вуза на стажировку, да так и застрявшим здесь. Он приспособился путешествовать по горным звериным тропам на самокате – дешево и бесхлопотно. Притом как же мчит – под горку и на ровных местах не догонишь! Его здесь прозвали Скворушкой. Только вот я видел этого Скворушку – весу в нем неполных, пятьдесят килограммов – отправляющегося в стокилометровый маршрут. Скворушка легкий паренек не только на ногу, но и в общении. Он с неподдельным юношеским жаром рассказывал о своих планах научной работы. При мне не раз бесстрашно отправлялся в дальнюю дорогу с грузным мешком и игрушечным своим „конем“ – весело, охотно, точно радовался предстоящим ночевкам в глухих горах, опасным переправам, тяжелым подъемам.

В этом худеньком, слабосильном на вид человеке сидел дьявольски мужественный и твердый дух…»

У писателя Олега Васильевича Волкова – добрейшее человеческое отношение к малознакомым людям. Это был потрясающе любознательный, эрудированный и образованный собеседник. Не однажды мы с ним на обрывистом берегу океана, где огромные волны с грохотом разбивались о скалы, вели оживленные творческие беседы. Его интересовало абсолютно все, и он меня зажигал своими речами. Я просто любовался его аристократической статью, наслаждался его безупречной русской речью, изысканным писательским говором. В свою очередь ему выкладывал научные идеи и планы будущих исследований, статей, монографий, книг. Читал ему какие-то свои стихи, литературные наброски из дневников…

– Неплохо у вас получается, молодой человек, – подзадоривал меня Олег Васильевич. Я ему сказал, что при поступлении на биофак экзаменатор по русскому заметила, что мне следовало бы поступать в Литературный институт. – И почему вы не пошли в Литературный институт? – спросил он.

Я ему ответил, что там нужно много читать романы, а я не люблю читать длинные произведения других авторов.

– Счастливый вы человек, – улыбаясь, наградил меня похвалой русский прозаик и продолжил: – Вы обязательно станете писателем…

Среди экзотической природы Камчатки я получал уроки литературного мастерства от Великого Русского писателя Олега Васильевича Волкова. Выговаривая слова в старинном русском стиле, он поучал, как писать о природе, как строить и компоновать сюжеты и завязки в литературных произведениях.

Пишите только о природе. – советовал он. – Не касайтесь политики и общественно-бюрократических вопросов, неблагодарное это дело…

Уже тогда он критиковал действия Минлесхоза СССР по разбазариванию природных богатств страны. Жестко критиковал неправильную политику в области заповедников… Категорически был против поворота сибирских рек. Первый начал бить тревогу за сохранение природы Байкала. Считал главным преступлением правящих режимов разорение деревень, сельского хозяйства и крестьянства. Все его выступления на трибунах и в печати принимались в штыки. В наказание за инакомыслие его книги не печатались. Но ни одним словом Олег Васильевич за время наших горячих дискуссий не обмолвился о его прошлой тяжелой тридцатилетней жизни в лагерных застенках, когда несколько раз его приговаривали к расстрелу. Да и я сам честно говоря, не знал, кто такой писатель О. Волков. Мне только директор заповедника В. Н. Савинов сообщил, что со мной хочет поговорить писатель Олег Волков. Писателем я, конечно, не собирался быть и поэтому вел с О. В. Волковым бесцеремонную непринужденную оживленную беседу. Хотя уже чувствовал, что в душе и в сознании у меня что-то перевернулось. Жизнь пошла в другом формате мышления. А яркие воспоминания об этой встрече с замечательным человеком остались на всю жизнь.

Паутина судьбы

Учебный год в университете подходил к концу. Сдав досрочно экзамены, я с папкой бумаг под мышкой направлялся по коридору главного корпуса университета в кабинет ректора. После «подмоченной» репутации в прошлой экспедиции на Белое море мне предстоял непростой разговор с Андреем Григорьевичем Угодчиковым.

Мы с ним не один год были знакомы. Благодаря его организаторскому таланту и усилиям Горьковский университет занял четвертое место среди ведущих вузов СССР и был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Сам Андрей Григорьевич – ведущий специалист физико-механических проблем Минатома, и его труд также был отмечен орденами и медалями.

Мы неоднократно встречались с ним по моей корреспондентской работе в газете «Горьковский Университет». Он утверждал мой переход на индивидуальный план обучения с ограниченным посещением лекций. Андрей Григорьевич подписывал все командировки в мои дальние длительные экспедиции. Отправлял с докладами на научные студенческие конференции в другие университеты. Но на этот раз был особый случай. Мы с моим научным руководителем Валентиной Ивановной Борисовой разработали новую актуальную дипломную тему «Эктопаразиты колониальных птиц Камчатки». Для этого я сконструировал портативный аппарат для сбора эктопаразитов из подстилки гнезд морских птиц. Несмотря на мою уверенность и весомую аргументацию, от волнения предстоящего разговора с ректором у меня просто ноги подкашивались.

– Ну, с чем пришел на этот раз? – встретил меня вопросом Андрей Григорьевич.

Я разложил перед ним бумаги и начал издалека – о межконтинентальном значении колониальных птиц побережий океана в переносе опасных инфекций. И тут же прямо выпалил, что мне нужно ехать на Камчатку. По его виду, явно он не ожидал такой дерзости. Только вполголоса, глядя на бумаги, произнес не то в шутку, не то всерьез – в смысле, почему не на Аляску… Я терялся, но все же продолжал:

– Неделю ехать на поезде до Владивостока, а потом еще неделю на кораблях и катерах добираться до Кроноцкого заповедника на Камчатке…

– Не поедешь ты ни поездом, ни кораблями, – со всей серьезностью отрезал ректор и замолчал!

Меня словно молнией сразило, я потерял дар речи… «Полный провал!» – промелькнуло в голове.

– Полетишь самолетом до Петропавловска-Камчатского, – нарушив паузу молчания, быстро проговорил Андрей Григорьевич и поставил резолюцию на моем заявлении!

Красавец «Ил-18» поднялся с Московского аэродрома и направился к Северному полюсу. Достигнув Ледовитого океана, дальше пошел вдоль сибирского побережья на восток. Тринадцать часов полета – и я в диком восторге созерцал в иллюминаторе еще заснеженные Камчатские горы с дымящимися вулканами.

Прибыв в Кроноцкий, заповедник, уладив формальности, закупив продукты и навьючив лошадь снаряжением, отправился по берегу океана в места расположения колоний морских птиц. За каждым увалом, за каждым поворотом и мысом открывались пейзажи Тихоокеанского побережья необыкновенной первозданной красоты. Лагерь я разбил на высоком берегу, недалеко от большой колонии чаек, расположенной на отвесных скалах, круто обрывающихся в океан. Все шло замечательно. Используя страховочные приспособления, обследовал почти половину колонии. В одном месте, пренебрегая спасательным леером, решил перепрыгнуть небольшую пемзовую осыпь.

Но не хватило самую малость зацепиться за твердый грунт. Ноги скользнули на сыпучую пемзу, и меня понесло вниз. Пролетев метров пятнадцать, я ударился о камни. Боль в ногах оказалась ощутимой. Не теряя времени и не ожидая усиления боли, кое-как на коленках, ползком выбрался к тропе и, превозмогая боль, на четвереньках направился к палатке. Продвигаясь по краю обрыва, я с ужасом обнаружил, что у меня наряду с усиливающейся болью в ноге еще появился панический страх высоты. Казалось, что меня кто-то толкает к обрыву, чтобы сбросить с высоты на скалы. Но еще более ужасным был психологический надлом. У меня рушились планы дипломной работы по колониям птиц.

Я останавливался, переворачивался на спину, лежал на мягком шикшовнике, смотрел, как по небу носились тысячи кричащих чаек, а глаза увлажнялись слезой. «что делать дальше?» – в растерянности думал я, медленно продвигаясь на четвереньках по тропе к лагерю. И тут мое внимание привлекли многочисленные разноцветные паучки, перебегавшие мне дорогу на тропе.

– Эврика! – воскликнул я сквозь боль.

Отлежавшись в палатке несколько дней, почувствовав ослабление боли в ноге (серьезного ничего не было), сел на лошадь и не торопясь поехал в поселок. В конторе составил письмо с подробностями изменения темы дипломной работы и отправил авиапочтой в университет руководителю В. И. Борисовой новый план дипломной на утверждение. Теперь моя тема называлась просто – «Пауки Камчатки». В поселковой больнице мне дали две сотни ненужных пенициллиновых баночек. В продмаге купил два литра спирта для хранения паучков. Энтомологический сачок у меня с собой был. Теперь я свободен, окрылен и не связан с обрывами побережья. Работал по специальной экологической методике в самых разных биотопах заповедника. А через неделю из университета пришла телеграмма: «Ваша тема утверждена, будьте осторожны, берегите себя. В. Борисова».

Успешно завершив камчатский полевой сезон, я вернулся в университет. Долго в лаборатории определял виды пауков, но требовалась консультация специалистов. Самые известные у нас в стране пауковеды находились в Ленинграде и в Пермском университете. На зимние каникулы я. поехал в Пермский университет со своей камчатской коллекцией пауков. Специалисты университета Н. С. Ажеганова и А. С. Уточкин с большим вниманием осмотрели всю коллекцию и определили несколько совершенно новых видов пауков для фауны Камчатки, а некоторые даже для нашей страны. За чашкой чая Нина Сергеевна Ажеганова рассказала мне о студентке Тамаре из Благовещенского пединститута, которая занималась пауками Амурской области и приезжала в Пермский университет на консультацию. Дала ее адрес.

Тамара после детского дома поступила в пединститут г. Благовещенска и увлеклась пауками, это, казалось бы, несущественное увлечение изменило всю ее жизнь… Защита моей дипломной работы прошла на «отлично». По окончании университета я отказался от выгодного распределения. Взял свободное распределение на Камчатку в Кроноцкий заповедник и уехал продолжать свои исследования в этой сказочной стране вулканов и гейзеров.

Работая в Узон-Гейзерном геотермальном районе Камчатки я совместно с доктором наук, ныне академиком, из Института вулканологии Евгением Константиновичем Мархининым близко подошли к теме нового направления в биологической науке – биовулканологии. Мои идеи приняли и поддержали также академик А. Л. Яншин, член-корреспондент А. Н. Мельниченко, д. н. Б. И. Втюрин и д. н. И. М. Крашенинников.

С Тамарой мы обменивались нечастыми письмами. В одном письме она написала, что хочет приехать в Кроноцкий заповедник посмотреть фауну пауков. Ей послали приглашение.

В тихий солнечный июньский день над Долиной Гейзеров вертолет «Ми-4» делает вираж и садится на вертолетную площадку. Из вертолета выходит Тамара, мы знакомимся, присаживаемся на крутой берег реки Гейзерной и ведем непринужденную беседу. Она так, между прочим, и говорит:

– Я хочу работать не в школе после окончания института, а в заповеднике. Но для открепления мне нужно в институт предъявить свидетельство о браке, – показывает пустые бланки брачного заявления с предложением временного брака.

– Да какие проблемы? – отвечаю я. Ставлю роспись на пустом бланке и отдаю паспорт. Тамара возвращается в поселок. С помощью зам. директора по науке Анатолия Тихоновича Науменко, директора заповедника Владимира Николаевича Савинова и работников сельсовета делают документы. Свидетельство о браке Тамара отсылает в Благовещенский пединститут…

Из года в год мы в заповеднике увлеченно занимались каждый своим разделом исследований. Но все же наши горные и исследовательские тропинки сошлись на совместной зимовке в кальдере вулкана Узон в старом дощатом, обшитом рубероидом домике вулканологов. Когда горит печка-буржуйка, в доме тепло и уютно. Но стоит ей погаснуть, внутренняя температура сравнивается с внешней. Зимой здесь высокая влажность, частые туманы, и температура нередко опускалась до -40. У нас было немного дров кедрового стланика и две бочки авиационного бензина. Готовили на примусе и частично обогревались им. На маршрутах было тепло в движении. После маршрута опускались в горячее Банное озерко, грелись и потом забирались в каморку (нижние нары, обитые войлоком и одеялами). Поверх двух матрасов клали олений кукуль (широкий спальник), забирались в него и так зимовали. Вот только поздней осенью нам не давал покоя большой медведь, который все не мог залечь в спячку и ходил вокруг дома. Однажды подошел к окну нашей каморки, передними лапами раздавил стекло и в проем рамы всунул морду. Нас отделяли какие-то полметра. Тамара безмолвно стремглав отскочила в сторону от морды медведя. Я же заорал как мог грозно во всю глотку, стукнул медведя кулаком в нос и он отодвинулся от окна. Наспех одевшись. Я выскочил из дома, схватил в руки энтомологический сачок, размахивая им над головой, побежал на медведя и прогнал его от дома.

Медведь ушел в горы и больше не приходил. Перезимовали с Тамарой в кальдере вулкана Узон нормально и получили интереснейший полевой материал. Научные планы строились большие. Но, как всегда, проблемы приходят оттуда, откуда их не ждешь.

Умственные и физические нагрузки, резкие перепады атмосферного давления, когда с океана на полуостров один за другим приходят мощные циклоны, плюс агрессивный гидровулканический сероводородный микроклимат в местах наших исследований, вызвали проблемы здоровья. У меня начались сильнейшие головные боли – нейродистония по церебральному типу, как диагностировал врач и прямо сказал:

– Вы не первый, вы не последний. Оставьте напряженный умственный труд и уезжайте на материк, иначе ваш век короток…

И отправился наш семейный табор в длительные многолетние кочевья по великой стране – Сибирь, Байкал, Урал, Алтай, Кавказ… Наш адрес не дом и не улица – наш адрес Советский Союз…

На Камчатке у нас родилась дочь Иринка. На Урале – дочь Людмилка. На Алтае – дочь Викушка. Дети повырастали, определились в жизни, счастливо живут своими семьями. А мы, старики, мудрее стали. Нашли в жизни каждый свое предназначение. И вот делимся своими воспоминаниями на память детям, внукам, потомкам… А любовь, которая не была такой пылкой в молодости, с годами только усиливалась. Вот такова получилась паутина судьбы. Паук-талисман всегда и всюду с нами и помогает в жизни.

Однажды пришло нам письмо из Зоологического музея МГУ от пауковеда К. Г. Михайлова. Он интересовался известными по публикациям нашими коллекциями пауков из Амурской области и с Камчатки. Этим нашим коллекциям больше сорока лет. Это как бы наши семейные талисманы-обереги. Существует древнее поверье, что нельзя передавать амулеты-талисманы. Но ради науки мы все же решили наши коллекции пауков передать в музей МГУ на вечное хранение. Но в своих семейных архивах нашли только одну коллекцию с Камчатки, сборы в Узон-Гейзерном районе заповедника. Паучки другой коллекции из Амурской области куда-то спрятались.

Из Зоомузея МГУ за подаренную коллекцию на имя Тамары пришло благодарственное письмо с грамотой.

А следом за уходом коллекции-талисмана в дом нагрянули всякие неполадки, неудачи, травмы, потери, разногласия и куча всяких мелких неприятностей. Но мы, привыкшие к экстремальным условиям жизни, утешали друг друга, что у нас где-то находится еще одна коллекция и что скоро весна, паучки обязательно придут нам на помощь. И вот весна пришла. Появились паучки и в доме, и в саду. Все плохое ушло и забылось. Весна жизни восторжествовала…