Текст книги "Свой среди воров"

Дубовая Госпожа заложила руки за спину и зыркнула из-под светлых бровей. Ее грива, такого же роскошного цвета, сейчас была собрана в пучок и спрятана под широкополой зеленой шляпой. Шляпа была велика, отчего тонкое лицо и узкие плечики казались миниатюрнее обычного. Из-под зеленого дублета выбивалось грязное кружево. Юбка была темно-коричневая, но я знал, что под ней скрывались зеленые чулки. Ей было не больше девятнадцати, и я, не будь в такой ярости, немедленно поволок бы ее наверх.

– Мы его не видели, – сказала она.

– «Мы»?

– Ладно, я. Но я обходила посты, так что не уверена. За входом наблюдал Силос. Я выясню, в чем дело.

– Дело в том, – повысил я голос, – что меня чуть не кончили в моей же прихожей! Меня спустили с лестницы, выгнали на улицу, а твои наблюдали! Не замани я Клинка в проулок, Ссадина так и ловил бы вшей, а я был бы мертв.

– Я была на подходе.

– Откуда, когда?

– Дрот, чтобы спуститься с крыши, нужно время.

– А Рома?

– А что с ней? – Птицеловка склонила голову набок и нахмурилась.

– По словам Ссадины, ей велели стоять в проулке, откуда он выскочил, но ее там не было.

Птицеловка обернулась и посмотрела в сторону проулка.

– Проверь людей, Птицеловка, – посоветовал я. – Может выясниться, что кого-то перекупили у тебя под носом.

Она резко повернула голову.

– Мои люди не продаются, – отрезала она. – Я не шакалю, и они тоже. Поэтому ты нанял меня, а я – их. Я поговорю с Ромой и выясню, что стряслось, но я ее знаю. Она бы не подвела.

– Советую не ограничиваться разговорами, – возразил я, – иначе подключатся люди, которым это не понравится.

Птицеловка уперла руки в боки:

– Послушай, Дрот, я накосячила. Ты чуть не погиб, а я отвечаю за твою жизнь, и это мой косяк. Ты вправе злиться, но злись на меня. Ссадина, Рома, Силос и остальные – моя забота. Я с ними разберусь. Не надо угрожать наездами на моих ребят – я наеду сама.

Я положил здоровую руку ей на плечо ближе к шее. Она вздрогнула, но не отпрянула.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Если кто-то оголяет мой тыл, я сильно огорчаюсь. И воспринимаю это как личное. Поговори с Оленями, которых ты называешь Дубами, и уладь это дело. А заодно передай, что в следующий раз я разберусь с ними сам.

Птицеловка сжала зубы и выпятила нижнюю губу. Тот, кто ее не знал, мог решить, что она дуется, а вовсе не сдерживает желание меня придушить.

– Мои люди, Дрот, – повторила она, – это моя забота.

– Моя шкура важнее твоих людей, – отрезал я. – Имей это в виду.

Птицеловка стиснула зубы чуть сильнее.

– Лучше бы ты… Да, к черту! – Она зажала нос и отступила на два шага, отмахиваясь. – Я не могу с тобой спорить, от тебя жутко воняет. Клинок напал на тебя с ночным горшком?

Я подавил желание взглянуть на свою одежду.

– Это длинная история.

– Тогда расскажешь мне ее после ванны. А я пойду выясню, что случилось с моими людьми, пока не сблевала обед. Еще поорешь или можно идти?

– Не буду, – махнул я рукой. Адреналин иссяк, и я ощутил усталость. – Хотя постой.

Птицеловка остановилась за самым порогом и обернулась. Заходящая луна посеребрила волосы на холке.

– Чего тебе?

– Пошли кого-нибудь разыскать Джелема Хитрого. Сейчас он либо на Латунной улице, либо в Казарменном кордоне.

Птицеловка кивнула.

– Это займет какое-то время. – Она неопределенно помахала в сторону улицы. – Сначала здесь.

– Найдешь меня.

– Да уж наверное, – отозвалась она.

Затем пошла прочь – решительно и стиснув зубы. Я не завидовал ее людям, сейчас их поджарят на медленном огне.

Я присел на ступеньку. Меня ждал Эппирис, но на него не осталось сил. Пять минут покоя. Пять, и не больше.

Я откинулся назад и поморщился: что-то сдвинулось и впилось в поясницу. Ах да.

Я завел руку и вытащил футляр – вернее, то, что от него осталось. Крышка не пережила полета с лестницы и развалилась надвое, а изящные петли и застежка были изуродованы.

Нечистоты подсохли и кое-где отвалились. Теперь я лучше видел инкрустацию: в слоновой кости посверкивали золотые нити и даже блеснуло нечто похожее на драгоценные камни. Да, за такую штуковину можно…

– Сукин сын! – сказал я, осторожно приподнимая разбитую крышку.

Внутри изуродованного футляра на бархатной подушке, надушенной миррой, покоилась узкая стеклянная трубочка. Ее обвивала золотая филигрань; цветочный узор и затейливые символы почти скрывали стекло. Но мне не нужно было заглядывать в оконце, оставленное меж золотых узоров, ибо я и так знал, что там. Но все равно заглянул и увидел старое, поблекшее, грязноватое перо, с конца почти лысое.

Я знал его; точнее, я знал про него. Им пользовался император Теодуа при написании Второй Апологии в попытке примириться с прочими инкарнациями почти два века назад. По всем статьям он оставался самым здравомыслящим, но это не помешало ему в дальнейших воплощениях направить другим своим «я» гораздо более резкие эпистолы.

Я подавил желание трижды поклониться перу, затем еще трижды, а потом снова. Через мои руки прошло столько реликвий, что я был проклят чуть больше, чем навсегда, и не мог надеяться заслужить милость Ангелов таким благочестием.

– Сукин сын! – повторил я, разглядывая золоченую трубочку. – Зачем тебе понадобилась моя реликвия, Федим?

10

Я сидел на нижней ступеньке и пытался сообразить, что к чему. Тщетно.

Атель и Федим, Федим и Атель – была ли между ними прямая связь, или реликвия прошла через много рук, пока не очутилась у Дилера из кордона Десять Путей? И что она вообще там делала? Имперские реликвии ценились людьми богатыми и влиятельными – таких там не было, а уровень Федима был слишком низок.

Все это, похоже, было связано с книгой, которую искали Резуны и их хозяева. Они считали, что книга у Федима; она же нынче могла быть у Ларриоса, и мне вдруг тоже очень захотелось на нее взглянуть.

Я вытащил из кисета с ахрами бумажку и разгладил ее между пальцами. Там говорилось: «имперский», «реликвия» – но что еще? Если между Ателем и Федимом, реликвией и книгой существовала связь, то я влип серьезнее, чем думал, и встал на пути людей, с которыми не желал связываться даже Деган – из-за Клятвы.

Гадство. Надо добраться до Ларриоса и вытрясти из него ответы.

Я встал и осторожно пошел наверх. Ушибы и синяки напоминали о себе на каждом шагу. Левая рука висела плетью, и попасть в комнаты оказалось нелегко, но я справился и даже ничего не свернул. Я спрятал реликвию и веревку Тамаса под половицу и вернулся к дверям лавки Эппириса.

Аптекарь подсыпал что-то в ступку над горящей жаровней. Я распахнул дверь, он не взглянул. Я прикрыл глаза от лампы и вошел.

Глубокий вдох – пусть привыкнут. В нос ударили знакомые запахи, которые, как всегда, слегка отличались от тех, что запомнились с последнего раза. В вечерней аптеке пахло жареным с толикой специй на волнах дыма, масла и ламповой копоти. Ничто не варилось и не мокло, а потому не хватало обычной едучести или гнильцы.

Зрение начало привыкать, и я лучше разглядел Эппириса, сидевшего за одним из двух массивных столов, уставленных бутылками, ступками, чашками, весами и снадобьями. Полки на стенах ломились от товаров: кувшинов с маслами, коробочек с порошками, связок высушенных трав. Еще там порой попадался кувшин или запечатанный горшок с непонятной надписью, которую Эппирис упорно отказывался мне перевести.

Аптекарь взялся за пестик и принялся быстрыми, привычными движениями растирать что-то в ступке. Я подошел ближе, а он снял с полки коробочку, вынул сухую ветку и понюхал.

– Оборви цветы, – велел он, передавая мне хрупкий побег.

Я собрался подсесть к столу.

– Туда, – он указал на дальний конец комнаты. – И зажги это рядом.

Я взял фимиам, подошел к дальней жаровне и бросил туда крупицу пахучей смолы. По комнате растекся тяжелый аромат ладана, смешавшийся с запахом нечистот, но не сумевший его перебить.

Я сел и зажег от углей свечу. Левая рука помаленьку оживала, постреливая болью, и я вполне мог обрывать цветы. Лепестки у них были пурпурно-желтые, крошечные, в форме слезы. Краски высохли. Казалось, что я перебирал мушиные крылья.

– Как самочувствие? – спросил Эппирис после нескольких минут молчания.

– В основном синяки. Вроде ничего не сломал.

– А почему дерьмом несет?

– Долго рассказывать.

Эппирис что-то буркнул. Он встряхнул содержимое ступки, добавил две щепотки чего-то из плоской миски и залил кипятком.

Я поднял почти ощипанную веточку:

– Нужна?

Аптекарь покачал головой и показал на чашку.

– Должно завариться. Время еще есть. Чем ты занят?

Я слизнул пыльцу с пальцев – сладкая, с сильным вкусом, глотку чуть обожгло.

– Харлок?

– Да. Молодец. Но пробуют сначала носом, а не ртом, а прежде всего – глазами. Цветы бывают ядовиты.

– Я знаю, какая штука убьет меня даже в такой дозе.

– Конечно, не сомневаюсь.

Эппирис поднял дымившуюся посудину и опытным движением взболтал.

– Что случилось с тем человеком? – спросил он.

– С лестницы? Ему повезло меньше, чем мне.

– Чего он хотел?

– Я не пришел на встречу. Он огорчился.

– И пришел с тобой разбираться?

– Примерно так.

Эппирис поставил чашку и положил руки на стол.

– Ты говорил, что в дом никто войдет. Надежная охрана и все такое.

– Случился прокол, – сказал я. – Больше не повторится.

– Он вошел в дом, Дрот! – Эппирис повысил голос. – Поднялся по лестнице! – И он указал в сторону двери за стеной. – Моих близких отделяла от него одна дверь! Всего-то одна дверь!

– Он бы не тронул ни тебя, ни Козиму с девочками.

– Ах, он бы не тронул?

– Нет. Он был опытным… короче, специалист. Он пришел за мной, и только за мной.

– А если бы я вышел на лестницу, пока он там стоял? А, Дрот? Что, если бы Козима поднялась позвать тебя к чаю? Что, если бы кто-нибудь его ненароком застукал?

Я встал и отнес ему лепестки. Аккуратно ссыпал их, потом пристально посмотрел ему в глаза:

– Он был специалистом, Эппирис. Это значит, что вы бы его не увидели. Даже если бы встали за четыре часа до рассвета.

– Оставь этот покровительственный тон! – озлился Эппирис. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Он смел в ладонь лепестки и растер между пальцами. Потом ссыпал в чашку.

– А что будет в следующий раз? – спросил он уже спокойнее. – Вдруг другой не будет «специалистом»? Что ты будешь делать?

Следующий раз?.. Хороший вопрос. Будет ли этот следующий раз? Дам ли я ей попробовать снова?

Я не сомневался в том, что за всем стояла моя сестрица. Прецедент был. Да и никто бы не воспользовался ливреей ее слуг, не говоря уже о свидании вроде нынешнего. Я не мог сообразить, чем заслужил последнее покушение, но это не играло роли. Я давно понял, что незачем выяснять, за что тебя убивают, – достаточно уразуметь сам факт.

Я подумал о спрятанной наверху веревке с угольно-черными узлами. Одно дело нанять Рот, чтобы бросить заклятие; устный глиммер не оставляет следов, империи не за что ухватиться. Но разгуливать с переносным глиммером вроде веревки Тамаса – совсем другая история. Такая магия уже три века под запретом. Конечно, к ней прибегали, но это стоило целое состояние. Больше, чем я себя оценивал.

Но если она пошла так далеко…

Если.

– Следующего раза не будет, – сказал я.

Эппирис снова хрюкнул.

Я поднял глаза и выдержал его взгляд.

– Говорю – не будет.

Мы долго смотрели друг на друга, и каждый считал себя праведным, или правым, или непреклонным – не знаю, каким. В конце концов Эппирис вздохнул и потер глаза.

– У меня аптека, – молвил он. – Я остаюсь. Но Козима с Аларенной и Софией завтра переедут к ее матери.

– Эппирис, им незачем уезжать.

– Нет, есть зачем, – отрезал он.

Я хотел поспорить, но не стал. Не нужно ставить свою гордость выше его семьи.

– Вот, держи. – Он поставил перед мной исходившую паром чашку. – Должно быть готово. Я смешаю бальзам и поставлю на лестнице. Еще ахрами нужно?

– Да.

Я взялся за чашку. Настой оказался горячим, горьким и выжег все горло.

Я услышал щелчок замка, затем вкрадчивый стук щеколды. Послышался мужской голос – Йосеф, дворецкий сестрицы. Двойные двери, отделявшие прихожую от гостиной, заглушали звуки. Я сидел еще дальше, в спальне Кристианы, но все равно слышал, о чем они говорили.

– Мадам, вам понадобится сегодня вечером Сара?

– Нет, спасибо, Йосеф. Уже поздно. Пусть спит. Я сама.

– Как будет угодно, мадам.

Я услышал, как открылись и закрылись двери гостиной, увидел близившиеся отблески свечи на мраморном полу. Дверь из гостиной в спальню я оставил открытой настежь.

Я раскусил зерно, немного пожевал, проглотил. И все равно клонило в сон: болеутоляющая настойка Эппириса притупляла и действие ахрами. Зато она была вкусной, а после спора в банях, который у меня вышел с Деганом, я был согласен на любое утешения для тела и духа.

Деган хотел пойти со мной, но я отказал. Не потому, что не нуждался в вооруженном спутнике – особенно после нападения Тамаса, – а потому, что не верил ему, когда дело касалось Кристианы. Я видел, как Деган на нее посматривал и как она кокетничала в ответ. Я опасался не того, что ради нее он навредит мне, а того, что не позволит мне навредить ей.

И я не допущу, чтобы посторонние – даже Деган – совали нос в наши семейные дела.

Я сидел в кресле с высокой спинкой в углу спальни. Из окна позади немного сквозило, колебля пламя одинокой свечи. Я зажег только одну. Свеча стояла далеко, и я оставался в тени, но мое ночное зрение не просыпалось. Когда двери спальни распахнулись, я был готов увидеть свет.

Кристиана вошла воплощенной грацией, ступая легко, и подол ее изумрудно-миндального платья до полу колыхался при каждом шаге. Рукав немного съехал с гладкого плеча; каштановые волосы роскошной гривой стекали на спину. В левой руке она несла канделябр с тремя бутонами пламени на стеблях из серебра и воска. Взгляд светлых глаз был отрешен, брови чуть сдвинуты, губы поджаты. Не иначе, обдумывала недомолвки и намеки вечерней беседы. Через пару шагов она улыбнулась и кивнула. Ну все, кому-то из придворных конец.

Тут она заметила свечу. И меня в кресле. Канделябр едва не выпал у нее из руки.

– Скотина! – выдохнула она. – Ты меня до полусмерти напугал!

– Полусмерть меня не устраивает, – сказал я.

Кристиана какое-то время испепеляла меня взглядом, после чего на ее губах заиграла лукавая улыбка.

– Я вижу, ты так и не научился пользоваться дверью, – проговорила она, продолжив путь.

– Считаю за лучшее не встречаться с твоими слугами.

– Бдителен, как всегда.

– Нам нужно поговорить, – сказал я.

Сестра многозначительно улыбнулась:

– Пожалуй. В конце концов, он обучал нас обоих.

Он. Себастьян. Наш отчим.

Он вышел из Бальстуранского леса через три года после смерти отца. Мне было семь, Кристиане – четыре. Мать поначалу не подпускала его, но ему удалось завоевать ее расположение, и охотник стал нам вторым отцом.

Однако вскоре выяснилось, что Себастьян был некогда фигурой поважнее охотника. Охотники не умеют подобрать отмычку и оценить изысканное вино, драться на рапирах и танцевать гальярду; они не владеют воровским арго и не обучены придворным манерам. Себастьян все это знал – и даже больше; на наше с сестрой обучение он потратил не меньше времени, чем на капканы и ремонт дома. Учил он нас разному: Кристиану – куртуазности (в основном), а меня – умениям более темного свойства (в основном). Я мог, если нужно, станцевать павану; Кристиана прилично владела малой рапирой, но наши учебные часы совпадали лишь в случае, когда Себастьяну требовался помощник для объяснения чего-нибудь сложного.

Мать не понимала, к чему были эти премудрости, так как мы жили в глуши, а не в городе, но Себастьян лишь уклончиво улыбался и говорил – как всегда, – что образование бывает разное. К тому же мы всяко помогали ей по хозяйству – не все ли равно? Матери оставалось качать головой и требовать, чтобы у нас было время на игры.

Умерла она шесть лет спустя, а еще через пару лет убили Себастьяна. Не имея желания оставаться в домике на две комнаты среди лесов, мы с Кристианой добрались до Илдрекки, где и нашли применение тому, чему нас научил Себастьян.

Увы, в последующие годы мы взяли в привычку обращать эти навыки друг против друга. Не думаю, что Себастьян этого хотел.

Кристиана поставила канделябр на столик в центре комнаты и подошла к разделявшему нас роскошному ложу. Она принялась снимать кольца и складывать их на тумбочку.

– Я уж думала, твой человек никогда не закончит с той подделкой, – проговорила она. – Почему ты задержался?

– Дела.

– Отговорка жалкая, но обычная. Но я все равно рада тебя видеть.

Я издал сухой смешок.

Кристиана наградила меня косым взглядом. Она отвернулась, и я увидел ее в профиль.

– Вижу, ты в отличном настроении.

– Всегда такое, когда меня хотят убить.

– Я думала, что для тебя это профессиональная вредность.

Голос у меня сел.

– Иногда. Но в данном случае Круг ни при чем.

Сестра, снимавшая серебряное колье с драгоценными камнями, застыла на месте, уловив перемену. Она обернулась, и на ее лице не осталось ни тени аристократизма. Взгляд стал острым. Вялая грация сменилась напряженной подозрительностью.

– Зачем ты пришел, Дрот? – спросила она низким, горловым голосом.

Я не ответил, потому что сам не знал и лишь понимал, что плавлюсь от ярости, желая мести. Я встал и пошел на нее.

– Сядь, как сидел, и мы поговорим, – сказала она.

Я покачал головой:

– Не в этот раз, Ана. Поговорим, но по-моему.

Она заломила тонкую бровь:

– Понятно.

И больше ничего не сказала. Я обогнул кровать, Кристиана принялась медленно отступать.

Я взялся за рукоять рапиры. До сестры оставалось несколько шагов.

– Пора заканчивать с этим, – проговорил я.

– Все как обычно, дорогой братец. – Уголок тонких накрашенных губ пополз вверх. – Йосеф!

Я бросился на нее прежде, чем она успела произнести второй слог, и схватил левой рукой за горло, когда договорила. Я впечатал ее в стену, перетолкнув через тумбочку. Дверь распахнулась, но я уже приставил к ее щеке запястный кинжал.

– Госпожа! – возопил Йосеф.

Судя по шуму, он прибежал не один.

Мы с Кристианой стояли впритык. Дурманящий запах духов заполнил все пространство между нами, почти затмив терпкий аромат ее тела. Я чувствовал биение жилки под пальцами; видел, как заливается горячей краской ее кожа. Мое собственное сердце гулко бухало в ушах.

– Прикажи им уйти, – прохрипел я.

Кристиана уставилась на меня своими золотисто-голубыми глазами, прижалась плечами к стене и, как могла, выпрямилась. Она не сопротивлялась. Она просто приставила мне что-то острое к животу.

– Нет.

Я посмотрел вниз и увидел в ее левой руке кинжал. Рукоятка подозрительно напоминала резное украшение с изголовья кровати. Я быстро глянул вправо – ну да, там она и прятала клинок.

Я прижал лезвие кинжала к ее щеке – не до крови, но чувствительно.

– Отошли их, Ана.

Она посмотрела на мой кинжал:

– Отравлен?

Я ответил полуулыбкой.

– Мне все же хочется, чтобы они остались, – сказала она.

Я расслышал за спиной приглушенные голоса.

– Шел бы ты отсюда, Йосеф, – проговорил я, не отводя глаз от сестры. – А то придется тебе с утра искать себе новое место.

Кристиана негромко рассмеялась.

– Ты этого не сделаешь, – заявила она. – У тебя ни разу не хватило духу.

Я сжал ее горло сильнее. Она закашлялась, но продолжала смотреть с издевкой.

– А у тебя всегда хватало, – проговорил я. – Без колебаний.

Ее плечи поднялись и опустились.

– Что мне сказать? Да, я плохая девочка. Я никогда не слушалась Себастьяна.

– Зря, – отозвался я.

– Возможно, – сказала она, и стали в ее глазах поубавилось. – Но в этот раз я была паинькой, Дрот. Думай что хочешь, но ты ошибаешься.

– Вряд ли, – сказал я увереннее, чем вдруг ощутил.

– Ладно, – сказала Кристиана. Острие убралось, и она бросила кинжал на постель. – Отлично. Хочешь убить меня? Давай. Я устала стоять и ждать. Либо делай, либо убери руки.

Она сжала зубы и вздернула подбородок. Но я чувствовал, как она дрожит. Ее стальной взгляд чуть затуманился сомнением. Она боялась. И тут я понял: Кристиана слишком хорошо умела врать, чтобы личина дала трещину, – это могла сделать только правда. Если бы она действительно подослала ко мне Тамаса, то запаслась бы оправданием получше, предвидя сегодняшнее. И всяко не потрафила бы мне демонстрацией страха.

Я посмотрел на ее кинжал, потом на сестру. Нет, это слишком просто, чересчур очевидно. Не в стиле Кристианы – в этом мы были очень похожи. И еще магия – нет, она не стала бы с ней связываться…

– Решай, Дрот, – сказала Кристиана.

Я все еще держал руку у нее на горле и хмурился, когда к моей спине приставили клинок. Я позволил оттащить себя от сестры.

Выражение ее глаз мгновенно смягчилось.

– Иногда, – проговорила она, – ты ведешь себя как полный болван, Дрот.

Мне пришлось согласиться.

– Да как ты смеешь! – заорала Кристиана.

Я поморщился – зачем так кричать? Голова, едва меня оттащили, опять разболелась, и каждое слово отзывалось пульсацией в основании черепа.

– Как ты смеешь считать меня такой примитивной, наивной… такой бездарной, чтобы прислать убийцу в моей ливрее?!

– Я уже извинился, – ответил я. – Может, хватит орать?

– Нет, не хватит!

Я ущипнул себя за переносицу, а другой рукой обхватил подлокотник, чтобы не придушить мою дорогую сестренку, и вдруг подумал, что совершенно напрасно ее не убил.

Я снова сидел в кресле с высокой спинкой. Меня разоружили, свалили все на кровать, после чего охранники – прошу прощения, сестра предпочитала называть их лакеями – буквально швырнули меня в это кресло. Затем Кристиана отпустила их. Она не хотела, чтобы прислуга слышала дальнейшее.

Йосеф знал о наших отношениях, и ему разрешили остаться. Он внимательно слушал, пока я не дошел до письма; тогда Йосеф забрал его и уединился в сторонке. Сейчас он сидел за сестриным письменным столом, уткнувшись в бумагу своим носищем.

Кристиана расхаживала по спальне. Юбки шелестели и вспархивали всякий раз, когда она резко разворачивалась и шла обратно. Мои объяснения ей не понравились.

– Клинок явился мочить меня без ливреи, – заметил я. – В ней он принес письмо.

Кристиана застыла на полушаге и вздернула подбородок в своей обычной спесивой манере.

– И ты, естественно, решил, что это моих рук дело.

Она еще имела наглость возмущаться.

Я опустил руку и поглядел ей в глаза:

– Ты, наверное, шутишь. Ливрея, письмо, западня – поставь себя на мое место! С учетом истории наших отношений…

– Мы же договорились, Дрот. Я дала тебе слово!

Я фыркнул:

– Мне известно, чего оно стоит. Не забывай, что по твоей просьбе я навещал людей, которым ты тоже «давала слово». Так что прости, Ана, но верить тебе на слово я не буду.

Кристиана отмахнулась:

– Там речь шла о шантаже и политике. А это совсем другое дело.

– Именно, – подхватил я. – Дело во мне. Это личное. Еще меньше причин тебе доверять.

– Тогда почему ты меня не убил? Возможность была.

Я чуть не сказал, что передумал, так как надеялся выйти из ее дома живым, но вместо этого выложил правду.

– Потому что, как ты и сказала, все было слишком прямолинейно, – ответил я, откинувшись на спинку кресла и бросив в рот зерно. – Курьер, письмо, убийца, ты – наглядный след, которого ты не оставила бы никогда. Я понял бы сам, если бы не устал как собака и не разозлился как черт. Но вышло иначе.

И я пожал плечами.

Кристиана надломила бровь:

– Надо же, Дрот, почти комплимент сделал. Ты и впрямь меня ценишь.

– Я ценю ответы на вопросы, – возразил я. – Потешишь свое тщеславие в другой раз, Ана. У меня без того забот полон рот.

Кристиана надула губки:

– О-о-о, бедненький Дротефолус. Я отпала, и теперь непонятно, кого убивать?

– Я всегда могу сделать исключение.

Она лишь фыркнула в ответ на угрозу.

– Насколько я понимаю, других идей насчет личности заказчика у тебя нет?

– Нет.

Я уже сам размышлял над этим вопросом. Число людей, которым я недавно перешел дорогу, было невелико. Еще меньше тех, кто мог позволить себе услуги Клинка класса Тамаса. А тех, кто имел возможность и отчаяние применить магию… ноль. Но кто-то же нанял Клинка, выдал ему глиммер и отправил по моему следу.

Я бессильно сгорбился в кресле. Задел синяком за что-то жесткое, и тот напомнил о себе. Я поморщился, сел поудобнее, но без толку.

– Дрот… – позвала Кристиана.

– Ана, – сказал я, – если ты снова про дорогую обивку…

– Плевать мне на кресло, Дрот, – ледяным тоном сказала она.

Я перестал ерзать и посмотрел на нее.

– Откуда убийца знал, что надо надеть мою ливрею? – спросила она. – Мою. Чтобы попасть к тебе.

Я заморгал, сообразив, что она имела в виду. Если они специально нарядили Тамаса в ее ливрею, то знали о нашем родстве и позаботились вручить мне письмо от имени сестры.

Я принялся мысленно выбивать себе бубну. Мало того что сам не допер, так еще уступил первенство Кристиане. Теперь она не заткнется до скончания дней.

– Дрот, кому известно о нас?

– Я… никому, – покачал я головой, размышляя. – Нам, Дегану, Йосефу. Может, кто-нибудь помнит, как мы перебрались в Илдрекку, но вряд ли. Это было давно, они бы уже воспользовались.

– Значит, у заказчика просто чпокнуло в голове и он догадался? Без твоей помощи?

Я сел прямее. Мне не понравились ее намеки.

– Не знаю, – твердо сказал я. – Это ты у нас отставная куртизанка. Тебе виднее, кого и как чпокает.

Это был удар по больному месту, и мы оба знали это. Я заслужил пинок по голени. Но это не означало, что я не увернулся.

– Ах ты сволочь! – взвыла она. – Ты прекрасно знаешь, что я не распространяюсь о своей семье! Да, я была куртизанкой! Куртизанкой, а не шлюхой, с которыми ты кувыркаешься! Я ублажала не только тело, но и душу своих клиентов! И ты не поверишь, но я ни разу, никогда не обмолвилась о моем брате-уголовнике! Неужели ты думаешь, что я рискну своим нынешним положением и сболтну про тебя?!

Я собрался сказать гадость похуже, но тут Йосеф кашлянул.

– Прошу прощения…

– Что? – спросила Кристиана, не сводя с меня гневного взгляда. Я отвечал ей тем же.

– Вы полагаете, что заказчик знает о вашем… родстве, – заговорил Йосеф и постучал пальцем по письму. – Но здесь об этом нет ни слова. И если на то пошло, письмо написано намного официальнее вашей, сударь, обычной переписки с госпожой баронессой. Это скорее повестка, а не письмо.

– Какая разница, если речь идет о моей сестре? – спросил я.

Йосеф снова деликатно кашлянул.

– Значит, они могут не знать, что мы брат и сестра, – молвила Кристиана.

– Просто деловые партнеры, – кивнул я.

– Тоже плохо для меня, но хоть поправимо…

– О, хвала за это Ангелам! – съязвил я, вставая и направляясь к письменному столу.

Я взялся за спинку кресла, где сидел Йосеф, и заглянул ему через плечо. Кристиана подплыла с другой стороны.

– А что еще интересного? – спросил я.

Перед Йосефом лежали мое письмо и два документа, написанных на чистой хрустящей бумаге.

– Я не специалист, – отозвался Йосеф, указывая на принесенное Тамасом послание, – но кто-то очень старался, подделывая эту бумагу.

– Значит, все же подделка?

– Дрот! – взъярилась Кристиана. – Сколько раз тебе повторять, что я не писала этого письма!

– Ты этого пока не отрицала, – уперся я. – К тому же курьера легко заманить в засаду и подменить письмо.

Я изучил сначала его, потом два других документа. Почерк казался одинаковым.

– Откуда ты знаешь? – спросил я Йосефа.

– По мелочам, – пояснил тот. – Отменная работа, но есть разница в написании букв. Вот здесь – «iro» и «mneios». Секундочку… ах, вот, еще и «phai». Слишком слабый нажим. Стиль похож, но каллиграфия другой школы. Не той, которой придерживается госпожа. Или я.

Я посмотрел на буквы. Может, разница и была. Тем не менее я с видом знатока покивал.

– Еще что-нибудь?

– Ну и печать с изъяном. Вернее, без изъяна.

Йосеф перевернул письмо и один документ. Там и там красовались красные восковые печати вдовствующей баронессы.

– Ваша печать поддельная, – заявил Йосеф. – На баронессиной есть небольшой скол в правом нижнем углу. А на письме – нет.

– Как, у моей сестры печать с изъяном? – переспросил я, склонившись над бумагой. – Удивительно, что тебя не выпороли, Йосеф.

– Это сделано нарочно, – сказала Кристиана. – Во избежание таких казусов.

Я чуть склонил голову – Кристиана знает, о чем говорит.

– Ну и бумага, – продолжил Йосеф. – Она… слишком хороша.

Он произнес это почти виновато.

– Слишком хороша? – переспросили мы с Кристианой едва ли не в унисон: она возмущенно, а я насмешливо.

– Для подобного письма, – быстро пояснил Йосеф. – Она чересчур хороша для… то есть, бумага не та, чтобы…

– Ну-ну? – прищурилась Кристиана.

Йосеф сделал глубокий вдох и стал объяснять:

– Это бумага не для обычной переписки. Она слишком плотная, слишком тяжелая. На такой пишут рукописи или, может быть, имперские документы. Она слишком ценная, чтобы тратить на простое приглашение.

Я пощупал чистые листы, затем письмо. Оно изрядно затрепалось, но и впрямь казалось тяжелее. Кристиана проделала то же самое и задумчиво кивнула, соглашаясь с выводом Йосефа.

Я распрямился, забрал письмо, сложил и сунул обратно в рукав.

Кристиана окинула меня испытующим взглядом.

– Ты знаешь, кто это сделал?

– Нет. Но я знаю, с кого начать.

С Балдезара, конечно, будь он проклят по-любому.

– Я хочу, чтобы они умерли, Дрот. Все до единого.

– Еще бы тебе не хотеть! – откликнулся я.

Тот, кто стоял за этим, знал обо мне и Кристиане. По крайней мере, кое-что. Если ее репутация окажется под угрозой, то пошатнется и статус. А главной угрозой был я.

– Но это не так-то легко.

Она скрестила на груди руки и насмешливо вскинула бровь:

– Да неужели? А почему?

– Потому что заказчик снабдил Тамаса глиммером. Это указывает на деньги и власть. Это значит, что они готовы рискнуть конфликтом с империей, если их человека схватят. – Я покачал головой. – Честно говоря, не та я птица, чтобы так рисковать.

– Мои мысли прочел.

– Заметь, что я и не спорю. Но дело в том, что у того, на кого я думаю, нет ни средств, ни связей, чтобы нанять человека уровня Тамаса, не говоря уже о глиммере.

Кристиана пожала плечами, всколыхнув водопад волос.

– Тогда зажми поддельщику ноги в…

Тут она осеклась, и я почти услышал, как щелкают у нее в голове кусочки головоломки.

– Да это же твой писец! Тот самый, кому ты поручил мои документы. Черт тебя побери, Дрот! Я же сказала – найди кого-нибудь почестнее!

Я только рассмеялся:

– Чтобы я, да почестнее? Ана, ты только послушай, что ты несешь. Я нашел человека надежного и умелого. Он отличный Фальшак. А поскольку он человек надежный, его будет нелегко расколоть. Он клиентов просто так не сдает.

– Но тебя-то сдал и не почесался.

Я кивнул:

– Вот именно. Это и есть самое интересное.