Текст книги "Инквизиторы"

Глава 9

Санта-Розалия встретила нас распростертыми объятиями, что было изрядным облегчением. На свою легенду и безукоризненно сфабрикованные – подлинные, по сути, документы: Маку доставляли бланки прямиком из тщательно охраняемых государственных заведений, где эти вещи печатают, – я мог полагаться вполне. А вот касательно беглого политического узника, явившегося в инвалидном кресле и выставившего напоказ чуть ли не половину былых увечий, возникали крепкие сомнения. Вряд ли угрюмое полицейское государство Коста-Верде пропустило бы столь броскую личность незамеченной.

Однако старый, добрый, гениальный Эдгар Аллан По в несчетный раз оказался прав: что бросается в глаза, того не замечают. Украденное письмо...

Таможенники оказались весьма любезны, милостиво решили не перетряхивать багаж и пропустили нас к дожидавшемуся близ выхода экскурсионному автобусу, который Франческа, естественно, заказала еще в Штатах, по международному проводу. Вокруг аэропорта слонялись вооруженные патрули, чуть ли не на каждом перекрестке стоял солдат при каске, винтовке и полной выкладке.

А город оказался грязным и обшарпанным донельзя. Чумазые детишки не выглядели ни сытыми, ни веселыми, а на лицах родителей застыло затравленное, опасливое выражение.

– Я предупреждала, – шепотом бросила Франческа, задержавшись в проходе у моего сиденья. – Не вздумайте фотографировать. Гид неминуемо и очень быстро донесет в SSN.

– Триумфальный марш науки продолжится беспрепятственно, – ухмыльнулся я. – Не стану подличать, не беспокойтесь.

Франческа двинулась дальше: подтянутая, деловитая, напрочь не схожая с мягкой, уступчивой особой, навестившей мою скромную обитель накануне, перед вылетом из Мехико, покуда остальные скопом ринулись любоваться на Ballet Folklorica. Она обратилась к смуглому крепышу экскурсоводу, носившему белый тропический костюм и примостившемуся близ водителя. Экскурсовод кивнул, поднял микрофон, свистнул в него, проверяя уровень громкости, начал торжественную речь:

– Меня зовут Рамиро, – возвестил он на хорошем английском языке. – Приветствую гостей, приехавших в нашу прекрасную страну, Коста-Верде, и решивших посетить ее прекрасную столицу, Санта-Розалию. Санта-Розалия располагается на высоте пятисот пятидесяти метров над уровнем моря, что составляет около тысячи восьмисот футов. Население столицы – четыреста восемьдесят тысяч человек, почти полмиллиона, – добавил Рамиро не без гордости. – Завтра я буду иметь честь повести вас в изумительный музей, построенный нашим прогрессивным правительством, чтобы сохранить исконное культурное наследие великого народа. Вы также повидаете Губернаторский дворец, новую сизалевую фабрику и многие иные учреждения, развитию которых способствует мудрая и дальновидная политика нашего руководства... Да, сеньора?

Его перебила миссис Гендерсон, любезная седовласая генеральша.

– Простите, что это за громадное здание вон там? – осведомилась Эмили. – Выглядит очень старинным!

Я перегнулся вправо, понял, о чем ведется речь. Каменная махина высилась над окружавшими ее трущобами и виднелась издалека. Серая, несокрушимая твердыня, тяжелые железные ворота, зарешеченные окна.

Смуглый гид на мгновение смутился, но тотчас овладел собою и отвечал без запинки:

– Сеньора, это Mision Santa Rosalia, построенная в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году орденом иезуитов. Как видите, строили на совесть: обитель одновременно служила и крепостью, о чем и говорит само ее название, Ла-Форталеса. Во времена войн и пиратских набегов окрестные обитатели спешили сюда, чтобы найти убежище в надежных стенах. Когда-то миссию окружала захудалая деревушка, но теперь она стоит в центре процветающего и многолюдного города. Внутри находится весьма любопытная часовня, однако осмотреть ее не дозволят, ибо здание служит ныне важным правительственным учреждением.

Важное правительственное учреждение... Даже отсюда мне почудилась тюремная вонь и померещился звериный вой узников, истязуемых следователями. Важное учреждение. Очень важное!

– По левую сторону, – бойко продолжил Рамиро, – видны нефтеперегонные заводы государственной компании "Петроверде". Коста-Верде изобилует полезными ископаемыми, ее нефтяные залежи почти неисчерпаемы, и дальновидная политика его превосходительства президента Раэля...

Автобус повернул в лабиринт узеньких улочек, запетлял и, наконец, притормозил у входа в гостиницу. Мне настало время катить коляску Рикардо.

– Спасибо, Сэм, – вежливо сказал Хименес, очутившись подле своего номера на третьем этаже. Он огляделся.

– Чемодан уже принесли. Молодцы! Давайте выпьем вместе по стаканчику.

Выдержав короткую паузу, прибавил:

– Обоим не повредит, верно, amigo? Я изучил его лицо, потом неспешно произнес:

– Лучшее предложение, услышанное за последние несколько дней.

– Пожалуйста, если не трудно, внесите мои пожитки, – попросил "Андерсон", орудуя ключом. – В чемодане завалялась бутылка "Бурбона", в рубашку завернута. Наберите на цифровом замке сплошные нули – крышка и откроется.

– Дерни за веревочку!.. – ухмыльнулся я и полминуты спустя поставил на столик впечатляющий стеклянный сосуд, снабженный красочной этикеткой.

– Разливайте отраву сами, сеньор Хелм, – предложил спутник, невозмутимо уставившись мне в глаза. Я осклабился.

– Конечно, сеньор Хименес. Только давайте вящей безопасности ради придерживаться условных имен. А то и на людях оплошать недолго... Давно догадались? Пожав плечами, Рикардо сказал:

– В хьюстонском аэропорту. Высокий худой мужчина, прилично стреляет – я слыхал историю об El Fuerte раз пятьсот, – маскируется под журнального фотографа, ходит, обвешанный камерами и экспонометрами. Работает на правительство Соединенных Штатов. Недавно потерял подругу, которую убили моя безмозглая сестрица и мой идиот братец. То ли по приказу папеньки, то ли по собственному почину... Вдобавок, отец описывал вашу внешность во всех подробностях. Не уставал восхищаться великим заезжим диверсантом. – Рикардо вяло улыбнулся. – Думал, вы сразу меня выдадите, мистер Хелм. Отчего не выдали?

– На таможне? С какой стати? Вы передо мною ничем не провинились – по крайности, пока. Вас даже в Чикаго не было, когда случилось... несчастье.

– Получается, присутствие Мэтта Хелма в группе археологов-любителей нужно считать чистейшим совпадением?

– Конечно. Двое людей решили проникнуть в Коста-Верде потихоньку, не привлекая излишнего внимания. Способ к этому наличествовал единственный. Вот оба человека и заинтересовались индейскими древностями. Кажется, вполне объяснимо. Я перевел дух.

– Но кто, собственно, верховодит грядущей революцией? Уж никак не полковник, окопавшийся в Соединенных Штатах. И, простите, не вы, прикованный к инвалидному креслу.

Ничуть не обидевшись, Рикардо промолвил с виноватыми нотками в голосе:

– Я уважаю отца, но его армейские замашки устарели.

– Ну, знаете ли... Судя по количеству мундиров и винтовок на улицах, без армейских замашек, даже изрядно обветшалых, вам не обойтись, если решили Раэля сбросить.

– Понимаете, войска отнюдь не пылают любовью к Армандо Раэлю. Особенно теперь, когда Хименес намерен возвратиться... Не сомневайтесь, отец опытный командир и сумел бы помочь нам и словом, и делом. Он был великим бойцом, Сэм, а вот президентом оказался препаршивым. В точности, как ваш генерал Грант... Но армия любила его, а к тому же множество штатских начали ценить Хименеса, изведав правление Раэля. Поэтому я и возвратился. Хименес, первенец великого Гектора Хименеса, покушавшийся на тирана, страдавший в застенках, заплативший за дерзость и храбрость непомерную цену и вновь готовый сражаться! Да, конечно, из человека, не способного толком стоять на ногах, воин скверный. Однако я сделаюсь в некотором роде знаменем, хоругвью освободительной борьбы. И, быть может, помогу народу Коста-Верде победить.

– Получается, папеньку сбросили со счетов? Хименес пожал плечами. Смущенно пожал.

– Ничего не попишешь. Да и не играл он особой роли в новом заговоре. Время Гектора Хименеса окончилось. Важно уничтожить Раэля. А уж кому доведется пожинать плоды – не столь важно. Ибо народ окажется при выигрыше, как бы ни повернулись дела.

– Вы покушались на Раэля сами, но оплошали, – прервал я. – Отчего?

– Промахнулся впопыхах, а второго выстрела сделать не дали.

– Случается... Но если вы – хоругвь освободительной борьбы, кто возносит вас?

После долгого колебания Рикардо сказал:

– Его зовут Люпэ де Монтано. В народе, разумеется, кличут bandido, только наш народ, увы, любого назовет головорезом, если парень дерется против правительства. Даже против такого зверского режима. Впрочем, Люпэ и сам не провозглашает себя святым освободителем. Он готов спуститься с гор во всякую минуту, но Монтано требуется рычаг, способный повернуть армейские штыки в сторону президентского дворца, и определенный политический вес. Я – этот рычаг, и одно присутствие мое наверняка придаст Люпэ необходимую респектабельность.

– Понятно.

– Вот почему Люпэ выручил меня из Ла-Форталесы, переправил в Соединенные Штаты, полностью оплатил медицинские расходы – немалые, кстати. Я требовался про запас, на будущее.

– Как же он тебя извлек?

– Извлек? – не сразу понял Рикардо. – А! Да, полагаю, точно так же, как и обеспечил въезд вашей группе: небольшим влиянием, осуществимыми угрозами и, разумеется, громадными взятками. У Раэля и мясника Эчеверриа сотни врагов, готовых помочь неприятелю. Особенно, если риска нет, а барыш велик...

Молодой человек рассуждал с мудрым цинизмом старца.

– О побеге рассказать не могу, почти все время пролежал без сознания. Трясли в грузовике, везли на скоростном катере... Не дали спокойно умереть. Потом – лечебница в Штатах, врачи, операции... На что я годился после того, как надо мною потрудились Эчеверриа и его людоеды? Восседать в кресле на колесах и смотреть ваше идиотское телевидение? Оставалось одно: послужить Коста-Верде, ощутить себя живым существом, а не беспомощной развалиной. Сердце бьется, мозг работает, имя гремит.

Прозвучала последняя фраза весьма напыщенно. Впрочем, парень говорил с неподдельной искренностью. Я заподозрил, что патриотический пыл Рикардо Хименеса немного болезнен, да только трудно было сохранить полную здравость рассудка, пройдя сквозь преисподние Ла-Форталесы. Когда-нибудь Раэль и Рыжий Генри могут крепко пожалеть о содеянном...

– Хорошо, Дик. Теперь о делах личных. Ни против тебя, ни против здешней революции, ни против Люпэ де Монтано я не имею ничего. Но с твоею семейкой предвидится расчет особый и решительный. Сделаемся врагами на этой почве – очень жаль. Решать лишь тебе, amigo.

– Не много ли берешься исполнить, Сэм? Гектор Хименес до сих пор исхитрялся уцелеть, хотя за ним буквально охотились.

– Дорогой мой, ведь не об армейских маневрах говорим! Любой профессионал, располагающий подручными средствами, за десять минут растер бы эту нью-йоркскую банду полоумных любителей в мелкий порошок! А я – профессионал.

Рикардо глубоко вздохнул.

– Если семья погибнет, я возненавижу тебя, Сэм. Но виноваты они сами, а потому не опасайся мести. Годится моя точка зрения?

– Вполне. Спасибо за выпивку. Дик. Принести чего-нибудь?

Рикардо помотал головой.

– Тогда счастливо оставаться. Будь умницей. Рикардо ухмыльнулся:

– Буду. Выбора нет.

Глава 10

С утра пораньше затрезвонил телефон, сдернувший меня с гостиничной кровати, где я возлежал, скинув туфли и убеждая себя самого, будто размышляет над очень важными вещами. В действительности, я просто дремал.

Предыдущая ночь выдалась беспокойной, хотя и приятной, а посему после завтрака разумному человеку следовало прикорнуть, не зная заранее, что сулит предстоящий день. Вдобавок, надо было повстречать связного, а легче всего это сделать, запершись в номере и дождавшись вызова по местному проводу.

Так и получилось.

Я поднял трубку и услыхал низкий, хрипловатый, знакомый голос:

– Фельтон? Фоторепортер?

– Эй, а кто?.. О, Господи, Миранда!

– Угадал. Тебя тревожит Несравненная Миранда Мэтсон, – продолжила собеседница. – Увидала имя в информационном бюллетене Palacio de los Gobernadores[4]4
  Губернаторского дворца (исп.).


[Закрыть]: выдающиеся ученые-гробокопатели явились в Коста-Вер-де, чтобы восславить богатство здешних доисторических культур... Захотелось повидаться. Помнишь наше плавание на старом корыте, звавшемся «Снарк»? Ох, и сумасшедшая была затея!

Одно общеизвестное словечко из Льюиса Кэрролла, сказал мексиканец. Что ж, пароль прозвучал.

– Помню. И хватит с меня эдаких тарбармошек. Теперь все будет чинно и мирно. Я не любитель кораблекрушений. Коль хочешь, разопьем вместе бутылочку-другую.

– Жадина! Я-то рассчитывала, угостит полновесным обедом!

– Вымогательница. Ладно, где повстречаемся? Ты лучше моего знакома с городом.

– Restaurante Tolteca, – уведомила Миранда. – Сиречь, ресторан "Тольтек". Просто назови его любому таксисту. Буду ждать ровно в час. По рукам?

– По рукам. Ты сущее сокровище, Миранда.

– Неужто, наконец, понял?

Я положил трубку. Так вот он, наш человек в Санта-Розалии! Но как, любопытно знать, Мак сумел привлечь на службу Миранду Мэтсон, заядлую собирательницу и сочинительницу газетных сплетен, закоренелую пьяницу? Она была выпивохой старой доброй закалки: не теряла разума, обладала огромной храбростью и отличалась привлекательностью швабры.

Познакомились мы еще в благословенные времена, когда я сам, зеленый, увешанный "лейками" и "кодаками" юнец, подвизался в новомексиканских и прочих газетах. Несколько раз видал Миранду и впоследствии, сменив профессию на куда менее безобидную. Новое мое занятие сделалось нынче такой же тайной, как былое занятие Рональда Рейгана, и все же в чужой стране, где я бывал только единожды и носа не высовывал из лесов, можно было представляться фотографом.

Автобус доставил нас к музею, размещавшемуся в изумительном старинном особняке, отреставрированном еще до прогрессивного президента Раэля, но быстро ветшавшем опять, ибо новое, мудрое и дальновидное правительство заняло кресла внезапно и не дало прежнему сменить на здании протекавшую крышу.

Экспозиция уступала разнообразием той, которую можно узреть в Мехико, да и художества мельмекские, с точки зрения эстетической, безусловно проигрывали искусству ольмеков. Но Франческа была поистине без ума от своих возлюбленных индейцев, и я непрерывно слышал:

– Вот, смотрите! Эта чаша раскопана и доставлена доктором Диллманом, прошу любить и жаловать!

После полуторачасовой лекции (должен признаться, довольно интересной), туристов отпустили на волю, и я вскочил в ближайшее такси. Ресторан "Тольтек" располагался в углу обширной площади, был весьма фешенебельным и для всякого сброда неприступным. Я порадовался, что, зною вопреки, надел белую рубашку и галстук, придав себе вид относительно пристойный. Фотокамеру, перекинутую через плечо, метрдотель милостиво оставил без внимания и препроводил меня к столу сеньориты Мэтсон.

Миранда уже успела пропустить пару стаканчиков. Никогда не пренебрегала возможностью. Крупная особа с растрепанными светлым волосами, в джемпере. Какие именно были на Миранде брюки, сказать не могу: ноги, разумеется, обретались под столом, покрытым скатертью, но еще никто никогда не видал мою приятельницу в юбке.

Мысленно подивившись тому, что обладательница подобного наряда получила пропуск в ресторан, я уселся напротив.

– Знаешь, почем тут продают шотландское? – осведомилась Миранда. – Сорок долларов пинта! Сорок!

– Тебе-то что за печаль? Ежели не ошибаюсь, ты пьешь исключительно "Бурбон".

– Если не понимаешь, поясняю, – сказала Миранда. – Я задолжала твоим... собратьям. Вызволили меня из одной африканской дыры. В Центральной Африке постоянно режут и стреляют своих и чужих, не разбирая. Вырвавшись оттуда, я пообещала: понадобится помощь – обращайтесь в любой день. Так и получилось. Большая вашингтонская шишка не сыскала в Коста-Верде ни единого сколько-нибудь надежного существа, кроме старой доброй Миранды Мэтсон. Поступили распоряжения устные, а заодно и приложения вещественные. Достань из сумочки. Я к эдакой пакости прикасаться избегаю.

Протянув руку под стол, я запустил пятерню в необъятную кожаную торбу, неизменно сопутствовавшую Миранде чуть ли не двадцать лет подряд и выглядевшую соответственно. В торбе обнаружился револьвер: курносый двухдюймовый ствол. Еще наличествовала хитрая кобура и коробочка патронов. Пять в револьвере, штук десять в коробке – три полных барабана. Войны, располагая таким арсеналом, не затеять, но маленькую битву можно выиграть вполне.

Я проворно запихнул оружие в пустой чехол от фотоаппарата.

– Фу-у-у, и приятно же избавиться от огнестрельной дряни, – сказала Миранда. – Сообщаю: Бультман скрылся из виду. Не понимаю, о чем речь, но сообщаю точно: Бультман скрылся из виду.

– Понимаю. Проверим.

– Теперь, – ехидно изрекла Миранда, – изволь небрежно оглядеться. Может, опознаешь кого-либо, кого раньше видал на фото...

Зал был просторным и высоким, обильно освещавшимся. Половина столов пустовала, за другими обосновались посетители, уписывавшие обед с немалым воодушевлением. Но взгляд мой внезапно привлекла фигура, спокойно восседавшая подле окна.

Рыжеволосые и рыжебородые латиноамериканцы, хотя и существуют, но довольно редки. Сомнений допускать не приходилось. Я рассматривал Рыжего Генри, Enrique Rojo.

Тот обедал в компании трех офицеров, по всей вероятности, личных телохранителей. И казался в темном штатском костюме неизмеримо внушительнее трех облаченных мундирами верзил. Было Рыжему Генри около сорока. Худая кастильская физиономия. Мефистофельская бородка.

Шестое чувство подсказывало: с этим субъектом шутить не рекомендуется ни при каких условиях.

– Правда, хорош? – полюбопытствовала Миранда. – Их превосходительство Энрике Эчеверриа, обер-палач Коста-Верде... Хочу выпить.

Почти весь последующий день мы добирались на автобусе до Копальке, древних мельмекских развалин, где Франческа и ее высокоученый муж исследовали, рыли, вымеряли, записывали, строили несуразные и заманчивые гипотезы. По счастью, в автобусе имелся кондиционер, ибо мы спускались к низменностям, и воздух с каждым часом делался все жарче.

Дорога неумолимо ухудшалась. Но продвижение наше замедляли не столько ухабы и выбоины, сколько неисчислимые заставы и патрули. Кажется, это числилось наилучшим здешним развлечением: заставить паршивых богатеев-americanos покинуть прохладную, просторную колымагу и топтаться под палящим солнцем, покуда самодовольный капитан (лейтенант, сержант – ненужное зачеркните) пристально проверяет каждую буквицу незнакомых слов и советуется с гидом, который разумеет чужеземное наречие.

Вместе с нами увязалась Миранда Мэтсон, сопроводившая меня из ресторана до гостиницы, поговорившая с доктором Диллман и посулившая той статью, снабженную фотографиями. Означенная статья, заверила Миранда, сделает фамилию Диллман притчей во языцех, составит супружеской чете немеркнущую славу не только в кругах академических, но повсеместно.

Убеждать Миранда умела.

Немного поколебавшись, Франческа дозволила ей занять одно из остававшихся свободными сидений.

Гостиница "Копальке", расположенная в удобной близости от развалин, оказалась просто мотелем северного образца: главный корпус, бассейн, фонтаны, лужайки, маленькие, разбросанные коттеджи, которые служили отдельными номерами. Истинный оазис в сухих, чуть ли не дотла испепеленных тропическим зноем джунглях.

Наличествовали, разумеется, ресторан, закусочная, лавка, торговавшая сувенирами. Все, как полагается у людей цивилизованных. Все удобно и даже недурно.

– Когда Коста-Верде целиком уподобится этому заведению, – пробормотал я на ухо Рикардо, – почувствуешь себя настоящим избавителем. С неба спустившимся.

Хименес даже не улыбнулся. Молодое лицо мнимого скандинава сделалось угрюмым. Он прикоснулся к неосновательно изглаженному шраму на левой щеке:

– Скорее, вырвавшимся из ада...

Глава 11

В моем деле быстро привыкаешь засыпать где угодно, выбрав любую более-менее горизонтальную поверхность; в любое время суток и в любом состоянии. Только на сей раз я отчего-то не сумел очутиться в объятиях Морфея. Использовать снотворное было бы опрометчиво, инстинкт нашептывал: в гостинице не стоит накачивать себя средствами, притупляющими чуткость.

Лежа на спине, я размышлял о немеряных джунглях, простиравшихся на север, запад и восток, о зловещих пирамидах-теокалли, храмах и пещерах, до которых было, в сущности, совсем недалеко. О забытом, внезапно сгинувшем народе, чья судьба столь заботила Франческу.

Я размышлял и, невзирая на возраст, опыт и нажитое долгими стараниями хладнокровие, чувствовал себя не вполне уютно.

Все-таки, велел рассудок, если бессонница мучит, используй ночные часы не без пользы. Взвесь и сопоставь. Ибо главный личный вопрос, очень меня занимавший, решился в беседе с Хименесом-младшим. Он был великим бойцом, а вот президентом оказался препаршивым... Стало быть, сезон охоты на Гектора Хименеса и его исчадий окончательно объявляется открытым. Я не отниму у страждущих обитателей Коста-Верде желанного благодетеля. И маленький призрак умной, доброй и невезучей Элеоноры Брэнд не оскорбится подобным отмщением...

Звук приближавшихся шагов немедля разогнал все роившиеся в мозгу мысли. Шаги были странными: неуверенными, шаркающими, спотыкающимися. Я торопливо нащупал револьвер, угнездившийся у правого колена – прятать оружие под подушкой давным-давно сделалось традицией, а следовательно, дурным тоном.

Поправил покрывало, хоть и готовился продырявить его при внезапной пальбе. Раздался частый, негромкий стук в дверь, потом шепот:

– Сэм! Ради Бога, Сэм! Открой скорее...

Когда я вскочил, откинул щеколду и распахнул створку, Франческа стояла, бессильно прильнув к стене лбом, задыхаясь, точно бежала без остановки целую милю. Пожалуй, так оно и было.

Миссис Диллман вздрогнула, когда я обнял ее за плечи, но дозволила препроводить себя внутрь домика. Я закрыл и замкнул дверь, обернулся. Нажал выключатель.

– Не надо, Сэм! Не надо света! Я выгляжу...

– Не валяй дурака, хорошо?

Выглядела дама и впрямь неплохо. Я чуть ли не силой вынужден был отнять ее ладони от лица и увидел кровоподтек: внушительный, впечатляющий, тянувшийся от глаза до уголка губ. Измятая шелковая блуза выдернулась из-под юбки, измялась, перепачкалась. Нейлоновые чулки порвались на коленях, а сами колени вряд ли были в лучшем состоянии.

Досталось и правой ладони: обширные ссадины. Однако всего неприятнее показался дикий, затравленный взгляд.

– Номер грузовика запомнила? – заботливо полюбопытствовал я.

– Ха-ха! – ответила Франческа нежданно твердым голосом. – И четырежды ха-ха. Доволен? А если прекратил корчить клоуна, принеси пластырь. И что-нибудь вроде перекиси водорода.

– Кажется, есть... Но что же все-таки стряслось? Франческа облизнула губы:

– Это... это и впрямь смехотворно. Я решила перед сном заглянуть на прежние раскопки. И заблудилась. Пошла коротким путем, но после нас уже работал кто-то иной, все приметы переменились... А потом... Потом начались ужасы. Понимаешь, столько лет заниматься археологией, ко всему привыкнуть, и вдруг ни с того, ни с сего по-настоящему перетрусить! Перепугаться древних гробниц! Но я чувствовала, чуяла незримое присутствие Ночных Владык.

– Что-о?

– Иксчатля, бога смерти... Других... Можешь надрывать живот, хохоча, но над раскопками витало нечто холодное и темное. Странно, индейцы представляли ад ледяным, а не огненным... Я закричала, словно маленькая, бросилась напролом, наутек, упала со всего маху, стукнулась лицом, чуть сознания не лишилась...

Глубоко вздохнув, доктор наук Франческа Диллман обозрела собственную потрепанную персону.

Я придержал ей затылок, охватил пальцами нижнюю челюсть и осторожно пошевелил.

– Хруста, смещений, острой боли не ощущаешь?

– Побаливает, но тупо...

– Зубы в полном наличии? Самовольно отлучившихся нет? Ну-ка, дай загляну.

– Господи, – простонала Франческа, – Господи, какая глупость! В моем возрасте спасаться от привидений!

Мы проследовали в душевую. Я пустил в дело упомянутую перекись водорода, пожалел об отсутствии шприца и пенициллина, обработал повреждения лучшим возможным образом.

Франческа посмотрела в зеркало.

– Он теперь, наверное, почернеет? Кровоподтек?

– До утра потемнеет чуточку, но и только. Тебе повезло, парень чудом не зацепил глаза. Что касается синяка, на свете существует косметический грим.

– О каком парне речь? – обернулась Франческа. – Ведь ясно рассказала все!

– Рассказала бойко, не спорю.

– Сэм! Я прищурился.

– Черт возьми, Диллман, ты и впрямь считаешь своего любовника сосунком? С тобою были предельно честны и откровенны. Даже прямо намекнули на основной род занятий. Повторяю: твой я – профессионал. По какой части, понимаешь без пояснений. Исполняя зловещий служебный долг, я навидался людей, получивших по морде. И мужчин, и женщин. Самого били неоднократно, случалось лупить и мне. Правый хук оставляет следы, которые не спутаешь ни с чем иным.

Франческа безмолвствовала.

– Рука поранена, и оба колена тоже. Но вот на лице, коим ты якобы треснулась оземь, царапин отчего-то нет. Заговоренная у вас физиономия, доктор... Парень размахнулся, стукнул, ты потеряла равновесие, крутнулась и шлепнулась. На колени и вытянутую руку: типично для неученого неумехи.

Прилежно попробовав засмеяться, Франческа произнесла:

– Возвращение Шерлока Холмса! Прости, дорогой, но я... стеснялась выложить правду. Так унизительно! Так невыносимо унизительно!

– И все же поведайте, о ваша оскорбленность.

– Не могу! – тихо молвила Франческа. Я смотрел пристально, в упор, не мигая.

– Осмелюсь предположить, сударыня, вас обработал правительственный доносчик, именующийся гидом... Тот, перед которым ты юлишь, ибо прилизанная скотина способна сочинить невыгодный рапорт и прикрыть ваши изыскания на долгое время, если не навсегда.

Помедлив, моя любовница выпалила:

– Угадал! Правильно, это Рамиро. Возомнил, будто в своем качестве надсмотрщика имеет право на известные вольности. А я, точно дура, его оттолкнула. Еще и прибавила несколько словечек... Вот он и... взбесился.

Я медленно кивнул, хотя от горькой злости хотелось выблевать. Франческа лгала неумело, нахально и неумно. Воцарившееся молчание продлилось чуть ли не минуту с лишним. Потом я осклабился в наилучшей волчьей манере, отрабатывавшейся перед зеркалом на протяжении многих лет, и уведомил:

– Увы, так и погибают неповинные люди. Глаза Франчески распахнулись:

– О чем ты?

Просунув руку под покрывало, я извлек оставшийся лежать на месте тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон. В иное время, при иных обстоятельствах я даже собственному брату (коего, впрочем, не имеется в природе) не открыл бы дверей, не ощетинясь предварительно стволом. Однако ждать неприятностей от Франчески не следовало. По крайней мере, не этой ночью.

Зато следовало немедля удостовериться кое в чем.

– Будучи джентльменом, – сообщил я, – считаю себя вынужденным выйти и обучить мерзавца обращению с дамами. Ты упомянула Санчеса, верно?

Франческа уставилась на револьвер, как на гремучую змею.

– Но ты же клялся... Господи, ведь у него пистолет!

– Во-первых, – уведомил я, – сие огнестрельное устройство зовется не пистолетом, а револьвером. Во-вторых, я клялся в Мексике, а там никакого оружия не носил. Незачем было. Здесь же, в Коста-Верде, я ни в чем тебе не клялся.

Освободив барабан, я откинул его и напоказ, демонстративно проверил патроны. Закрыв смит-и-вессон, я положил его на постель, сбросил пижаму и явился Франческе в первозданной наготе, при полном освещении.

– Сэм, – негромко и ласково позвала доктор Диллман. Вероятно, подумала, что я намерен сперва обладать ею, а уж после мстить обидчику. Подумала – и поспешила использовать нежданный подарок судьбы.

Только здесь она ошибалась полностью. При ночных экспедициях по неприятельской территории черный джемпер-"водолазка" и темные брюки составляют обязательное и непременное облачение разумного диверсанта. Я стараюсь возить сей костюм везде, где только можно, и теперь, откинув крышку чемодана, извлек его, расправил, натянул.

– Пошлите последнее "прости" господину Санчесу, о прекрасная дама. Конечно, мысленное "прости".

– Остановись! – крикнула Франческа. – Никого ты не убьешь! Ведь сам понимаешь и знаешь: это никакой не Рамиро! Да Рамиро в жизни не пристал бы к женщине выше него на целый фут! Самолюбив, стервец!

– А кто же? – вкрадчиво полюбопытствовал я.

– Не скажу.

– Для ученой дамы, докторессы, поистине странное отношение к фактам, – вздохнул я. – Хорошо. Предоставляю свободный выбор. Либо ты выскакиваешь мне вослед, подымаешь тревогу, начинается пальба, гибну я и еще немало неповинных и очень сонных людей, либо сидишь в этой комнате подобно мыши, тихохонько. В последнем случае не пострадает никто. Выбирайте, ваша умудренность.

Франческа промолчала.

Выключив лампу, я приблизился к окну, беззвучно освободил защелку, столь же бесшумно поднял раму.

– Сэм! – раздался еле слышный оклик. Я повернул голову.

– Будь осторожен, милый.

Пятью минутами позже я очутился довольно далеко от освещенных окон и дорожек, сделал большой, весьма предусмотрительный крюк и выбрал место, с которого мог без опаски следить за входом в собственный коттедж. Перед входом красовался незнакомец. Так и есть: bandido чистейшей воды и девяносто шестой пробы. Просто пародия – широкополое сомбреро, плащ-серапэ, широкий кожаный ремень. Голливудские режиссеры спятили бы от восторга.

В былые времена винчестеров и ремингтонов эти парни пользовались очень живописными патронташами, носили их перекинутыми через плечи, перекрещивавшимися на груди. Весьма изысканно. Теперь же подобная публика предпочитает американские винтовки М-16, а подсумки армейского образца выглядят отнюдь не впечатляюще.

В Латинской Америке штурмовая скорострельная М-16 распространена примерно так же, как пресловутые автоматы Калашникова на африканском и азиатском континентах. Революционеры, мятежники и заговорщики всех мастей просто запускают лапу в арсеналы правительства и хватают хранящиеся там стволы. Сволочь африканскую и азиатскую снабжает оружием заботливая Москва, латиноамериканскую мразь пестует Вашингтон. Вот и вся разница.

Уподобляясь пресмыкающемуся и всей душой уповая, что не повстречаю никакой местной разновидности оных, я пополз меж кустами. Некоторые местные растения дали бы сто очков форы любой колючей проволоке. Я обогнул угол домика, угнездился напротив гостиничной автомобильной стоянки.

Полдесятка видавших виды джипов и большой шестиколесный бронеавтомобиль, сражавшийся, должно быть, еще против нацистов. Или за них, понятия не имею.