Текст книги "Три сестры, два мужа / Outside Looking In"

Дон Нигро
Три сестры, два мужа / Outside Looking In

Don Nigro

Outside Looking In / 2023

Перевел с английского Виктор Вебер

* * *

«Говори, Бог видений, обратись ко мне и скажи, почему я выбрала тебя».

Эмили Бронте

Действующие лица:

КЕЙТЛИН КЕЛЛИ ГРИМ – 27 лет

ШЕРРИ КЕЛЛИ – ее сестра, 21 год

МИННИ КЕЛЛИ МАКГОРТ – их сестра, 23 года

МАК МАКГОРТ – муж МИННИ, 28 лет

РОЙ ГРИМ – муж КЕЙТЛИН, 30 лет.

Декорация:

Гостиная дома Макгортов, реконструированного амбара, в Армитейдже, маленьком городе в холмистой части восточного Огайо, ранним летом 1979 г. Дверь справа. По центру в заднике сетчатая дверь, ведущая на заднее крыльцо. По центру слева, ближе к авансцене, диван. МАК – художник и скульптор, везде следы его работы, включая множество магазинных манекенов, частично разобранных. Он пишет картины маслом, рисует углем, собирает странные скульптуры из подручных материалов. Их тоже хватает.

Действие первое

(Летний день в 1979 г. Гостиная МАКА и МИННИ. Этот дом, когда-то амбар Потдорфов, давно перестроили в жилое помещение, и теперь он вполне уютен, хотя беспорядка хватает, спасибо незаконченным картинам МАКА, его рисункам, странным скульптурам и великому множеству частично разобранных магазинных манекенов.

Дверь справа, по центру задника сетчатая дверь ведет на заднее крыльцо. Диван левее центра и ближе к авансцене. Кейтлин и ШЕРРИ входят, когда зажигается свет, увлеченные разговором. Они – сестры, одной двадцать семь лет, второй двадцать один год, КЕЙТЛИН симпатичная, но немного зажатая, ШЕРРИ просто красавица, пусть и чуть расторможенная. Привычка командовать у КЕЙТЛИН давняя).

КЕЙТЛИН. Я лишь говорю, пожалуйста, постарайся вести себя пристойно, когда мы привезем ее домой, хорошо?

ШЕРРИ. А что, по-твоему, я собираюсь сделать? Помочусь на пол? Это она безумная. Не я.

КЕЙТЛИН. Вот я и хочу, чтобы ты помнила о том, что мы должны с пониманием относиться к Минни. Она всегда была не совсем такой, как все, а теперь особенно…

ШЕРРИ. Не такой, как все, это да. Она совершенно безумна.

КЕЙТЛИН. Она не безумна. На самом деле нет. Не так, чтобы очень. Не все время. Минни немного другая. Быть другой – не преступление.

ШЕРРИ. В какой вселенной?

КЕЙТЛИН. Просто постарайся быть ей подругой, хорошо?

ШЕРРИ. Я ей не подруга. Я ей сестра. Это куда как труднее. И она не хочет, чтобы я была ее подругой. Ей даже не нравится, что я – ее сестра. Не думаю, что она любит нас обеих.

КЕЙТЛИН. Минни очень нас любит. Просто ей сложно выражать свои чувства.

ШЕРРИ. У Минни нет проблем с выражением ее чувств. Ей сложно их не выражать. Она чувствует, что я – шлюха, а ты – жаждущая все контролировать, дотошная психопатка.

КЕЙТЛИН. Что ж, наполовину она права. Господи это место выглядит так, словно здесь порезвилось стадо диких свиней.

(Начинает наводить порядок. ШЕРРИ садится на диван, наблюдает).

ШЕРРИ. Знаешь, Кейтлин, тебе нужно перестать всех осуждать. У тебя появляются морщины у рта.

КЕЙТЛИН. Спасибо, что поделилась столь важным наблюдением?

ШЕРРИ. Ты все еще злишься на меня из-за того вечера?

КЕЙТЛИН. Я не знаю, о чем ты говоришь, если только не про тот случай, когда я, вернувшись домой, нашла тебя и моего мужа голыми.

ШЕРРИ. Это неправда. Твой муж голым не был.

КЕЙТЛИН. Ты была голой за вас обоих. В жизни не видела более голую. Как тебе удается быть такой голой?

ШЕРРИ. Нет степеней обнаженности. Или ты голая, или нет.

КЕЙТЛИН. Без одежды ты более голая, чем другие люди.

ШЕРРИ. Быть такого не может.

КЕЙТЛИН. И что, по-твоему, ты делала?

ШЕРРИ. Я принимала ванну.

КЕЙТЛИН. На глазах у моего мужа?

ШЕРРИ. Не на глазах у твоего мужа. Я даже не знала, что он дома. Услышала шум и вышла из ванной.

КЕЙТЛИН. В чем мать родила?

ШЕРРИ. Я была в полотенце.

КЕЙТЛИН. На голове.

ШЕРРИ. Я же не знала, что это он. Я думала, это ты.

КЕЙТЛИН. То есть ты ходила по дому голой с закрытыми глазами?

ШЕРРИ. Все произошло очень быстро. Я просто вышла в гостиную, а он уже там.

КЕЙТЛИН. И ты просто там стояла?

ШЕРРИ. Он застал меня врасплох. А потом мы разговаривали.

КЕЙТЛИН. И ты была голой? Ты разговаривала с моим мужем голой?

ШЕРРИ. Я встала за вешалку с пальто.

КЕЙТЛИН. И как долго вы разговаривали?

ШЕРРИ. Не знаю. Часов на руке не было.

КЕЙТЛИН. На тебе ничего не было, кроме улыбки во весь рот.

ШЕРРИ. Это так приятно, поговорить с человеком не о Минни.

КЕЙТЛИН. Мы говорим о многом, помимо Минни.

ШЕРРИ. Нет. Мы всегда говорим о Минни. Мы никогда не говорим обо мне.

КЕЙТЛИН. Сейчас мы говорим о тебе.

ШЕРРИ. Только потому, что я оказалась голой в компании твоего мужа. И ты не столько говоришь обо мне, как набрасываешься на меня.

КЕЙТЛИН. Никто на тебя не набрасывается.

ШЕРРИ. Ты всегда набрасываешься на меня. Войти с тобой в одну комнату, все равно, что упасть в змеиную яму.

КЕЙТЛИН. Просто постарайся и отнесись к Минни по-доброму, когда она вернется сюда, хорошо?

ШЕРРИ. Я добрая. Я всегда отношусь к ней по-доброму. Когда я не относилась к Минни по-доброму?

КЕЙТЛИН. Когда спала с ее мужем.

ШЕРРИ. Тебе обязательно постоянно напоминаться мне об этом. Ты используешь то маленькое происшествие, как большую биту, которой лупишь мне по голове всякий раз, когда тебе этого хочется. Это твой ответ на любой аргумент. О чем бы мы ни говорили, тебе достаточно сказать, что я спала с мужем Минни, и победа за тобой. Это несправедливо.

КЕЙТЛИН. А спать с мужем твоей психически нездоровой сестры справедливо?

ШЕРРИ. Жизнь несправедлива. Я хочу поехать во Францию. И я хочу поесть вафель. Я хочу поехать во Францию и поесть вафель.

КЕЙТЛИН. Да что ты, черт побери, будешь делать во Франции?

ШЕРРИ. Не знаю. Могу стать ассистенткой мага. Он будет разрезать меня пополам.

КЕЙТЛИН. Шерри, ты не посмеешь убежать от меня. Мы должны навести в этом доме порядок. Минни возвращается на следующей неделе.

ШЕРРИ. Ты и сама наведешь порядок. Ты у нас христианская мученица. А я – всего лишь девушка, которая ходит голой. (Уходит на заднее крыльцо, громко хлопнув сетчатой дверью).

КЕЙТЛИН. Прекрасно. Ты всегда убегаешь, оставляя мне всю грязную работу. (МИННИ появляется на пороге входной двери. КЕЙТЛИН ее не видит, потому что стоит в глубине сцены и кричит на ШЕРРИ). Именно мне приходится все убирать. Пусть старая, добрая Кейти сама едет за безумной сестрой. Отличная идея. А место это выглядит так, словно здесь проблевался Сатана. Оно выглядит, как…

МИННИ. Пандемониум.

КЕЙТЛИН (от неожиданности подпрыгивает). Что?

МИННИ. Место, где царит беспорядок. Обиталище демонов. Столица ада.

КЕЙТЛИН. Минни, что ты здесь делаешь?

МИННИ. Я была бы где-то еще, если бы могла пойти в другое место.

КЕЙТЛИН. Мы думали, ты вернешься на следующей неделе.

МИННИ. Я вернулась раньше. Сюрприз. Меня подвезла женщина, которая уверена, что она родом с Урана. Она дала мне свой стеклянный глаз.

КЕЙТЛИН. Я хотела прибраться здесь до твоего приезда, но всякий раз, когда я пытаюсь что-то выбросить, Мак притаскивает все обратно. Недавно он прогнал меня паяльной горелкой. Этот человек опасен.

МИННИ. Все нормально, Кейти. В небольшом беспорядке ничего плохого нет.

КЕЙТЛИН. Я против любого беспорядка. Меня это нервирует. Как ты, Минни? Все в порядке?

МИННИ. Меня выпустили. Значит, они так думают. Где он?

КЕЙТЛИН (пытается наводить порядок, пока говорит). Кто знает? Вероятно, роется на свалке, ищет что-то полезное для себя. Тебе следовало позвонить и предупредить нас о своем приезде.

МИННИ. Я никогда не знаю, когда приезжаю. Это просто случается. Да и какая разница? Сейчас я здесь. По крайней мере, я думаю, что здесь. Это ведь я, так?

КЕЙТЛИН. При условии, что ты готова жить в этом мире.

МИННИ. Если бы я ждала, пока буду готова, то никогда бы не выбралась из материнского чрева. Кейтлин, прибираться не обязательно.

КЕЙТЛИН. Да ладно. Я не против.

МИННИ. Я против. Прекрати.

КЕЙТЛИН. Я не думала, что ты можешь взять и уехать из больницы.

МИННИ. Я приехала туда по своей воле. И могу уехать. Если человек безумен, это не означает, что он не может принимать решения.

КЕЙТЛИН. Ты не безумна, сладенькая. Ты немного перенапряглась, вот и потеряла связь с реальностью. (Находит листы бумаги с размазанными чернильными кляксами). Это произведения искусства, или я могу это выбросить?

МИННИ. Да.

КЕЙТЛИН. Да, что?

МИННИ. Да, это произведения искусства, и ты можешь это выбросить. Он нарисует новые.

КЕЙТЛИН. Это выглядит как что-то такое, вырастающее на занавеске для душа.

МИННИ. Именно. Он нарисовал целую серию. Называет эти картины «Бактерия Первая», «Бактерия Вторая», и так далее. К моему отъезду добрался до «Бактерии Шестьдесят девятой». Он берет старую ручку бабушки Минни, смачивает водой большой лист оберточной бумаги затем капает чернила на бумагу и создает эти странные, отвратительные кляксы. Такое ощущение, что они живые. Мак действительно гений.

КЕЙТЛИН. Он проводит большую часть времени ползая по свалке и расчленяя манекены.

МИННИ. А что целыми днями делаешь ты, Кейти?

КЕЙТЛИН. Забочусь о своем муже и поддерживаю в доме такую чистоту, что есть можно с пола.

МИННИ. А почему ты хочешь есть с пола?

КЕЙТЛИН. Не хочу я есть с пола.

МИННИ. Тогда чего держать пол таким чистым, что с него можно есть?

КЕЙТЛИН. Для нормального человека это обычное дело.

МИННИ. Значит, я ненормальная?

КЕЙТЛИН. Я не говорю, что ты ненормальная. Твой мозг в чуть большем беспорядке, чем мой. Мне нравится обычная, размеренная жизнь.

МИННИ. Тогда почему ты постоянно на всех злишься?

КЕЙТЛИН. Ни на кого я не злюсь.

МИННИ. Ты злишься на Мака за то, что он ходит на свалку.

КЕЙТЛИН. Знаешь, сладенькая, не хочу я ссориться с тобой в твой первый день дома. Я просто думаю, что ты слишком хороша для него, и его следует убить.

МИННИ. Мак – прекрасный человек.

КЕЙТЛИН. Да, если забыть о том, что из-за него ты уже дважды попадала в психушку. И если ты продолжишь жить с ним, боюсь, попадешь снова, причем на этот раз навсегда, или того хуже.

МИННИ. Что значит, того хуже? Это косвенный намек на ту случайность с таблетками снотворного?

КЕЙТЛИН. Никакой это не косвенный намек. Я всегда обхожусь без косвенных намеков. Я просто хочу тебе помочь.

МИННИ. Ты пытаешься сказать, что мне делать, чем ты всегда и занимаешься.

КЕЙТЛИН. Так кто-то должен. У тебя самой получается не очень. И шансов ты упустила много. Скажем, могла выйти за нормальное человеческое существо. Ты знала Мака всю жизнь. Знала, какой он. Мы пытались тебя предупредить. Но ты не слушала.

МИННИ. Почему ты так сильно ненавидишь Мака?

КЕЙТЛИН. Нет у меня ненависти к Маку. Я просто думаю, умри он, мир стал бы лучше. Чище – это точно. Меньше всего на свете я хочу расстраивать тебя. Просто…

МИННИ. Что? Что «просто»?

КЕЙТЛИН. Просто я чувствую, что должна сказать тебе кое-что до того, как ты вновь увидишь Мака. Потому что, увы, как только ты увидишь его, до тебя уже не достучишься.

МИННИ. Скажи, откуда у тебя такая потребность превращать всех, кто оказывается рядом с тобой, в таких же несчастных, как ты сама?

КЕЙТЛИН. Да как ты могла такое сказать?!

МИННИ. Это едва ли не основное преимущество тех, кого считают безумными. Ты можешь говорить, что вздумается, и ты можешь это говорить, вышагивая голой с попугаем на голове. А раз разговор зашел о голых, где Шерри?

КЕЙТЛИН. Была здесь минуту тому назад.

МИННИ. И что сделала? Вылезла в окно, увидев, что я вхожу в дверь?

КЕЙТЛИН (подходя к сетчатой двери). Шерри! Иди в дом! Твоя сестра дома.

МИННИ (тоже кричит). Не бойся, Шер. Острых предметов при мне нет. Хотя я уверена, что ножи бабушки Келли по-прежнему на кухне.

КЕЙТЛИН. Если на то пошло, их там нет.

МИННИ. Ты спрятала их, как только услышала, что я возвращаюсь.

КЕЙТЛИН. Нет, конечно, нет. Вообще-то, да.

ШЕРРИ (появляясь за сетчатой дверью, определенно не в своей тарелке). Привет, Минни. Как ты, сладенькая?

МИННИ. Мне гораздо лучше. Разве не видно?

ШЕРРИ. Конечно.

МИННИ. Тебе будет гораздо проще меня обнять, если ты окажешься по эту сторону сетчатой двери.

ШЕРРИ. Хорошо.

(Входит и обнимает МИННИ, сначала осторожно, потом с жаром. МИННИ обнимает ее в ответ без особого энтузиазма).

МИННИ. Осторожнее с ребрами, Шерри.

ШЕРРИ (отпуская ее). Извини. Когда ты оттуда вышла?

МИННИ. Сбежала этим утром. Убила трех охранников ножом для колки льда.

ШЕРРИ (отступая на шаг). Ты шутишь. (Обращаешь к КЕЙТЛИН). Она шутит, да?

МИННИ. Да. Я шучу. Охранников было только двое. Ориентировка на розыск отправлена во все полицейские участки штата. Сможете вы спрятать меня в подвале?

КЕЙТЛИН. Она выписалась раньше, чем мы ожидали.

МИННИ. Меня подвезла моя подруга с Урана, которая постоянно выписывала зигзаги на джипе, чтобы избежать столкновения с зебрами. Она верит, что зебры, которые говорят с румынским акцентом, заполонили страну и мочатся в ее овсянку. Они говорят мне, что теперь я такая же здоровая, как и она. Не врачи. Зебры. С врачами я больше не говорю. Это секрет хорошего психического здоровья. Говорить только с зебрами.

ШЕРРИ. Я действительно рада, что тебе лучше. Тебе ведь теперь лучше, так?

МИННИ. Я больше не вижу везде сороконожек[1]1
  Подробности в монологе «Сороконожки».


[Закрыть] и не думаю, что я – Ида Лупино[2]2
  Подробности в короткой пьесе «Ида Лупино в темноте».


[Закрыть], хотя мне очень нравилось быть Идой Лупино, потому что я всегда хотела сниматься с Хэмфри Богартом.

ШЕРРИ. Отлично. Просто отлично. Я очень скучала по тебе, Минни.

МИННИ. Поэтому ты приезжала каждый день, чтобы повидаться со мной?

ШЕРРИ. Я думала, ты никого не хочешь видеть. Так сказал Мак.

МИННИ. Видеть Мака я не хотела.

ШЕРРИ. Должно быть, я неправильно его поняла. В любом случае, выглядишь ты отлично. Выглядит она отлично, так? То место действительно пошло тебе на пользу.

МИННИ. Что ж, я много времени красила ногти, они полагали это занятие превосходной психотерапией. И, пожалуй, так оно и было. Я красила ногти, и внезапно мой разум оказывался где-то еще, совершенно в другом месте, уходил, полностью уходил в какое-то другое место, а потом внезапно, медсестра принималась трясти меня за плечо, и я не могла вспомнить, где именно была, но точно знала, что это не мое имя, не мое тело, и на самом деле я – кто-то еще, и эта жизнь, это тело с пальцами на руках и ногах, это имя, все это не мое, а я… но это как раз и ускользало. Я знала, что была кем-то еще, но не могла вспомнить, кем. У тебя когда-нибудь возникало чувство, что ты – не та, кто ты есть? Что ты была кем-то еще, в другой жизни?

ШЕРРИ. Я никем не была. И сейчас никто. И никогда не стану кем-то.

МИННИ. Когда мы были маленькими, папа перед сном читал нам «Алису в Зазеркалье», и мне снилось, как меня засасывает в зеркало и забрасывает в другое измерение. Я до сих пор вижу что-то странное в зеркале, краем глаза. Разбей зеркало, и ты не сможешь из него выбраться. Закончишь отражением в миллионе осколков. Когда кто-то умирают, зеркала поворачивают лицом к стене, потому что призрак умершего бродит по дому и может утащить с собой твою душу, чтобы ему не было одиноко.

ШЕРРИ. Ну-ну.

МИННИ. Нас также заставляли писать стихи. Моя подруга, женщина-зебра с Урана, прочитала несколько моих стихотворений и сказала: «Они действительно хороши, прям Эмили Бронте. Как это у тебя получается?» Я ответила, что не знаю. Просто слушаю голоса и записываю, что они говорят. Ее мои слова ужасно напугали, и она сказала: «Послушай, милая, это серьезно. Никогда не говори, что ты слышишь голоса в присутствии медперсонала. На тебя наденут смирительную рубашку и в пять минут отправят в одиночную камеру с обитыми войлоком стенами. Я знаю это по собственному опыту. Эти люди мыслят догмами и живут в плену собственной пропаганды. Они не понимают таких, как мы. Не сотрудничай с теми, кто хочет, чтобы ты стала кем-то еще. Преврати свою жизнь в пьесу. Пусть люди станут персонажами, которые двигаются и говорят. Слушай голоса. Но, ради Бога, держи это при себе». И она была права. Ты знаешь, Зигмунд Фрейд однажды решил, что станет знаменитым, если найдет у угря яички. Он препарировал четыре сотни угрей в поисках яичек. Когда закончил, лабораторию заполняли дохлые, воняющие угри, но где угри прячут свои яички, так и осталось для него тайной. И до концаа жизни Зигмунд Фрейд страдал запорами.

ШЕРРИ. Да. Ладно, хорошо. Я рада, что тебе лучше, В каком-то смысле, думаю.

КЕЙТЛИН. Шерри, разве ты не хочешь что-то сказать Минни?

ШЕРРИ. Что?

КЕЙТЛИН. Ты знаешь.

ШЕРРИ. Да. Конечно. Минни, я тебя люблю.

КЕЙТЛИН. Не это.

ШЕРРИ. Ничего другого в голову не приходит.

КЕЙТЛИН. Насчет того, что ты сделала.

МИННИ. И что? Опять потеряла девственность? Сколько раз на этой неделе?

КЕЙТЛИН. Она хотела сказать тебя насчет своего жилья.

ШЕРРИ. Дело в том, что я, в каком-то смысле, жила здесь.

МИННИ. В смысле, жила здесь?

ШЕРРИ. Да. Именно так.

МИННИ. Ты жила в моем доме?

ШЕРРИ. Да.

МИННИ. С моим мужем? Ты жила в моем доме с моим мужем?

ШЕРРИ. Мы только находились под одной крышей. Меня вышвырнули из моей квартиры. Хозяин подкатывался ко мне и постоянно подсматривал за мной через дыры, которые сверлил в стенах. Я уже начала воспринимать его, как нового Нормана Бейтса, вот и сделала ноги, но депозит он мне не вернул. Мне пришлось поселиться у Кейтлин и Роя, но Кейтлин не терпит другую женщину под своей крышей, мы просто сводили друг дружку с ума, образно говоря, не обижайся, вот Мак и сказал, что я могу пожить здесь, пока не найду новое жилье. И я здесь живу. Временно. В комнате для гостей.

МИННИ. Нет у нас комнаты для гостей. Каждая комната в этом доме полна манекенов, украденных уличных указателей, чучел сов, голов лосей и старых столбов со спиральной красно-белой окраской, какие раньше ставили у парикмахерских.

ШЕРРИ. Вообще-то я спала в спальне. Но на самом деле это комната для гостей, потому что я – гостья. А душ я принимала в доме Кейтлин, потому что в твоем душе сороконожки. Огромные и жуткие.

МИННИ. А где спал Мак?

ШЕРРИ. Понятия не имею. На диване, наверное. Мак из тех, кто приходит и уходит в любое время суток, ты знаешь.

МИННИ. Да, знаю.

ШЕРРИ. Послушай, я не хочу быть незваной гостьей, особенно после того, что случилось. Небольшого недопонимания между нами.

МИННИ. Ты говоришь о том, что переспала с моим мужем? Это ты называешь небольшим недопониманием? По мне, так я поняла все очень хорошо.

ШЕРРИ. Если ты хочешь, чтобы я съехала, теперь, после твоего возвращения, так это не проблема. Я опять поживу у Кейтлин и Роя.

КЕЙТЛИН. Скорее, меня съедят гиены.

МИННИ. Нет, ты можешь остаться здесь. Мы выставим часть манекенов на крыльцо. Я не хочу выбрасывать свою сестру на улицу.

КЕЙТЛИН. Хотя там ей самое место.

ШЕРРИ. Поцелуй мой зад, Кейтлин.

КЕЙТЛИН. А кто только его ни целовал?

МИННИ. Не ссорьтесь. Безумная девица говорит: никаких ссор в ее доме в день возвращения.

ШЕРРИ. Извини, но она так сурова со мной.

КЕЙТЛИН. Ради Бога, может, перестанешь хныкать?

ШЕРРИ. Тогда перестань цеплять меня.

КЕЙТЛИН. Я тебя не цепляешь.

ШЕРРИ. Ты постоянно меня цепляешь. Мама заставляла тебя мыть ванную зубной щеткой за то, что ты цепляла меня.

КЕЙТЛИН. Наша мать была безумной.

ШЕРРИ. Не была она безумной.

КЕЙТЛИН. Она везде видела кроликов. Разве это не безумие?

ШЕРРИ. Нет, если кролики действительно были.

КЕЙТЛИН. Не было никаких кроликов.

ШЕРРИ. Могли быть кролики. Минни постоянно приносила в дом всякую живность. Однажды я пошла в туалет, так на раковине сидел енот и ел шоколадный батончик.

КЕЙТЛИН. Почему ты всегда оправдываешь нашу мать?

ШЕРРИ. Потому что она умерла. И сама оправдаться не может.

МИННИ. Прекратите. Немедленно прекратите, а не то я обезумею у вас на глазах. И это не пустая угроза. Я близка к тому, чтобы у меня разыгрался психоз, и зрелище это будет не из приятных.

КЕЙТЛИН. Минни, тебе придется научиться не размахивать своим безумием, как дубиной, чтобы добиться своего. Дело в том, что на самом деле ты совсем не безумная. Ты просто допустила ошибку, выйдя замуж за безумца, которого тогда еще не раскусили, и часть его безумия перетекло в твою голову.

МИННИ. Маку дозволено быть безумцем. Он – великий художник.

КЭТЛИН. Только в сравнении со свиньями и шимпанзе.

ШЕРРИ. Кейтлин, ты должна немедленно выйти отсюда. Ты хочешь отправить ее обратно в дурку?

КЕЙТЛИН. Я думала, таков твой план.

ШЕРРИ. Какой план? У меня в жизни не было никаких планов. Я не верю в планы. Отец Уиггли сказал, что у Бога есть для меня план, но если и так, он этот план держит при себе. С другой стороны, план отца Уиггли – иногда, как бы случайно, щупать мои буфера.

МИННИ. Не собираюсь я возвращаться. Я только что покинула дурдом, и просто хочу, чтобы все вокруг было тихо и нормально.

МАК (входит, несет трех надувных женщин. Двее – под каждой рукой, третья, с ногами вокруг шеи). Эй, Шерри, посмотри, что я принес. Это сестрички Долли. Я назову их Кейтлин, Шерри и… (Замолкает, увидев МИННИ). Минни. Привет, Минни.

МИННИ. Привет, Мак.

(МАК подходит к МИННИ, чтобы обнять ее, но надувные куклы мешают. Тех, что под руками, он протягивает КЕЙТЛИН).

МАК. Кейтлин, пожалуйста, подержи их.

КЕЙТЛИН. Не давай мне эту дрянь.

МАК (кладет две куклы на диван). Эй, разве я так говорю о твоих друзьях? (Третью куклу отдает ШЕРРИ, потом идет к МИННИ с распростертыми руками). Господи, Минни, как приятно тебя… (Она избегает его объятий). Видеть. Как ты?

МИННИ. Отлично. Просто отлично.

МАК. Выглядишь великолепно.

МИННИ. И чувствую себя великолепно.

МАК. Здорово.

(Пауза).

ШАРРИ. Может, нам оставить вас вдвоем. Я уверена, вам есть, что сказать друг дружке. А мы с Кейтлин пойдем в ее дом и устроим резню среди воображаемых кроликов. Я вернусь позже.

КЕЙТЛИН. Минни, тебе не обязательно оставаться наедине с этим человеком, если ты не готова.

МИННИ. Этот человек – мой муж. Ты хочешь сказать, что я не должна разговаривать с моим мужем, если нет у меня такого желания? Почему никто не говорил мне этого раньше? Мы бы сэкономили много денег на оплату врачей.

МАК. Ты боишься оставить ее наедине со мной?

КЕЙТЛИН. Я всегда боялась оставлять ее наедине с тобой. Ты опасен.

МАК. И что, по-твоему, я с ней сделаю?

КЕЙТЛИН. Что ты делал с ней раньше?

ШЕРРИ. Пойдем, Кейти. У тебя пирог в плите.

КЕТЛИН. Откуда ты знаешь, что у меня в плите? Ты подходила к плите только в одном случае: чтобы заняться на ней сексом.

МИННИ. Я в порядке, Кейти. И мне не требуется чье-то разрешение на разговор с моим мужем.

КЕЙТЛИН. Хорошо, но…

МИННИ. Уходи.

КЕЙТЛИН (вздыхает). Как мотылек к костру.

(Злобно смотрит на МАКА и поворачивается, чтобы уйти).

МАК (берет за руку надувную женщину, которую держит ШЕРРИ и машет КЕЙТЛИН. Фальцетом). Пока-пока.

ШЕРРИ. Кейтлин.

КЕЙТЛИН. Отлично.

(КЕЙТЛИН уходит. ШЕРРИ подходит к МИННИ, чтобы обнять ее, поворачивается, отдает надувную женщину МАКУ, потом обнимает МИННИ, обернувшись, бросает взгляд на МАКА и уходит вслед за КЕЙТЛИН. Несколько мгновений МИННИ и МАК стоят молча).

МАК. Так ты в порядке?

МИННИ. Бывало хуже.

МАК. Мне действительно недоставало тебя.

МИННИ (смотрит на надувных женщин). Да. Оно и видно.

МАК (отправляет всех трех надувных женщин за диван). Они для инсталляции, которую я делаю. Дань уважения Чехову. Еще я добуду седла и положу их на козлы. Будет ковбойская версия «Трех сестер». Ты действительно выглядишь великолепно.

МИННИ. Ты это уже говорил.

МАК. Я пытался повидаться с тобой. Несколько раз в неделю. В течение трех месяцев. Медсестра, которая выглядела, как Муссолини, снова и снова говорила мне, что ты не хочешь меня видеть.

МИННИ. Значит, Шерри жила здесь?

МАК. Временно.

МИННИ. Как и все в твоей жизни.

МАК. Ты расстроена.

МИННИ. Нет. Я думаю, ты поступил правильно. Забрал с улицы бедную, несчастную девушку. Все равно, что спасти щенка с герпесом.

МАК. Она – твоя сестра.

МИННИ. Я знаю, кто она. Часто занимался с ней сексом?

МАК. Нет.

МИННИ. А что случилось? У тебя член отвалился? Я не удивлена.

МАК. Ты все еще зла на меня.

МИННИ. Не говори мне, что я чувствую.

МАК. Тогда в чем дело?

МИННИ. Это не дом, а свалка. Ты когда-нибудь что-нибудь выбрасываешь?

МАК. Я держу вещи, потому что они, возможно, мне понадобятся.

МИННИ. Поэтому ты держишь меня? Сможешь когда-нибудь использовать? Господи Иисусе! Манекены. Дорожные указатели. Чучела сов. Головы лосей. Старые столбы из парикмахерских. Мусор других людей. Все это дерьмо заботит тебя гораздо больше, чем я.

МАК. Это неправда.

МИННИ. Так ты меня воспринимаешь? Потенциальным реквизитом?

МАК. Это так трудно объяснить. Вещи – не просто вещи. Они совсем не мертвые. Они несут в себе энергию. Они созданы из энергии. В них заключена сила. В вещах заключена сила. Мир – лес символов. Все живое.

МИННИ (находит какие-то фотографии). Что это? Что это такое, черт побери?

МАК. Старые полароиды.

МИННИ. Это фотографии моей голой сестры.

МАК. Какой именно?

МИННИ. Думаешь, это смешно? У моего мужа фотографии моей голой младшей сестры, и он думает, что это смешно.

МАК. Пусть она твоя младшая сестра, но она не ребенок. Она – взрослая женщина Мне требовалась модель, а тебя здесь не было.

МИННИ. Ты не помнишь, как я выгляжу голой?

МАК. Память – не человек. Человек постоянно меняется. Это процесс. Модель в начале сессии совсем не такая, как в конце. Я должен ее видеть, когда работаю.

МИННИ. Мак, ты настолько набит дерьмом, что оно лезет у тебя из глазниц. (Пауза). Чокнутая Кошка[3]3
  Чокнутая Кошка/The Krazy Cat и упомянутые ниже мышь Игнац/Ignatz и патрульный Пап/Officer Pup – персонажи американских комиксов и мультфильмов.


[Закрыть]. Это Чокнутая Кошка.

МАК. Что?

МИННИ. Чокнутая Кошка всегда получала кирпичом по голове.

МАК. Кто?

МИННИ. Там был мышь. Игнац. И этот мышь бросал кирпичи в Чокнутую Кошку и попадал ей в голову.

МАК. Почему она это терпела?

МИННИ. Кирпичи?

МАК. Этого мыша. Почему не съела его?

МИННИ. Она не могла съесть Игнаца.

МАК. Это еще почему?

МИННИ. Потому что влюбилась в него.

МАК. Откуда они взялись? Персонажи комиксов?

МИННИ. Да. Именно оттуда. Чокнутой Кошке много лет кирпичи раз за разом попадали в голову, а бросал их этот Игнац. И, однако, она любила его. Продолжала любить его. Отсюда вопрос. Почему она продолжала любить его, если он швырял и швырял ей в голову кирпичи?

МАК. Может, у нее возникли нарушения мозговой деятельности.

МИННИ. Да, пожалуй, можно утверждать, что романтическая любовь – результат нарушения мозговой деятельности, но факт в том, что она любила его. Она продолжала любить его.

МАК. Ей следовало вызвать полицию.

МИННИ. Полиция там была. Патрульный Пап.

МАК. Пес?

МИННИ. По образу – да. Патрульный Пап был псом. Во вселенной Чокнутой Кошки от представлял себе силу здравомыслия, силу власти, но власть эта использовалась, по большей части, для ограничений. И сложное переплетение страстей ставило власть в тупик. Что? У тебя на лице сомнения. Ты не можешь представить себе патрульного псом? Это был полицейский пес.

МАК. Я могу представить себе патрульного псом. Я просто не понимаю, почему мы об этом говорим?

МИННИ. Мы говорим об этом, потому что это уместно. А раз ты не видишь уместности, мне представляется, что ты упускаешь главное.

МАК. И что у нас главное?

МИННИ. То, что ты упускаешь.

МАК. Так скажи мне, что это.

МИННИ. В этом и проблема. Я всегда должна говорить тебе, что у нас главное.

МАК. Откуда я могу это знать, если ты мне не говоришь? Потому что, если ты ждешь от меня, что я читаю твои мысли, с сожалением докладываю, что мне это не под силу.

МИННИ. Я чувствую себя так, словно провела жизнь, сидя под деревом, в ожидании, когда следующий кирпич свалится мне на голову.

МАК. То есть ты идентифицируешь себя с этой кошкой из комиксов. Я, соответственно, мышь. И ты хочешь, чтобы я перестал бросать кирпичи тебе в голову. Но я никогда не бросался в тебя кирпичом. Или, может, ты хочешь, чтобы тебе по голове ударили кирпичом?

МИННИ. Я не хочу, чтобы меня били по голове кирпичом. Но кирпич – это форма контакта. Чокнутая Кошка небезразлична Игнацу, вот он и продолжает швырять кирпичи ей в голову. Я не говорю, что швырять кирпичи человеку в голову – это хорошо. Это метафора. Эти комиксы, а потом мультфильмы – метафора моей жизни. Вот что я чувствую касательно жизни с тобой. Кирпичи метафорические. Но вопрос – нет. Почему ты мне не безразличен до такой степени, что я остаюсь с тобой, хотя ты постоянно, метафорически, снова и снова бьешь меня по голове?

МАК. Я не бью тебя по голове, метафорически или как-то иначе.

МИННИ. Но именно это я чувствую.

МАК. Я не могу контролировать, что ты чувствуешь.

МИННИ. Я и не хочу, чтобы кто-либо контролировал, что я чувствую.

МАК. Тогда чего ты хочешь? Потому что, Минни, я провел большую часть моей жизни, пытаясь понять, чего ты хочешь, и, признаю, потерпел неудачу. Полностью провалился в попытке понять, чего именно ты от меня хочешь. Но не потому, что выказывал в этом должного усердия. Пожалуйста, скажи мне.

МИННИ. Я раньше смотрела Бастера Китона по телевизору. Он был старый, и они ставили «Ромео и Джульетту», и Джульетта злилась на него, вот ему и приходилось играть Ромео и Джульетту одновременно, и он надевает этот парик а-ля Бастер Браун, и стоит в саду, и говорит, обращаясь к балкону, а потом убегает за кулисы, надевает парик а-ля Пеппи Длинный Чулок, забирается по лестнице на балкон и играет Джульетту, спускается вниз, меняет парики, и вновь играет Ромео, и так раз за разом, бегом, вверх-вниз по лестнице, со сменой париков, путая их, а он был старым и толстым, и я боялась, как бы он не умер. Я наблюдала все это маленькой девочкой, мне вдруг открылось, что именно это и есть любовь. Ты играешь обе роли, потому что человек, которого ты любишь, на самом деле не другой человек, а кто-то в твоей голове, вот ты и должна играть и за себя, и за него, причем одновременно с этим он в своей собственной пьесе, играет и себя и тебя, и между собой вы практически не связаны, особенно, когда занимаетесь сексом, который самое одинокое и наименее интимное занятие во вселенной. Все равно, что одна галактика проходят сквозь другую и вероятность столкновения невероятно мала, потому что в обоих слишком много пустых пространств. Вселенная конечна, но безгранична. Она искривляется во всех направлениях и возвращается, чтобы ухватить свой хвост. Это все, что я вынесла из колледжа. И даже это, возможно, неправда. Так похоже на тебя, переспавшего с моей сестрой. У тебя бесконечное эго и нет границ.

МАК. Ты совершенно не понимаешь меня.

МИННИ. Мне так повезло. Ты рядом и можешь сказать, что я понимаю.

МАК. Я не пытаюсь сказать тебе, что ты понимаешь. Я пытаюсь объяснить, чего ты не понимаешь. Ты не понимаешь, что я на грани отчаяния. Почему все должно обращаться в ссору? Раньше ты просыпалась ночью и принималась бить меня по лицу. Что это, черт побери, было?

МИННИ. Мне снился кошмар.

МАК. Правда?

МИННИ. Кошмар с боксерами. Когда я была маленькой, мой отец обычно приходил сюда, чтобы смотреть с твоим отцом «Бокс в пятницу вечером», и я сидела и смотрела рядом с ним, на маленьком черно-белом телевизоре «Филко». Комментировал обычно Дон Данфи. Боксировали Вилли Пеп, Шугер Рей Робинсон, Бенни Кид Перрет, Кармен Базилио, лицо которого выглядело, как карта Италии. Мы ели поджаренную на открытом огне курицу и смотрели, как Бобо Олсен машет кулаками с Пауком Уэббом или с кем-то вроде этого. После смерти моего отца твой отец сказал, что я могу приходить и смотреть бокс, если мне того хочется, но поначалу я не хотела, а потом мне стало недоставать этих боксерских поединков, которые я раньше смотрела с моим отцом. Твоя мать всегда была на репетициях хора, ты занимался борьбой, моя мать пила, моим сестрам на бокс было плевать, поэтому я приходила сюда и смотрела бокс с твоим отцом. А после смерти твоего отца мне начал сниться этот кошмар. Два здоровенных, потных боксера сражались на ринге. Только происходило все, как в замедленной съемке. Проходила вечность, пока большая перчатка одного боксера ударяла по лицу другого. И зрители орали, но звук тоже растягивался, превращаясь в ужасный рев, и лица у всех были отвратительные, перекошенные, красные, беззубые, толстые, в язвах и карбункулах, раззявленные рты напоминали пасти морских чудищ. Эти деформированные тела, этот ужасный рев, и все они пытались пробраться мне в голову, и я пыталась проснуться, но не могла, не могла проснуться, и продолжала видеть этих двух боксеров, молотящих друг друга в замедленной съемке и отвратительные, орущие лица, сливающиеся в жуткую, тупую, мерзкую толпу. И я понимала, что это ад. Я в аду. Это ад. И начинала махать кулаками. Во сне. Как боксеры. (Пауза). Так что ты собираешься делать?