Текст книги "Осколки детских травм. Почему мы болеем и как это остановить"

Кэт было пять лет, когда ее мать ушла от отца. У матери были веские основания прекратить этот брак. Кэт вспоминает, как во время одной из ссор отец сбил с лица матери очки, швырнул на землю и растоптал.

Однажды мать Кэт вместе с дочерью поехала к бывшему мужу в его химчистку.

«Подожди меня в фургоне (у них был автофургон с жилой секцией), – сказала она девочке. – Я быстро, только на минутку. Мне надо поговорить с твоим папой».

Кэт помнит, что она лежала, мурлыкая что-то себе под нос, и раскрашивала книжку. Через какое-то время она услышала пронзительный крик. Вздрогнув, девочка подняла глаза и только теперь осознала, что мамы нет уже давно. Она не знала точно, сколько времени прошло, но ей стало не по себе. К тому же в фургоне было жарко, очень хотелось есть, но больше всего хотелось оказаться рядом с мамой.

Кэт выбралась из машины и пошла к зданию. Дверь была заперта; подергав ручку, девочка подошла к окошку и встала на цыпочки, надеясь увидеть внутри кого-нибудь из родителей.

Сердце тут же ухнуло в пятки – она увидела ступни и щиколотки матери на полу.

– Мама лежала лицом вниз на ковре и не двигалась, – вспоминает Кэт. – Я попыталась открыть дверь, но у меня ничего не получилось. Я стучала – меня никто не слышал. Никто не пришел. Тогда я бегом вернулась в фургон и заперлась изнутри.

Через несколько минут к фургону подошел отец.

«Твоя мамуля зависла на телефоне, котеночек, – сказал он улыбаясь. – Это надолго. Вот что мы сделаем: я заберу тебя к себе».

Напуганная Кэт вышла из фургона и послушно села в отцовский автомобиль.

– Пока мы ехали к нему домой, он продолжал улыбаться, будто все было прекрасно…

Кэт до сих пор хранит газетные вырезки и видеоматериалы того времени: полиция заподозрила ее отца в убийстве матери, но тела не нашли. Фургон стоял у химчистки незакрытым, но салоне не было ни одного подозрительного пятнышка. Следов крови не обнаружилось и в помещении химчистки.

Детективы попросили Кэт разыграть сцену с куклами, что она и сделала, а потом, в суде, ей предстояло рассказать, что именно она видела в тот день.

– Я прижимая к себе любимого плюшевого мишку и отвечала на вопросы, – говорит Кэт. – При этом каждой клеточкой я чувствовала, как отец смотрит на меня. Он будто бы посылал мне сигнал: «Котеночек, ты же знаешь, я никогда никому не причинял вреда». Но я никак не могла выбросить из головы ту картинку: ноги моей матери, лежащей на полу. Мама не двигалась, и я уже тогда точно знала, что случилось нечто ужасное.

Показания Кэт позволили отправить ее отца в тюрьму.

Когда Кэт было восемь лет, отец сознался в своем преступлении, написав в «Вашингтон пост». Подробности были ужасны: он отрезал бывшей жене голову и выбросил ее в реку Потомак. Обезглавленный труп он вывез в лес и закопал. А с пятнами крови ему, владельцу химчистки, справиться было несложно.

Он указал место, и детективы нашли могилу; экспертиза показала, что останки действительно принадлежат матери Кэт.

– А дальше был какой-то абсурд, – говорит Кэт. – Отец был осужден за убийство по неосторожности, и по непонятной мне причине его не могли осудить за то, что он сделал, так, как он того заслуживает. Он должен был получить пожизненное, а вместо этого продолжал отсиживать свои десять лет…

На этом кошмар не закончился. Семья устроила повторные похороны. «Сначала были похороны без покойника, заочные, – вздыхает Кэт, – а потом… Я была маленькой девочкой, но меня заставили смотреть на останки, чтобы я знала: мама «не просто исчезла, а правда умерла». Как будто я этого и так не знала! Я стояла и смотрела на кости моей матери – такие белые и… без черепа. Ничего не осталось от мамочки, которую я любила и которая любила меня.

* * *

Кэт и я сидим наверху в темном баре с деревянной отделкой в отеле «Метрополитан» Балтимора. Мы обе молчим в течение нескольких минут, и меня начинает трясти, когда я пытаюсь представить, что она чувствовала.

Я подумала, что мы неправильно выбрали место встречи: темные панели бара и кирпичные стены делали эту историю еще более мрачной. То, о чем рассказывает Кэт, произошло почти тридцать лет назад, но время не вылечило раны. Прошлое преследует мою собеседницу всю жизнь, и ее самое большое желание – освободиться наконец от этих призраков. Может быть, поэтому она согласилась встретиться со мной? Хотя нет, я знаю, что есть еще одна причина.

Все оставшееся детство Кэт кочевала по родственникам, жившим на Восточном побережье. К моменту окончания школы она сменила четыре дома. Будучи старшеклассницей, она прожила несколько лет со своей бабушкой, матерью ее матери, которую она называла Ба-Бу. После этой ужасной сцены на кладбище никто не говорил с ней об убийстве ее матери.

– В нашей семье прошлое было Большим Секретом, но я-то все прекрасно помнила, – говорит она.

В старших классах Кэт успешно училась и даже входила в команду чирлидеров. Симпатичная девчонка, как казалось, уверенная в себе. Однако втихаря от всех она «лечилась» алкоголем.

– А как иначе? Ночами я не могла заснуть, я просто лежала и чувствовала, как меня охватывает паника. У меня была припрятана бутылка, к которой я потихоньку прикладывалась. Это помогало. Уж не знаю, каким богам мне молиться, что я все-таки смогла соскочить…

После школы она поступила в колледж, а окончив его, стала работать в рекламном агентстве, но в один прекрасный день уволилась, чувствуя, что работа ей не нравится. Два года она проучилась в магистратуре.

– Потом я решила попробовать себя в качестве учителя. Вроде бы все получалось, но у меня начались отношения с коллегой, а когда они разрушились, я ушла из школы.

В возрасте тридцати четырех лет Кэт перебралась жить к брату и его семье на Гавайи. Чтобы не сидеть у него на шее, она устроилась парковщицей автомобилей при гостинице.

– После работы я возвращалась домой, проходила в отведенную мне темную спальню и лежала там, чувствуя одиночество и отчаянье. Не знаю, как я выжила…

Она решила вернуться на Восточное побережье и поселилась в Нью-Йорке, где начала работать барменом в бруклинском баре.

– По ощущениям, я скатилась ниже некуда. Мне тридцать четыре года, у меня была степень магистра, а я парковала машины и смешивала коктейли. Я была ходячим призраком. А тоска была такой, что хоть на стенку лезь. У меня ничего не получалось – как бы я ни старалась изменить свою жизнь, она шла в никуда. Я никогда не чувствовала себя нормально в этом мире. Полный тупик.

* * *

Как и следовало ожидать, острый эмоциональный стресс, пережитый Кэт в детстве, начал проявляться на физическом уровне.

– У меня появились высыпания по всему телу. Руки, ноги, живот… Мне казалось, что моя многолетняя боль пузырями выходит наружу.

Она показывает фотографии – это не просто сыпь, я вижу сочащиеся язвы по всему телу.

– Врагу не пожелаешь такое испытать, – говорит Кэт. – Я не могла спать. Я все время чесалась. Моя одежда прилипала к влажным язвам. Мне приходилось отдирать ткань от тела. Это было так мучительно…

Врач, к которому обратилась Кэт, посадил ее на преднизолон. Но симптомы только ухудшились.

– Мои суставы опухли. На работу я обычно ездила на велосипеде. Но педали приходилось крутить одной ногой. Одно колено так воспалилось, что я не могла согнуть ногу.

Анализы крови показали бесконтрольное размножение лейкоцитов, что свидетельствовало о серьезном аутоиммунном заболевании. Мнения медиков разделились: одни говорили о красной волчанке, другие – о прогрессирующем ревматоидном артрите.

Кэт посетила еще нескольких врачей, и один из них, после того как выслушал историю ее детства, задал вопрос, который навсегда изменил жизнь молодой женщины. Он спросил ее: «Вы когда-нибудь думали о взаимосвязи между сильным стрессом, испытанным вами тридцать лет назад, и воспалением, от которого вы страдаете сейчас?»

– Меня это очень удивило, – говорит Кэт. – Я пришла домой, легла, уставилась в потолок и стала думать. Снова эти призраки… Я, конечно, давно поняла, почему у меня ничего не получается в жизни, почему я одна, почему у меня нет нормальной работы. Если бы мама была жива, если бы всего этого не произошло… Но мне никогда не приходило в голову, что та история аукнется сбоем иммунной системы спустя чертову кучу времени.

Затем врач указал на еще одну деталь, которую Кэт абсолютно упустила из виду, и эта деталь ее поразила.

– Он посмотрел в анкету и вдруг выдал: «Так вашей матери было тридцать пять лет, когда ее убили… Через несколько недель и вам будет тридцать пять. Вы подходите к тому возрасту, когда ваш отец убил вашу мать…» Для меня это стало окончательным подтверждением того, что все мои болячки, да и вообще все мои проблемы, связаны с детским стрессом. Первая мысль была – возразить ему, но я знала, что он говорит правду.

Кэт надолго замолчала, устремив взгляд в пространство, а потом продолжила:

– Знаете, это было похоже на то, будто я бегу от своего прошлого, от своей истории, от своей боли – и снова с размаху сталкиваюсь с этим…

Она потрясла головой, отбросила челку и подняла на меня светло-карие глаза.

– На самом деле я благодарна доктору. Я почувствовала облегчение: у меня появилась подсказка к тому, что со мной происходит. Но если бы все было так просто… Чем больше я размышляла об этой теперь уже столь очевидной связи, тем хуже мне становилось. Сердце просто разрывалось. Как же так, думаю я, ведь я могла бы прожить совсем другую жизнь, будь мое детство не таким ужасным. Я могла бы быть здоровой и счастливой. Ну почему все так вышло? Детская травма не дает мне стать тем, кем я хотела бы стать…

* * *

История Кэт, равно как и истории Лоры, Джона и Джорджии, показывает, что прошлое может тихо сидеть в нас, а потом взорваться, как взрывается бомба с заведенным часовым механизмом. На клеточном уровне наше тело не забывает прошлое.

Кэт можно присвоить по одному очку в каждой из следующих категорий негативного детского опыта. 1) Она, по сути, явилась свидетелем убийства матери. Перезахоронение останков в присутствии восьмилетнего ребенка – еще один сильнейший удар по психике. 2) Ближайший родственник Кэт – ее отец – сидел в тюрьме; позже Кэт осознала несправедливую мягкость наказания, и с этим ей тоже надо было жить. 3) Дополнительное очко по шкале АСЕ присвоим за утрату обоих родителей. 4) Кэт выросла с ощущением, что она никому не нужна. После смерти матери родственники ее просто отфутболивали; исключением, возможно, была Ба-Бу, но о ней Кэт почти ничего не рассказала, а так как Ба-Бу была матерью погибшей женщины, то легко предположить, что она находилась в глубокой депрессии и вряд ли интересовалась делами девочки. 5) Никто из членов семьи не заботился друг о друге; нет признаков того, что они сплотились в горе.

Прошлое может тихо сидеть в нас, а потом взорваться, как взрывается бомба с заведенным часовым механизмом. На клеточном уровне наше тело не забывает прошлое.

Таким образом, у Кэт был очень высокий результат – пять баллов. И тем не менее, если бы вы встретили Кэт в возрасте от двадцати до тридцати лет, вы бы никак не связали ее неудачи с детскими травмами. Владелец рекламного агентства, откуда она ушла, считал, что она просто саботировала свой талант, ограничивая карьерные возможности. Примерно такого же мнения придерживались и ее коллеги-учителя. По какой причине саботировала – это было им неведомо. Друзья тех лет описывали ее как манипулятора, излишне остро на все реагирующего. Сама Кэт призналась мне: «В любых ситуациях я очень быстро представляла себя жертвой и обвиняла других людей в непонимании».

Большинство врачей, к которым обращалась Кэт, не задавали ей вопросов о ее детстве. То есть ее спрашивали только о том, были ли случаи онкологии или сердечно-сосудистых заболеваний в ее семье. Ей охотно выписывали новейшие многообещающие антидепрессанты, стероиды или иммунные ингибиторы, надеясь, что эти препараты устранят все симптомы.

Тщетно. Травма, которую пережила Кэт, изменила ее иммунную систему, превратив спустя некоторое время в легкую добычу болезней. И далеко не случайно, что все это вышло наружу в том возрасте, когда умерла ее мать: сработала программа, записанная в подсознании.

* * *

А как насчет Лоры? Итог Лоры по ACE был равен четырем. Давайте-ка вспомним. 1) Девочка, как и все дети, остро нуждалась в любви, но не получала ее. 2) Мать Лоры регулярно унижала и оскорбляла дочь. 3) Родители Лоры развелись, и со временем отец исчез из ее жизни. 4) У нее не было чувство защищенности, о ней никто не заботится.

Тем не менее в возрасте двадцати лет Лора казалась вполне благополучной девушкой, которой уготована чудесная жизнь. Вы бы никогда не догадались, что она постоянно «была охвачена невидимой дрожью». По сравнению с Кэт она сумела реализовать себя, но после сорока лет у нее возникли серьезные проблемы с сердцем.

Лора была удивлена, что существует связь между негативным детским опытом и благополучием во взрослой жизни.

– Я никогда не воспринимала свое детство как ужасное, – говорит она. – Я не единственный человек, который видел стычки родителей, да и родительский развод не мне одной довелось пережить. А что касается маминой критики: «Ты толстая, ты не так ходишь, ты не так говоришь…» – да, меня это задевало, но я знала о ее проблемах и поэтому прощала. Вернее, старалась не замечать. Я выкарабкалась, встала на ноги и пошла своей дорогой. Разве мы не все так делаем?

Но потом она все-таки призналась:

– Повзрослев, я часто размышляла, что со мной не так. То есть со мной все так, но недопонимание с клиентом или пустяшная ссора с мужем могли привести меня в состояние тревоги, даже страха, и это неприятное чувство долго не отпускало. Датчики моей тревоги порой зашкаливали. Может быть, поэтому у меня заболевание сердца и дефибриллятор в груди?

* * *

Результат Джона по ACE был бы равен трем: унижения со стороны отца; мальчик видел, как отец издевается над матерью; плюс классическое в проблемных семьях отсутствие интереса к собственному ребенку.

Результат Джорджии по ACE также был бы равен трем.

Кэт, Лора, Джон и Джорджия не одиноки в своих проблемах. Две трети взрослых американцев в детстве получили травмы, которые повлияли на их здоровье и благополучие.

И очень может быть, что случившееся с вами в возрасте пяти или пятнадцати лет уложит вас в больницу тридцать лет спустя. Попал ли ваш случай на передовицы газет или вы получили моральную, психологическую травму без свидетелей, в доме, где вы жили с родителями, не имеет никакого значения.

Ученые называют взаимосвязь между деятельностью мозга, детской травмой и благополучием во взрослой жизни «новой психобиологической теорией всего». Каждые несколько десятилетий эта теория помогает нам выработать свежий сценарий понимания того, почему мы стали тем, кем мы стали, – и как стали.

В начале двадцатого столетия теория психоанализа Фрейда приводила аргументы в пользу того, что нашей жизнью в большой степени управляет бессознательное, порождая концепт нашего эго.

Ваша эмоциональная биография формирует вашу физиологию, и совместно они пишут сценарий вашей жизни.

Карл Густав Юнг, описывая психологические типы в одновременной работе, выделил три пары «психических полюсов»: экстраверсия – интроверсия, сенсорика – интуиция, мышление – эмоции. Эти пары помогали объяснить поведение человека, но, по мнению американских исследователей Изабель Бриггс Майерс и ее матери Кэтрин Бриггс, в предложенной Юнгом схеме недоставало одного звена. Не будучи профессиональными психологами, они нащупали его: восприятие – оценка. Позднее, в 1950-х годах, был разработан опросник Майерс – Бриггс (опросник MBTI), который широко применяется в США и помогает людям лучше понимать себя и свои таланты – то, что заложено социальной средой и воспитанием. Если у человека есть негативный детский опыт, то его таланты с большой долей вероятности могут не раскрыться, в том числе и по причинам физиологического характера – болезнь просто не позволит двигаться вперед.

Исследования по негативному детскому опыту показывают, что страдания любого порядка нарушают сложную работу иммунной системы, которая является главным центром контроля тела. Детские впечатления на уровне всех четырех пар психических процессов приводят к сбою работы этого центра.

Унифицирующий принцип «новой теории всего» заключается в следующем: ваша эмоциональная биография формирует вашу физиологию, и совместно они пишут сценарий вашей жизни.

Ребенку необязательно переживать серьезное насилие, чтобы с ним начали происходить глубокие биофизические изменения, которые позже приведут к хроническим заболеваниям.

«Наши исследования показали, что любой негативный опыт, даже незначительный, наносит ущерб. И, что бы ни переживал ребенок, результат будет примерно одинаковый», – говорит Феличчи. Вместе с Эндой они выяснили, что по своим последствиям рукоприкладство не уступает сексуальному насилию, а периодическое унижение со стороны родителей причиняет не меньший вред, чем откровенное равнодушие. Любые отклонения в нормальной взаимосвязи «ребенок – родитель» увеличивает шанс хронических заболеваний и депрессии во взрослом возрасте. Мозг как губка впитывает все обиды, ослабляя иммунную систему, которая рано или поздно дает сбой.

Кстати, о мозге. В 2014 году исследователи Кембриджского университета установили, что мозг семнадцати-, восемнадцати– и девятнадцатилетних, подвергавшихся в детстве различным видам психотравмирующих воздействий, меньше по объему, чем мозг их сверстников, выросших в нормальных условиях.

Анкета ACE показывает только «верхушку айсберга», и на самом деле травмирующих факторов в детстве гораздо больше. «Семейные» проблемы включают в себя напряженные отношения между родителями, не обязательно заканчивающиеся разводом, а также временные ссоры, которые быстро забываются взрослыми, но долго помнятся детьми. Сюда же можно отнести недостаток общения между членами семьи, а также постоянную занятость родителей, у которых не остается времени на общение с детьми.

Расширенная анкета по детским травмам (Childhood Trauma Questionnaire, CTQ) позволяет отследить дополнительные факторы. В ней есть такие пункты, как, например: «В моей семье мне говорили неприятные (оскорбительные) вещи» или «В моей семье меня обзывали тупым, лентяем или уродом». Ответы предполагают вариативность: «никогда», «редко», «иногда», «часто» или «очень часто». Есть в CTQ и положительные утверждения, например: «Моя семья являлась для меня источником силы и поддержки», «Я ощущал, что меня любят», также предполагающие несколько вариантов ответа. Благодаря анкете CTQ исследователи получают более точную картину детского опыта. Так же как и АСЕ, анкета CTQ продемонстрировала научно обоснованную связь между нарушенными связями в семье, специфичной перестройкой мозга в раннем возрасте и негативным отпечатком на здоровье.

Большинство взрослых людей, страдающих разного рода расстройствами, были свидетелями разлада в родительской семье, подвергались унижению, испытывали на себе гнет постоянных поддразниваний. Душевные раны наносило им проживание со слишком придирчивыми, неуравновешенными, самовлюбленными, страдающими биполярным расстройством родителями, родителями-алкоголиками или наркоманами.

Становится все очевиднее, что на здоровье во взрослом возрасте могут повлиять и травмирующие факторы, не связанные с семьей. Сюда включаются запугивание и издевательства со стороны сверстников, проживание в неблагополучном социальном окружении, физические недостатки ребенка.

Как отмечает Феличчи, годы «младенчества и детства не исчезают бесследно; подобно отпечатку детских ног на цементе, они остаются на всю жизнь». Или, как написал Т. С. Элиот в «Четырех квартетах», «в моем начале мой конец».

* * *

Несмотря на наличие доказанной взаимосвязи между травмами детства и «взрослыми» заболеваниями, негативный опыт не является единственным «виновником» сбоев в организме. Болезни развиваются по многим причинам, включая образ жизни, генетику, факторы окружающей среды и пищевые привычки. Мы не заболеваем только по той причине, что в детстве с нами случилось что-то ужасное. И, конечно, одно лишь осознание негативного опыта не приводит к исцелению. Однако исследование Феличчи и Энды говорит о том, что путь к исцелению становится более легким, когда человек учитывает все факторы, сыгравшие роль в развитии заболевания, и ищет возможность справиться с ними.