Текст книги "Горгоны"

Дон Нигро
Горгоны

 
Каждое существо содержит в себе целый разумный мир.
Плотин
Ткань прочь унесена была,
И раскололась гладь стекла;
«Сбылось проклятье», – воззвала
 

Волшебница Шалотт.

Альфред Теннисон

Действующие лица

РУТ, стареющая кинозвезда

МИЛДРЕД, ее вечная соперница

Начало 1960-х. Одна простая декорация, которая объединяет все места, где происходит действие: гримерная, готический особняк, на самом деле съемочная площадка, сцена театра, гостиная Рут. Диван, кровать, туалетный столик с зеркалами, лестница, стол и несколько стульев. Пьеса ставится без перерывов между картинами, без изменения декораций, без антракта.

1

Гримерная театра, после спектакля. Милдред сидит у зеркала, снимает грим, уставшая. Входит Рут.

РУТ. Дорогая Милдред, ты в прекрасной форме. Просто потрясла меня своей игрой. Я смеялась. Я плакала. Чуть не обмочилась. Сердце стучало как отбойный молоток. Твоя игра – вершина американского театра.

МИЛДРЕД. Да что ты тут делаешь, черт бы тебя побрал!

РУТ. Зашла за кулисы, чтобы поздравить тебя с блестящим достижением. Клянусь, ты выглядела вдвое моложе. Как тебе это удается?

МИЛДРЕД. Рут, ты что, наркоманишь?

РУТ. Разумеется, нет. Разве что по мелочам. Я и впрямь думаю, что ты потрясающе хороша. Принимая во внимание.

МИЛДРЕД. Принимая во внимание что?

РУТ. Это всего лишь пьеса.

МИЛДРЕД. Пьеса?

РУТ. Ты понимаешь, о чем я. Главная прелесть пьес в том, что их практически никто не видит.

МИЛДРЕД. Ладно. Так чего ты хочешь?

РУТ. Чего я хочу? Думаю, я оскорблена. Неужели тебе так трудно поверить, что я приехала в этот занюханный район, чтобы посмотреть пьесу умершего англичанина? Нет, конечно, некоторые из дорогих мне людей – умершие англичане. Мой третий муж ныне умерший англичанин. И мое уважение к твоему несравненному актерскому таланту столь велико, что я не знаю, с чего начать.

МИЛДРЕД. Заканчивай треп, Рути. Ты слишком стара, чтобы попусту сотрясать воздух. Мы обе знаем, что ты пришла не для того, чтобы насладиться моей игрой на сцене.

РУТ. Милдред, ты ранила меня в самое сердце, заподозрив в моих действиях какой-то скрытый мотив. Я пришла только для того, чтобы поддержать давнюю подругу, которая нынче не в фаворе у удачи.

МИЛДРЕД. Не в фаворе у удачи? Я не в фаворе у удачи?

РУТ. Ладно. Не кипятись, а то тебя хватит удар.

МИЛДРЕД. И я тебе не подруга.

РУТ. Разумеется, подруга, одна из самых давних и дорогих. Конечно, у меня были подруги и постарше, но они все умерли.

МИЛДРЕД. Рут, мы не подруги. Мы ненавидим друг друга.

РУТ. Это неправда, у тебя ко мне ненависти нет.

МИЛДРЕД. Очень даже есть.

РУТ. Ох, Милли, у тебя такое мрачное чувство юмора.

МИЛДРЕД. Нет его у меня.

РУТ. Вот это я в тебе и люблю.

МИЛДРЕД. Ничего ты во мне не любишь. Ты меня ненавидишь. Всегда ненавидела. Так что ты здесь делаешь? Ищешь почку для пересадки?

РУТ. Раз ты предпочитаешь грубить, и полагаю, по-другому не можешь, если честно, мне предложили роль в фильме.

МИЛДРЕД. Тебе? Роль? Тебе предложили роль в фильме?

РУТ. Да, мне предложили роль в фильме.

МИЛДРЕД. Ты хочешь сказать, в одном из этих фильмов о личной гигиене американских солдат? Я думала, ты поставила на них крест после того, как перестала снимать в барах мужиков.

РУТ. Я не шучу, Милдред. Мне предложили роль в хорошем, достойном фильме.

МИЛДРЕД. Да перестань, Рут. Твоя карьера мертва, как Муссолини.

РИТ. Знаешь, Милли, нынче и ты что-то не блистаешь на серебристом экране.

МИЛДРЕД. Я решила взять паузу и вернуться к моим сценическим корням. В театре я всегда чувствовала себя как дома.

РУТ. Играть в театре – все равно, что спать с трупом.

МИЛДРЕД. Насчет трупа ты, естественно, в курсе.

РУТ (достает из сумки сценарий). Дорогая, отставь гордость в сторону, перестань слушать только себя и постарайся обратить внимание на мои слова. Я надеюсь, что в голове у тебя не опилки. Ты знаешь, приход сюда дался мне нелегко. Здесь холодно, как в склепе, и воняет разложившимися енотами. Сиденья такие жесткие, что моим ягодицам нанесен непоправимый урон, и я бы предпочла наблюдать, как растет плесень на сыре, чем в очередной раз слушать это отвратительное пустопорожнее бормотание, которое считается эталоном драмы. Но так уж вышло, что мне предложили роль в этом фильме, роскошную роль, какую не предлагали долгие годы, но ничего хорошего из этого не получится, если мне не составит пару достойная партнерша. Иначе моя бесподобная игра просто растопчет ее, и фильм потеряет всю свою прелесть. Я знаю, что не хожу у тебя в фаворитах, да и я, Бог свидетель, просыпаясь утром, не думаю о том, чтобы первым делом позвонить тебе. Тем не менее, сценарий пристойный. По крайней мере, две главные женские роли очень даже хороши.

МИЛДРЕД. Я не играю лесбиянок.

РУТ. Они не лесбиянки. Сестры. Это что-то вроде… ты знаешь, как Хичкок…

МИЛДРЕД. Хичкок? Так это Хичкок?

РУТ. Не Хичкок, но похоже. И почти так же хорошо. Ну и плюс в том, что не придется работать с Хичкоком.

МИЛДРЕД. Но придется работать с тобой. Этот минус перекрывает любые плюсы. Извини.

РУТ. Ты прочитай, хорошо? Если тебе не понравится, я приглашу Глорию Свенсон. Я знаю, за эту роль она отдаст свои последние четыре зуба.

МИЛДРЕД. Глорию Свенсон? Я думала, она умерла.

РУТ. Если честно, я тоже, но, получается, что нет.

МИЛДРЕД. Глория Свенсон мне в подметки не годится.

РУТ. Поэтому я и пришла к тебе первой. Но, если ты сейчас занята, вкапывая свои корни в театр, я, разумеется, тебя пойму.

МИЛДРЕД. Ты уверена, что они не лесбиянки?

РУТ. Они сестры, Милли. Сестры.

МИЛДРЕД. Не сестры-лесбиянки?

РУТ. Нет там ничего лесбийского. Фильм называется «Горгоны».

МИЛДРЕД. Не буду я сниматься в фильме, который называется «Горгоны».

РУТ. Ладно, мы назовем его «Моби Дик». Мы сможем назвать его, как захотим. Кто нам помешает? Я даже не знаю, кто такие горгоны. Это отвратительные средневековые рыльца водосточных труб, которые выглядят, как Уоллес Бири?

МИЛДРЕД. То горгульи. Горгоны – женщины в греческой мифологии со змеями вместо волос.

РУТ. Знаешь, никаких змей в этом фильме нет. Но, если захочешь, будут. Летучие мыши точно есть. Это захватывающая история о двух сестрах, которые блистали в водевилях. Она волнующая, она трагическая, она пугающая… Просто прочитай ее, Милли. Говорю тебе, такая роль выпадает раз в жизни.

МИЛДРЕД. Я так не думаю.

РУТ. Почему? Неужели так трудно просто прочитать? По-моему, невелик труд. Или ты всегда отворачиваешься от всего, что тебе предлагают? Ради Бога, просто прочитай! Тебя это не убьет.

МИЛДРЕД. Не хочу читать. Я сейчас очень занята.

РУТ. И чем ты так занята? Трясешь корнями перед семью стариками, трое из которых спят, а один умер от скуки во втором действии, как едва не случилось со мной? Эта глупая пьеса отнимает у тебя так много времени, что ты не можешь прочитать сценарий, который может вернуть тебя в кино?

МИЛДРЕД. Мне не нужно возвращаться. Я никуда не уходила.

РУТ. Да перестань, Милдред. Твоя карьера давно уже в сортире.

МИЛДРЕД. Мы там обе, дорогая.

РУТ. Возможно, но первой меня в канализацию не сольют. Это чертовски хороший сценарий, и будь я на твоем месте, дважды подумала бы, прежде чем позволила бы гордости, или злости, или извращенному стремлению играть четверосортную пьесу перед ходячими мертвецами помешать мне заглянуть в сценарий, который вновь может вынести на вершину. Ты действительно хочешь до конца жизни сидеть и гнить в этом мавзолее или все-таки утебя еще есть желание заняться настоящей работой?

(Пауза. МИЛДРЕД колеблется).

МИЛДРЕД. Ладно, раз ты в таком отчаянии, полагаю, от меня не убудет, если я загляну в эту хрень. (МИЛДРЕД берет сценарий, открывает). Так какой из сестер должна быть я?

РУТ. Ты – побитая жизнью психопатка. Я знаю, тебе придется поднапрячься, чтобы сыграть ее. Сестры живут в большом, темном, старом готическом особняке, а когда-то они в паре танцевали чечетку, Энид и Банни, и в их жизни был мужчина, красивый, обаятельный, комик-чечеточник, которого звали Боб и… (Она смотрит в темноту, чуть в сторону от МИЛДРЕД). Господи, это крыса?

МИЛДРЕД. Не наступи на нее. Вдруг это чей-то агент. Я с ней разберусь.

(МИЛДРЕД уходит в тень, чем-то бьет крысу. Раздается дикий визг, за которым следует затемнение. Потом, уже в темноте, слышится музыка леденящего душу хичкоковского триллера).

2

(Музыка обрывается вспыхивающим светом)

Милдред стоит на верхней площадке лестницы готического особняка, в пугающем парике и домашнем халате.

МИЛДРЕД. Ох, Энид, я так расстроена. Почему, почему мой дорогой и нежно любимый Боб не пришел? Это совершенно не в его стиле. Чтобы не прийти и не занять денег!

РУТ (вкатывается в инвалидной коляске к подножию лестницы). Боюсь, Боб пришел и ушел, Банни. Но он оставил тебе маленький подарок.

МИЛДРЕД. Подарок? Боб оставил мне подарок? Ох, я так люблю получать подарки. Мои поклонники всегда оставляли мне такие чудесные подарки. Где он, Энид? В беседке? Мои поклонники обожали оставлять мне подарки в беседке.

РУТ. Рядом с тобой, в той коробке. На лестничной площадке.

МИЛДРЕД. Где?

РУТ. У тебя за спиной, Банни.

МИЛДРЕД. Ой, такая большая коробка. Должно быть, очень дорогой подарок. Боб подарил мне металлофон?

РУТ. Банни, дорогая, открой коробку, посмотри, и ты все увидишь сама.

МИЛДРЕД. Хорошо. Ой, я так волнуюсь. Что это может быть? (Открывает коробку, заглядывает). Что это? Для металлофона слишком много волос.

РУТ. Достань и приглядись, Банни.

МИЛДРЕД (достает подарок из коробки). Какой-то он липкий. И тяжелый… Что это? (Поворачивает подарок к себе). А-А-А-А-А-Х-Х-Х! Это его голова! Энид, это его голова! А-А-А-А-Х-Х-Х! (МИЛДРЕД отбрасывает голову. Она прыгает по ступенькам).

РУТ (выходя из образа). Извини, но я чувствую, что здесь нам надо остановиться. (Смотрит за кулисы на невидимого зрителям режиссера). Можем, мы это повторить, Найджел?

МИЛДРЕД. Почему? Что не так?

РУТ. Все прекрасно, дорогая, правда. Дело лишь в том, что голова не подпрыгивает должным образом.

МИЛДРЕД. Это же не баскетбол, Рут. Трудно добиться нужного подпрыгивания, если сбоку торчит нос.

РУТ. Про нос я все знаю, но голова должна приземлиться точно у моих ног, или нужного эффекта не будет. (Вновь смотрит в темноту). Ты согласен, Найджел? Можем ты попробовать еще раз?

МИЛДРЕД. Ну, хорошо. Тогда брось ее сюда.

РУТ. Спасибо тебе, Милдред. С тобой приятно иметь дело. Держи. (РУТ бросает голову МИЛДРЕД).

МИЛДРЕД (легко ловит голову и обращается к ней, укладывая обратно в коробку). Давай, Боб. Ты тоже предпочел бы быть где-то еще, правда? Наверное, и платили бы тебе там больше, чем мне.

РУТ. Спасибо, Милли. Ты голова? Снимаем, Найджел?

МИЛДРЕД. Произноси эту чертову реплику!

РУТ (входя в роль). Боюсь, Боб пришел и ушел, Банни. Но он оставил тебе маленький подарок.

МИЛДРЕД. Подарок? Боб оставил мне подарок? Ох, я так люблю получать подарки. Мои поклонники всегда оставляли мне такие чудесные подарки. Где он, Энид? В беседке? Мои поклонники обожали оставлять мне подарки в беседке.

РУТ. Рядом с тобой, в той коробке. На лестничной площадке.

МИЛДРЕД. Где?

РУТ. Там, в темноте, у тебя за спиной, Банни.

МИЛДРЕД. Ой, такая большая коробка. Должно быть, очень дорогой подарок. Боб подарил мне металлофон?

РУТ. Банни, дорогая, открой коробку, посмотри, и ты все увидишь сама.

МИЛДРЕД. Хорошо. Ой, я так волнуюсь. Что это может быть? (Открывает коробку, заглядывает). Что это? Для металлофона слишком много волос.

РУТ. Достань и приглядись, Банни.

МИЛДРЕД (достает подарок из коробки). Какой-то он липкий. И тяжелый… Что это? (Поворачивает подарок к себе. Это мужская голова). А-А-А-А-А-Х-Х-Х! Это его голова! Энид, это его голова! А-А-А-А-Х-Х-Х! (Она отбрасывает голову, на этот раз с большей силой. Голова прыгает по ступенькам).

РУТ. Ты хоть смотри, что ты делаешь с этой хреновиной. На этот раз ты чуть не попала в меня.

МИЛДРЕД. Какая жалость.

РУТ. Слушай, неужели это так сложно? Ты бросаешь, как девочка.

МИЛДРЕД. Я и есть девочка.

РУТ. Уже никто и не помнит, когда ты была девочкой. Постарайся. Представь себе, что это соревнования, и надо обязательно показать результат.

МИЛДРЕД. Извини, я, наверное, пропустила тот день, когда мы сдавали зачет по бросанию голов.

РУТ. Просто скинь ее по ступенькам так, чтобы она прикатилась к моим ногам. НЕ понимаю, что здесь такого сложного.

МИЛДРЕД. Почему бы тебе не подняться сюда и не бросить эту гребаную голову, и я спущусь вниз и припаркую свою зад на твою коляску? Я на ногах целый день, и у Боба уже отваливается нос. Может, попрактикуемся с ТВОЕЙ головой?

РУТ. Послушай, Милдред, все шло так хорошо. Не заводись, ладно? (Рут бросает голову, куда более яростно, чем требует ситуация).

МИЛДРЕД (ловит голову). Я и не завожусь. Это ты меня заводишь. Тебе не нравится, как падает голова Боба. Ты каждые три минуты останавливаешь съемку. Чтобы тебе наложили еще слой пудры. На тебе уже столько косметики, что под ней никто бы не узнал и Человека-Слона.

РУТ. Я ничего не хочу слышать о твоих прежних бойфрендах.

МИЛДРЕД. Я пошла в актрисы не для того, чтобы весь день орать благим матом и швырять голову вниз о ступенькам. У меня болит рука, а бедный Боб выглядит так, будто его переехал джип.

РУТ. Мы будем снимать дубли, пока не сделаем все правильно.

МИЛДРЕД. Ты собираешься учить меня, как правильно и как неправильно бросать голову твоего ухажера вниз по ступенькам?

РУТ. Если ты перестанешь жаловаться и попытаешься еще раз, я уверена, все у тебя получится. Марлен Дитрих на шпильках могла ударить по футбольному мячу так, что он летел на пятьдесят футов, а ты не можешь бросить голову, чтобы она приземлилась у моих ног. Это по силам даже дрессированному тюленю.

МИЛДРЕД (спускается по лестнице, на ходу вручает голову РУТ). Держи. Незачем мне все это унижение. Почему бы тебе не посмотреть, залезет ли голова Боба тебе в зад? (Обращаясь у голове). Удачи тебе, Боб. И не вздумай чиркнуть спичкой.

РУТ (хватая МИЛДРЕД за руку). Подожди. Милдред, пожалуйста. Давай не устраивать скандала из-за такой мелочи, как отрубленная голова. До этого момента все шло замечательно.

МИЛДРЕД. Ты думаешь, все шло замечательно? Спроси у Боба, так ли это. Его нос изогнулся в три стороны.

РУТ. Но все шло хорошо.

МИЛДРЕД. Приведи хоть один пример.

РУТ. Тебе блестяще удалась сцена в беседке.

МИЛДРЕД. Я там и впрямь была хороша.

РУТ. А сцена на чердаке, с куклой чревовещателя – просто шедевр.

МИЛДРЕД. Не перебарщивай, Рути.

РУТ. Знаешь, если отбросить всякую ерунду, все действительно идет на удивление хорошо, и мы должны прилагать усилия, чтобы не дать воли раздражению. У нас есть шанс сделать что-то стоящее.

МИЛДРЕД. Я бы могла воспринять твои слова серьезно, если бы при этом ты не держала в руках человеческую голову. Я должна присесть. Ноги подкашиваются.

РУТ. Можем мы сделать перерыв, Найджел? У Милдред отваливаются ноги.

МИЛДРЕД (садится на ступеньки, снимает туфли). Спасибо, Рут. Я благодарна тебе за то, что ты своевременно информируешь всех о состоянии моих ног. В недалеком будущем ты, наверное, начнешь сообщать всем, когда и какую мне хочется справить нужду.

РУТ (глядя на туфли МИЛДРЕД). Где ты взяла эти ужасные туфли?

МИЛДРЕД. Я думаю, их сняли с мертвого жевуна. И, раз уже разговор зашел о жевунах, я так голодна, что съела бы одного целиком.

РУТ. Так чего бы нам не перекусить?

МИЛДРЕД. Я не прикасаюсь ни к чему, что здесь подают. Независимый кинематограф – рассадник трупного яда. Это мясо на ленч вполне могло быть лошадью Рэндольфа Скотта. Мы могли жаловаться на рабский труд при прежней студийной системе, но кормили там чертовски хорошо. А здесь все пахнет, как вареная требуха.

РУТ. Поэтому я приношу еду с собой. (Она кладет голову Боба на ступеньку рядом с МИЛДРЕД, достает сумку из кармана инвалидной коляски, вытаскивает сэндвичи). Индюшка.

МИЛДРЕД (поглощенная растиранием ног). Как ты меня назвала?

РУТ. Это сэндвичи с индейкой. Я беру мясо на индюшачьей ферме под Кукамонгой. Этих индюшек кормят отборной айовской кукурузой, и в клетках они слушают Моцарта, музыка которого их успокаивает.

МИЛДРЕД (с опаской берет сэндвич). И однажды их вытаскивают из клеток и отрубают им голову, как Бобу.

РУТ (садится на ступеньку, чтобы поесть, голова Боба между ними). Вот что я тебе скажу, Милли. Работать с тобой интереснее, чем я думала.

МИЛДРЕД. А что ты думала? Ожидала, что я засуну в твои галоши гремучих змей?

РУТ. Не знаю. Я слышала пугающие истории.

МИЛДРЕД. Какие истории? Бретт Гарт в какой уж раз повторил этот бородатый анекдот о козле?

РУТ. Каком козле?

МИЛДРЕД. Неважно. Честно говоря, и ты не такая ужасная, как я себе представляла. Господи, как вкусно. Ты и впрямь приготовила эти сэндвичи?

РУТ. Только никому не рассказывай. Не хочу, чтобы кто-то знал о моих кулинарных способностях. Мужчины начнут мечтать о том, чтобы я приготовила им обед, а я предпочту срать бритвенными лезвиями.

МИЛДРЕД. Это будет нашим маленьким секретом. (Рот у нее набит). Что ж, эта индейка умерла не зря.

РУТ. В этом городе полно людей, которые думают, что мы вцепимся друг другу в горло, едва окажемся на одной съемочной площадке.

МИЛДРЕД. Мужчинам нравится лелеять миф, что сильные женщины не могут поладить друг с другом. Они обожают смотреть, как мы цапаемся. Наверное, думают, что это отвлечет нас, и мы не убьем их, когда они спят. Они так нас боятся! И это, по какой-то причине, возбуждает их сексуально. Бедные, больные на всю голову ублюдки. Если я когда-нибудь еще выйду замуж, разрешаю тебе раздавить мою голову печатным прессом.

РУТ. И однако каждая из нас надеется, ведь так, несмотря на все доказательства, свидетельствующие об обратном, что длинный список унизительных и катастрофических взаимоотношений всего лишь случайные неудачи, а где-то есть действительно хороший мужчина, и надо лишь подпоить его, надеть на голову мешок из-под муки и приковать к бойлеру в подвале собственного дома.

МИЛДРЕД. Я думала, ты уже смирилась с тем печальным фактом, что хороших мужчин нет. Есть буйные, глупые, буйные и глупые, и занудные. Пожалуй, и всё.

РУТ. Знаю, знаю. Но терпеть не могу, когда рядом нет мужчины.

МИЛДРЕД. Единственное, что у нас есть – это наша работа.

РУТ. И наши дети.

МИЛДРЕД. Нет у нас детей. Это иллюзия.

РУТ. Маленькими были.

МИЛДРЕД. Нет, мы же постоянно работали.

РУТ. А что нам оставалось делать? Приходилось работать. Не могли мы рассчитывать, что мужчины позаботятся о нас. Они не могут позаботиться о себе. Дети это понимают.

МИЛДРЕД. Ни один ребенок не может понять, почему его сотавляют. А если понимают? Тогда все еще хуже.

РУТ. Я никогда не оставляла своих детей. Мои дети оставляли меня. И мужчины тоже. Они любят тебя за то, что ты делаешь, а потом ожидают, что ты перестанешь это делать. Когда ты перестаешь, им становится с тобой скучно, и они уходят. Но я никогда не позволяла им остановить меня. Продолжала идти вперед, как сороконожка, которой в зад вставили горящий фитиль, что бы ни случалось. Давай, Милдред. Сделаем чертовски хороший фильм и покажем этим ухмыляющимся сучьим детям, которые уже ни во что нас не ставят, что ни хрена они не понимают.

МИЛДРЕД. Ладно, но ты должна мне кое-что пообещать.

РУТ. Все, кроме одного. Спать я с тобой не буду. Только в случае крайней необходимости.

МИЛДРЕД. Обещай мне, что после съемок я смогу оставить себе голову Боба и использовать ее вместо упора двери.

РУТ. Заметано.

МИЛДРЕД. И что в следующий раз, играя в футбол с Марлен Дитрих, ты сломаешь ей ногу.

РУТ. Договорились.

МИЛДРЕД. Хорошо. Пошли, Боб. Каторга ждет. Еще один день, опять метание головы вниз по лестнице. Моя жизнь в искусстве.

(Затемнение, зловещая, нервирующая музыка)

3

(Зловещая музыка. Съемочная площадка: комната в готическом особняке, частично залитая лунным светом).

РУТ (опасливо вкатывается в лунный свет на инвалидной коляске). Банни? Где ты, Банни? Банни? Я знаю, ты здесь, где-то в темноте, поджидаешь меня.

МИЛДРЕД (зловещий голос из темноты, окружающей РУТ). В чем дело, Энид? Ты боишься темноты? Я думала, ты любишь темноту. Тебе нравилось кувыркаться с Бобом в темноте, так, Энид?

РУТ. Я не понимаю, о чем ты говоришь, Энид.

МИЛДРЕД. Лапать друг друга в летнем домике под воркование голубей, уханье сов, плеск воды, и у эллинга, и на чердаке среди пауков, и под плакучей ивой, и около грядки со спаржей…

РУТ. Пожалуйста, успокойся, Банни.

МИЛДРЕД. Ты думала, что проведешь меня, Энид? Ты думала, что сможешь за моей спиной снюхаться с Бобом, и я ничего не замечу. Сладенькая маленькая Банни. Наивная маленькая Банни. Она ничего не заподозрит. Она слишком занята своей чечеткой и дрессированными попугаями, чтобы заметить. Так ты думала, Энид?

РУТ. Банни, тебе надо успокоиться.

МИЛДРЕД. Хватит мне указывать, Энид. Я сыта по горло твоими указаниями, да и не только твоими. Ты это понимаешь? С меня хватит! (Выходит под свет в нелепом парике и густо намазанными губами, в руке топор). Всю мою жизнь я позволяла другим людям решать, что мне делать, что говорить, что носить, как себя вести. Что ж, пора маленькой Банни брать жизнь в свои руки.

РУТ (когда Банни надвигается на нее с топором). Что ты делаешь? Перестань. Положи топор, Банни.

МИЛДРЕД. Что не так, Энид? Тебя волнует топор? Потому что ты можешь подняться с коляски и убежать, если тебя волнует топор.

РУТ. Ты знаешь, что я не могу убежать, Банни. После того ужасного происшествия с молотилкой.

МИЛДРЕД. Энид, неужели ты думаешь, что я хоть на минуту в это верила? Что ты не можешь ходить из-за того, что упала в эту чертову молотилку?

РУТ. Пожалуйста, Банни. Пожалуйста. Ради Бога. Умоляю тебя.

МИЛДРЕД. Покойной ночи, Энид. Пока выключать свет. Сладких снов. (Поднимает топор, стоя практически вплотную к РУТ).

РУТ. (кричит в ухо МИЛДРЕД, невероятно пронзительно, от такого крика стынет кровь и трескаются оконные стекла). А-А-А-А-Х-Х-Х!

МИЛДРЕД (бросает топор и выходит из роли). Господи Иисусе! Ты хотела, чтобы у меня лопнула барабанная перепонка, идиотка? Обязательно кричат мне в ухо?

РУТ. А что еще мне оставалось делать, если ты постоянно суешь свою огромную чертову голову между моим ртом и камерой? Куда мне кричать? Тебе в жопу?

МИЛДРЕД. Может, обойдемся без вульгарностей. Я понимаю, для тебя это естественно, но, по крайней мере, напрягись и создай у постановочной команды иллюзию, что ты – приличная женщина. Некоторые по возрасту годятся тебе во внуки. (Обращается в темноту). Можем мы прерваться, Найджел? Пока у меня не перестанет звенеть в ушах.

РУТ. Только не пытайся учить меня, как надо себя вести на съемочной площадке. Я давно этим занимаюсь, знаешь ли.

МИЛДРЕД. Осторожнее, Рути. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь подсчитал, сколь давно.

РУТ. Я не такая старая.

МИЛДРЕД. По слухам ты была одной из танцующих фей в фильме братьев Люмьер девятьсот третьего года.

РУТ. А ты уже тогда спала с кайзером Вильгельмом.

МИЛДРЕД. Я никогда не спала с кайзером Вильгельмом. Не люблю усы.

РУТ. Тогда почему ты их отращиваешь?

МИЛДРЕД. Я не отращиваю усы.

РУТ. Тебе нужно больше ваксы для усов, чем квартету цирюльников. Не пора ли тебе остановиться? Незачем красть мои сцены своим чертовым переигрыванием.

МИЛДРЕД. Твои сцены? Это не твои сцены. Они мои. Как я могу красть свои собственные сцены?

РУТ. Ты думаешь, что все сцены твои по определению?

МИЛДРЕД. Абсолютно.

РУТ. А как насчет сцен, в которых тебя нет?

МИЛДРЕД. Эти надо вырезать. И я не переигрываю. Это обычная игра. И я не знаю, как ты называешь то, что делаешь сама? Гримасничать в камеру?

РУТ. Ты очень уж стараешься.

МИЛДРЕД. Что ж, кто-то должен. Ты себя не утруждаешь.

РУТ. Это игра.

МИЛДРЕД. Я думаю, ты путаешь игру с сексом.

РУТ. Правда? А в чем разница?

МИЛДРЕД. Играя, я иногда испытываю оргазм.

РУТ. Надеюсь, когда играешь не со мной.

МИЛДРЕД. Нет, с тобой ощущения другие. Будто блюешь, съев несвежих моллюсков. Думаю, проблема в том, что я – актриса, тогда как ты – кинозвезда.

РУТ. Нельзя быть и той, и другой?

МИЛДРЕД. Какое-то время можно поддерживать такую иллюзию, но рано или поздно приходится выбирать.

РУТ. Я выбираю все и сразу.

МИЛДРЕД. Это не выбор. Это самообман. И так с самого начала твоей карьеры.

РУТ. Моей карьеры? Что тебе моя карьера? Посмотри на себя? Да разве можно быть столь высокого мнения о себе? В этом городе ты – посмешище.

МИЛДРЕД. И это я слышу от женщины, которая переспала со всеми звездами Голливуда, за исключением разве Лесси.

РУТ. Ты просто завидуешь, потому что мужчины меня хотят. А ты их пугаешь.

МИЛДРЕД. Раз мой ум пугает мужчин, с этим ничего не поделаешь.

РУТ. Речь не о твоем уме, а о твоем лице. Просыпаться и каждое утро видеть твое лицо при свете зари, все равно, что смотреть в миску с дохлыми миногами.

МИЛДРЕД. Знаешь, я могу сделать пластику лица, а ты всегда будешь тупой, как собачье дерьмо.

РУТ. Мне хватило ума, чтобы получить две премии Академии.

МИЛДРЕД. Ты переспала со всеми академиками.

РУТ. Что ж, хотя бы за это я должна что-то получить.

МИЛДРЕД. Да, как я понимаю, букет венерических заболеваний.

РУТ. Для этого есть пенициллин. Милли, почему мы должны все время цапаться? Почему не может улыбаться, притворяясь, что мы любим друг друга? Мы актрисы. Нам это по силам, правда?

МИЛДРЕД. Нет, не думаю, что у нас получится. Драма – это конфликт. Игра – это война. Голливуд – зона боевых действий. Ты видишь кости вымерших динозавров вдоль бульвара Сансет. Это кладбище слонов.

РУТ. Си Обри Смит в «Тарзане».

МИЛДРЕД. Ошибаешься.

РУТ. Отнюдь. Насчет этого я никогда не ошибаюсь. У меня фотографическая память. Си Обри Смит бредет среди этих огромных гор костей, грудных клеток, черепов, добела обглоданных стервятниками, и говорит: «Вот оно, кладбище слонов».

МИЛДРЕД. Ладно, склоняю голову перед твоими глубокими познаниями по части тупых диалогов третьесортных фильмов. Разве ты сама не играла в одном Пантеру?

РУТ. Господи, я тебя ненавижу.

МИЛДРЕД. Тогда чего ты вообще пришла ко мне с этим сценарием?

РУТ. Потому что нуждалась в деньгах.

МИЛДРЕД. Но почему ко мне? Почему из всех ты выбрала меня?

РУТ. Потому что подумала, что никто лучше тебя не сыграет уродливую, злобную, слабоумную старую горгону.

МИЛДРЕД. Что ж, спасибо тебе, Рут. Я ценю твое доверие, но наверняка есть какой-то другой способ заработать деньги. У тебя что, больная спина? И разве твой последний муж не оставил тебе целого состояния?

РУТ. Я потратила большую часть на французов и скаковых лошадей.

МИЛДРЕД. Тебе следовало потратить хоть чуть-чуть на уроки актерского мастерства.

РУТ. И я соскучилась.

МИЛДРЕД. По мне? Ты соскучилась по мне?

РУТ. Господи – нет! Только не по тебе. По этому. По работе.

МИЛДРЕД. Естественно. Без всего этого чувствуешь себя такой одинокой.

РУТ. Когда работаешь, ничего этого нет. Только до и после.

МИЛДРЕД. Совсем как в сексе.

РУТ. Ты же не чувствуешь себя одинокой в сексе?

МИЛДРЕД. Это было так давно, что я и не помню. Думаю, раньше в процессе я старалась отключиться. Никогда особо этого не любила. В отличии от тебя, естественно. Ты всегда была шлюхой. Без обид.

РУТ. Лучше быть шлюхой, чем сцеплять колени скобами, как ты.

МИЛДРЕД. Я иной раз разводила колени, будь уверена, и не только при верховой езде. А твои ноги раздвигались так часто, что остается удивляться, как это тебе не приходится входить в дверь бочком.

РУТ. Ты чудовище.

МИЛДРЕД. По крайней мере, я чудовище, которое умеет играть.

РУТ. Если ты такая великая актриса, что ты делаешь в этом фильме?

МИЛДРЕД. Спасаю твой отвисший старый зад, вот что я делаю.

РУТ. Ты говоришь, что согласилась сниматься в этом фильме из жалости ко мне?

МИЛДРЕД. Именно так, и с этого меня не сдвинешь.

РУТ. Чушь собачья.

МИЛДРЕД. Это Голливуд. Собачьей чуши здесь выше крыши. (Пауза). А действительно, что я делаю в фильме, где голова моего возлюбленного скачет по ступенькам, как футбольный мяч, а расчлененное тело экономки, которая еще и кухарка, упрятано в морозильную камеру? Я просто рехнулась.

РУТ. Ты борешься за последний глоток славы, Милли, как и я. Мы дрейфуем в одной лодке, которая вот-вот пойдет ко дну. На нас наросло больше ракушек, чем на «Лузитании».

МИЛДРЕД. Мы с тобой не одного поля ягоды. Я не такая, как ты.

РУТ. Ты права. Я женщина.

МИЛДРЕД. Это я женщина.

РУТ. Сексуальной привлекательности в тебе не больше, чем в чучеле страуса.

МИЛДРЕД. Давай не касаться твоих сексуальных извращений, лады?

РУТ. Моих извращений? Скажи, сколько лет огурец – твой единственный сексуальный партнер?

МИЛДРЕД. Я знаю, почему ты ненавидишь меня. Из-за Французика, правда?

РУТ. Кого?

МИЛДРЕД. Твоего бывшего мужа.

РУТ. Извини, но тебе придется уточнить.

МИЛДРЕД. Не лакричный король. Актер.

РУТ. Ты про Герберта?

МИЛДРЕД. Нет, другой.

РУТ. Рауль?

МИЛДРЕД. Со стеклянным глазом.

РУТ. А-а, так ты про Альфонса.

МИЛДРЕД. Альфонса? Да кто такой Альфонс?

РУТ. Французик.

МИЛДРЕД. Его имя – Альфонс?

РУТ. Да, но я всегда звала его Дик. И он терпеть не мог, когда его называли Французиком.

МИЛДРЕД. Ему нравилось, когда я называла его Французиком.

РУТ. Он, наверное, не обращал внимания.

МИЛДРЕД. Обращал, Рути. Можешь мне поверить.

РУТ. Дело в том, что я едва его помню.

МИЛДРЕД. Ты была без ума от него.

РУТ. Да, такой утонченный человек. Все в нем было мягкое, за исключением пениса.

МИЛДРЕД. Ты ненавидишь меня за случившееся на съемках «Скандальной угрозы».

РУТ. Боже, не фильм, а огромная куча дымящегося конского навоза.

МИЛДРЕД. Это точно.

РУТ. Создавалось ощущение, что сценарий написан семейством мартышек.

МИЛРЕД. Скорее всего, так и было.

РУТ. Значит, ты снялась в плохом фильме с Альфонсом и бесстыдно флиртовала с ним две недели. Как и все остальные.

МИЛДРЕД. У нас был безумный роман.

РУТ. С Альфонсом?

МИЛДРЕД. Только не притворяйся, будто ты не знала.

РУТ. Ты и Альфонс?

МИЛДРЕД. Да. Я. В это так трудно поверить?

РУТ. Да, но, к сожалению, не так сложно представить себе. Господи, теперь придется промывать мозги хлоркой, чтобы вытравить эту картинку. Ты называешь меня шлюхой, а сама подставлялась моему мужу!

МИЛДРЕД. Ты тогда спала с Джорджем Рафтом.

РУТ. Я никогда не спала с Джорджем Рафтом. Потому что Джордж Рафт никогда не спал.

МИЛДРЕД. Ты знала, что у меня был роман с Французиком и с тех пор ты меня ненавидишь.

РУТ. Это неправда. Я возненавидела тебя задолго до того, как ты переспала с Альфонсом. Господи, ну и потаскуха.

МИЛДРЕД. Это я потаскуха? Ты переспала со всеми режиссерами, у которых снималась.

РУТ. Еще одна наглая ложь. Я никогда не спала и Идой Лупино. Не то, чтобы мне не хотелось, но она в то время пребывала в полной уверенности, что любит своего мужа. И наверняка были другие, с кем я не спала.