Текст книги "Отпуск с папой"

«Такой человек»

М. Вернер

Мы с Доротеей выстояли длинную очередь на выход, предъявили свои билеты и пошли в сторону Кайзерштрассе. Солнце било нам в глаза. За портовой площадью нас обогнал автомобиль Доротеи. Папа радостно посигналил нам и на второй передаче проехал мимо. Я проводила его взглядом.

– Он сказал тебе, что последние двадцать лет ездил только на «автомате»?

– Ах вот почему он… – Доротея сглотнула. – В таком случае он не знает, когда переходить на третью. Ну ладно. Механизм справится. Надеюсь.

Доротея была невозмутимым человеком. В ту минуту меня это очень обрадовало, в противном случае мне пришлось бы волей-неволей защищать отца. Очевидно, она прочитала мои мысли.

– Интересно, как Хайнц справится с этими двумя валькириями? Мне они показались весьма решительными особами, – засмеялась она. – Попомни мои слова, Кристина, они нас еще позабавят.

– А ты понимаешь, что я их каждый божий день буду видеть в пансионе?

– Конечно, ты ведь на ближайшие две недели становишься феей утренних трапез. Надеюсь, ты все сделаешь правильно. Фрау Вайдеманн-Цапек подчеркнула, что они много путешествуют, значит, весьма искушены. Но тебе и не удастся что-то не так сделать, ведь они надеются тебя использовать, чтобы заполучить твоего отца. Каждая для себя, разумеется.

– Что за чушь? Ты насмотрелась плохих фильмов!

Доротея остановилась у скамейки, с которой открывался вид на море.

– Я видела блеск в их глазах, дорогая. Посмотри правде в лицо. А сейчас давай присядем, выкурим тайком по сигаретке и соберемся с силами перед хаосом, который ждет нас в пансионе. Думаю, это будет самый богатый событиями отпуск из всех, что мы провели вместе.

Я уже дважды навещала Марлен на острове, поэтому знала дорогу. Когда я была здесь в последний раз в январе, Марлен только начинала ремонт пансиона. Я едва узнала дом. Его выкрасили в снежно-белый цвет, красная черепичная крыша была новой, на большой застекленной веранде заменили стекла, а оконные рамы в мансарде стали синими. Только табличка «Дом Теды» осталась старой.

Доротея замерла.

– Это чудесно! А я себе представляла такую старую лачугу. И дом действительно большой. Сколько здесь комнат?

Я задумалась.

– По-моему, двенадцать. Или тринадцать. И все уже заняты. Поэтому ночевать нам придется в другом месте. Наша квартира, впрочем, совсем рядом, вон в том красном домике. Он принадлежит Марайке, подруге Марлен. Сама она живет в квартире наверху, а нижнюю сдает. Она врач в дерматологической клинике, но сейчас в отпуске, так что ее нет и весь дом в нашем распоряжении. Просто идеально, ты не находишь?

Машина Доротеи заняла два из трех парковочных мест у пансиона. Я заглянула на заднее сиденье. Похоже, произошло спонтанное излечение бедренного сустава – чемоданов не было. Мой папа кавалер, ни одной даме не позволит таскать тяжести, разве что дочери.

Марлен стояла у небольшой регистрационной стойки и заполняла формуляры. Она подняла голову, когда мы вошли, и улыбнулась:

– А вот и вы! Как твоя голова, Доротея? Тебе лучше?

Она вышла из-за стойки и обняла сначала меня, затем Доротею.

– А что с головой?

– Хайнц сказал, у тебя так разболелась голова, что ты не могла вести машину и решила пройтись пешком. А чтобы уберечь тебя от обморока по дороге, Кристина пошла вместе с тобой. Поэтому он предложил довести машину до места. А зачем она вообще вам тут понадобилась? Она здесь и не нужна.

Я присела на скамейку.

– Это долгая история. Такая же долгая, как и история с головной болью. Расскажу на досуге.

Марлен встревоженно посмотрела на меня:

– Ах, неужели и у тебя болит голова?

Доротея опустилась на скамейку рядом со мной.

– Нет, Марлен, ни у кого ничего не болит. Все в порядке. А кто, кстати, парковал мою машину?

– Хайнц нечаянно припарковался поперек, здесь обычно паркуются под углом, но это не важно, зато он был так любезен, что привез двух гостей моего пансиона. Какое совпадение, что они оказались с вами за одним столом!

Мой папа удивлял меня все больше. Опередил нас лишь на двадцать минут, а столько всего успел нарассказать. Тем временем было уже семь вечера. Я встала и потянулась.

– И где же мой отец? Хотелось бы забрать наши вещи из машины и отнести их в квартиру, распаковаться, а потом спокойно поужинать и все обсудить. А тебе придется пока потихоньку привыкать к Хайнцу.

– А что с ним не так? Вообще-то он уже в квартире, я ему все показала.

Доротея пожала руку Марлен.

– С ним очень весело. Надо просто найти ему дело. Кристина, как дочь, принимает все слишком близко к сердцу.

– А что с нашими вещами? – У меня опять появилось странное предчувствие.

– Ваши чемоданы я уже отнесла. Кристина, тебе надо купить чемодан на колесиках. А дорожные сумки Хайнца еще в багажнике, он сказал, что сам принесет их. Но погоди, ключи от машины здесь, так что забирайте.

Мы пошли к машине и открыли багажник. Все наши вещи были в неприкосновенности. Доротея увидела мое лицо.

– Нельзя требовать от него, чтобы он таскал наши сумки.

– Конечно, нет. Но он и свои не таскает.

– Но ведь у него же…

– Про его бедро даже не заговаривай. С чемоданами Вайдеманн-Цапек и Клюпперсберг он справился легко. И не похоже, что они были пустые.

– Шерсть и пух ничего не весят.

Доротея засмеялась, натягивая на плечи ремни дорожных сумок. Остальное навьючила на себя я, и мы, пошатываясь, побрели к красному домику.

Нам пришлось позвонить в дверь раз пять, пока наконец послышались шаги отца в прихожей. Он остановился у двери, стараясь рассмотреть нас в глазок.

– Кто там?

– Папа, открой!

– Кристина? Доротея? Это вы?

Я шагнула к двери.

– Папа!

– Одну минуту!

Мы услышали, как ключ дважды повернулся в замке, потом дверь медленно приоткрылась. Я протиснулась мимо отца, причем с плеча слетела одна сумка, следом за ней другая. Кошелки и три куртки я сбросила на пол сама. С Доротеи тоже все посыпалось. Папа обозрел беспорядок и покачал головой:

– Могли бы и два раза сходить. Здесь было так чисто.

Я удивилась, что Доротея и не подумала ответить ему злобным взглядом, сама-то я опять не преминула это сделать. Доротея же, напротив, затолкав ногой сумки в угол, взяла папу под руку.

– Ну, босс, проведите экскурсию по нашим апартаментам.

Он склонился в поклоне.

– С удовольствием. Здесь очень хорошо. Сразу видно, что эта врачиха аккуратная женщина.

Наша квартира начиналась в длинном холле-прихожей, из которого две двери вели в спальни, одна – в гостиную. Ванная находилась возле первой спальни, кухня – напротив. Из гостиной был выход на террасу, с которой ступени вели в сад. Я вышла на террасу и обернулась к отцу.

– Где ты хочешь спать?

– Я устроился в первой спальне. Там я буду ближе к двери, на тот случай, если к нам станет кто-нибудь ломиться.

– А если воры заберутся с террасы?

– Но выходить-то они будут через входную дверь.

– Ага. А первая спальня, часом, не самая большая?

Папа ответил мне дружелюбным взглядом.

– Нет, но матрас на кровати лучше. Я проверил раскладушку в гостиной, отличное спальное место. Здесь можно прекрасно отдохнуть.

Я увидела себя тихими летними ночами на ступенях террасы, где удобно выкурить тайком сигарету, пока папа спит на своем хорошем матрасе. Эта картина заставила меня улыбнуться.

– Хорошо, тогда я буду спать в гостиной.

Доротея забрала свои вещи из прихожей и занесла их во вторую спальню. Папа проводил ее взглядом и подошел ко мне на пару шагов.

– Скажи, Кристина, – тихо спросил он, – ты не могла бы мне помочь, с чемоданом и вообще?…

– Я целый день помогаю тебе с твоим чемоданом.

– Нет, я имею в виду помочь мне его распаковать. Твоя мать всегда кладет рядом вещи, которые нужно носить вместе.

Вид у него был смущенный. Мне не хотелось облегчать ему задачу, пусть скажет то, что хочет сказать.

– И что?

– Ну… – Он мял свои большие пальцы. – Я положил туда же свои инструменты, поэтому порядок был немного нарушен, и теперь я не знаю, какие вещи к чему подходят.

Его стремление в течение двух недель без мамы одеваться подобающим образом меня тронуло.

– Пойдем посмотрим. Но распаковываться придется позже, потому что Марлен заказала столик на восемь вечера, а уже без четверти восемь.

Я прошла за ним в его спальню, бросила взгляд на вещи в чемодане и тут же его захлопнула. Папа положил инструменты в самую середину и аккуратно завернул в одежду.

– Да, ты прав, тут теперь не так просто разобраться. Я сделаю это после ужина. Надо спросить у Марлен, не одолжит ли она мне свой утюг.

У отца на лице отразилось облегчение.

– Большое спасибо, Кристина. Но мама перегладила все рубашки, тебе не нужно гладить их второй раз.

Я подтолкнула его к выходу и крикнула Доротее, что пора идти на ужин.

Около восьми мы входили в «Молочный бар», где Марлен зарезервировала столик. Она уже была там, сидела на месте, с которого открывался волшебный вид на море. На входе папа неуверенно огляделся. Я угадала его мысли.

– Это только называется «Молочный бар», папа, а на самом деле нормальное заведение.

– Думаешь, у них будет пшеничное пиво?

– Наверняка.

Он сразу расслабился. Увидев нас, Марлен поднялась с места.

– Прекрасно, вот и вы. Уже распаковали вещи? Со спальными местами все в порядке? Если вам что-нибудь понадобится – обращайтесь.

Доротея плюхнулась на стул.

– Прекрасная квартира. Просто высший класс. Кристина добровольно выбрала гостиную, а у Хайнца и у меня – по спальне.

Хайнц сначала уселся рядом с Доротеей, но потом пересел напротив.

– Хочу видеть море, – улыбнулся он нам. – Чтобы было почти как дома.

Он с жадностью смотрел на воду. Я вспомнила, как он не любит ездить. А в этот раз ему пришлось ехать еще и без мамы. Наверное, я с ним недостаточно терпелива. Вид у него был немного потерянный. Марлен оборвала голос моей совести.

– Что будете пить? Здесь самообслуживание. Может, я схожу за шампанским? Выпьем за встречу.

– У меня от него изжога. Тут есть пшеничное пиво?

– Конечно. Значит, Хайнцу пшеничное пиво, а нам шампанское?

Я кивнула, а Доротея встала.

– Я помогу тебе принести.

– Все в порядке? – спросила я, когда они отошли.

– Да… пожалуй… Я просто подумал…

У меня перехватило горло.

– О чем?

– Остров этот не такой большой, как Зюльт, за две недели я обойду его сто раз. Надеюсь, это будет не слишком скучно.

– А что еще?

– Если я спрошу у Марлен, как устроились фрау Клюпперсберг и фрау Вайдеманн-Цапек, она мне, конечно же, скажет, что отлично, так ведь? Она так скажет, поскольку это ее пансион. А как я узнаю, правда ли это?

– Поинтересуешься у дам.

– Но это было бы слишком навязчиво.

– Ах, папа, завтра утром стащишь ключ на стойке регистрации и посмотришь сам. И все узнаешь.

– И ты думаешь, никто не заметит?

– Что не заметят? – Марлен поставила на стол пиво и мой бокал шампанского.

– Папа… – Я почувствовала, как он под столом наступил мне на ногу. – Ой! Папа раздумывает, не съездить ли ему завтра утром к своему приятелю Калли, но ведь он предложил свою помощь в ремонте и поэтому хочет знать, заметят ли, если он свинтит в первый же день. Так, папа?

– Кто свинтит? – Доротея осторожно водрузила на стол еще два бокала с шампанским.

– Мой друг Калли вовсе не стар, он даже моложе меня, что, впрочем, незаметно. Ему только семьдесят два года.

– Ну что ж! – Марлен подняла бокал. – Добро пожаловать! Пью за то, чтобы вы прекрасно провели здесь каникулы и немножко поработали.

Когда мы выпили, она обвела нас взглядом.

– Предлагаю вот что: сейчас принесем себе еду, а потом я расскажу, в чем конкретно мне нужна ваша помощь.

Хайнц не торопился следовать за нами.

– Ну, в самом деле, что это такое: если я предпочту самообслуживание, то пойду в забегаловку с картошкой фри. Тут только встанешь, место займут. И потом, стоять у стойки, долго выбирать… девушки на раздаче будут злиться…

– Папа, я принесу тебе что-нибудь.

Он кивнул.

– Что-нибудь с жареным картофелем, но только, пожалуйста, больше никакой колбасы.

Вскоре мы вернулись с малосольной сельдью и жареным картофелем. Хайнц громко разговаривал с супружеской парой за соседним столиком.

– Мне больше нравится играть на Зюльте. Там две площадки на восемнадцать лунок, здешние для меня малы. Тут ведь только на девять? Можно сразу отправляться в мини-гольф.

Супруги вежливо нам кивнули.

– Большое спасибо за информацию, – поблагодарила женщина. – Мы еще раз спокойно все взвесим, но, возможно, вы и правы. Хорошего вам дня и приятного аппетита.

Папа посмотрел сначала на меня, потом на тарелку.

– Вот это годится. Интересно только, почему они не могут приносить еду сами?

– Скажи, а о чем ты с ними говорил?

Он собрал с тарелки петрушку и листья салата и выбросил в пепельницу.

– Да ничего особенного. Просто спросил, зачем они сюда приехали.

Марлен наблюдала за его действиями по очистке тарелки.

– Полагаю, приехали в отпуск, как тысячи других.

– Неверно. – Он ткнул вилкой в направлении Марлен. – Они собирались поиграть здесь в гольф.

Так я и думала.

– И ты им рассказал, что на Зюльте играть лучше?

– Ну конечно. У нас три поля для гольфа и четвертое строится.

Доротея покачала головой:

– Разве хорошо сманивать клиентов?

– Почему нет? – простодушно посмотрел он на нее.

Марлен боролась со смехом.

– Это можно расценить как совет гольфиста гольфисту, никакого злого умысла.

– Папа ни разу в жизни не играл в гольф.

– Я это и не утверждал. Но наши поля хороши. Я часто хожу мимо. Там играет Уве Зеелер [1]1
   Немецкий футболист, выступавший за «Гамбург». – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

Папа сунул вилку в рот и кивнул для убедительности.

Когда мы поели, Марлен достала из сумочки эскизы и фотографии.

– Мы сумеем все осмотреть утром, сегодня не получится, там делают пол, и ходить по нему можно будет только завтра. Но выглядеть должно вот так.

Слово «пивная» к этому помещению не подходило вовсе. На эскизах оно скорее напоминало изысканный бар-гостиную. Марлен решила рядом с баром поставить кожаные диваны и кресла, в центре должен был появиться стеклянный со всех сторон камин, в смежном помещении – хромированные столы и ротанговые кресла, здесь она планировала подавать закуски. Мы с Доротеей были впечатлены. Хайнц не так сильно.

– И они будут есть гороховый суп и вытирать жирные пальцы об обивку, – сказал он.

– Хайнц, гарантирую, что горохового супа здесь не будет.

Доротея сосредоточенно изучала эскизы, и у нее тут же родились идеи. Она предложила Марлен разные сочетания цветов, разыскала в сумке карандаш и принялась записывать оттенки и делать пометки на полях. Папа недоуменно следил за ней.

– Да покрасьте все в белый цвет. Или латексной краской, стены даже можно будет протирать мокрой тряпкой.

– Папа!

– Хайнц!

– Я просто высказал свое мнение. И чем займусь я? Красить я не могу. Да и руки потом не отмоешь.

Доротея подняла голову.

– Думаю, я с удовольствием сделаю это сама. И мне кажется, морские мотивы местами будут смотреться очень красиво. Я их просто нарисую. Надеюсь, Марлен, ты мне доверяешь?

Марлен кивнула:

– Я потому и спрашивала твое мнение. Я нашла пару школьников, они смогут под твоим руководством красить большие поверхности, а у тебя останется время на тонкую работу.

– Прекрасно. Это то, что надо.

Марлен снова вернулась к чертежам.

– Короче, главная проблема – решить, кто, где и когда может быть полезным. У меня полный пансион народу, поэтому до десяти утра мне не вырваться. Моя помощница, которая должна была заниматься завтраком, повредила ногу и на три недели выбыла из строя. Это ты возьмешь на себя, правда, Кристина?

Я молча кивнула.

– В восемь утра в пивную приходят рабочие. Нужно еще положить плитку в туалеты и доделать электрику. Не знаю, во сколько ты, Доротея, хочешь начинать работать, но утром нужно, чтобы кто-то был здесь.

Доротея испугалась:

– В восемь утра? Ты серьезно? Я в это время еще невменяема.

Папа выпрямился.

– Следить за рабочими – мужское дело. В восемь утра буду на месте как штык. Никаких проблем.

Марлен улыбнулась ему:

– Я надеялась на тебя, Хайнц. Тебе не придется торчать здесь до обеда. Просто кто-то должен их впустить. Ну и разобраться, если возникнут проблемы.

– Эй, уж я знаю, как общаться с рабочими. Тут нужен авторитет, иначе они сядут на голову. Ты, конечно, слишком мила для этого, поэтому хорошо, что есть я.

Вид у него был очень довольный.

– А Калли я смогу навестить днем или вечером. Ремонт – в первую очередь.

На обратном пути папа гордо рассказывал, какой опыт приобрел со строителями. Я молчала. Большинство этих историй были мне известны от матери, но невежливо вносить поправки в версию такого авторитета. Перед «Домом Теды» мы попрощались с Марлен.

– До завтра. Приходите на завтрак в пансион, потом мы с Хайнцем и Доротеей сходим в пивную, и я покажу Кристине все остальное. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Теда, – ответил отец. – Ой, я имел в виду – Марлен. Спокойной ночи, Марлен.

– Кстати, о Теде. – Я сообразила, что мы вообще не поговорили о Теде и ее новом возлюбленном. – Хуберт и Теда не собираются приехать?

– Как же, собираются. Но сейчас они в Констанце на Боденском озере, и Теда находит тамошние цветы великолепными. Они приедут в будущие выходные. Так что наши голубочки пока порхают.

– Что ж, путешествия расширяют кругозор, говорю я всегда. – Хайнц со значением посмотрел на Марлен. – Ну, спокойной всем ночи.

Он развернулся и направился к нашей временной резиденции. Я чмокнула Марлен в щеку.

– Пойду догонять, он без ключа.

Доротея еще не успела попрощаться, а я уже услышала голос отца:

– Кристина! Дверь заперта!

В полночь я наконец уселась на ступенях, ведущих с террасы в сад, и закурила. Было очень тихо, ясное небо, я смотрела на звезды.

Пока я распаковывала чемодан, папа сидел на краю кровати и внимательно наблюдал за мной.

– Сложи вещи, которые подходят друг к другу, вместе. Тогда мне не придется все время спрашивать. А мы всегда должны будем уходить из дома вдвоем?

Это что? Страх в его голосе?

– Скажи, папа, тебе не нравится, что ты здесь, со мной?

Он на секунду задумался.

– Ну да, нужно просто спокойно осмотреть остров. И как бы то ни было, Марлен без нас пришлось бы ой как несладко. Иногда нужно приносить себя в жертву.

Только я закурила, как позади раздались шаги.

– Подвинься.

Папа в голубой пижаме в белую полоску уселся рядом со мной.

– Где-то что-то жарят? Пахнет паленым. Посмотри-ка, звезды. Когда падает звезда, нужно загадать желание.

Мы сидели рядом и смотрели в небо. Вдруг оборвалась одна звезда, а следом за ней другая. Ни один из нас не сказал ни слова. Мне не хотелось нарушать мирное состояние. Я загадала, чтобы у нас с папой все здесь было хорошо. И чтобы операция у мамы прошла успешно. Ведь упали две звезды. Папа зевнул и потянулся.

– Ну, вот и все. Я иду спать. Не скажу, что загадал, иначе не сбудется.

Он тихо рассмеялся и встал.

– Даже интересно. Спокойной ночи, ребенок, хороших снов. Если что, я рядом.

Я посидела еще немного. Больше звезды не падали. «Но для начала и две неплохо, – подумала я. – Кто знает, что произойдет за время отпуска?…»

«Вот, начинается веселье»

Северин

Я шла босиком по дюне, лицом к солнцу, перед глазами расстилалось море. Внизу на пляже меня кто-то ждал, я волновалась, и сердце мое колотилось. Дюнная трава щекотала левую голень. Вдруг я подумала, что собачий шиповник, растущий здесь повсюду, пахнет совсем не так, как я привыкла. Щекотание и запах усилились, море передо мной стало расплываться.

Я открыла глаза. Папа сидел у меня в ногах, окутанный облаком «Давидофф», и водил шариковой ручкой по моей голени. Я спрятала ногу и попыталась обрести дар речи. У папы с голосом все было в порядке.

– Доброе утро. Ну как? Хорошо спала? Сны в первую ночь на новом месте исполняются, надеюсь, это того стоит. Что тебе снилось?

– Папа, пожалуйста…

Я откатилась в сторону и натянула одеяло.

– Да ладно, скажи. А я тогда расскажу тебе свой.

– Собачий шиповник, который пах, как «Давидофф», – пробормотала я в подушку.

– Что ты сказала? Тебе не обязательно мне рассказывать. Можешь оставить при себе. Когда мы пойдем завтракать? Я очень хочу есть. И пить тоже.

Я заставила себя подняться. Взгляд упал на ногу. Она была в синих полосах.

– Папа, ты изрисовал мне всю ногу!

Он озадаченно посмотрел на шариковую ручку, которую держал в руке.

– В таком случае она сломана, я нажимал на кнопку. Но это можно оттереть пемзой. Ты встаешь наконец?

Как противостоять напору, я не придумала и, заспанная, молча прошла мимо него в ванную. Там на полке лежали мои часы. Шесть утра. День начался на час раньше, чем предполагалось.

«Прекрасно! – подумала я, изучая усталые глаза в зеркале. – Мама, я делаю это только ради тебя. И твоего колена, чтоб его!..»

Спустя полчаса мы с папой шли к «Дому Теды». На его радостный крик «Солнце светит, новый день!» Доротея ответила точным броском подушкой и рыком «Вы что, с ума сошли?». Папа аккуратно положил подушку на стул, на цыпочках вышел из комнаты, тихо прикрыл за собой дверь и строго посмотрел на меня, приложив указательный палец к губам.

– Ш-ш-ш… Доротея устала, ей нужно хоть разок выспаться, все-таки она в отпуске.

Я порадовалась, что во рту у меня зубная щетка, для отцеубийства было слишком рано.

Когда мы через заднюю дверь вошли в пансион, навстречу нам вышла Марлен с подносом и вздрогнула:

– Что вы здесь делаете в такую рань? Всего половина седьмого.

– Кто рано встает, тому Бог подает.

Папа взял у Марлен из рук поднос и выжидательно посмотрел на нее.

– Куда это?

– На кухню.

Он на секунду задумался и отдал его мне.

– Ты уже здесь бывала, поэтому знаешь дорогу. К тому же я все равно куда-нибудь не туда поставлю. Скажи, Марлен, мы уже можем позавтракать?

Я с подносом прошла на кухню, Марлен за мной, отец следом. В маленькой кухне нам троим развернуться было негде. Марлен забрала поднос и пристроила его за папой, уронив на пол две корзинки для хлеба.

– Опля! – Хайнц нагнулся, смахнув банку с кофе. – Однако здесь тесновато.

Мы с Марлен одновременно присели и стукнулись головами, папа, поднимаясь, заехал коленом мне в бедро. И все это в седьмом часу утра. Я вскрикнула, отец покачал головой, и Марлен выставила нас обоих из кухни.

– Вы меня с ума сведете! Идите в столовую, столик у окна накрыт, а я сейчас.

Я потерла бедро и поковыляла по коридору, папа пошел за мной, говоря при этом:

– Кристина по утрам точь-в-точь как ее мать. Пока начнет соображать, пройдет вечность, и все, разумеется, из рук валится.

Я выпрямила спину и ускорила шаг.

В столовой я остановилась, поджидая отца, осматривавшего буфет, – я опасалась его вердикта, но, все изучив, он улыбнулся:

– Гляди-ка, что здесь есть. Пять сортов колбасы и овощи, и даже лосось. Каждый может взять то, что любит. Прекрасно!

Марлен с кофейником пришла, когда я вовсю зевала, не прикрывая рот.

– А почему ты не поспала подольше? Мы же договорились на восемь. И где Доротея?

– Ей разрешили поспать.

Я потерла глаза. Накраситься я забыла, ну и пусть. Марлен внимательно посмотрела на меня, потом на папу, отвинчивавшего крышку у банки с мармеладом.

– Тогда выпей кофе и просыпайся. До восьми утра явиться никто не должен.

– Папа пьет кофе без кофеина, от обычного ему плохо.

– Сейчас принесу. А что это у тебя на ноге?

На мне были шорты, лето все-таки, я взглянула на свою голень.

– Шариковая ручка. Можно оттереть пемзой. Как говорит Хайнц.

Он сделал вид, что ничего не понял, и уселся за наш столик с тарелкой, полной еды. Сидел, смотрел то на тарелку, то на нас и сиял.

– Выглядит просто замечательно, Марлен. Положи себе что-нибудь, Кристина, ты же знаешь, утром император, днем король, вечером монах. А сейчас как раз утро.

Марлен взирала на нас, не понимая, о чем речь. Я забрала у нее кофейник.

– Так нужно есть. Чтобы не потолстеть. Это обычный кофе?

Марлен кивнула:

– Другой сейчас заварю, – и исчезла в кухне.

Следующие полчаса прошли мирно. Я знавала мало людей, умевших есть столь самозабвенно и систематично, как мой отец. Все на его тарелке было разложено очень аккуратно. Одному не следовало касаться другого, между нарезкой, хлебом и джемом оставался достаточный промежуток.

Папа начинал завтрак с ломтя черного хлеба, на который он намазывал масло, и не абы как, а точными поглаживающими движениями. Слой масла распределялся одинаково по всей поверхности, без просветов. На корке следов масла быть не должно. Затем он ставил яйцо в подставке точно в центр тарелки и обстукивал скорлупу ложкой. Верхняя треть скорлупы осторожно снималась, края при этом следовало оставлять ровными. Яйцо ненадолго вынималось, счищенная скорлупа помещалась внутрь, яйцо водружалось обратно. Затем яйцо подсаливалось и съедалось ложкой. На второе была булочка, не грубого помола, никаких зерен, никакого мака. Самая обычная булочка. Он разрезал ее на две части, нижнюю съедал с колбасой, из которой предварительно минут десять выковыривал крупинки жира, складывая их в пустую яичную скорлупу. На верхнюю половину булочки он намазывал мармелад, всегда клубничный. Жуя пустую булочку с изюмом, я смотрела на него с восхищением. Он был полностью сосредоточен, не поднимал глаз, не разговаривал, ничего не воспринимал, поглощенный трапезой. Почему-то это подействовало на меня успокаивающе. Все было мне знакомо. Я это знала всю свою жизнь. И ничего не изменилось.

Через полчаса, прошедшие очень мирно, он салфеткой стер яичный желток со рта, лишь одна крошка осталась в уголке губ, отодвинул в сторону тарелку и довольно улыбнулся:

– Хороший здесь завтрак, правда?

Я коснулась уголка своего рта, но, не успев сказать ему об остатках яйца, услышала шум в холле и увидела, что отец встает.

– Доброе утро, дамы, надеюсь, вы хорошо спали?

– Ах, наш морской герой! Паромный вообще-то, но это не важно. Доброе утро!

Фрау Вайдеманн-Цапек оставила свой пуховик в номере и облачилась в зимний брючный костюм из белой шерсти, а свои искусно взбитые локоны заколола примерно двумя десятками белых заколок.

– Чудесного вам утра, какой прекрасный день и так мило начинается. Эти два места за вашим столом свободны?

И уже схватилась за спинку стула рядом с папой. Фрау Клюпперсберг, вся в чем-то вязаном зеленого цвета пяти разных оттенков, остановилась у стола и милостиво протянула ему руку для поцелуя. Чего он, впрочем, не заметил, поскольку в этот момент вернулась Марлен.

– Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо спали. Я накрыла вам вон тот стол. Что вы будете пить? Чай или кофе?

Фрау Клюпперсберг раздосадованно отдернула руку.

– Я буду чай. Но здесь есть два свободных места.

– Нет! – Мой голос прозвучал громче, чем я хотела. Чуть тише я продолжила: – Мы ждем мою подругу Доротею. Мне очень жаль, но вам придется занять соседний стол.

Папа кивнул с извиняющимся видом:

– Это правда. Но вы будете сидеть совсем рядом.

Он снова сел.

– Марлен, даме чай.

– Обеим дамам? – продемонстрировала самообладание Марлен, и хотя я подозревала, о чем она сейчас думает, по ее виду ничего нельзя было заметить.

– Да. – Фрау Вайдеманн-Цапек бросила свою сумку рядом со стулом и села. – Остфризский, пожалуйста, заваривать не более четырех минут и с настоящими сливками, никакого конденсированного молока.

– Разумеется. Сию минуту.

Марлен бросила на меня взгляд и исчезла в кухне. Папа повернулся к дамам:

– Здесь очень хороший завтрак. Выбирайте что хотите, все просто превосходно.

Они лучезарно улыбнулись отцу и отправились накладывать себе еду. Папа посмотрел им вслед.

– Они милые, – сказал он тихо.

Я промолчала. Он протянул мне чашку, я налила ему из кофейника, стоявшего прямо перед ним. Фрау Клюпперсберг вернулась первой. Я поразилась, с какой скоростью она сумела наполнить тарелку. Она соорудила на ней настоящую пирамиду из хлеба, сыра и колбасы и придерживала ее сверху большими пальцами. Взгляд отца упал на верхний кусок колбасы, на котором остался вдавленный след от пальцев. Брови у него поползли верх. У фрау Вайдеманн-Цапек оказалось целых две тарелки. На одной – четыре куска хлеба, две булочки, на второй – колбаса, салат с селедкой и свеклой и нарезанный кружками помидор. Папа сглотнул. Дамы поставили тарелки и вернулись к буфету за яйцами и соком. При этом одна из них, уходя, толкнула стол, так что кружок помидора свалился с переполненной тарелки на скатерть. Образовалось пятно, помидорно-красное и селедочно-свекольное. Мы оба следили за его появлением, наконец папа тихо спросил:

– И они все это съедят?

В этот момент вернулась Марлен с двумя чайниками, поставила их на соседний стол и подсела к нам.

– Ну, Хайнц, хочешь еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо. Я допью свой кофе, и хватит.

– А ты, Кристина?

Мне ужасно хотелось курить, мой тоскующий взгляд метнулся в сад, где стояли два плетеных кресла и небольшой столик с пепельницей. Марлен угадала, о чем я думаю.

– Через десять минут придет Геза, моя помощница по хозяйству. Кристина, не поможешь ей немного с уборкой? Тогда я смогу сходить с Хайнцем в пивную. Годится?

Мы кивнули, и Марлен вернулась в кухню. Тем временем почти все столики уже заняли. Гостями Марлен оказались пять супружеских пар и компания из четырех пожилых дам, они приветливо здоровались, усаживаясь за столы.

Наши соседки тем временем вернулись. Фрау Вайдеманн-Цапек с размаху швырнула в чашку с чаем леденцовый сахар, что привело к образованию очередного пятна. Папа посмотрел сначала на пятно, потом на меня.

– Ах, Хайнц… Вы разрешите мне называть вас Хайнц? – Фрау Клюпперсберг склонилась к нему и улыбнулась. Между резцами у нее застряли маковые зернышки. – Можем мы сегодня утром воспользоваться вашим талантом экскурсовода и познакомиться с островом?

Я задалась вопросом, что же такого он им наговорил вчера на пароме? О Нордернее он рассказать не мог, поскольку ничего про него не знает, выходит, либо повествовал о Зюльте, либо просто выдумывал. Как всегда, мне стало занятно, как он выкрутится из ситуации, и я проигнорировала его взывающий о помощи взгляд.

– О да, это было бы так мило. – Фрау Вайдеманн-Цапек взяла нож и подставку с яйцом. – Мы втроем нагнали бы страху на этот остров.

Она захихикала, безжалостно вонзая нож в середину яйца. Папа сжался. Фрау Клюпперсберг тем временем положила на кусок хлеба колбасу, сверху накрыла вторым куском, разрезала пополам и завернула в салфетку. При этом она откусывала от булочки с маком, заедая ее салатом из свеклы с селедкой. Наконец она заметила недоумевающий взгляд Хайнца.

– Мы же за все заплатили. Зато потом не придется покупать бутерброды за бешеные деньги. Вам тоже стоит так делать, от морского воздуха просыпается зверский аппетит.

Даже для моего вежливого отца это было слишком. Он отставил пустую чашку и поднялся.

– Мне пора, милые дамы. К сожалению, вам придется обойтись без моих услуг, ведь я здесь затем, чтобы помогать фрау де Фриз. Что обещано, то обещано, от удовольствий придется отказаться. Желаю вам приятно провести день и получить массу положительных эмоций.