Текст книги "Эмоциональная память"

Дон Нигро
Эмоциональная память

Действующие лица

ЛИКА

ЧЕХОВ

СТАНИСЛАВСКИЙ

Место действия: усадьба Чехова в Мелихово, комната в городе, театр Парадиз в Москве, дом Чехова в Ялте с 1892 по 1904 гг. представлены одной простой декорацией с несколькими предметами мебели.

«Я теперь знаю, понимаю…что в нашем деле – все равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни».

А.П. Чехов, «Чайка».

Картина 1

(В темноте мы слышим, как кто-то играет на старом пианино «Лунную сонату» Бетховена, и свет, зажигаясь, переносит нас в летний вечер в Мелихове, усадьбе Чехова, в 1892-1894 гг. В этой пьесе время весьма растяжимо.

ЧЕХОВ и его давняя знакомая ЛИКА сидят на веранде. Она наблюдает за светляками. Он в угасающем свете просматривает страницы, которые недавно написал. ЧЕХОВУ за тридцать и выглядит он, как на своих портретах. ЛИКА на десять лет моложе, белокурая, привлекательная, интеллигентная, с хорошим чувством юмора, но склонная к романтической меланхолии, отношение к которой у ЧЕХОВА двойственное. Светлячки вспыхивают и гаснут. Музыка смолкает. Слышен только стрекот цикад).

ЛИКА. Вы – такая приятная компания.

ЧЕХОВ. Я не сказал ни слова.

ЛИКА. Это я и называю приятной компанией. Человека, который сможет спокойно сидеть в летний вечер, когда воздух напоен ароматом гелиотропов, наблюдать за светлячками, молчать и быть счастливым.

ЧЕХОВ. Тогда и вы приятная компания.

ЛИКА. Но вы не счастливы.

ЧЕХОВ. Вы так думаете?

ЛИКА. Да. Мне это ясно, как белый день. Я достаточно хорошо изучила вас за те летние месяцы, что проводила здесь в прошлые годы. Вы кажетесь таким самодостаточным, но на самом деле вы одиноки.

ЧЕХОВ. И как это выделяет меня среди остальных?

ЛИКА. Вы правы, все одиноки, но вы более одиноки, что большинство людей, потому что все чувствуете острее этих людей.

ЧЕХОВ. Нет, это определенно неправда. Я не более одинокий, чем любой другой, и чувства мои совсем не обостренные. Наоборот.

ЛИКА. Вот это совершенно не так.

ЧЕХОВ. То есть вы думаете, что знаете меня лучше, чем я сам?

ЛИКА. Я знаю, что вы, скорее, отшутитесь или перемените тему, чем признаете глубину своих эмоций. Но это не значит, что их у вас нет. Вы пишите о таких разных людях, но всегда с очевидной симпатией. Не знаю, как вы это делаете, но вы никогда не говорите нам, что делать или что чувствовать. Вы ни на кого не похожи, ни в писательстве, ни в жизни. И вы отстраняетесь от всех. Вы очень общительный, легко можете рассмешить людей, но отделены от них. И как врач вы щедро тратите свое время. Просто удивительно, какой вы терпеливый, скольких принимаете пациентов, и практически никогда не берете деньги. Вы отдаете свое время, но держите душу на замке. Внутри себя.

ЧЕХОВ. Человеку и положено держать душу при себе. Иначе ее высосут досуха, как змея высасывает яйцо.

ЛИКА. Вы никогда не ощущали потребность отдаться кому-то. Полностью, ничего не утаивая? Кто-нибудь так отдавался вам? И я говорю не просто о сексе. Отчасти речь может идти и о нем, но не только. Вы никогда не испытывали стремления к истинной близости с другим человеком? Той близости, когда ты совершенно открыт и незащищен?

ЧЕХОВ. Вот что пришло сейчас в голову. Я об этом совсем забыл. Я очень молод, в Москве. Из одежды – только то, что на мне, да и этого едва хватает, чтобы не замерзнуть. Чтобы поддерживать семью мне приходилось целыми дня носиться по городу, в дождь и снег, по льду и грязи, я давал частные уроки, сначала в одном доме, потом в другом, добираясь до него через весь город. И как-то вечером внезапно обнаружил, что смотрю в глубокий колодец, смотрю на черную воду, измотанный и опустошенный, и тут подходит крестьянская девушка, чтобы наполнить ведро. И такая она была кроткой и застенчивой, что у меня, когда я посмотрел на нее, едва не разорвалось сердце: так я был ей благодарен, что она здесь. Казалось чудом, что существует такое существо, и мои глаза наполнились слезами, а она говорит: «С вами все в порядке, сударь?» Я отвечаю: «Простите меня. Просто вы такая красавица». Свалял дурака, я знаю, но что еще я мог сказать? Это была правда. Девушка заливается краской, отчего становится еще прекраснее, а у меня уже слезы катятся по щекам, и она касается моей груди, очень застенчиво, и говорит: «Сударь, не плачьте». Тут я обнимаю ее. И она дозволяет ее обнять. Такая мягкая. Такая теплая. Долго-долго я просто сжимал ее в объятьях. И если раньше был совершенно несчастен, то теперь стал невероятно счастливым, пусть и на тот момент.

ЛИКА. А что потом?

ЧЕХОВ. Потом мы услышали, как кто-то, насвистывая, идет по улице, она набрала воду и ушла, и больше я никогда ее не видел.

ЛИКА. Вы не попытались ее удержать? Позволили уйти?

ЧЕХОВ. А что мне оставалось? Следовало привести домой? И что потом? Если отпускать, то гораздо легче делать это сразу.

ЛИКА. Это очень грустная история.

ЧЕХОВ. Нет, отнюдь.

ЛИКА. Да. Очень, очень грустная.

ЧЕХОВ. Совсем не грустная. Это смешная история.

ЛИКА. Смешная? Вы называете эту историю смешной?

ЧЕХОВ. Это очень смешная история.

ЛИКА. Чем она смешная? Как вы можете называть эту историю смешной?

ЧЕХОВ. Если вы не видите, что она смешная, тогда я не могу вам это объяснить.

ЛИКА. Почему?

ЧЕХОВ. Потому что объяснения смешного обычно совсем не смешны. Или до человека доходит, или – нет.

ЛИКА. Вы думаете, что я слишком глупа, чтобы понять?

ЧЕХОВ. Разумеется, нет. Вы невероятно умная. Но совершенно не понимаете то, к чему я клоню.

ЛИКА. Да. Я всегда чего-то не понимаю.

ЧЕХОВ. Не всегда. Зачастую вы очень проницательная. Но не в моем случае. (Пауза). Это история о том, как глупо идти на поводу эмоций. Какие они мимолетные. Вы действительно думаете, что это не смешно?

ЛИКА. Да. Я думаю, это совершенно не смешно. Я думаю, это ужасно, трагически грустно, и я тут же почувствовала, как она мне близка, и разделила с ней тот замечательный, такой искренний момент, а потом, потому что кто-то шел по улице, насвистывая, вы позволяете ей уйти, и это ваша последняя встреча с ней. Возможно, это трогательно, но никак не смешно.

ЧЕХОВ. Тогда мы должны согласиться в нашем несогласии.

(Пауза. Только мерцают светлячки и стрекочут цикады).

ЛИКА. Знаете, иногда, если вам того хочется, вы можете обнимать меня.

ЧЕХОВ. Спасибо. С вашей стороны это такое доброе предложение. Буду иметь это в виду.

ЛИКА. А что вы делаете?

ЧЕХОВ. Проглядываю записи для пьесы, которую пытаюсь написать. Но становится так темно, что уже ничего не видно.

ЛИКА. Я не про это?

ЧЕХОВ. Тогда про что?

ЛИКА. Я спрашиваю, что вы делаете?

ЧЕХОВ. Что-то я вас не понимаю.

ЛИКА. Да, не понимаете. На самом деле, я думаю, что очень даже понимаете, но изо всех сил стараетесь показать, что нет.

ЧЕХОВ. Почему женщины всегда говорят загадками? Словно вы рассчитываете, что мужчины обладают телепатическими способностями. Что ж, мы ими не обладаем. В самом деле понятия не имеем, о чем вы думаете, так почему не сказать нам прямо?

ЛИКА. Я думала о том, как мне нравилось приезжать сюда, каждое лето.

ЧЕХОВ. И нам нравится, что вы приезжаете. Вы теперь член семьи.

ЛИКА. Неужели?

ЧЕХОВ. Естественно.

ЛИКА. Какая-нибудь кузина?

ЧЕХОВ. Прекрасная кузина, но достаточно дальняя, чтобы флирт с ней не считался чем-то непристойным.

ЛИКА. Вы так милы со мной.

ЧЕХОВ. Я мил со всеми. Так проще.

ЛИКА. Но вы всегда шутите?

ЧЕХОВ. Это да. Не хватает только клоунских башмаков и красного носа.

ЛИКА. И вы всегда подкалываете меня.

ЧЕХОВ. Мне нравится вас подкалывать. Вы особенно прекрасны, когда мне удается вогнать вас в краску. И ваш смех. Я обожаю смешить вас. Когда мне удается заставить вас покраснеть и рассмеяться одновременно, я безмерно счастлив. А если моими стараниями вы смеетесь до икоты – это уже полный экстаз.

ЛИКА. И вы флиртуете со мной.

ЧЕХОВ. Я флиртую со всеми красавицами.

ЛИКА. И вы говорите мне, что я прекрасна.

ЧЕХОВ. Вы прекрасны.

ЛИКА. Общаясь с вами, я чувствую, что меня любят.

ЧЕХОВ. Вас любят. Здесь все вас любят.

ЛИКА. Но вы всегда тщательно следите за тем, чтобы сохранять между нами пусть короткую, но дистанцию.

ЧЕХОВ. Это всего лишь обычная вежливость.

ЛИКА. Когда я уезжаю, вы пишите мне такие смешные, такие замечательные письма, о том, как вам недостает моего присутствия, как вас снедает желание увидеться со мной вновь.

ЧЕХОВ. Мне всегда ужасно вас недостает. По такой, как вы, очень легко заскучать.

ЛИКА. А когда я возвращаюсь, вы вроде бы искренне счастливы видеть меня.

ЧЕХОВ. Я всегда счастлив видеть вас. Как и все. Ваша компания всем в радость.

ЛИКА. Но потом вы опять отходите. Не так и далеко. Но достаточно далеко, чтобы я пребывала в недоумении. Гадала, как все это понимать. Я никогда не знаю наверняка, как себя с вами вести.

ЧЕХОВ. Будьте сама собой.

ЛИКА. Я с радостью, если вы ответите тем же. Но вы не отвечаете. И это совершенно выбивает меня из колеи. Небо красное. Луна только встает. Почему так темно?

ЧЕХОВ. Лика? Что такое? Вы плачете?

ЛИКА. Нет.

ЧЕХОВ. Я вас расстроил? Какой же я идиот. Всегда был таким. Я что-то чувствую, только когда пишу. В реальной жизни, с людьми я бесчувственный чурбан.

ЛИКА. Вы еще и раздражаете. С вами никогда не знаешь, на каком ты свете. Нет, понятно, конечно, что вы веселый, обаятельный, милый, и вроде бы я вам небезразлична. Женщины постоянно бросаются вам на грудь и влюбляются в вас. Но на самом деле я ничего не знаю.

ЧЕХОВ. В каком смысле?

ЛИКА. Неважно. Мне пора спать. Наверное, эта собака вновь будет выть всю ночь. Это дурной знак – воющая ночью собака. Я такая суеверная. Боюсь трех горящих свечей и числа тринадцать. Я знаю, что не смогу уснуть. Буду метаться и ворочаться с боку на бок, оценивая собственную никчемность. Иногда, когда я не могу спать и смотрю в темноту, мне кажется, что я различаю в ней два красных глаза, которые смотрят на меня. Это глаза дьявола. Извините. Я болтаю ни о чем, потому что мне не хочется прощаться с вами.

ЧЕХОВ. Лика, позвольте дать вам совет. Никогда не доверяйте писателю. Если на то пошло, никогда не доверяйте и врачу. И тем более никогда не доверяйте писателю, который еще и врач.

ЛИКА. Можете вы перестать шутить, хотя бы на минуту? Вы всегда шутите. Особенно, когда случается что-то дурное. Что-то умирает, а вы шутите. Это все очень, очень странно.

ЧЕХОВ. Случилось что-то дурное?

ЛИКА. Еще нет.

ЧЕХОВ. Знаете, я бы ни за что на свете не стал вас расстраивать. Вы мне очень дороги, честное слово. И быть несчастной вам совершенно незачем. Вы – красивая девушка. Интеллигентная и добрая. Из всех подруг сестры вы у меня на первом месте. Вас я люблю дразнить больше всех остальных. У меня всегда поднимается настроение, когда вы в доме. А когда вы уезжаете, возникает пустота. Вас здесь очень любят.

ЛИКА. Любят? Меня любят?

ЧЕХОВ. Абсолютно.

ЛИКА. Но что это значит?

ЧЕХОВ. В каком смысле, что это значит?

ЛИКА. Когда вы говорите, что любите меня, как мне понимать ваши слова?

ЧЕХОВ. Подождите. Позвольте мне принести толковый словарь. И мы легко с этим разберемся.

ЛИКА. Перестаньте! Перестаньте притворяться глупцом.

ЧЕХОВ. Я не притворяюсь глупцом. Я на самом деле глупец.

ЛИКА. Наверное, это не имеет значения. Может, безнадежная любовь самая лучшая. (Пауза). Допустим, я кого-то нашла.

ЧЕХОВ. Нашли кого-то? В смысле, на улице?

ЛИКА. Допустим, у меня кто-то есть.

ЧЕХОВ. Кто-то есть?

ЛИКА. Кто-то еще. Кто мне не безразличен. Помимо вас. С кем я могу быть. Как вы на это отреагируете?

ЧЕХОВ. Конечно, у меня разобьется сердце. Но при этом я буду рад за вас. Потому что вы – восхитительный человек, и я хочу, чтобы вы были счастливы. Так вы кого-то нашли?

ЛИКА. Да. Но он меня не нашел. И, думаю, не найдет никогда.

ЧЕХОВ. Тогда он на удивление глуп.

ЛИКА. Да. Но я думаю, что с этим мы уже определились. (Пауза). Иногда я думаю, что хочу выйти на сцену или совершенствовать мой певческий голос, посвятить жизнь опере, искусству, в каком-то смысле, как вы посвящаете свою писательству. Я безмерно восхищаюсь людьми, которые могут творить. Но потом думаю, а может, я для этого недостаточно хороша? Что мне тогда делать? Как это будет нелепо, работать в поте лица и обнаружить, ты совсем и не так хороша, как должно. Какое это будет унижение. И тогда я думаю, может, желание у меня совсем иное, может, я хочу найти кого-то и отдать ему сердце, душу, разум и плоть, отдать себя целиком одному человеку, и в этом будут смысл и значение моей жизни.

(Пауза).

ЧЕХОВ. Знаете, это удивительно, как же много этим вечером светлячков. Не думаю, что я когда-нибудь видел их в таком количестве.

(Пауза).

ЛИКА. Я проводила время с Потапенко.

ЧЕХОВ. Потапенко – милейший человек и хороший писатель.

ЛИКА. Да. А еще я очень ему нравлюсь.

ЧЕХОВ. Вы всем очень нравитесь. Иначе и быть не может.

ЛИКА. Я нравлюсь ему больше, чем вам.

ЧЕХОВ. Никому вы не нравитесь больше, чем мне.

ЛИКА. Во всяком случае, он это показывает.

ЧЕХОВ. Правда? Он показывает это в присутствии жены?

ЛИКА. Вам доставляет удовольствие причинять мне боль?

ЧЕХОВ. Я причинил вам боль? Вам больно, потому что у Потапенко есть жена? Это дурной тон – упоминать, что у человека есть жена?

ЛИКА. Я уверена, что Потапенко любит меня.

ЧЕХОВ. Я понимаю, почему так вышло.

ЛИКА. И для вас это не проблема?

ЧЕХОВ. Мне представляется, что это проблема, скорее, для вас. Или для его жены.

ЛИКА. Но мои проблемы не имеют к вам никакого отношения, правильно?

ЧЕХОВ. А чего вы от меня ждете? Чтобы я сказал, что это отличная идея – закрутить роман с моим другом Потапенко, который, между прочим, женат на очень милой женщине?

ЛИКА. Я знаю, вам без разницы, но считаю, что должна вам сказать. Я решила отдаться ему.

ЧЕХОВ. Отдаться?

ЛИКА. Да. Я решила.

ЧЕХОВ. Это именно то, чего вы хотите?

ЛИКА. Нет. Я совершенно этого не хочу, но чувствую, что сейчас мне не остается ничего другого.

ЧЕХОВ. Разумеется, остается. Лика, вы все еще ребенок.

ЛИКА. Я не ребенок. Я взрослая женщина. И уже слишком поздно. Вы не сможете меня спасти. Никто не сможет. Потому что какая-то моя часть хочет пасть. Чтобы наконец-то покончить с этим. Возможно, только так мне удастся доказать себе, что я – настоящая.

ЧЕХОВ. Поверьте мне, дорогая. Вы очень даже настоящая. А когда человек настоящий, все действия, им совершаемые, имеют последствия, поэтому я надеюсь, что вы хорошенько подумаете, прежде чем что-либо сделаете, и проявите необходимую осторожность, чтобы не оказаться в положении, из которого не сможете выбраться.

ЛИКА. Я хочу оказаться в положении, из которого не смогу выбраться. В отличие от вас. Вы не желаете связывать себя какими-то обязательствами. Все обращает в шутку. Вас отличает обаяние и мягкая ирония, перед которыми женщины не могут устоять. Но только не серьезность. Вы серьезны как врач. Как писатель. Но не как личность. Я не понимаю, почему люди не могут быть достаточно честными, чтобы сказать тому или той, кто тебе небезразличен: я здесь, и если моя жизнь может принести тебе какую-то пользу, приди и возьми ее. Я хочу отдать себя тому, кто меня хочет. Вот чего я хочу.

ЧЕХОВ. Тогда вы должны получить то, чего хотите.

ЛИКА. Да. Должна.

(Пауза. Они смотрят на светлячков).

ЧЕХОВ. Аромат гелиотропов очень уж сильный.

ЛИКА. Гелиотропы – цветы вдов. Их кладут на гроб любимого. (Пауза). Я иду спать. (Пауза. Не двигается с места). Вы идете спать?

ЧЕХОВ. Очевидно, я в этом уверен, поскольку выбора нет. Но не сейчас. Побуду здесь, еще посмотрю на светлячков.

ЛИКА. Тогда ладно. Спокойной ночи.

ЧЕХОВ. Спокойной ночи. (ЛИКА колеблется, потом поворачивается, чтобы уйти). Они спариваются, знаете ли.

ЛИКА (останавливается). Кто?

ЧЕХОВ. Светлячки. Поэтому они так мерцают. Это элемент какого-то сложного ритуала спаривания, который еще полностью не изучен.

ЛИКА. Правда?

ЧЕХОВ. Насколько мне известно, да.

ЛИКА. Надеюсь, у них это получается лучше, чем у вас.

(ЛИКА уходит. ЧЕХОВ сидит и смотрит на светлячков. Затемнение).

Картина 2

(Комната в Санкт-Петербурге. Очень раннее утро. Лика сидит на стуле, ждет. ЧЕХОВ входит с холода. Это утро после первой, провальной постановки «Чайки» в Александринском театре).

ЛИКА. Наконец-то. Где вы были? Мы так за вас тревожились?

ЧЕХОВ. Вы все это время ждали меня? Отчего не легли спать?

ЛИКА. Все легли, а я не могла. Как вы могли так нас переволновать? Что вы делали?

ЧЕХОВ. Бродил в снегу, час за часом.

ЛИКА. Вы нездоровы, и вы врач. Вы же знаете, как чудовищно опасна для вас холодная, сырая погода.

ЧЕХОВ. Я об этом не думал. Просто шагал и шагал, охваченный тоской, а в голове неистово хохотали гиены.

ЛИКА. Вы думаете, премьера прошла не так хорошо?

ЧЕХОВ. Это было какое-то уродливое бесстыдство. Театр – это уродливое бесстыдство. Это безобразная, преступная деятельность. Я пытался сказать им: играйте естественно. Я говорил им снова и снова. Бедный дурачок, жалели они меня. Он всего лишь драматург. И ничего не знает о театре. Самодовольные кретины. Даже в худших кошмарных снах я не мог представить себе этого гротескного уродца, в которого они превратили мою пьесу. В зале зрители болтали друг с другом, поворачивались спиной к сцене, смеялись так громко, что заглушали актеров. Может, оно и к лучшему, потому что актеры были совершенно несостоятельными. Зрители показали себя полными дебилами, критики – отведавшими человечины орангутангами. Меня учат писать косноязычные болваны, которые едва могут нацарапать собственные фамилии. Все это напоминала сцену из ада, со скачущими обезьянами, которые бросают друг в дружку пригоршни экскрементов. Вот, значит, каково быть драматургом: подставляться под струи мочи осатаневших макак. Если мне когда-нибудь достанет глупости написать еще одну пьесу, пожалуйста, окажите мне любезность: возьмите пистолет и пристрелите меня.

ЛИКА. Вы не должны так говорить. «Чайка» – прекрасная пьеса. Я плакала, когда читала ее.

ЧЕХОВ. К сожалению, ее предназначение – рассмешить вас.

ЛИКА. Вы ожидали, что я буду смеяться, читая «Чайку»»?

ЧЕХОВ. Боюсь, что да.

ЛИКА. Тогда я тоже не поняла пьесу. Но я знаю, она хорошая. И еще я знаю, что эти люди очень, очень глупые. Вы не должны позволить им отбить у вас желание писать пьесы. Вы не должны позволить своре самодовольных недоумков взять над вами верх.

ЧЕХОВ. Речь не о том, кто выигрывает, а кто остается в проигрыше.

ЛИКА. Тогда отчего вам расстраиваться? Вы знаете, как вы пишите. Если эти люди слишком тупы, чтобы по достоинству оценить ваши произведения, это их беда.

ЧЕХОВ. Пока я бродил в темноте, мне постоянно вспоминалась ночь, когда умер мой брат. Я сидел под дождем, семь часов ждал поезда, в полном отчаянии, и слушал, как по другую сторону стены какие-то актеры репетировали глупую мелодраму. И мне казалось, что вся моя жизнь – пьесы внутри других пьес. Все слушают какую-то мелодраму, разыгрываемую по другую сторону стены, которая на самом деле чья-то жизнь. Эти пьесы взаимосвязаны между собой. Второстепенные персонажи в пьесе твоей жизни становятся главными героями своих собственных пьес. И одна за другой пьесы подходят к концу, актеры покидают сцену, потом играются какие-то другие пьесы, и так будет продолжаться, пока не взорвется солнце. Что все это означало? Пока пьесу репетировали, мне казалось, что она достойна внимания. Что она несет в себе что-то важное. Но как же я ошибся. Нет в мире ничего такого, что сможет оправдать сидение в театре, когда ты собственными глазами наблюдаешь, как самое драгоценное для тебя растаптывается в пыль злобными кретинами. Никогда больше! Никогда, никогда больше!

ЛИКА. Позавтракайте. Может, кто-то еще поставит вашу пьесу. Тот, кто полюбит ее так же, как люблю я.

ЧЕХОВ. Я никогда не позволю себе вновь подвергнуться столь абсурдному унижению.

ЛИКА. Я вам кое-что скажу, хотя и знаю, что вам не хочется этого слышать. Я думаю, эта ужасная постановка на самом деле пойдет вам только на пользу.

ЧЕХОВ. На пользу? Как она может пойти мне на пользу?

ЛИКА. Потому что она позволяет вам соприкоснуться с тем, что вы действительно чувствуете. Постановка эта смяла все возведенные вами защитные редуты и впервые в жизни ваши истинные чувства вырвались наружу.

ЧЕХОВ. И это хорошо? Я в ярости, я в отчаянии, я хочу кого-то убить, а вы говорите, что мне это на пользу?

ЛИКА. Вам – да. Я знаю, какие сильные эмоции бушуют у вас внутри. Вы говорили мне, что ничего такого нет, но я знаю, что есть. Для этого театр и нужен. Чтобы добраться до этих эмоций. Что ж, эта постановка свое дело сделала. Подняла на поверхность хотя бы часть ваших истинных чувств.

ЧЕХОВ. Что ж, наслаждайтесь, наблюдая за ними, пока есть такая возможность, потому что я загоню их обратно в глубину, и больше вам никогда их не увидеть.

ЛИКА. Нет, нет. Это совершенно неправильно. Оставьте их на поверхности. Чего вы боитесь? Наша жизнь так коротка. Мы все должны набраться смелости и признать, что сильные чувства нам не чужды, мы можем любить и ненавидеть, ощущать экстаз и отчаяние. Ради этого мы здесь и находимся. Скоро мы умрем, и что хорошего в нашей жизни, если мы сознательно не позволяем себе что-то почувствовать?

ЧЕХОВ. Как я вижу, эта стратегия, которая сработала для вас блестяще.

ЛИКА. Что вы хотите этим сказать?

ЧЕХОВ. Ничего. Я устал.

ЛИКА. Нет, скажите мне, что имелось в виду.

ЧЕХОВ. Я не знаю, что имелось в виду. Я не знаю, что говорю.

ЛИКА. Вы хотели сказать, что я не имею права на чувства, раз пыталась покончить с собой в Берлине? Что я не должна позволить себе любить или чувствовать страсть к другому только потому, что Потапенко бросил меня и вернулся к своей глупой жене? Так вот, мне без разницы. Я любила его и рада, что отдалась ему, а если из-за это мне пришлось страдать, что ж, значит, я страдала. И наложить на себя руки пыталась, потому что хотела умереть. Но я не умерла и, по крайней мере, честна в том, что я чувствую. Это нормально, ненавидеть режиссеров и актеров, зрителей и критиков. Если вы это чувствуете, нет в этом ничего плохого. Когда умерла моя дочка, я хотела умереть с ней, и в этом тоже не было ничего плохого. Не говорите, что неправильно для меня чувствовать все это, и чувствовать глубоко. Такое свойственно всем нормальным людям. Ярость, которую вы почувствовали сегодня, это благо. Как и ваши страдания. А вот зажать все внутри, попытаться отделаться какой-то сухой шуткой, наоборот, беда.

ЧЕХОВ. Если вы все это чувствуете, как вы можете заявлять, что вам понравилась моя пьеса?

ЛИКА. Ваша пьеса – совсем не сухая шутка. В ней, конечно, есть забавные места, но пьеса ваша глубоко эмоциональна, и придет день, когда ее поставят, как должно, людьми, которые знают свое дело, для зрителей, которые совсем не кретины, и они оценят «Чайку» по достоинству.

ЧЕХОВ. Эта пьеса никогда больше не будет поставлена, потому что я этого не разрешу. Что же касается ваших страданий, то я сожалею о том, что так вышло. Но вы сами выбрали этот путь. Сами решили сбежать с женатым мужчиной. Отдаться ему – ваш выбор, как и желание сохранить вашего ребенка. Я сожалею, что все это выпало на вашу долю, действительно сожалею, но это не означает, что я буду вести себя, как вы, выставляя все мои чувства напоказ, позволяя миру снова и снова уничтожать меня, пока я сам не захочу умереть. Потапенко – свинья. По отношению к вам он вел себя ужасно. Но именно так и происходит, когда позволяешь себе любить людей, как их любите вы. И гораздо благоразумнее любить людей, как люблю их я. Я знаю, как предоставить людям возможность уйти.

ЛИКА. Нет, не знаете.

ЧЕХОВ. Я дал вам уйти.

ЛИКА. Тогда почему я все еще здесь, жду вас в этой холодной комнате, этим холодным утром, когда все остальные давно улеглись спать?

ЧЕХОВ. Не знаю. Может, вы безумная.

ЛИКА. Может, и так.

(Пауза).

ЧЕХОВ. Может, они правы. Может, это ужасная пьеса.

ЛИКА. Она совсем не ужасная. Это очень даже прекрасная пьеса.

ЧЕХОВ. Откуда вы знаете? Кто вы такая, чтобы судить?

ЛИКА. Я имею право судить, потому что она обо мне.

ЧЕХОВ. Она не о вас.

ЛИКА. Вы думаете, я слепая? Думаете, я не вижу, что она обо мне? «Чайка» обо мне. Я – Нина. Я – девушка, влюбленная в циничного писателя, который бросает ее. Это я. Вы написали обо мне. Но в пьесе вы все перевернули. Писатель продолжает меня любить, а я предаю его. Или вы – другой, старший по возрасту писатель, который бросает ее. Кто их них вы? Или вы – они оба. Я думаю, что так оно и есть.

ЧЕХОВ. Я – никто. Это пьеса. Все персонажи вымышлены.

ЛИКА. Что ж, как и все в моей жизни. Люди, которых я люблю, всегда оказываются кем-то еще, играя роль, на которую я их определяю. Все это гротескная пьеса. Но ваша пьеса гораздо прекраснее. И девушка в пьесе – это я. Вы взяли мою жизнь и поместили ее в пьесу. Спасибо, что хоть не лжете насчет этого, глядя мне в глаза.

ЧЕХОВ. Ладно. Возможно, она – это вы. В каком-то смысле. Определенно есть четко выраженные параллели, я это признаю. Но это так трудно для человека, который не писатель, понять одну достаточно простую истину. Даже если пьеса начинается с человека, которого драматург прекрасно себе представляет, в тот самый момент, когда перо касается бумаги, персонаж начинает меняться, превращаясь в кого-то еще. И так происходит всегда, потому что такова жизнь любого человека. С каждым сделанным вами вдохом вы становитесь кем-то еще.

ЛИКА. Что ж, я знаю, кем стала девушка в вашей пьесе. Она стала мною.

ЧЕХОВ. Поверьте мне, у меня не было ни малейшего намерения причинить вам боль или поставить в неудобное положение.

ЛИКА. В неудобное положение. Это величайшая честь, оказанная мне за всю мою жизнь. Питать ко мне такие теплые чувства, чтобы сесть за стол и представить меня всему миру. Затратить столько усилий, чтобы попытаться понять меня. Даровать мне такие невероятно красивые слова. Я очень, очень вам благодарна. И не говорите мне, какими были ваши намерения. Для меня это акт любви. Эта пьеса означает, что вы меня любите. В какой-то глубинной части своей души вы меня любите, и вы знаете, что любите, и не могли не написать пьесу обо мне, вот я и оказалась в этой пьесе. Я совершенно не сержусь. Я этим горда. Даже если вам не достанет духа признаться в этом самому, я знаю, что это правда. Пьеса – удивительный подарок, который я получила от вас. Не пытайтесь его забрать. И даже если никто этого не понимает, мне все равно. Потому что я понимаю. Я – та девушка. Нина – это я.

(Пауза).

ЧЕХОВ. Хорошо.

ЛИКА. Принести вам что-нибудь поесть?

ЧЕХОВ. Я не голоден.

ЛИКА. Вам обязательно надо поесть.

ЧЕХОВ. Я ничего не хочу.

ЛИКА. Хотя бы выпейте чаю. Может, тарелку супа?

ЧЕХОВ. Не могли бы вы просто…

ЛИКА. Что? Просто уйти?

ЧЕХОВ. Я этого не говорил.

ЛИКА. Так вы не хотите, чтобы я ушла?

ЧЕХОВ. Нет. (Садится). Я так устал. Никогда в жизни не чувствовал такой усталости. Театр высасывает из тебя все, как змея.

ЛИКА (присаживается рядом, обнимает). Вы такой глупый, всю ночь бродили в этом холоде. У вас промокли ноги. Вы что, собирались покончить с собой? И кто тогда напишет новые пьесы обо мне?

ЧЕХОВ. Лика…

ЛИКА. Что?

ЧЕХОВ. Я сожалею, что так вышло с вашим ребенком. Я сожалею, что так вышло с вами. Я вам никогда этого не говорил. Я никогда не говорил с вами об этом. А следовало поговорить.

ЛИКА. Это значения не имеет.

ЧЕХОВ. Я сожалею, что не чувствую того, чего вы от меня ждете.

ЛИКА. Но вы чувствуете. У меня есть доказательства. Все это есть в вашей пьесе.

ЧЕХОВ. В пьесе. Пьеса – это слова на бумаге.

ЛИКА. Какой же вы глупый, если так думаете.

(Целует в лоб, обнимая. Затемнение).